Варфоломеевская ночь (Хроника времен Карла IX)

Почти невозможно, говоря о единственном романе Мериме, не вспомнить «Королеву Марго» Дюма, и не сравнить их. В обоих романах описывается один и тот же эпизод французской истории – лето 1572 года с печально памятной Варфоломеевской ночью. Подошли писатели к описанию этого события по-разному, Мериме обошелся несколькими яркими штрихами, оставаясь предельно лаконичным, Дюма же, как он любил и умел, взялся за подробное и многогранное описание тех событий. Так что слово «хроника» в названии гораздо больше подходит к роману Дюма, по количеству затронутых векторов и выведенных на обозрение читателю действующих лиц, он в несколько раз превосходит творение Мериме.С другой стороны, роман Мериме на 15 лет старше «Королевы Марго», поэтому можно обвинить Дюма в том, что он в некоторой степени позаимствовал у предшественника формат сюжета – молодой дворянин-гугенот накануне известных исторических событий приезжает в Париж, где его ждут новые друзья, дуэли, любовь, слава и смертельная опасность.Если уж на то пошло, то Бернар де Мержи может рассматриваться и как некий литературный предшественник самой главной удачи Дюма – образа д'Артаньяна. Опять же роман начинается с событий по дороге в столицу, происходящих в гостинице, далее по списку – дуэли, любовь, покорение Парижа. Конечно, всё это довольно условно и схематично, но и не обратить внимание на такие совпадения нельзя. Это даже не совпадения, а свидетельство того, что Мериме очень верно выбирал основу для построения сюжетной линии, настолько верно, что даже сам Дюма не смог придумать лучше.Но, возвращаясь к слову «хроника», которое Мериме вставил в название своего романа, приходится признать, что реальных исторических персонажей в книге почти нет, только троим – королю, адмиралу Колиньи и Ла Ну отведено по эпизоду. У того же Дюма, кроме перечисленных, полно других, самые яркие и «хронические» – герцог Анжуйский, Генрих Наваррский, Маргарита, Екатерина Медичи, герцог Гиз, Анриетта Неверская…Зато в романе Мериме есть то, что упустил, или не догадался, или не захотел осветить Дюма. Это мощное антиклерикальное, практически, атеистическое звучание. Выразителем этой линии является старший брат Бернара – Жорж де Мержи. В романе два главных героя, и если в начале и середине романа акцент смещен на младшего Бернара – героя-любовника, то к концу произведения на первый план выходит Жорж, человек сумевший стать над раздираемой религиозной распрей страной, и сделал он это не за счет принятия обеих точек зрения, это тогда было в принципе невозможно, а за счет отказа от самой сути противостояния – от Бога.Жорж демонстрирует невероятную силу воли и душевную смелость, отказывая перед смертью и протестантскому пастору, и католическому священнику. Это нам не так уж сложно представить такое, а вот человек, живший 450 лет назад, обитал совсем в другой реальности, и в ней поступок Жоржа выглядит не столько героическим, сколько ужасным и безрассудным. И все, кто его окружает в этот момент, так и воспринимают его поведение, все, кроме брата Бернара, который, кажется, стал что-то понимать.Ведь верность религии довела его до греха братоубийства, пусть и невольного, но всё же. И в этот момент он стал понимать, что ничем не лучше тех убийц, которые в Варфоломеевскую ночь по приказу короля резали гугенотов. Бог учит любви и всепрощению, но его верные последователи с обеих сторон готовы убивать всех подряд, даже детей, ради той самой любви и всепрощения. Цинизм и лицемерие, стоящие за высокопарными проповедями, становится очевидным для младшего брата и это только усиливает его личную трагедию.А кроме озвученного аспекта для вдумчивого читателя ясно и то, что религиозные распри, терзавшие страну, это только предлог для политической борьбы, речь шла о попытке смены элит, о контроле над экономикой государства, и гугеноты из «просто верующих» превращались в мощную политическую партию, поэтому реакция «тирана», который не хотел утрачивать своего влияния, вполне ожидаема. Я Карла ни в коем случае не защищаю, но какие времена, такие и нравы, а какие нравы, такие и методы. Мы можем только радоваться, что живем не в XVI веке, и у нас есть права, о которых люди той эпохи не только мечтать не могли, но, скорее всего, они бы их восприняли с ужасом, как доказательство торжества дьявола. Всему своё время.

Это действительно прекрасный роман! Подаривший мне много радости и заставивший немного по-переживать. И как только я раньше жила без Мериме? В его книге есть все, что я люблю со школы. Та же, знакомая по романам Дюма, атмосфера. Изысканный стиль, мягкая ирония и захватывающие приключения. Уже с предисловия становится ясно, что с автором, заявляющим В истории я люблю только анекдоты, среди анекдотов же предпочитаю те, в которых, представляется мне, есть подлинное изображение нравов и характеров данной эпохи. мы быстро найдем общий язык. Что же, предчувствия меня не обманули! Я охотно участвовала в предложенной автором задушевной беседе. Воссоздавала эпоху, присматривалась к персонажам, чтобы получить ответ на вопрос лучше ли мы наших предков и восхищенно присвистывала, в очередной раз сраженная парижской модой. Ох уж эти французы! Лихие кавалеры с элегантно закрученными усами и горячим темпераментом. Щеголяющие в камзолах из тонкого бархата и вооруженные кинжалом с такой широкой чашкой, что она при случае могла служить щитом. Виконты, бароны, шевалье – золотая молодежь, в поисках дуэлей и любви. В самом подходящем для романтических и драматических приключений месте. В городе, где репутация дамы находилась в зависимости от числа смертей, причиненных ею; так, г-жа де Куртавель, любовник которой уложил на месте двух соперников, пользовалась куда большей славой, чем бедная графиня де Померанд, послужившая поводом к единственной маленькой дуэли, окончившейся легкой раной.а на свидание к любовнице отправляются в кольчуге, с двумя пистолетами за поясом, в сопровождении солдат, у каждого из которых, по заряженному мушкету. Священники завлекают прихожан в церкви замечательными, полными острот, проповедями. Здесь дома – это маленькие крепости, предусматривающие возможность длительной обороны, а дамы скрывают лицо под маской, усиливая интерес к собственной персоне. В тавернах крестят кур и фехтуют священники. И зваться бы этому городу раем на земле, если бы не религиозная нетерпимость, не стремление некоторых утвердить свое превосходство над остальными, склонив их разделить свои убеждения. Ну и соблазна под шумок, прикрываясь верой, поправить финансовое положение никто не отменял. Всего то и надо – убить соседа, разграбить дом гугенота, обобрать труп. Устроить массовую резню в Варфоломеевскую ночь, организовать осаду Ла-Рошели. Хроника времен Карла IX то веселила меня, то печалила. Вызывая благодарность автору за историю, которая сумела затронуть и запомниться. За персонажей, настолько очаровательных, что не сопереживать им попросту невозможно. За диалог автора и читателя. За принципиальное решение не рассказывать слишком много про известных личностей. Действительно. Хотите узнать про Карла Девятого? Ей-богу, вы бы отлично сделали, если бы посмотрели его бюст в Ангулемском музее. Он находится во втором зале, номер девяносто восемь. Особенно же я благодарна за пророчество, изреченное с самого начала. Весь роман я ждала его исполнения, не переставая надеяться, что сбудется оно лишь частично.

Можете как-нибудь предложить друзьям угадать, какой роман, написанный в 1829 году, начинается с того, что некий молодой дворянин, преисполнясь мечтами о военной карьере, по пути в Париж попадает в переделку на одном из постоялых дворов, а заканчивается осадой Ля Рошели. «Три мушкетёра»? Отнюдь! Роман Дюма вышел в свет на 15 лет позже, а события его происходили спустя полвека. Да и взгляд на них даётся с ракурса противоборствующей стороны. Впрочем, мало что изменилось за это время, откуда ни гляди. Так что с Мериме, о романе которого идёт на самом деле речь, можно поспорить. В предисловии он пишет: «Чрезвычайно интересно давать сравнения старинных нравов с нашими, прослеживать, как вырождаются горячие страсти и, войдя в наши дни, сменяются ровным течением чувств и, быть может, ощущением счастья. Вопрос, сделались ли мы лучше наших предков, таким образом не решается, да и решить его не так-то легко, ибо взгляды на одни и те же поступки очень меняются в потоке времени.» Но так ли уж выродились страсти, обретено счастье и изменились взгляды на вероломство? Так было и при Генрихе IV, и при Людовике XIII, и, увы, в наше время. Но сравнивать действительно интересно, ибо уроки истории никогда не утратят своей дидактической ценности. И разобраться в них никогда не мешает, каковую цель и ставит перед собой автор. Не исключено, что современная цивилизация с точки зрения мрачного средневековья покажется таким же варварством, каким была готика для античных эстетов.Итак, молодой дворянин-гугенот прибывает в Париж в гнуснопрославленный 1572 год. Страсти бурлят и в верхах, и в низах. Строятся козни и заговоры, лицемерие, предательство и клевета соревнуются в действенности – на то и политика. Зато какое раздолье для искателя приключений: как любовных, так и требующих отваги и стойкости. На долю Бернара де Мержи их выпало с лихвой, их течение стремительно, а смена калейдоскопична. И отдаваясь вместе с героем бурному потоку позднего средневековья, мы погружаемся в этот увлекательный, цельный и грамотно выстроенный, хоть и относительно небольшой, роман, несёмся к его кульминации, совпавшей с кульминацией упомянутого года – Варфоломеевской ночью, барахтаясь, выбираемся на земную твердь и укрываемся в крепостной твердыне. И хотя линии повествования доходят до логической развязки, сама история меж тем продолжается. Уроки извлечены, а вот насколько поняты – это уж судить читателю, с которым автор временами заигрывает, а порой даже вступает в жаркий спор. Авторское право решать при этом всё-таки он оставляет за собой и свои выводы делает. А если дотошный читатель не удовлетворён разрешением возникших вопросов, что ж, это его право. «Я предоставляю решить эти вопросы самому читателю, который таким способом имеет возможность закончить роман по своему вкусу.»И этой возможностью явно пользовались небожители-ровесники Мериме: Дюма, Гюго, Бальзак. Да и примкнувшие к их сонму Золя или Мопассан тоже явно не гнушались. Вообще, мне кажется, подобно тому, как русская классика вышла из гоголевской «Шинели», так и французская – из новелл Мериме и его же романа по формату, но по концентрации близкого к новелле!