Пролог
Тише!
Можно тише?!
Да вырубите вы уже эту сирену! Что за мерзкий будильник у кого-то?!
Стоп! Чей это может быть будильник, если я больше не живу со своим мужем, а в моем доме траура визжащую тишину нарушают лишь сдавленные всхлипы мамы, торопливые шаги брата, что бегает от нее до кухни за очередными успокоительными, да эпизодические набеги дяди Жени с Ромкой?
Набухающий сигнал скорой помощи с резкими фау-фау размазывает мои слуховые перепонки по позвоночнику, сквозь этот визг слышу:
– Кислород! Давление! Пульс!
– Она приходит в себя.
– Моргни, девочка, если слышишь нас.
– Кира! Кира, родная, да открой же ты глаза или просто моргни, что слышишь! – Рыдающий голос дяди Жени.
Не хочу его расстраивать. Я итак ему столько хлопот доставляю. Вывозит прокаженную от семьи подальше в Москву. Надо открыть глаза? Сейчас, минуту. Почему так тяжело, как будто кто-то рукой на глазницы давит? Еще усилие, веки дрожат, через них пробивается яркий свет. У меня с невероятным трудом получается поднять тяжелые ресницы.
Я вижу нависшие надо мной размытые лица в светлой одежде. Пытаюсь найти взглядом дядю Женю, все еще не понимая где я, но не могу повернуть голову, она тяжелая, словно чем-то зафиксирована.
Вжу-у-ух. Сердце сейчас выпрыгнет из сдавленной груди от парализующего ужаса и неизвестности. Сложно дышать. Вспоминаю, как проснулась связанная Булатовым. Лицо, как и тогда, пронзает вяжуще-тянущая боль, как будто мне содрали кожу и вылили на нее канистру спирта, я даже чувствую его тошнотворный запах. Только сейчас раздирается не отдельно лоб, а все пространство лица, захватывая область шеи, предплечья и живота с левой стороны.
Меня накрывает волной паники, когда я не могу повернуть лицо. Оно чем-то зафиксировано. Руки не слушаются. Я снова не могу контролировать свои движения?! Что со мной делают?! Я начинаю вырываться и истошно орать.
– Отпустите меня! Или убейте сразу, только не мучайте больше!
– У нее приступ, успокоительное!
Чувствую, как в кожу входит игла, я все еще в сознании, но теперь мое тело послушно-безвольное. Дышу часто-часто. Слезы сами катятся из глаз. Меня кто-то берет за руку, сжимая ладонь.
– Девочка моя, родная, мы тебя починим, всю починим, ты только живи, – опять дрожащий голос крестного.
Я пытаюсь отрицательно махать головой и мычу:
– Не хочу… Жить…
– Не смей, слышишь?! Не смей так со мной поступать! – он ревет в ответ, сжимая руку еще сильнее
– Или вы, мужчина, успокаиваетесь, или вам сейчас тоже успокоительное вколем. Возьмите себя в руки, не заставляйте тратить медикаменты! – Слышу, как его отчитывают.
Мое дыхание становится ровнее, сердце не слышу больше.
Я медленно погружаюсь в сон, где вижу папу. Бегу к нему, машу ему. Но он злится, а не радуется.
– Пап, а я к тебе! Я теперь всегда-всегда с тобой буду!
– Кирюш, еще рано. Я всегда буду с тобой рядом. Вот здесь, – он уверенно стучит указательным пальцем по груди, там, где застыло и уже не бьется мое сердце.
– Я сейчас хочу, пап. Я не готова так страдать. Я не вынесу каждый день жить с чувством вины. Без тебя. Без него. Но и с ним не смогу. Для меня это слишком.
– Знаю. Но ты справишься. Ты ни в чем не виновата, и сама об этом знаешь. Прости, что не смог тебя уберечь. Но у всевышнего свой план, который простым смертным порой ни понять, ни осмыслить, – папа начинает загадочно улыбаться. – Потерпи немного, скоро тебя ждет сюрприз. Ты будешь счастлива, дочка, мой малыш-генерал. А я всегда буду любить тебя и присматривать за тобой, за мамой, за Темой. И за Максом. Он мне как сын, хоть и набедокурил. Ты простишь его, когда будешь готова.
– Я никогда не буду к этому готова! – Плачу. Машу головой, отрицая папины слова. – Я вырву его из себя!
– Он внутри тебя, Кирюш. Вырвать его из себя, значит и не жить.
– Я выбираю не жить.
Эти четыре слова я повторяю, когда просыпаюсь после аварии уже в больнице. Со слов врача, я родилась в рубашке. Машина всмятку. Обычно, после таких аварий не выживают. Помимо сломанных ребер и изодранного лица от осколков лобового стекла, у меня еще и разрыв селезенки. Требуется срочная операция или я умру от внутреннего кровоизлияния.
Вот-вот приедет лучший хирург города. Операционная уже готова. Счет идет на часы. Но я отказываюсь давать письменное согласие на операцию. Если бы я была в отключке и не пришла в себя, меня бы прооперировали без этой бумажки. Но мне “везет”. Хвала небесам хоть за это. Мои мучения, наконец-то, закончатся.
Я на секунду прикрываю глаза, собирая остаток сил, чтобы еще раз для непонятливых повторить: отказываюсь.
Не могу дышать. Пытаюсь вздохнуть глубже, но начинаю кашлять, от чего боль под ребрами достигает немыслимой амплитуды, отдавая в плечо. Внутренности разрываются, а шею сводит судорогами. Меня как будто постирали и отжимают вручную, стягивая в тугой узел и выжимая остатки жизни. Я чувствую, как слабею, как даже лежа кружится голова, а к горлу подступает рвота. Только бы не отключиться. Только бы не отключиться.
Открываю глаза.
– Я. Отказываюсь. От операции.
Дядя Женя орет сначала на меня благим матом, потом на врача, который в ужасе от моего решения и нестандартной ситуации. Мне все равно. Смотрю в точку невидящим взглядом.
Я умерла, когда мой муж сначала превратил меня в ручного зверька, который послушно откликался на все его команды, заслуживая любовь и ласку хозяина, а потом, наигравшись, выпнул меня не только из своей жизни, но и из моей собственной. Он не просто предал меня. Он воткнул мне нож в спину и долго и мучительно крутил им так, чтобы рана точно не затянулась, и даже самому гениальному хирургу пришлось бы изрядно покорпеть над пациентом, часами пытаясь собрать в кучу ошметки живой плоти. Он лишил меня всего. В 18 лет я осталась без семьи, родного дома, друзей. Я умерла для всех. Для себя. Первая любовь стала моим проклятием. И у меня больше нет права на счастье. Так есть ли смысл бежать от себя в другой город и пытаться меня штопать, когда ежесекундно я выношу себе обвинительный приговор?!
– Я выбираю не жить. Где нужно подписать?
Глава 1
Четыре с половиной года спустя. Пригород Москвы
– Аделина, пять минут на сборы Оливки и мы уехали, сам увезу ее в сад. Буду поздно. Поедешь в город, возьми шофера и, пожалуйста, не капризничай. Я от твоих безумных гонок точно поседею, пожалей старика. – Мой муж подходит ко мне и целует в щеку сначала меня, потом дочь, что как обезьянка висит на моей шее. Он вовсе не старик! Он красавчик, и в свои 48 лет выглядит лучше многих 30-летних, он как коньяк лучшего сорта, чем старше, тем ядренее и привлекательнее. – Каждый раз, когда ты за рулем, я с ужасом беру трубку с незнакомых номеров, надеясь, что это не скорая, а полиция, и тебя всего лишь повязали за очередное превышение скорости.
Улыбаюсь ему. Так сильно его люблю и всегда буду благодарна ему за все, что он для меня сделал и продолжает делать. Если бы не он – не было бы моей жизни, в которой я – мама, жена и владелица самого “зубастого” в стране юридического агентства по защите прав военных. Мы ввязываемся в сложные, порой чудовищной жестокости и несправедливости дела и помогаем семьям военных добиваться правды и компенсации от страны, которой они отдают всю свою преданность и мужество. Большую часть дел мы ведем бесплатно для наших клиентов, их оплачивает наш Фонд, щедро спонсируемый моим мужем.
Пока заплетаю непослушные волосы моей блондинки в косички и пытаюсь удержать ее на стуле, возвращаюсь мыслями к просьбе мужа ездить с водителем. Знаю, он всегда за меня переживает, но все время нарушаю свое обещание слезть с адреналиновой иглы бешеной скорости, неважно на чем я “сижу”: на мотоцикле, очередной тачке или тарзанке для камикадзе. Моя маниакальная любовь к ребенку и желание оберегать ее от любых напастей, дуть на коленки до того, как на них могут появиться ссадины, и ненасытная жажда опасности для себя всегда находятся в конфликте друг с другом. Вот такая я чокнутая оторва, Аделина Потапова.
Выхожу на крыльцо с Оливкой на руках, провожаю ее с мужем до машины. Как всегда, прижимаюсь к родной груди, вдыхая смесь запахов надежности, заботы, защиты, мужества, благородства. Именно так и должен пахнуть настоящий мужчина. Зацеловываю дочку, по очереди громко и театрально чмокая каждый глазик, бровку, лоб, щеки, уши, шею – все, до чего могу дотянуться.
– Мамичка, еще, – она по второму кругу подставляет мне свое лицо, а я в миллионный раз поднимаю глаза к небу и шепчу куда-то вдаль “спасибо”. – Заберешь меня пораньше? Не хочу спать!
Малышка делает вид, что сейчас заплачет, если не соглашусь. Я, для приличия, задумчиво закатываю глаза, и выдаю то, от чего она начинает верещать ультразвуком.
– Заберу пораньше, но завтра придется поспать в саду, – делаю серьезное лицо для убедительности. – Договорились?
Она, конечно же, согласно машет головой. Но я-то знаю, что завтра утром она заголосит сегодняшнюю песню под названием “Забери меня пораньше”. Маленькая хитрюжка вьет из меня веревки. Но если я хоть как-то пытаюсь ее дисциплинировать и для порядка хоть иногда отказываю, то мой муж… Этот мужчина под два метра ростом с грудой мышц, хладнокровная и опасная акула бизнеса, человек, чье имя называют с благоговением от масштаба его авторитета, богатства и власти – ее самый преданный поклонник, обожатель и пожизненный раб. И она это отлично знает, хоть и совсем малышка, и по-женски использует свои чары.
Когда машина исчезает за воротами, я продолжаю стоять на брусчатке. Затем снимаю обувь и наступаю на траву, вбирая пальцами ее в стопу. Как сильно я люблю лето! Не только потому что летом родилась моя дочь (хотя, не буду врать, это главный аргумент). В это время года оживает все, что кажется мертвым бесконечный осенне-зимне-весенний период холода и серости. Такой символ возрождения. Надежды. Чего-то большего, что от нас не зависит. Лето наступает вне зависимости от наших желаний или готовности. И это великий дар Вселенной. Знак, что чтобы не происходило в нашей жизни, замысел всевышнего хоть и непостижим, но все же прекрасен. Если мы найдем в себе силы сдаться ему и принять все испытания. Тогда обязательно будет награда.
Я много думаю о жизни. О том, что было бы, если бы я не дала себе шанса на вторую жизнь и слабовольно покинула ряды раздавленных и преданных первой любовью девчонок. Ничего бы не было! Я бы не узнала, что вновь смогу стать счастливой, что в моей жизни появится человек, который каждый день будет исцелять мою душу от боли, окружая меня безусловной любовью, даря новый смысл дышать, ходить, вставать утром. И я в неоплатном долгу перед ним за эту возможность.
Я прохожусь по траве, наслаждаясь пением птиц и жужжанием пчел, что огромным шумным и трудолюбивым роем опыляют наши рябины. Улыбаюсь подаркам природы и захожу в дом, мне нужно лично отсмотреть документы по новому делу и, если понадобится, внести правки в план защиты.
Смеяться я так и не начала, как и спать без кошмаров, как бы и сколько бы не старалась меня починить и решить этот ребус мой психолог. Я лишь равнодушно пожимала плечами.
Есть вещи, которые навсегда оставляют отпечаток на нашей психике. Ментальные шрамы, которые, в отличие от обычных, не исправить ни одному пластическому хирургу.
Подхожу к зеркалу и по привычке провожу пальцами по гладкой коже лица. На ней больше нет ужасных рубцов, свидетельств самых страшных событий в моей жизни. Но то, что их нет внешне, не значит, что меня смогли избавить от них внутри. Они навсегда со мной. Я помню каждый. Особенно самый первый, который, как мне кажется, все равно выступает на лбу. Уродливая буква “Ш”. Шлюхе шлюшье лицо! Этот голос по-прежнему наводит на меня ужас! Я содрогаюсь и гоню от себя призраки прошлого. Натянуто улыбаюсь отражению, возвращаясь в действительность.
Из зеркала на меня смотрит красивая статная девушка 23 лет. Прямые темные волосы спадают на узкие плечи, челка спускается на глаза капризными прядями, тонкий нос, пухлые губы и даже ямочки на щеках. Мой доктор постарался на славу. У меня абсолютно новое лицо. Никто и никогда не признает в нем девушку, что погибла в автомобильной аварии пять лет назад. Это было моим единственным условием согласиться жить. Я его выполнила. И теперь у меня не только новая внешность, но и новая жизнь, в которой нет места сводящим с ума чувствам, новый характер – я больше не та робкая девчонка, которая не могла за себя постоять. Я Аделина Потапова. Если не заметили, мое имя начинается с говорящих букв. АД. Я восстала из ада и отправлю туда любого, кто встанет на моем пути.
Я запретила хоть как-то упоминать мою прошлую жизнь. Меня зовут только Аделиной. Никаких Кир. Под запретом любые разговоры о родных и друзьях погибшей Дружининой, туда же новости из прошлого мира. Даже имя брата. Темыч. Как бы я не старалась переписать свою память, у меня не получается стереть воспоминания о нем и нашем последнем разговоре. Заслуживает ли он знать правду обо мне? Безусловно. Скажу ли я когда-нибудь? Да никогда-нибудь! Не потому что я наказываю его за те слова, что он мне сказал, окончательно добив и без того раздавленную горем. А потому что не хочу, чтобы, видя меня, он каждый раз вспоминал обо всем, что я натворила, как швырнула нашу семью на плаху своих эгоистичных чувств. Уж лучше этот груз вины я буду таскать бурлаком одна. Избавлю брата хотя бы от этой ноши.
Несмотря на все ужасы, что произошли со мной и моей семьей, я буду лицемеркой если не признаюсь: я не раз гоняла в голове безумную идею вернуть себе свою жизнь, признаться во всем, даже после собственных похорон. Но дать заднюю и рассказать обо всем близким мне помешала одна случайная неслучайность.
Я наткнулась в сети на фото беременной Карины рядом с Никой.
Подпись “В ожидании Булатова младшего”.
Я сбилась со счету, в который раз мой мир рухнул. Вместе с иллюзиями о том, что я была для бывшего мужа кем-то больше, чем очередная юбка, которую он так хотел завоевать, что аж женился.
После этой “радостной” новости о пополнении в семье Булатовых, мысли “а не совершила ли я самую большую ошибку в своей жизни и может у нас еще есть шанс” сдохли. Я слезла с “мертвой лошади” и пошла дальше пешком, возненавидев свою первую любовь. И себя еще больше.
Как можно было потерять всё из-за зашкаливающих гормонов пубертата и слепой веры в настоящую любовь? Мне стало так горько, так мерзко, так погано на душе, что если бы можно было вернуться к моменту выбора в больнице, я бы настояла на своем и выбрала не жить.
Это потрясение запустило во мне еще один необратимый, разрушительный процесс. Я пропиталась ненавистью и мыслями о мести, что стали прорастать во мне корнями самого въедливого сорняка, который сколько не пытайся выдергивать, он все равно вылазит наружу. В тот день я совершила мелкий поступок, потому что на большее у меня тогда не было мощи.
Я отправила ему смс со своего номера с коротким посланием “Гори в аду. Когда-нибудь я вернусь за тобой. Кира”. Надеюсь, оно произвело нужный эффект. Проверить, к сожалению, не могу, телефон я сразу выключила и вытащила симку. И теперь, дважды в год, в день нашей свадьбы и моих похорон, я отправляю ему со своего старого номера этот же текст снова и снова.
Месть – это всегда сгусток боли, оружие снайпера и преступление против личности. А владелец этого оружия – камикадзе, обвешанный тротилом своей ярости, который вот-вот подорвется сам, но выполнит задание по уничтожению врага. И если мне представится возможность отомстить не на словах, а на деле, я ею воспользуюсь и заставлю его страдать, отняв всё, что ему дорого.
За эти пять лет мы трижды виделись при самых невероятных обстоятельствах. Кому расскажешь – не поверят. Он не почувствовал, что я была рядом. Вот тебе и космическая связь между нами. Начну, пожалуй, с эпизода первого. Самого душещипательного.
За неделю до родов я приехала в частный перинатальный центр на прием. Тогда я еще не сделала пластику, поэтому, дабы не смущать людей и не привлекать к себе повышенное внимание, я, как могла, прятала лицо. Темный парик с густой челкой на глаза. Очки с тоном на стеклах. Плотная медицинская маска. Мастер конспирации! До моего приема было еще полчаса, поэтому я вышла на территорию закрытого двора подышать свежим воздухом.
Когда я гуляла под соснами и маньчжурскими орехами, я услышала сзади до боли знакомый голос. Не может быть! Это невозможно! Я резко обернулась и буквально в трех метрах от себя увидела, как он идет в мою сторону, разговаривая по телефону. Меня будто током дернуло с такой силой, что Оливка в животе взволнованно стала пинаться, словно напоминала о себе. Я попыталась сбежать, но запуталась в собственных ногах и неуклюже упала на колени и локти. Все могло бы закончиться хуже, если бы в последний момент он меня не успел схватить.
Он. Держал. Меня. В своих. Руках.
Макс. Держал. Киру. В своих. Руках.
Пульс стал зашкаливать. Дыхание сбилось. В голове поднялся такой гул, что я схватилась за него от страха, что могу снова упасть.
– Девушка, с вами все в порядке? Давайте я помогу вам дойти до отделения? – Его голос окутывал меня липким туманом воспоминаний. Тело заныло. А мозг отказывался выполнять свои прямые обязанности – думать.
Он попытался развернуть меня к себе, но я стала вырываться, понимая, что он меня сейчас узнает. Я лихорадочно растягивала маску по лицу, поправляла парик и очки, все еще не оборачиваясь, выставив между нами руку в немом жесте “не подходи”. Боковым зрением я увидела, что к нам подбежала Карина с ребенком на руках.
– Максим, что случилось? Да, очнись ты! Девушка, что с вами? Я позову врачей! – Она побежала за помощью.
Если бы я не чувствовала разодранные ладони и биение собственного сердца, я могла бы надеяться, что мне снится очередной кошмар, ведь такого не может быть!
Но нет.
Это было самой настоящей реальностью, которая в очередной раз решила надо мной жестоко подшутить. Именно в тот день, когда я пошла на прием к врачу, его сиятельство Булатов младший решил со своей новой женой и ребенком припереться именно в эту клинику, где я планировала рожать свою дочь!
Меня разматывало от бушующих эмоций. Я беззвучно стала выбираться из его объятий, все еще не поворачиваясь лицом. Даже Оливка внутри меня замерла, а через секунду я услышала короткий “цок” внизу живота, как будто кто-то надул пузырь из жвачки и втихушку лопнул его. По ногам побежала теплая водичка.
У меня отошли воды.
А дальше мозг только успевал выхватывать слайды картинок из окружающего мира. Бегущие ко мне врачи с креслом-каталкой. Карина сзади них с наследником семейства Булатовых на руках. Не отпускающие меня руки бывшего мужа. Его голос, который меня успокаивает. Ноющая схватка, что стянула в одну болевую зону мой живот и поясницу. Меня посадили на кресло и повезли в родовую. Я позволила себе обернуться только один раз. Карина уже стояла рядом с ним и дергала его за руку, а он смотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились. Меня обдало жаром.
В этот день, после мучительных схваток, родилась моя Оливка.
Глава 2
Эпизод второй.
Оливке тогда было около десяти месяцев. Муж отправил нас с няней на море, а сам должен был присоединиться через пару дней. Я уже была после пластической операции на лице, со своими короткими волосами, окрашенными в темный цвет. Как и на моем любимом парике, вживую у меня была челка на глаза.
Этот девятичасовой полет “Москва-Мале” я не забуду никогда.
Сначала мы чуть не опоздали на самолет, когда стояли в жесточайшей пробке по дороге в аэропорт. Малышка начала капризничать, то теребила мою грудь, то с жутким плачем кусала меня и выплевывала ее. Наша помощница Валентина была бессильна мне помочь, как только она пыталась взять Лив на руки, дочка начинала вопить так, что можно было увидеть ее гланды шарообразной формы. Пару раз ее вырвало мне на пуховик, и даже накинутая на него муслиновая пеленка не спасла ни куртку, ни кофту под ней от переваренного пюре из брокколи. Я выглядела и даже пахла как мочалка, которую помотало этой жизнью. Впрочем, внутри я себя чувствовала не лучше. Мне уже хотелось повернуть обратно и улететь на отдых позже, с мужем, но пробка чудом рассосалась, и мы успели под самое закрытие регистрации на рейс.
– Всех пассажиров бизнес-класса только что увезли на самолет. Несколько минут, и машина вернется за вами, – приветливая сотрудница аэропорта сочувственно смотрела на нашу троицу. Замызганную меня, повисшего на моем плече тряпочкой опухшего от истерики ребенка и няню, которая готова была бежать куда угодно, лишь не пытаться в очередной раз взять свою подопечную на руки. – У вас там будет веселая компания, молодая пара с мальчиком, может малышка разыграется с дружочком?
– Спасибо. Я надеюсь, что большую часть дороги она будет спать. Сегодня она не в настроении, – у меня и самой не было абсолютно никакого настроения не только вежливо разговаривать с кем-либо, но и вообще говорить.
Я поднялась по трапу самолета и первой зашла в салон. Бортпроводница с ярко-красной помадой и до блеска лакированными волосами в тугом пучке показала рукой на наши места. А вот тут началось самое интересное. Весь первый ряд был уже занят не пассажирами, кроме наших с няней двух мест.
Людьми, при виде которых мне хотелось завизжать от ужаса, а колени с локтями начало тянуть и выворачивать от внутреннего напряжения. Я машинально прикрыла ладонью лицо, забыв, что они никогда его не видели и не узнали бы меня при всем желании. Я начала пятиться назад, наступив на ноги Валентине. Высокий парень в форме стюарта с шумом захлопнул дверь самолета и попросил размещать вещи и пристегиваться, так как ждали только нас. Меня, оторопевшую от неприятной встречи, продолжила аккуратно подталкивать вперед ничего не понимающая Валентина.
– Аделина Игоревна, проходите, пожалуйста, пока Оливия притихла. Мне еще кресло пристегнуть нужно.
У окна сидела Карина всё с теми же синими волосами, с пухлощеким сыном и матерью Макса.
Сердце забилось в конвульсиях. Бам-бам-бам.
Посередине – Макс. Рядом с ним должна была сидеть моя няня.
Грохот в груди еще сильнее. БУМ-БУМ-БУМ! БАМ-БАМ-БАМ!
– Я помогу вам с вещами, – бывший муж забрал у Валентины детское кресло для самолета и попытался снять с моего плеча мамский рюкзак, прикоснувшись ко мне. Через все слои одежды я чувствовала жар от его тела. Или это я горела? – Вы чуть не опоздали на полет в рай.
– Лучше бы опоздали, – я выдернула свой рюкзак из его рук и бросила на сиденье. – Мы сами справимся. Не нужно трогать меня и мои вещи.
Как только это вылетело из моего рта, я вспомнила одну из наших первых перепалок:
– Давай договоримся о нейтралитете, ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя.
– Первое, я трогаю всех, кого хочу. Второе, наличие парней никогда не останавливало ни одну из тех, кто за мной с матрасом бегает.
– Я всего лишь хотел вам помочь, – он удивился моей реакции, поджал губы и поставил кресло к окну. Слава богу он не стал говорить словами из моих воспоминаний, это было бы слишком трагикомично.
– Единственная помощь, которая потребуется – это держаться от нас подальше, – я судорожно очерчивала едкими словами границу между нами, хоть и в данных условиях это выглядело нелепо.
– В ближайшие девять часов, боюсь, не получится, – он показал на минимальное расстояние между нашими креслами и начал пристегивать детское кресло у окна. – Меня зовут Максим, если вам нужна будет еще какая-то помощь, обращайтесь. В некоторых случаях без мужчины рядом никак.
Я проигнорировала его попытку познакомиться и попыталась аккуратно положить Оливку в кресло-люльку, но она проснулась и начала кукситься. Стюардесса предложила пристегнуть ее к себе детским ремнем, если не получится уговорить на люльку. В итоге мне, как и Карине, принесли дополнительный ремень под дружный ор детей.
Я видела, как Карина сунула своему сыну маленькую коробку с соком, но он швырнул ее в стенку. Булатовский взрывной характер налицо. Бабушка суетилась рядом, перебирая без остановки детские стишки. Моя дочь оказалась не менее строптивой и протестовала против ремня. Она пыталась залезть ко мне в расстегнутую кофту и оттянуть майку, чтобы добраться до налившейся молоком груди. Стюардесса упорно настаивала, что нужно ее пристегнуть к себе спиной. Как только красногубая покинула салон, я расслабила ремень и дала Оливке грудь, чтобы она успокоилась. Я не понимала, что с ней происходит. Видимо, она чувствовала, что на этот самолет нам не нужно было успевать. Эх, знала бы я, кого встречу, я бы закрылась дома и не эвакуировалась ни при каких обстоятельствах.
Меня не только шокировала сама встреча, но и то, как себя вел Булатов. Вместо того, чтобы помогать матери своего ребенка, который тоже начинал капризничать при взлете, он спихнул все на мать и жену, да, я сразу заметила обручальное кольцо на правой руке, а сам доставал постороннюю девушку с ребенком. Уровень моей неприязни к нему только увеличился.
Но самые ужасные моменты ждали меня дальше. Мне пришлось с ним не только разговаривать еще, но и позволить ему держать мою дочь на руках.
***
Оливка измутузила всю мою грудь так, что она нещадно саднила. Соски болели даже от трения с тончайшим хлопковым бельем, вшитым в майку. Давно такого не припомню! Она то ела, то срыгивала съеденное на меня, грызла кулачки и истерила так, что стала горячей. Я, как назло, не взяла с собой жаропонижающее.
– Похоже у малышки зубки режутся, – подошла ко мне мама Максима и тут до меня дошло очевидное, я заглянула к ней в рот. Краснющие десны распухли и сверху, и снизу от передних зубиков. Привет, резцы, а что, по одному никак? Я кивнула, что она права. – Меня Марина зовут, давайте я с ней немного похожу, пока наш Кирюшка спит. Вы хоть немного отдохнете, кажется, к няне она не хочет идти. Ну что, попробуем?
Его сына зовут Кирилл?! У меня задрожали руки от услышанного. На несколько секунд я забыла, как дышать. Мне не послышалось?! Они назвали его Кириллом? Мне одной кажется, что это созвучное имя с Кирой? Они точно больные на всю голову с Кариной! Какая женщина в здравом уме позволит назвать своего ребенка в память о бывшей, да еще и погибшей? Или это я себя накручиваю? Судя по этой счастливой семейке, что летят на отдых с бабушкой, обо мне там и не вспоминают, так что это только мои наивные домыслы. Кирилл, да Кирилл. Красивое, сильное имя. Кирилл Максимович Булатов.
Я исподлобья взглянула на Макса. Он не скрывал своего любопытства. Он ждал моего ответа.
– Я благодарна за ваше предложение, но, боюсь, она к вам не пойдет. Она признает только меня и мужа, – на слове “мужа” я сделала жирный акцент, чтобы воздвигнуть между мной и прошлым железобетонные стены. – Сколько нянь мы перепробовали. Валентина единственная, кого она хоть иногда милует, но не сегодня.
Мне не хотелось обижать эту хрупкую женщину, я любовалась ее тонкой красотой и исходящим от нее светом заботы, тепла и любви. Мне она ничего плохого не сделала. Она, как и я, только пострадала от мужской части семьи Булатовых.
– Говорят, у меня волшебные руки, давайте все же попробуем, – она, не дожидаясь моего ответа, взяла капризульку на руки. Я замерла в ожидании нового концерта в ее исполнении. Но нет. Моя оперная дива притихла. И так забавно стала хватать за нос Марину.
– Я, кстати, Аделина. Простите за резкость. Не ожидала таких сюрпризов, – я встала, потянувшись, спина совсем затекла и невыносимо ныла от неудобного положения, да и вес Оливки давал о себе знать. – Я даже не взяла в ручную кладь жаропонижающее. Пойду спрошу у стюардов.
– У меня есть, я всегда с собой полчемодана лекарств ношу, а потом еще столько же обратно покупаю у местных. – Ее слова вызвали во мне вздох облегчения, сейчас дам лекарство и дочке станет полегче. – Максимушка, дорогой, достань мой чемодан. Там голубой пакет-аптечка, найди детский нурофен.
– Аделина Игоревна, давайте, я Оливию возьму, может пойдет? – Валентина измучилась чувством вины, что вместо няни она исполняла функции носильщика вещей и беспомощного наблюдателя.
– Не нужно, Валентина. Все в порядке, – я наблюдала, как Марина ходит по рядам с моей дочерью, театрально удивляется стенам самолета, лишь бы завлечь ее внимание. Я поймала себя на мысли, что Кирюшке повезло с бабушкой. Своего ребенка я лишила этой привилегии.
– Жаропонижающее, – подал мне лекарство Макс, задев меня пальцами, а меня опять обдало волнами жара и холода одновременно. Если честно, такая реакция тела на него, меня пугала. Я хотела бы интерпретировать ее однозначно как ненависть, но я была магистром кухонной психологии, самокопания, плюс десятки часов с моим специалистом, и все это ставило под сомнение мои умозаключения. – Вы больше не кусаетесь?
– Спасибо, – мне пришлось для приличия выдавить из себя благодарность.
Я начала читать на бутылочке инструкцию по дозировке, скандирую про себя “Кира, тьфу ты, Аделина, дыши, дыши, скоро этот кошмар закончится, и ты больше никогда его не увидишь”.
– А что же ваш муж бросил вас одну с ребенком в таком длинном полете? – Я поразилась наглости Булатова задать такой бестактный вопрос постороннему человеку. Как же он меня бесил! И волновал. И снова бесил. И я себя бесила! Я, как тогда, когда еще была с ним, под крышечку была полна самых разных эмоций и они буквально выплескивались из меня фонтаном.
– Думаете лучше для галочки ехать со своим ребенком рядом, а на самом деле все спихнуть на маму и жену? Мой муж не такой. Будь он сейчас рядом, не выпускал бы дочь из рук. Но некоторым приходится много работать, а не пожинать плоды стараний своих родителей, – я сначала ляпнула это, а потом только осознала смысл произнесенного и от напряжения аж язык прикусила. Что я несу?! Откуда Аделина может что-то знать об источнике его грязных денег?!
– Думаю, как из такого красивого рта выходят такие некрасивые и несправедливые слова, – он нисколько не смутился от моего ну очень прозрачного намека. Не смущалась и его жена, на руках которой спал сын. Она с интересом слушала нашу не светскую беседу. Я вспомнила, про их свободный стиль отношений, хочешь – ходи налево, хочешь – направо. – А еще думаю, что нет такой работы, которая помешала бы отцу быть рядом со своим ребенком, у которого режутся зубки.
Вот это ответочка! Меня сносило тайфуном эмоций от обиды за то, что он вот так спокойно, как ни в чем не бывало, будто и не клялся мне в вечной любви, все это время жил без меня, спокойно родил с Кариной ребенка, еще и гордится тем, какой он хороший отец, в то время как я месяцами сходила с ума, решаясь объявиться и дать нам второй шанс. Я-то рассчитывала, что он хоть немного будет скорбеть по своей жене, которая столько из-за него вынесла!