Отпущение без грехов

© Михайлова Е., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Все персонажи и события вымышленные.

Совпадения с реальными фактами случайны…

Соавтор

Двух, в такой степени разных, даже противоположных во всех проявлениях людей странно даже видеть рядом. Понять их дружбу просто невозможно. Но это произошло. Настя Волошина, автор и ведущая передачи «Взрослым о детях», и Татьяна Сизова, менеджер редакции по привлечению рекламы, вдруг стали подругами.

Лицо Насти как следует можно было рассмотреть только на экране. Нежное, с очень большими глазами, с прозрачной кожей, робкой улыбкой скромницы и отличницы, это лицо в какой-то момент зажигалось от точного и страстного слова, от несгибаемой мысли, от позиции бойца, для которого победа важнее жизни.

Настя боролась за права детей. Это было ее миссией, профессией, ее досугом и хобби. Все остальное имело для нее подчиненное и условное значение. Выходя из кадра, из студии, она сразу старалась стать незаметной, невидимой. Смывала грим, стягивала волосы резинкой на затылке, закрывала огромными очками глаза и половину лица. Она была близорука, ее роговица и тонкая кожа страдали от света софитов. Ее слух резали громкие звуки, ей мешали работать смех и пустая болтовня. Ее маленькую, стройную фигурку редко видели в коридоре, в буфет Настя забегала буквально на минуты. А в своем крошечном кабинете она сидела допоздна. Собирала материал, выстраивала линии расследования, шла по следу тех, кого записывала в стан врагов детства, покоя, безмятежности и свободы. Все знали, что отрывать ее от работы бесполезно. Она не тратила время на обычные разговоры даже ради общения. Настя никогда не делала вид, что ей что-то интересно, если это было не так.

Таня Сизова появлялась в коридорах редакции сразу, как яркое полуденное солнце. В разных местах звучал ее звонкий, мелодичный, радостный голос, переливался ее неповторимый смех. Любой, кто встречал Таню, не сомневался в том, что именно с ним она и хотела поговорить, поделиться всем тем ворохом новостей, которые привозила из разных мест вместе с рекламой.

Таня была приятна всем. Ее блестящие карие глаза сияли на круглом лице с ярким, как будто нарисованным румянцем. Губы всегда открыты в прелестной улыбке, которая в любой момент готова взорвать заразительным хохотом. Тане не нужна была косметика, а вот одежду она всегда выбирала тщательно, изучала самые модные каталоги, ходила на выставки лучших дизайнеров. И если она выбирала для себя модельера, тот тут же становился ее лучшим другом или подругой. Это был формат отношений Тани с другими людьми. Наверное, именно поэтому любая одежда не просто хорошо сидела на Таниной крупной, даже полноватой фигуре. Одежда любовно обнимала ее тело, подчеркивала броское обаяние лица. Это была не красота, это было то, что людям нравится больше красоты.

Друг с другом Настя и Таня в лучшем случае здоровались. До одного, неудачного для Насти, дня.

В тот день главный редактор принимал очередную Настину передачу. Это был результат тяжелой, напряженной работы.

Группа неделю работала в небольшом провинциальном городе, где несколько школьников при полной поддержке своих родителей и частично учителей устроили травлю мальчику с аутизмом. У этих людей нашлась поддержка в администрации города.

Как заявил один чиновник, «больные должны учиться в своих учреждениях, а не с нормальными детьми».

Телевизионщики жили в единственной гостинице, в которой не было даже горячей воды.

Силы казались настолько неравными, что никто не представлял себе, как можно выбраться из потока вздорных, агрессивных выяснений, которые начинались задолго до съемки и не заканчивались, когда камеры выключались.

Людьми – взрослыми и подростками – овладел азарт толпы и победы. Они были вместе, им нужно было только добить жертву, и пусть их подвиг увидят все по телевизору.

Настя не спала, не ела. И просила операторов все писать, брать крупные планы, сама почти никого не перебивала. Даже редактор Светлана не понимала, есть ли у нее идея. Перед записью последних интервью с отобранными Настей «активистами», с мальчиком Толей, тоненьким, задумчивым и немного отстраненным, его родителями, раздавленными несчастьем, женщинам в гостинице с трудом удалось помыть головы. В довершение всего Настя задела рукавом светлой блузки дверь школы, только покрашенную в темно-зеленый цвет. Пришлось ее выбросить, она влезла в ту темную толстовку, в которой приехала. В ней и снималась.

Она осторожно, не сбивая ничей запал, повела свою линию. Они и не поняли, что уже стали оппонентами, когда она сломала весь их наглый и ущербный фронт, якобы силы перед якобы слабостью. А потом уничтожила сам факт человеческой состоятельности тех, кто силой вынужден доказывать свою полноценность. Это требуется в одном случае: когда о состоятельности нет и речи. Когда о человеке нет и речи. Есть только мотив подмены.

– Мне жалко, что я с вами познакомилась, – сказала Настя. – Я теперь буду хуже относиться ко всем людям. Мне жаль вас: вы можете никогда не стать людьми. Но есть одна надежда – это живая и пока не разбуженная совесть. Попробуйте прислушаться к ней – каждый в одиночестве, не в толпе. Попробуйте представить себе, что эта же толпа завтра поймает вас в момент беды. К сожалению, так и будет.

После записи они посмотрели крупные планы – у них все было! Агрессивные, полубезумные лица, затем те же – уже озадаченные, захваченные врасплох. Во взглядах растерянность и даже страх, как всегда бывает с теми, кто внезапно видит себя со стороны глазами человека, разоблачившего их тайну ущербности. Спокойное и печальное лицо мальчика Толи, которому никакие победы не были нужны. Большие глаза Насти: в них было презрение, когда она произнесла слово «жалко». Да, все получилось. Группа аплодировала автору, Светлана ее обнимала.

А на сдаче главный увидел не все это, а Настину затрапезную толстовку. И произнес на ее тему целую речь. Настя была его любимицей, но то ли он был не в духе, то ли на самом деле так раздосадовала эта кофта, но он сказал:

– Я бы зарубил передачу. Просто понимаю, что переснять уже не получится. Но на будущее…

Впрочем, он поставил ее материал на ближайшее лучшее время, назначил повторы. Но ни слова о сути.

Настя выскочила из кабинета, прибежала в туалет и там долго рыдала от обиды и усталости. Когда она умывалась под краном, кто-то ласково сжал ее плечо. Это была Таня Сизова. Теплые карие глаза, нежная, сочувственная улыбка, голос, который коснулся Настиного сердца:

– Я слышала, что наш Циклоп опять выступил сегодня. Расскажи мне, в чем дело.

«Циклоп» – было прозвище главного из-за дефекта одного глаза.

И Настя вдруг начала рассказывать. Все: о мальчике Толе, о тупых преследователях, о голове, вымытой холодной водой, блузке в краске, чертовой толстовке, из-за которой все чуть не пропало. Она продолжала в машине Тани, потом в красивой уютной квартире. Появилась мама, до смешного похожая на Таню, расставила им на столе вкусные вещи, наговорила приятных слов о Настиных передачах. Так неожиданно хорошо закончился трудный для Насти день. А следующий день уже стал качественно другим: в нем появилась Таня, сразу в ранге самой близкой подруги. Это оказалось так просто: у Насти не было вообще никаких подруг.

Таня влетела теплым ветром в ее кабинет. В руках у нее был букетик подснежников.

– Привет, Настена. Там восторг, а не погода. У тебя есть кофеварка? Я пирожные привезла из одной очень модной и стильной лавки. Там все повара и кондитеры из Италии. По-русски ни бум-бум. Но меня понимают, хотя я не знаю итальянского. Эти пирожные из клубники, которая вчера еще была на грядках под Римом, со сметаной, которая позавчера была молоком в корове.

Настя сначала растерялась: в это время она впадала в работу, и никто не решался ее отвлекать. Потом рассмеялась.

Таня сварила кофе, пирожные оказались сбывшейся мечтой. А легкий женский разговор посреди жестокого рабочего ритма вдруг показался Насте слаще пирожных.

– Слушай, Настя, – вдруг серьезно сказала Таня. – Я о Циклопе. Посмотрела твою передачу. Это блеск, ты прекрасна, убедительна, но кофта – это что-то страшное. Без обид. Это мне обидно: у тебя такое прелестное лицо, такая хорошая фигура, но как ты одета? Куда смотрят бабы из твоей группы? Короче, жди. Я к вечеру привезу кое-что, мы прямо тут и выберем. Тебе понравится – я ручаюсь. Я вообще почти не ошибаюсь. По деньгам разберемся, это люди, которые могут ждать. Мои друзья и настоящие дизайнеры.

Как-то стремительно у Насти поменялся гардероб, появилась новая дорогая косметика. Во время сдачи одной из передач Циклоп вдруг произнес:

– Что-то случилось у нас с Волошиной. Влюбилась, что ли. Смотрится, как американская звезда, даже не французская.

А Таня продолжала раздвигать строго ограниченный круг Настиной жизни.

– Ты любишь кино? – однажды спросила она.

– Конечно. Но сто лет ничего не смотрела. То, что показывают по телевизору, кажется ужасным, в кинотеатр не поеду, да и не знаю, что сейчас смотреть. Не слежу.

– Я слежу, – сказала Таня. – Более того, я знаю эту кухню до мелочей. Как одни и те же наглые, бездарные дельцы захватили бюджет кино, всех опутали связями с чиновниками от культуры, которые в доле. Короче, талантливые режиссеры не пропали, иногда им даже удается что-то снять, но в этом случае им с легкостью перекрывают прокатную судьбу. Это люди, которые ничего не покупают. Газеты в том числе. У меня к тебе предложение. Давай съездим на один закрытый просмотр. Режиссер – гений. Они все против него. Картину еще никто не видел, а все продажные критики уже написали провальные рецензии. Я просто хочу, чтобы ты посмотрела: у тебя такое чутье. Если понравится, может, сама захочешь написать небольшую рецензию. У тебя имя, дадим в хорошей газете с фото. У тебя такой удивительный, прекрасный стиль. Это будет необычно: ты никак не связана с кодлой заказных критиков. Вроде бы просто зритель, но какой…

– Давай посмотрим, – задумчиво сказала Настя.

Таня изложила именно ее схему участия. Несправедливость, круговая порука, травля таланта.

К тому же в личной жизни Насти появилась такая жгучая тайна, с которой ей все труднее оставаться одной, особенно по вечерам и ночам. И лавина новых эмоций требует выхода из детской тематики ее работы. Об этой тайне не знает даже Таня.

И вечером они приехали в небольшой просмотровый зал «Мосфильма», куда пропускали по списку зрителей, в основном критиков. Некоторых Настя знала в лицо и по фамилиям.

Таня шепнула: «Они все из разных колод, многие приехали, чтобы топить Валеру».

Режиссер Валерий Игнатьев оказался довольно красивым и мрачным человеком с холодным, подозрительным взглядом узких темных глаз.

Обстановка была напряженная. Исполнитель главной роли – хороший актер Сергей Толстов – держался неуверенно, скованно. Похоже, он сомневался в достойном результате.

Таня сначала дружески пообщалась с режиссером, представила ему Настю. Затем обняла Толстова, как сестра, – нежно и ободряюще.

Свет погас, пошли титры…

Настя еще не видела действия, привычных завязки-развязки сюжета, но уже с удивлением понимала, что она включена в какой-то магический процесс выражения мысли. Сильного и страстного выражения. Музыкальный фон – величественная, глубокая и пленительная композиция – был важнее, выше текста. Герои – серьезные, разные люди из тех, что редко оказываются вместе, потому что в принципе не верят в человеческое содружество, – вдруг прорвали границы обычных жизней. Они ушли в абсолютно свободный поиск-полет. Они искали только человечность. Они проходили мимо банальности, пошлости и жестокости. Они вместе искали самое тайное родство. И они нашли его. В самых заброшенных уголках. В самых забытых душах. Диалогов было очень мало, разговоры из двух-трех фраз. Но от крупных планов главного героя у Насти замирало, остывало и вспыхивало сердце. Трудно поверить, что это тот самый Сережа Толстов, который жмется в последнем ряду.

«Пожалуй, действительно гений», – подумала Настя.

Таня горячо зашептала ей в ухо:

– Они все уже достали бумажки, чтобы громить. Скажи первая, умоляю. Хоть пару слов.

Настя не успела сказать, что она ни за что не полезет со своим мнением в подготовленное или заготовленное заключение авторитетных критиков. Что у нее в принципе нет никакого осознанного мнения. Но свет в зале зажегся, когда еще звучала музыкальная тема и не растаял крупный, самый длинный и невероятно напряженный план главного героя. И она, неожиданно для себя самой, встала, хотела сказать просто «спасибо», но потрясение вдруг прорвалось страстным рыданием, с детскими обильными слезами.

Если бы режиссер Игнатьев нанял актрису для такой роли, это было бы его самым эффектным ходом. Но ему просто так повезло.

Заготовленные речи были скомканы, усатые, бородатые критики покидали зал, немного сбитые с толку. Фотограф съемочной группы сделал душераздирающие снимки плачущей Насти. И они утром хлынули в интернет вместе с небольшим, проникновенным текстом, который она прислала Тане ночью.

На следующий день рецензию перепечатали несколько хороших газет, не без помощи Тани, конечно. Странный фильм был странным образом спасен.

К вечеру Таня вошла в кабинет Насти в компании Игнатьева и Толстова. Мужчины принесли роскошные букеты. Настя вынесла минут пять их восторгов и благодарности, потом сослалась на то, что срочно должна пойти к начальству. Постояла на лестнице, пока режиссер с актером не ушли, а потом вернулась и сказала Тане:

– Никогда не делай таких вещей. Зачем ты их привела? Я ничего для них не сделала. Я просто была искренней. И да, я давно не была в кино. Еще дольше не видела ничего приличного. Потому такая реакция.

– Только не злись, – улыбнулась нежно Таня. – Но у нас такая ситуация. Для тебя есть заказы на рецензии по картине для других изданий, в том числе очень серьезных.

– Исключено, – отрезала Настя. – У меня своя работа, я не собираюсь вливаться в непонятную для меня деятельность по оценке чужой. Мне самой такая оценка никогда не нужна, нелепо навязывать что-то другим.

– А если мы сделаем так, – мягко, вкрадчиво сказала Таня. – Ты напишешь или наговоришь мне на диктофон все, что ты думала и чувствовала во время просмотра. А я сделаю из этого несколько разных материалов и дам под своим именем. Тебя не смутило бы такое соавторство? Твои слова и мысли, моя организация. Гонорар пополам.

– Давай попробуем. Почему нет? Только никакого гонорара. Это просто мой вклад в продвижение хорошего кино.

– Можно, я к тебе домой вечером заеду? Заодно кое-что расскажу. То, о чем еще никто не знает. И по этому поводу у меня к тебе одно интересное предложение.

Поздно вечером они приехали в Настину однокомнатную квартиру. Она переехала в нее после развода и размена большой квартиры, в которой жила с мужем.

– Надо с этим что-то делать, – озабоченно сказала Таня, осмотрев почти голые стены. – Ничего, я все придумаю.

Они поработали пару часов. Насте даже понравилось вот так, без всяких заданий и обязательств, без плана и подготовки озвучивать то, что чувствовала и понимала. А потом Таня поделилась с ней своей тайной. У нее, оказывается, бурный роман с актером Сергеем Толстовым.

– Да, он женат. Скажу даже больше: у него есть постоянная любовница. Но у нас все случилось так внезапно и бурно… В общем, ты поймешь. Только ты и можешь такое понять.

Настя не то что поняла. Она просто приняла сложную ситуацию подруги. И сама не заметила, как поделилась тем, чем ни с кем не собиралась делиться. Тем, что уже несколько месяцев делало ее жизнь такой яркой и такой невыносимой. В одной из ее передач участвовал известный писатель Андрей Никитин, очень умный, саркастичный, ироничный, неожиданно чуткий и добрый человек. После записи он привез Настю домой, они еще долго продолжали интересный разговор. А потом естественно и стремительно случилось то, что Андрей определил так:

– Это невероятно. Мне казалось, я пережил самые сильные и тяжелые годы своей судьбы. И вдруг в одну ночь оказалось, что мое самое большое, немыслимое счастье и самая большая беда впереди.

Да, они оказались похожи и в этом: в страхе порядочных людей перед тем, что их ждет. Обоим было понятно, что отказаться друг от друга легко не смогут.

Таня слушала, как всегда, очень хорошо. И слова нашла самые подходящие.

– Ты не поверишь, но когда я увидела вас вдвоем в кадре, то сразу поняла, что вас что-то сильное связывает или свяжет.

– Поверю, – ответила Настя. – У тебя безошибочное чутье. Но ты, конечно, понимаешь, что об этом никто не должен знать. И что нам придется с этим справиться. Наверное.

– Дело в его жене?

– Да, в Лидии. В том, что она работает редактором в программе на нашем телевидении. В том, что у нее очень больное сердце. И в том, что наша с Андреем безнадежная страсть выглядит с любой стороны непорядочной и пошлой историей.

– Не буду давать советов, конечно. Но я потрясена тем, как оказались вдруг похожи наши судьбы. И теперь слушай мое предложение. Ты пишешь сценарий о романе телевизионной журналистки с известным женатым актером. Вкладываешь и свои чувства. А я делаю все, чтобы он попал в нужные руки, причем очень быстро. Желательно мгновенно. И чтобы у фильма не было больших препятствий. На этот раз соавторство прямое, открытое, две фамилии, гонорар пополам. Там другие суммы. Иначе нельзя, тебе придется бывать на съемках, работать с режиссером. А я оккупирую нужные кабинеты. Как?

– Я попробую, – нерешительно сказала Настя. – Не получится, мы просто никому не покажем.

Так они стали официальными соавторами. Тем временем рецензии Тани на разные фильмы и спектакли стали появляться во многих изданиях, распространялись по интернету.

Настя была этому только рада. Они ничего не скрывали, и она диктовала Тане тексты в своем кабинете, в паузах между работой. Считала это своим отдыхом. По ночам дома писала сценарий. Ее группа с нескрываемым интересом за всем наблюдала.

– Настя, тебя в таком альянсе ничего не напрягает? – однажды спросила редактор Светлана.

– Ни в коем случае, – ответил за Настю Петя, администратор группы и, можно сказать, штатный шутник. – Ты что не видишь, Свет, она же теперь все равно де Бержерак. Насте подходят только оригинальные роли.

Так появились первое прозвище Насти и новое отношение коллектива к Татьяне. Не так она проста. Такие люди часто и приходят к вершинам власти или славы. Налицо самый нужный талант – умение манипулировать всеми, кого можно использовать в своих интересах.

Встречи подруг у Насти дома стали регулярными. Таня читала новые страницы сценария. Находила нужные слова, чтобы снять неуверенность Насти, вдохновить на продолжение. И разумеется, они делились друг с другом подробностями своих непростых романов. Однажды Таня расплакалась, чем совершенно потрясла Настю.

– Мне нужно срочно что-то решать. Я должна купить себе отдельную квартиру, хотя бы такую, как твоя. Мы с мамой страшно ругаемся. Дело в жене Сережи. Она звонит нам домой, скандалит. Мама в ужасе, требует, чтобы мы прекратили встречаться.

Настя была подавлена этой новостью. Для себя сделала только один вывод: надо быстрее дописывать сценарий, чтобы Таня хотя бы ни от кого не зависела. Это, конечно, не сумма, на которую можно купить квартиру, но какое-то подспорье, если она влезет в ипотеку. И сценарий наконец лег на нужные столы и попал в нужные руки.

В это время Настя с группой собирались поехать в Калугу по одному письму: там власти выбрасывали на улицу юную вдову погибшего в армии солдата с грудным ребенком.

Маша и Коля жили в его квартире, которую он получил как воспитанник детдома. Она ждала ребенка, они подали заявление в загс, когда он приехал в свой первый отпуск после призыва. А перед самой датой регистрации он погиб при непонятных обстоятельствах на полигоне. Привезли в закрытом гробу. У нее больше никого на свете не было. Сама доехала до роддома, сама вернулась с ребенком и получила предписание от мэрии – освободить квартиру.

– Какой кошмар, – сказала Таня, услышав эту историю. – Тебе не кажется, что гибель мальчика и эта история с выселением связаны? Тем более, они сироты. И куда смотрят юристы? Что это за бред – выбрасывать на улицу? Можно мне поехать с вами?

– Кажется. Это связано. Насчет улицы – не бред. Суд вынесет постановление о выселении в связи с «незаконным заселением». И ее проблема, куда она вернется. До получения Колей этой квартиры они жили в бараке, в комнате на восемь бывших детдомовцев. Коля не успел ее прописать в квартире, регистрация в бараке сохранилась. И конечно, буду рада, если ты поедешь с нами. Там как раз требуется твое умение открывать дверь ногой в любой кабинет.

В Калуге Настя и Таня поселились в одном номере гостиницы.

В тот же вечер все поехали к вдове Маше. Она открыла им по условному звонку. Изнутри к входной двери был придвинут шкаф на случай силового внедрения. Из квартиры Маша не выходила, какие-то подозрительные люди постоянно дежурили под домом. Соседки приносили ей еду и передавали в приоткрытую дверь.

Маша оказалась именно такой, какой Настя себе представляла: маленькая, очень отважная девушка, которая только после настоящего большого горя становилась взрослым человеком, защитницей, матерью. Малыш Коля был смешным и прелестным.

Настя выслушала всю историю в подробностях, посмотрела все документы, затем страшные ультиматумы и угрозы: дело передано в суд, решение будет принято такого-то числа, принудительное выселение без предоставления другого жилья. По телефону они ей сказали, что если съедет добровольно, без огласки, дадут на время место в комнате общежития, где в отличие от барака есть вода и свет.

– Этот запасной вариант в случае твоего согласия и есть признание в преступном замысле. Они боятся огласки. Шантажируют. Что не значит, что не пойдут на все. Боюсь, будет очень трудно, Маша.

– Не беспокойся за меня, Настя, – ответила Маша. – Я все свои девятнадцать лет прошла не по розам. Меня мать на третий день жизни пыталась зарыть в парке. И знаешь, потом бывало так, что я жалела, что у нее не вышло. Я буду бороться за того Колю, которого убили, и за того, который уже верит в меня.

Ночью Настя горько плакала в номере. Таня была очень молчаливой. Светлана занималась организацией интервью с чиновниками, юристами, судьей.

С утра все члены съемочной группы ощущали пристальное внимание и напряжение: за ними явно следили. Прошел первый день записи интервью. Они были чудовищно сложными, Настю забивали демагогией и практически угрозами.

Поздно вечером она почти ползком добралась до номера. Тани там не было. Настя вспомнила, что она не видела ее целый день. А утро началось с большого сюрприза. Представители всех заинтересованных чиновников сказали, что они отказываются участвовать в съемках. Что решение суда есть, дата принудительного выселения назначена. И что в Москву направлена жалоба на волюнтаристские действия группы журналиста Волошиной. К дому Маши их не пустила полиция.

Настя посмотрела на Таню, которая стояла рядом с задумчивым видом:

– Таня, ты даже не попыталась найти во всем городе хоть одного вменяемого человека?

– Настя, поверь мне. Это тот случай, когда все бесполезно. Коррупционный круг, все схвачено. Нам нужно уехать, пока с нами ничего ужасного не случилось. Ты же знаешь, как расправляются с журналистами. В Москве мы добьемся большего. К тому же наш сценарий принят, его уже взял Валера Игнатьев. Это очень важно: нужно быстро получать бюджет, технику, отбирать актеров – и вперед.

В Москве Настя поехала в редакцию прямо с поезда. Страшная тяжесть на сердце подсказывала, что все очень плохо. А ее сердце не ошибалось.

В кабинете на столе лежало распоряжение Циклопа – закрыть съемки передачи «Вдова». Она только повернулась, чтобы бежать в его кабинет, но он вошел сам:

– Настя, не обсуждается. Ничего не обсуждается. Вмешательство на таком уровне, что впору спасать твою передачу в принципе. Займись чем-то другим. Хочешь, возьми отпуск.

Настя долго сидела за своим столом, сжав зубы и кулаки, преодолевая острую резь в глазах после многих часов съемок и бессонной ночи. Не сразу заметила, что рядом встали Светлана и Петя.

– Настя, только не впадай в отчаяние, – сказала Света. – Это обычный рабочий момент. Тебя просто до сих пор обходило. Тебя любит Циклоп. Но и у него есть свой потолок сопротивления. Значит, такой уровень. Надо отступить. Принести жертву, чтобы сохранить возможность работы в принципе.

Настя молчала и, казалось, что-то напряженно вспоминала.

– Настя, о чем ты думаешь? – спросил Петя.

– Я думаю, в какой момент все сломалось. Ты понял, что это произошло быстро, после какого-то общего решения руководства?

– Рад, что ты тоже это поняла. Да, такой момент точно был. А теперь разреши мне сделать одну вещь. Только не спрашивай, о чем я. Я мог бы что-то проверить с помощью специалистов, никто не заметит. У меня есть приятель – частный детектив, а у него помощник – программист, если нужно, хакер.

– Проверь, – сказала Настя. – Я хочу знать все. Только мы трое.

Днем ей позвонил режиссер Игнатьев:

– Настя, начинаем работать. Сразу скажу, что я в курсе особенностей вашего соавторства. Татьяна идет своим курсом, пробивая нам путь. Мы приступаем к режиссерскому сценарию, решаем все творческие вопросы. Предлагаю работать у меня. Когда тебе удобно?

– Я позвоню сегодня. Сейчас нужно решить одну рабочую проблему. Валерий, а вы Таню сегодня не видели?

– Она была на студии. Пролетела, как победный вихрь. На ходу сказала, что у нас все замечательно. Сможем приступать к съемкам, как только будем готовы. Правда, Сережа Толстов еще не дал согласия. Она с ним это решает.

– Хорошо. Я позвоню.

Светлана сварила крепкий кофе, и они с Настей качались по разным стульям без мыслей, без разговоров, даже без нетерпения. Просто ждали. Петя говорил по телефону, сидел за компьютером, куда-то ездил. Вернулся к вечеру, не глядя на них, вновь подошел к ноуту, что-то нашел и позвал Настю:

– Посмотри наш доклад. Вот распечатка звонков за два последних дня съемок по номеру мобильного телефона Сизовой. Она сама два раза звонила мэру, один – прокурору и два – судье. Потом были одиннадцать входящих с этих трех телефонов. Дальше – с ее номера в Москву: три звонка. Два по телефонам правительства, один депутату Зимину по его мобильному. В тот же день два звонка по служебному номеру Циклопа. Один от Зимина, другой из правительства. Вот время его распоряжения о закрытии передачи «Вдова». Вот через пять минут эсэмэс от 900 на мобильный Сизовой о пополнении счета. Вот сумма. Да, именно столько нулей. Отправитель – бухгалтерия одного незаметного калужского СУ. Самый крупный перевод за последние полгода.

– Спасибо, – очень тихо произнесла Настя. Светлана с ужасом посмотрела на ее белое лицо, на нем были одни глаза с расширенными зрачками. – Все нормально. Подождите. Нам нужно поработать.

Она неуверенно, как человек с сильным головокружением, вернулась к своему столу и набрала номер. Светлана и Петя в потрясении слушали ее разговор с режиссером Игнатьевым. Она сумела объяснить ему в очень сжатом и не оставляющем сомнений тексте, что произошло и что от него требуется.

– Прошу понять, Валерий, это наша общая работа. Речь о включении в сценарий очень важного эпизода, который раскроет характер героини. Мое предложение: вы завтра поедете с группой в Калугу, запишете документальные кадры выселения вдовы с грудным ребенком. Это будет сильно: полиция, судебные исполнители, чиновники – и маленькая юная женщина с младенцем, их выкинут на улицу. Для того чтобы вам разрешили снимать, мы можем организовать звонок по телефонам исполнителей, что это запись для правоохранительных органов, как неотвратимо исполняется решение суда. Если все получится, нам с вами останется только воссоздать эпизод уже на съемках с актерами так, как вы умеете – пронзительно до дрожи.

– Я понял, – ответил Игнатьев. – А что, хорошая мысль, чего-то такого как раз и не хватало. В этом мы конгениальны. С лапшой на их уши я справлюсь. Не в первый раз. Захвачу кого-то с нужной ксивой. Ты не можешь поехать с нами?

– Мне как раз категорически нельзя.

– Понятно. Как решаем ситуацию с соавтором?

– Сейчас пришлю на имя директора студии заявление. Все, как на духу, о распределении обязанностей. Договор в силе, ее фамилия в титрах в силе, гонорар само собой. И требование запрета приближаться к работе группы. Она начала работать против нас.

– Отлично. Жду. Настя, мы справимся. Все требования поддержу. Работу с грязи никогда не начинаю.

– Не сомневаюсь. Все, что получится снять, пожалуйста, в любое время, хоть ночью, пришлите на мой имейл. Мы ждем.

Вечером они втроем поехали к Насте. Девушки прокрутились ночь на одной кровати, Петя – на надувном матрасе. На работу приехали рано, сидели у компов и смотрели на часы. Петя связался с известными блогерами и серьезными сайтами, предупредил, что в течение дня начнет рассылку «улетного видео».

Валерий позвонил из Калуги во второй половине дня.

– У нас все нормально. Работаем. Они тоже. Нас приняли, как родных. Считают, что мы выполняем заказ пресс-службы МВД. Маша держится отлично. Малыш еще лучше. Сейчас начали выносить вещи. У нас план, как затянуть ситуацию до ночи. Им никто не помогает. Тут, кстати, присутствует баба, которая называет себя будущей владелицей квартиры. Сказала мне по секрету, что аванс уже внесла. Я посоветовал использовать халявную рабочую силу по максимуму. Ей понравилось. И вот они тащат детскую кроватку, матрасики, игрушки, старую одежду хозяев. Сдирают светильники и люстры. Вот потащили телевизор. Сильные кадры. Малыш таращит глазки, она пытается его кормить. Мы сделаем шедевр, Настя. Через час начинаю высылать.

К ночи не убойное, но убийственное видео хлынуло по разным каналам в Сеть.

Настя отобрала такие кадры: Маша держит ребенка, судебный исполнитель пытается его выхватить из ее рук. Маленький Коля кричит. Крупным планом лицо Маши. И процессия мужиков в форме, которые несут коляску, игрушки, телевизор и люстры. Сопроводила коротким сильным текстом с именами и адресом. Подписала «Автор с места событий».

Они остались на ночь в кабинете Насти. Игнатьев сообщил из гостиницы, что выселение женщины с ребенком перенесли из-за времени на утро. В квартире осталась кровать, посуда на кухне. Валера принес им еду и молоко.

– Если до утра будут провокации, заберу их в номер.

С провокациями никто не успел. Утром материал расхватали почти все газеты, пошли сообщения о следственной и прокурорской проверке. Из Москвы на место событий примчались журналисты, операторы, фотографы. Военный прокурор отдал приказ проверить обстоятельства гибели солдата, ситуацию с его семьей. С полудня пошли сообщения об отставках.