Часть первая
Глава первая
Холодное время года я предпочитаю проводить в тепле. Особенно позднюю дождливую осень, снежную зиму и зябкое начало весны. Своего дома у меня нет, но старик Фрилор, владелец постоялого двора на окраине Элибура, всегда рад сдать мне небольшую угловую комнату на несколько месяцев по божеской цене. Добра ко мне и его жена Салия, милая улыбчивая старушка. Родных детей у них хватает – пятерых принесли они в этот мир, и ни один не умер в детстве, все благополучно выросли, а затем женились и повыходили замуж. Лишь двое остались в Элибуре, а остальные разъехались в иные городки и села. Но чуть что – вмиг примчатся по первому зову отца! Да и внуков постоянно к деду отсылают. Семья большая и дружная, забот хватает, без переживаний не обходится. Однако и на меня старикам хватает душевного тепла. Да и общего у нас предостаточно, хоть и гораздо младше я буду.
Мы с Фрилором любим читать хорошие книги, а также играть в вардокс на его старой потертой доске.
С хозяйкой мы одинаковы в умении готовить. Ну и помогаю я им вечерами, когда большой зал полон гостями и постояльцами. Ко мне-то у Фрилора доверие полное, часто оставляет меня хозяйничать за стойкой, а сам отправляется посидеть за столом со старыми знакомыми и опустошить пару кружек свежего эля.
Из своих разъездов часто привожу старые книги и свитки, новости, сплетни. Порой привожу встреченного в пути менестреля или же двух-трех музыкантов. Но не всегда получается договориться – стоит подобной публике завидеть меня, и они стремятся избежать разговора, а то и вовсе уходят от дороги подальше.
Почему? Ну, тут все просто. Меня зовут Рург. И я палач.
Это сразу заметно по вышитому на левой стороне моей куртки красному отпечатку большой ладони. За много шагов видна кровавая метка, коей отмечены люди моей профессии. На поясе топор с красным топорищем, за плечами полуторный меч с красной рукоятью. Вокруг правого предплечья обмотана красная веревка для удушения женщин – им кровь пускать нельзя. Для женщин только три участи – удушение веревкой, утопление и сожжение. Для мужчин уготовано куда больше, и мужская кровь всегда течет рекой. Но я предпочитаю кончать дело быстро. Поэтому чаще всего отрубаю головы. Мечом или топором. Тут уж зависит от благородства крови приговоренного к смерти. Коли из простолюдинов – пользуюсь топором. Коли из сословия повыше – мечом. И если придирчиво сосчитать – топору работать приходится куда чаще меча.
Таких, как я, немного. Платят нам щедро. Очень щедро. Но по вере нашей умерщвление преступников за деньги не что иное, как наемное убийство, а стало быть, ничем не оправдано кроме низменной жажды наживы. То бишь палач лишь преумножает грехи свои – и грехи не абы какие, а крайне тяжкие, непростительные. И посему профессия сия не богоугодна, грязна и темна. Никто не хочет страдать после смерти в огненной тьме Раффадулла, где грешников истязают денно и нощно. После смерти туда мне и отправляться – в огненную тьму Раффадулла. Таким, как я, закрыта дорога в светлые храмы Лоссы. Мне никогда не получить благословение священника. А простой люд и мыслит просто – раз ему в храм нельзя, то он нелюдь темная и поганая. Посему и приют в чужом доме мне получить почти невозможно. Да и в сарай не пустят.
Вот поэтому я и не люблю путешествовать в холодные и слякотные времена года. Одно дело ночевать под кустом летней ночью, и совсем другое – трястись на ветру в зимнюю пору. Я люблю тепло. Сидеть у пылающего камина, прихлебывать из большого бокала горячее вино со специями и читать хорошую книгу – разве может быть что-то лучшего этого? Глубоко сомневаюсь. И потому, едва начинаются затяжные осенние дожди, я возвращаюсь в город Элибур, где и провожу почти шесть месяцев, ничего не делая и проживая накопленные за теплую пору деньги.
В летнее время трактир старика Фрилора обворовывали несколько раз. Хозяйство большое – поди уследи. В зимнее время не обнесли ни разу. Боятся. Что глупо. Если я и поймаю кого на воровстве, то отдам его страже, а те передадут судье, который и вынесет приговор. А за кражу курицы к смерти не приговаривают, так что меня бояться нечего. Но тут доводы разума не работают. К тому же Фрилору и лучше, что ворье мимо его трактира проходит. Опять же никакое отребье сюда не суется, к людям мирным не пристает, денег не вымогает и никаких темных делишек не проворачивает. Мелкие и обычно столь заносчивые дворяне резко притихают, стоит им увидеть меня сидящим в трактирном зале. Одна польза от моего здесь присутствия. Гости сплошь порядочные и обычные. Это ли не радость трактирщику?
Но этим прекрасным утром одного из последних летних дней на постоялом дворе появилась та, кого никак нельзя назвать обычной.
Сильга. Вот кто пожаловал в гости. Говорящая с призраками. Бесноватая.
Но начнем по порядку.
Этим утром я собирался в последнее путешествие года, что должно занять не больше шести-семи недель. Я объеду несколько десятков мелких и крупных поселений к западу отсюда в предгорьях Трорна. Местность там лесистая, чрезмерно холмистая, сплошь изрезанная сеткой речушек и ручьев, сбегающих с седого горного хребта Трорна и спустя десятки лиг собирающихся вместе, чтобы дать начало великой реке Телее.
Встал я засветло, собрался, спустился в конюшню и проверил двух лошадей, что уже три года путешествуют со мной. Животные спокойные и хорошо обученные, выносливые и неспешные. Проверил и седельные сумки, убедившись, что вчера при сборах ничего не упустил. Скормил каждой лошади по яблоку и вернулся в трактирный зал, где меня ждал обильный завтрак из яичницы с беконом и блинов с медом. Сытные блюда.
Я уселся за стол, пододвинул тарелку, успел подцепить на вилку кусок яичницы. Вот тогда-то в зал и вошла сильга. В том, что это именно сильга, можно было не сомневаться – других женщин, разгуливающих в мужских штанах, поди поищи. Только сильги на такое и способны – одеться в мужской костюм, повесить на пояс меч с тонким длинным лезвием и свободно распустить волосы с вплетенными в них красными нитями. Сильга и есть.
Бросив на вошедшую девушку короткий взгляд, я отвернулся и продолжил наслаждаться вкусным завтраком. Желток лопнул во рту и растекся по языку, даря восхитительный вкус. В меру поперчен, в меру посолен. Да. В этом трактире умеют готовить правильную яичницу. В каждом деле есть свои тонкости. Мало просто раскалить на огне сковороду, растопить на ней кусок масла и разбить в него яйца.
Громыхнул отодвинутый стул, звякнул положенный на стол меч в зелено-красных ножнах, передо мной уселась его владелица сильга, уставившаяся на меня поверх упертых локтями в столешницу рук.
– Я слышала, ты отправляешься к предгорьям Трорна, палач.
– Возможно, – ответил я, старательно сдерживая недовольную гримасу, рвущуюся наружу.
Завтрак почти испорчен… яичница стремительно остывает.
– Позволь отправиться с тобой вместе.
Удивленно моргнув, я оторвал глаза от тарелки и взглянул на сильгу. Совсем молодая, ей чуть за двадцать. Лицо решительное, распущенные темные волосы бросают на ее глаза густую тень, отчего сильга кажется еще более усталой. Свободная белая рубашка и темная кожаная куртка не могут скрыть того, что она тоща, как бродячая кошка. Темно-зеленые глаза не отрываются от моей тарелки.
– Позволь угостить тебя завтраком, госпожа, – принял я решение.
– У меня есть деньги.
– Это лишь добрый жест, – повел я плечом и едва не уронил с вилки очередной кусок. – Здесь готовят лучшую яичницу.
– Но денег у меня мало, – тихо и смущенно кашлянула девушка.
Ясно. Повернув голову, я нащупал взглядом сонного трактирного служку и, показав ему на свою тарелку, дал знак принести еще порцию. Тот отправился на кухню, а я вновь взглянул на сильгу.
– Если добрая госпожа еще не заметила – я палач.
– Я уже назвала тебя так. И только слепой не увидит этого, – парировала та, указывая глазами на красную пятипалую метку на левой стороне груди моей куртки, еще одну на левом плече и на красную веревку, обвивающую правое предплечье.
– Путешествие в компании с наемным убийцей не может пойти на пользу юной деве.
– Пф, – фыркнула девушка, с полным пренебрежением отнесясь к моим словам. – Я сильга! Если чьей-то репутации и может повредить совместное путешествие, то только твоей, палач Рург.
– Ты знаешь мое имя.
– Все знают твое имя. И не только в этом городе. В других тоже. Палач Рург, проливший столько крови, что его ждет наполненная ужасной болью вечность в огненной тьме Раффадулла. И должна сказать – многие желают дожить до того дня, когда смогут прийти на твою могилу, плюнуть на надгробие и пожелать тебе вечных страданий. Видимо, их родственники или друзья успели познать остроту твоего меча или топора.
– Ты перехваливаешь меня, безымянная сильга.
– Мое имя Анутта. С двумя «т» в окончании. И моей репутации не повредит путешествие бок о бок с палачом. Ты знаешь, как говорят о нас в народе.
– Блудливые распутницы, шлюхи, шарлатанки, любительницы чужих мужей… Да, о вас говорят многое. Но не человеку с моей профессией судить о вас. Итак, сильга Анутта с двумя «т» в окончании. Почему ты желаешь путешествовать именно со мной? С кем ты путешествовала, до того как прибыла в славный город Элибур? И почему не хочешь продолжить путь вместе с торговцами, стражей или же наемным сопровождением? У меня есть право задать эти вопросы и получить ответы. Если ты так не считаешь, то я буду рад позавтракать с тобой, а затем мы распрощаемся.
– Ты назвал меня шарлатанкой и шлюхой, а теперь требуешь ответов?
– Я лишь поведал тебе о том, какая молва ходит о сильгах. Итак, Анутта, ты ответишь?
– Я прибыла в Элибур с востока, следуя по большому торговому тракту, начинающемуся от портового города Трумора, куда прибыла на корабле. На всем протяжении пути по тракту я путешествовала вместе с большим торговым обозом, следующим в Элибур. И каждый вечер мне приходилось отражать похотливые атаки главного торгаша Люпона. Начал он с сальных намеков о том, как мягка его походная шелковая постель и как прохладен воздух в его шатре. Затем он перешел от намеков к действию, попытавшись как-то схватить меня за руку и затащить в свой шатер. Мне пришлось проткнуть ему руку и разбить лицо рукоятью меча, дабы доказать – я не желаю проводить ночи вместе с ним. Это случилось минувшей ночью. Три часа назад вышедший в дорогу затемно обоз достиг Элибура. По пути я случайно услышала о том, что в сем славном городе квартирует палач, счет чьих жертв давно перевалил за несколько сотен и продолжает прирастать. И что сегодня палач Рург Нагой Убийца отправляется в очередной кровавый поход. Не попрощавшись с похотливым торговцем, я отправилась прямиком на постоялый двор.
– Люпон, – поморщился я.
Яичница сразу потеряла часть вкуса.
– Знаешь о нем? Твой друг? – два быстрых вопроса последовали один за другим.
Зеленые глаза сильги смотрели настороженно.
– Многие знают о нем, – ответил я, стараясь придерживаться нейтрального тона. – Он считает себя благодетелем и радетелем Элибура. Жертвует порой небольшие суммы в храм и городскую казну. О его неутолимой жажде ночных забав ходит много слухов. И нет – торговец Люпон не мой друг. Должен предупредить – он этого просто так не оставит, сильга. Ты унизила его перед всеми. Отвергла ухаживания, разбила лицо и нанесла рану. Он обязательно отомстит. Не сам, разумеется. И вряд ли станет нанимать убийц. Но судья Элибура его давний приятель. Мой тебе совет – покинь город немедленно. И скачи во весь опор. Местные стражи не станут преследовать тебя на расстояние больше пяти лиг. И не станут понукать лошадей на последних трех из этих пяти лиг.
– Даже так… От всего сердца благодарю за добрый совет.
Анутта церемонно наклонила голову и задумчиво уставилась на столешницу.
Тут ей принесли такой же завтрак, как у меня, и пока расставляли тарелки, над столом висело молчание. Я воспользовался этим, быстро расправившись с яичницей, прежде чем она окончательно остыла. Перейдя к десерту, я обмакнул деревянную ложку в плошку с медом и, намазывая гречишную сладость на блин, напомнил:
– Так куда же ты держишь путь? И почему хочешь отправиться со мной?
– Насчет тебя, палач Рург – твоя репутация скачет впереди тебя. Намного впереди. Мне понадобилось совсем немного времени, дабы узнать о тебе многое. Что ты жесткий, но не рубишь сгоряча. Что раньше был в солдатах, но, отслужив всего несколько лет, внезапно выбрал самую страшную жизненную стезю и стал палачом, в первый же год казнив сорок преступников. И никто не знает, что сподвигло тебя выбрать такую судьбу… Но ты продолжаешь лишать людей жизни уже много лет. Сколько тебе сейчас? Тридцать пять?
– Тридцать два.
– И сколько лет ты смотришь сверху вниз на прижатые к плахе головы преступников?
– Десять. И не всегда я смотрю на жертв сверху вниз. Бывает и наоборот – если кого-то требуется повесить в назидание прочим на самой высокой ветви самого высокого дерева окрест.
– Но всегда их жизни в твоих руках.
– Только потому, что они сами от нее отказались, пойдя на страшное преступление. Но этот философский диспут можно продолжать до бесконечности. Так почему именно я вдруг стал лучшим спутником для бродячей сильги?
– Ты умеешь пользоваться оружием, не боишься драки и ты надежен.
– Давно никто не отзывался так о палаче. И почему же ты не хочешь нанять пару воинов сопровождения? У нас спокойные места. Давно уж повывелись разбойники благодаря отрядам егерей. Почти не осталось крупных хищников, могущих напасть на человека. Возможно, хватит даже одного умелого воина.
– С деньгами плохо, – коротко ответила сильга.
М-да…
Я всегда считал себя человеком серьезным и сдержанным. Старался принимать только обдуманные решения. И, если начистоту, мне совсем не хотелось путешествовать вместе с сильгой. Слишком уж они непостоянные создания, моя полная противоположность во всем. Я лишал жизней. А сильги жизни старались сохранить. Мы были схожи только в одном – и о палачах, и о сильгах ходила плохая молва.
Пережевывая последний блин, я как раз думал о том, как бы помягче отказать. Но ведущая с улицы дверь распахнулась слишком уж широко и быстро, прервав мои мысли. Кто-то сильно проголодался и мучается от жажды?
Нет. Тут если кто и голоден до чего, так это до мести.
Опухшее лицо торговца Люпона и раньше не могло похвастаться красотой, сейчас же – со сломанным носом и черными тенями под щелочками распухших глаз – он походил на смертельно больного или же запойного пьяницу, подравшегося вчера из-за пустяка. Лишь дорогая одежда противоречила сему образу. Вместе с Люпоном явились два городских стража. Молодые совсем парни. Явно смущены. Они знают, кого им придется арестовать и по чьему свидетельству. А из Люпона плохая жертва – его лицо лучится мстительной радостью и самодовольством. Хотя то и дело он морщится и хватается за перевязанную руку.
Сидящая сильга напряглась, ее ладонь упала на ножны меча. Вот дуреха. С оружием против стражи? Это серьезнейшее преступление. Пришлось ткнуть ее ногой под столом и сделать выразительные глаза. Девчонка вроде поняла и притихла, хотя ее глаза так и метали сердитые зеленые молнии.
– Кхм… – начал один из стражников, но короткий взмах моей руки заставил его снова закрыть рот и выжидательно на меня уставиться.
Стража зовут Вольх. Хороший парнишка – простой, недалекий, но честный.
– Люпон, – открыто улыбнулся я. – Тебе бы лекарю показаться. Нос придется вправлять.
– Вот упеку эту шлюху в каземат и сразу же пойду к лекарю, – зло ответил Люпон, бесстрашно буравя меня глазами-щелками.
– Ты упечешь? – уточнил я, делая упор на слово «ты».
– Городской судья, – кашлянул торговец, слегка сбавив обороты. – А я лишь поведал ему о совершенном на меня покушении.
– Даже так? Покушении на жизнь? Ведь не может же идти речь о покушении на твою честь или невинность…
Второй страж судорожно закашлялся, стараясь унять подступивший хохот.
– Это не твое дело, палач Рург, – побагровел Люпон. – Я в своем праве…
– Эй, – оборвал я его. – Не доходила ли до тебя весточка от твоего троюродного кузена Люфена? Того, что живет в небольшом городке Буллерейл в сорока лигах с небольшим к западу отсюда.
– Н-нет… кузен Люфен? Что с ним?
– Он допрыгался, – жестко ответил я. – Неужто еще не дошла весть? В моем путешествии, что начнется сегодня, я загляну и в городскую тюрьму Буллерейла, где повстречаюсь с твоим кузеном Люфеном, закованным в цепи и ожидающим моего прибытия. Затем я возьму большой нож и для начала оскоплю его. Отрежу его поганую мошонку и гнилой стручок, после чего брошу их в выгребную яму, где им самое место. Туда же отправится и его голова, но только после того, как я разрублю твоего кузена на части, начав при этом с ног. Люфен оказался насильником! Да каким! Успел надругаться над тремя, прежде чем сумели его изловить ночною порой и опознать. Так вот, торговец Люпон, я верю, что преступников надо наказывать при жизни, а не после смерти. Я не сторонник того, чтобы топить чьи-то останки в нечистотах. И если вот прямо сейчас ты признаешь, что совершил ошибку в отношении доброй госпожи сильги Анутты, если ты извинишься перед ней за свою невольную клевету и обвинение, а затем вручишь ей несколько полновесных золотых монет… тогда я передам твоим родственникам все части мертвого тела Люфена. И передам их сразу, без окунания в выгребную яму.
– Я… н-но… что?! Люфена казнят?! – кажется, торговец впал в ступор.
Для него новость полностью неожиданная, что понятно – он много дней был в торговом путешествии, вернулся в Элибур только этим утром и, похоже, не заходя домой, поспешил поднять с постели городского судью. Боялся, что обидевшая его сильга упорхнет из города и потом ищи-свищи ее… дорог и тропинок много…
– Дважды предлагать не стану.
– Рукоятью меча по лицу, – прогундосил Люпон. – Пробила руку насквозь! И ведь ни за что… я всего лишь ухаживал!
– Твой кузен тоже так сказал – он лишь пытался ухаживать. Но его отвергли, и тогда он разозлился… а теперь я разрежу его живьем на части. Итак?
Я не оставил ему выбора. Никакого выбора. Люпен и его родственники родом из тех селений, где надругательства над мертвыми останками – пусть даже заслуженные – неприемлемы. Бросить голову в нечистоты? Нет.
– Добрая госпожа сильга Анутта, – торговца словно переломили, и он согнулся в глубочайшем поклоне, едва не коснувшись лбом чисто вымытого пола. – Я приношу глубочайшие извинения. Злость затмила мой разум. Не ведал я что творю. Но сейчас ко мне вернулась чистота мышления, и я пребываю в полном ужасе от того, что едва не совершил непоправимую ошибку. Торжественно заявляю, что госпожа Анутта ни в чем не повинна передо мной. И прошу снисхождения своему поступку – в злости люди часто делают то, о чем потом горько сожалеют.
«Насколько велеречиво», – удивленно подумалось мне. Похоже, торговец мечтает однажды стать дворянином и не брезгует чтением книг во время долгих путешествий.
– Готов предстать пред судом, чистосердечно раскаяться и заплатить виру. Если же госпожа снизойдет к моим извинениям, то прошу принять этот скромный дар, – на лавку опустился небольшой тяжелый мешочек.
– Я принимаю извинения, – после небольшой паузы ответила сильга, и все облегченно выдохнули.
Дело решено благополучно.
Встав, я кивнул на прощание стоящему за трактирной стойкой старому Фрилору. Слова ни к чему. Мы успели попрощаться прошлым вечером, а говорить слова прощания перед самым отбытием… плохая это примета.
Стражи уже покинули постоялый двор. Уверен, вскоре по городу разнесется весть о случившемся. Но Люпон от этого не пострадает. Наоборот. Ради дальнего родича он смирил собственную гордыню и унял жажду мести. Осудят его несдержанность и жажду постельных утех, но похвалят его верность семье.
Проходя мимо торговца, я приостановился и тихо сказал:
– Смотри, Люпон. Сначала хватаешь за руку, затем тащишь силком в шатер… а потом приду я и сожму гордость твоих чресл в раскаленных клещах. Чуть охолони. Тебе ведь уже далеко за сорок.
– Тьма попутала… – хрипло отозвался тот. – Я бы сам никогда…
– Тьму не наказать. А вот тебя… помни о Люфене. Он будет уже второй из вашего рода, чью жизнь я прерву. И первый, твой двоюродный дядька Луцон, был мною сам знаешь за что подвергнут пыткам и казнен. Как посмотрят на вас люди, если каждый десятый из рода вашего был казнен за надругательства над женщинами… и мужчинами…
– Луцон позор рода нашего. И Люфен.
– Смотри, чтобы однажды так не сказали о тебе самом. Уймись.
– Рург… прояви милосердие к кузену моему Люфену, – торговец шептал едва слышно, судорожно вцепившись в рукав моей куртки. – Может, нажмешь на нож чуть посильнее? Заденешь лезвием толстую вену… Хлынет кровь… он умрет быстро… к чему пытать приговоренного к смерти? Светлая Лосса… пощади душу Люфена…
Высвободив рукав, я молча шагнул мимо и вышел на солнечный двор. Двери расположенной слева конюшни распахнуты настежь, мальчишки выгребают навоз и таскают на вилах пучки соломы. Две моих лошади стоят там же.
Первым делом я повернулся к зданию постоялого двора и глубоко поклонился, благодаря за столь добрый приют. Прошептал положенные слова молитвы. И вновь повернувшись, зашагал к лошадям. Меня обогнала стройная сильга, спешащая чуть правее – там нетерпеливо переступала рыжая кобыла неплохих кровей.
– Я поеду с тобой, – на ходу бросила девушка.
Я промолчал. Не из согласия. Пусть проедет со мной десяток лиг. Вдруг Люпон не настолько рассудителен, как мне показалось? Каждого может настолько ослепить ярость и месть, что в голове не останется места для трезвого мышления. Каждый день на лесных и горных дорогах пропадают люди… а затем в чащах или среди холмов находят растерзанные диким зверьем останки… В каждом из нас есть что-то от бешеного лютого зверя…