Человек-птица

© Валерий Мельников, 2019

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2019

От автора

Мельников Валерий Иванович

Родился 04 июля 1952 года.

В 1976 году окончил Высшее Военно-морское училище.

В 1970–1994 годах служил в ВМФ, МО СССР и МЧС.

С 1994 года – военный пенсионер.

С 1994 года занимаюсь консалтинговой деятельностью по вопросам создания социально-экономических систем и интеллектуальной собственности.

Автор социально-культурологических программ и творческих проектов.

С 2015 года – председатель Совета Автономной некоммерческой организации «Культурный центр “Русский Дом”».

Роман «Человек-птица» написан мной из стремления доказать и эпически показать, что в любые, даже самые тяжёлые времена и испытания, нужно собраться с силами, волей, разумом и духом, не сдаваться, бороться и побеждать, и в первую очередь – себя! Тогда ты будешь самым сильным, свободным и успешным!

Роман основан на неизбывной вере человечества в сверхъестественные силы, существа и божества, что находит своё подтверждение в современной научной обоснованности гипотетически возможных мутаций и способности человека летать, а соответственно – в реальности существования и фантастических приключений мифических человеко-птиц и птицебогов, которые, как будет показано в бесконечных сюжетах данной многотомной эпопеи, из глубокой древности, через всю историю человечества, до настоящего времени живут среди нас, свободно, всесильно, всевластно и сверхъестественно парят над континентами, эпохами, земной и человеческой сущностью!

Вот только сам человек-птица при этом всё-таки остаётся человеком… В земных привязанностях и человеческих слабостях всемогущих героев и крылатых богов – величайшая загадка и разгадка многих описанных в романе интриг истории человечества, о таинствах, сути которых и их всевидении с высоты поднебесья и веков впервые расскажет человек-птица.

Удивляешься, глядя в глаза, слушая и читая произведения этого писателя, сколько увидеть, познать и испытать в своей жизни нужно человеку, чтобы с такой мудростью, любовью и искренностью открывать читателям истоки их прошлого, сущность настоящего и суть будущего, вечного, заложенного в нас самих!

Друзья и сподвижники

На центральной площади доисторического поселения, перед парадным крыльцом своего дома стоит рабовладелец в окружении согнанных с работ и сочувственно стенающих рабов. Здесь происходит показательная порка сбежавшего накануне и только что пойманного раба. Надсмотрщики нещадно бичуют молодого мужчину, который в перерывах между стонами толпы и ругательствами палачей кричит: «Я всё равно сбегу и буду свободным!»

Рабовладелец распоряжается продолжать и ужесточать наказание раба, назидательно устрашая остальных:

– Вы видите, что отсюда и от меня сбежать немыслимо и невозможно! Со стороны плато крепостная стена, которую не могут преодолеть даже кочевники, а с другой стороны – ущелье. Но даже если и убежишь, то тебя поймают другие рабовладельцы!

– Я растерзаю вас, деспоты!.. – яростно борется раб с надзирателями.

– Убьёшь одного рабовладельца – тебя схватит другой! Ещё раз напоминаю тебе, бунтарю, и твоим соплеменникам: мир поделён на рабов и рабовладельцев. Вы здесь и навсегда – рабы! И на свободу можете разве что улететь!

– Значит, улечу! – хрипит раб, на которого опять набрасываются надзиратели.

– Но только на тот свет! – смеётся рабовладелец. – И если духу хватит! – замахивается он бичом на сгрудившихся от страха рабов. – То-то же, смотрите у меня!

И надзиратели, обдав водой бесчувственное от побоев тело беглеца, разгоняют остальную толпу на работы.

Через некоторое время неугомонный беглый раб в очередной раз обследует внутреннюю сторону крепостной стены, изыскивая возможности для побега. Но ничего, кроме очередных побоев от охранников и убеждённости в невозможности преодолеть эту преграду, он не получает. А потому с тоской бродит вдоль обрыва над ущельем, совсем рядом за которым простираются безграничные просторы свободы, единственным и, увы, непреодолимым препятствием к обретению которой являются крутизна и глубина природной пропасти, разделяющей его со свободой.

– С одной стороны люди, с другой – природа держат меня в рабстве! – сокрушается про себя раб. Но злость человеческая, которую не одолеешь, гораздо страшнее препятствий природы, которые всё-таки можно преодолеть. Более того, набравшемуся сил и ума она даже предоставляет свои возможности вырваться из этого плена!

Он присматривает участок обрыва, где, сковырнув сверху несколько камней, по образовавшемуся уступу можно начать спускаться с него. А сброшенные вниз, эти камни создают ещё одну ступеньку, с которой уже можно продолжать дальнейшее устройство спасительной тропы.

Однако, когда в туманной предутренней мгле раб, держась за верёвку, начал свой скалолазный побег, его тут же в очередной раз хватают и жестоко секут надзиратели, подтягивая к себе за верёвку. А он, извиваясь, хватается за камни и кричит:

– Не дамся! Лучше я улечу в пропасть и убьюсь!

Тогда стражники сверху набрасывают на него ещё одну верёвку с удавкой. И теперь беглец не может ни отпустить верёвку, ни уклониться от ударов бичами надзирателей. А они сверху злобно хохочут над ним:

– Добегался? Теперь бить будем, пока не полетишь!

Избитого надсмотрщиками и израненного о скалы раба затем выхаживают жена и детишки, причитая о несчастной его и своей доле:

– Что ж за судьба нам досталась? Мы от угнанных в неволю родителей родились в рабстве, а ты пришёл освободить нас, но сам стал рабом. И теперь они убьют тебя, и будет ещё хуже. Наши дети станут рабами-сиротами беглого раба!

– Не-ет! – хрипло отзывается раб в беспамятстве. – Я с дружиной шёл сюда карать грабителей! И гнал их по степи до самой Тавриды! Пока они – не в бою, а подло ранив, в солончаках, – не схватили меня. Но я освобожусь! Любым путём! И мы, со всей новгородской ратью и нашими богами, ещё придём сюда и освободим наши племена от набегов дикой орды!

И к вечеру, придя в себя, но обуреваемый уже внеземной яростью и жаждой свободы, он тут же отправляет сынишку собирать птичьи перья и начинает вместе с ним сшивать их, конструируя крылья. Когда же стало возможным подниматься и двигаться, то он, вооружившись крыльями, приступает к тренировкам. Но, пытаясь взлететь, лишь падает, путаясь в них и кувыркаясь в порывах ветра. Однако, не теряя надежды, он отчаянно пробует в крыльях спрыгнуть с крыши хижины. Тут его и заметил хозяин, когда он с криками и угрозами ему, что улетает, прыгает вниз. Где его поджидают и хватают надзиратели.

– Если невозможно убежать, я улечу, но всё равно освобожусь от ваших оков! Мой дух ненавидит рабство! – кричит нещадно избиваемый раб.

– В тебя вселился дух беглого раба! – делает свой вывод рабовладелец. – Я выпущу и изгоню его. Освобожу тебя от бесконечных пыток за попытку к бегству. А твоих детей и других рабов – от пагубности твоего примера и иллюзий освобождения! Снимай это облачение химеры! – приказывает он. А оглянувшись на стечение народа, выхватывает из ножен клинок, порываясь схватить отступающего от него раба и отрубить ему крылья.

Так, шаг за шагом, в схватке и яростных порывах своих душ смеющийся раб и захлёбывающийся от злости рабовладелец движутся по полю в сопровождении толпы рабов и надзирателей, ожидающих, когда с истечением сил противников их крылья, мечи и страсти улягутся на свои места.

Но вдруг раздаётся демонический хохот рабовладельца. И в наступившем от неожиданности оцепенении толпы вслед за этим следует хриплый надрывный вскрик раба, когда он, оглянувшись по направлению взгляда рабовладельца, видит за своей спиной разверзнутую пропасть ущелья. Раб пытается отскочить в сторону, чтобы стать боком, а не спиной к обрыву. Но рабовладелец, клинком вертикально рубя воздух по сторонам от него, лишь издевательски смеётся:

– Я же сказал: пасть к моим ногам или в пропасть!

И от своей участи ты, тварь, теперь не убежишь и не улетишь!

Раб, взмахами крыльев удерживаясь на краю обрыва, обречённо оглядывается на ущелье, но, с надеждой всмотревшись в лица собратьев, плюёт под ноги тирану:

– Природа дала мне волю к свободе! И пусть ещё не возросли силы, чтобы взлететь к ней, но я уже не раб, не тварь и ползать не буду!

– Будешь! Или лети. Ты свободен! – приставляет рабовладелец к его груди остриё клинка, глядя на который, раб, подбирая крылья, медленно приседает.

Рабовладелец, считая его поверженным, победоносно поднимает меч. Однако раб, собрав всю свою волю и силы, расправляет крылья, подпрыгивает и с победным взглядом ногой выбивает оружие из его руки. Сам же с криком: «Теперь я свободен! А ты безоружен против меня!» срывается в пропасть под стенания рабов, назидательный хохот надзирателей и нестерпимый крик его сынишки, бросившегося на спасение отца.

– Вот и освободились! Мы от него, а он от нас, – резюмирует рабовладелец. – Душа его отлетела в небеса, нечисть – в пропасть! А вы чего стоите?! – негодующе оглядывает он толпу рабов. – Все за работу!

* * *

Эта трагедия стремления отца к свободе и передавшиеся от него воля и устремлённость к ней навсегда запали в душу его ребёнка, метавшегося и летавшего в своих снах. А когда он подрос, то начал, бегая и размахивая руками, как птицы, тренироваться летать. Мать запрещала, соплеменники сочувствовали ей и ему. Но посмеивались над мальчиком и даже считали, что он свихнулся после гибели родителя. А он твердил: «Отец собрал и передал мне всю свою волю. Теперь я должен набраться сил, чтобы летать и быть свободным!»

И тогда рабовладелец определяет его на изнуряющую, особенно в условиях их жаркого климата, работу по качанию мехов для нагнетания воздуха в кузнечный горн и печь обжига керамической мастерской. Здесь юноша, обрадовавшись, что работа с мехами напоминает движения крыльев птиц, и тренирует мышцы, дни напролёт взмахами рук качает меха. А по ночам он конструирует и изготавливает из подсобных материалов крылья, с которыми, пытаясь взлететь и кувыркаясь в порывах ветра, бегает по пустырю. Или ломает их и собственные рёбра, прыгая с крыши. Окружающие поражаются настойчивости юноши и передавшейся ему от отца одержимости свободой. Но всё больше смеются и подтрунивают над его чудачествами.

С течением времени вместе с матерью уже и беременная жена сердито бранит и уговаривает его, ради неё и их будущих детей, прекратить издеваться над собой и быть посмешищем.

– Ты помешанный и сумасшедший! – кричит она ему.

– Я окрылённый и одержимый! – самоотверженно твердит он.

И только рабовладелец удовлетворительно похлопывает его по плечам во время тренировок с качанием мехов:

– Не ленись и трудись. Это послужит избавлению тебя от других мыслей и уроком другим, в безумстве освобождения от рабства. А главное – увеличению моих доходов!

* * *

Проходят годы. И уже его подрастающий сынишка помогает отцу ставить примочки и ремонтировать крылья после очередных неудачных экспериментов. А тот со злобной растерянностью ощупывает свои развитые, мощные мышцы и огромные крылья, причитая:

– Ну почему! Почему они не летят?

– Почему же? Птицы летают, – отвечает ребёнок.

– А я человек! Но чтобы быть свободным как птица, хочу, как они, летать!

– Для этого, наверное, нужно быть или стать птицей… – делает сынишка вывод из своих размышлений.

Таким образом, всё последующее время отец, накачивая мышцы, остервенело качает меха, а подрастающий юноша, подбираясь к птицам и спугивая их, наблюдает, как они взлетают. По ночам сын, препарируя тушки птиц, изучает строение мышц, сухожилий и устройство их тела, измеряя, делая пометки и рисунки на глиняных дощечках. А отец раз за разом конструирует, ломает и ремонтирует самодельные крылья. Сын вынужден прерывать свои занятия, чтобы после неудачных прыжков с крыши помогать ему подняться с земли и затаскивать израненного отца в жилище.

Однажды уже состарившийся отец начал задыхаться и, потеряв сознание, упал во время работы с мехами. Его приносят в хижину и кладут на лежанку. Но он, очнувшись ночью, упорно силясь, встаёт, надевает крылья и направляется к лестнице, ведущей на крышу. Но, едва держась на ногах и поднявшись лишь на несколько ступенек, взмахивает крыльями и со стоном падает вниз.

Не тревожа и не снимая с него крыльев, жена с детьми переносят его на лежанку, где подраненной птицей, мечась и летая в бреду, он пролежал до утра.

С восходом солнца, распределяя рабов на работы, к хижине со свитой надзирателей подходит рабовладелец. И застаёт раба, пытающегося встать с лежанки, но, словно птица с перебитыми крыльями, путавшегося в них. Завидев рабовладельца, он, оттолкнув домочадцев, старается горделиво приосаниться. Но являет собой зрелище беспомощной растрёпанной птицы с бессильно повисшими крыльями и безутешным взглядом загнанного в угол раба, сокрушённого годами и несчастьями вожделения свободы.

– Допрыгался?! – окидывает его взглядом хозяин. – Если раньше ты был смешон, то теперь – жалок! Бессмысленность твоей жизни делает её и тебя бесполезными. И теперь, когда ты непригоден для качания мехов, будешь, как и хотел, пугалом, распугивающим птиц в огороде!

Слёзы выступают на глазах свободолюбивого раба. Надзиратели, недоумённо пытаясь разгадать, не шутит ли хозяин, смеются: «А вдруг улетит?»

Но хозяин, осмотрев мастерски изготовленное чучело птицы и глиняные таблички, выходит прочь, поманив за собой не смеющего противиться сына раба. А надзиратели хватают человека-птицу под крылья и тащат его к новому месту работы.

Рабовладелец с юношей обходят владения.

– Ты, Птах, говорят, понял, что вместо того чтобы летать, лучше научиться считать и записывать счёт? – спрашивает его хозяин.

– Я понял и, учась считать, учусь учитывать то, что есть. Чтобы исходя из этого рассчитывать то, что будет или может быть, – отвечает он, сосредоточившись на своих мыслях и не замечая крайнего удивления хозяина.

– Куда это тебя понесло? Спустись на землю! – поворачивает он юношу к себе.

– Ах да, я здесь! – встрепенувшись, возвращается тот к земным мыслям. – Вот, к примеру, наблюдая за работой отца, я высчитал, что меха захватывают воздух и через узкую щель дуют его в горн. Но то же самое делает и ветер, создавая сквозняк. Нужно только создать ему пути и условия, чтобы он направлял свои силы на полезное дело. Тогда бы не нужны были и рабы. – Он смотрит на хозяина.

– Ну что ж, правильно! Лучше стоять на земле и своими помыслами служить мне, чем витать в облаках и ломать шею, – удовлетворённо похлопывает его рабовладелец. – Только чтобы ветер не гулял в голове и не кружил её, а шея была целее, нужно держать их в узде и ярме.

– Ярмо, сковывая силы природы и волю человека, делает их рабскими! – по-мальчишески искренне противоречит тот.

– Для того чтобы они не своевольничали и выполняли волю своего владыки, – оторопев от наивной прямолинейности, пытается пояснить хозяин.

– Но я подсчитал, что пользы от этого не будет, потому как лишённый воли ветер перестаёт быть ветром, а человек – человеком, и становятся пустыми мехами, с прикованными к ним безвольными рабами.

– Которые беспрекословно служат моей воле и обогащению! – уточняет рабовладелец.

– На качание и битие которых ваших сил уходит гораздо больше, чем если бы вы создали условия для их свободной жизни на общую пользу. Ведь стихия ветра и человека рождены для свободы, и они всегда будут стремиться к ней, разрушая вашу власть и оковы, – своевольно и поражая собеседника, взлетает мысль юноши.

– Увы, даже если вас освободить, то вы всё равно станете рабами! – отмахивается от его свободомыслия рабовладелец.

– Почему? – не видит он причин этого.

– Потому, что для вас вовсе не значит стать свободным, оказавшись на свободе, где вас – бессильных, безоружных – тут же настигнет и наденет ярмо другой рабовладелец! – уже сердито ставит на место своего раба рабовладелец.

– Но почему? Почему мы не можем перестать быть рабами и стать свободными? – не унимается юноша в поиске истины.

– Потому, что мир и человечество состоят из хищников и их жертв. В котором вы обречены, а мы неотвратимы загонять вас в смерть или рабство. И ни нас, ни своей доли вам не избежать! – ещё более твёрдо приземляет он его мысли. – И не думай об этом!

– Дело в том, что я думаю не о том, как избежать, а как достичь истины. – размышляет юноша и тем самым обезоруживает злобность тирана. – Но в отличие от нас и нашего стремления к истинной свободе, тем, наверное, и счастливы птицы, что вольны и могут летать! – опять устремляется он своими мыслями ввысь.

– Чтобы освободиться от стихии и сил земли и человечества, нужно ещё суметь летать. Это даже не всем птицам дано, а для нас, земных тварей, немыслимо! – уже устав гоняться за мыслями юнца, пессимистически вздыхает рабовладелец.

– А я чувствую, что мои мысли летают…

– Да? То-то ты меня закружил! – с любопытством смотрит рабовладелец на юношу. – Значит, или ты по сравнению со своими предками поумнел, или в тебя тоже вселился крылатый дух! – ощупывает он его спину. – Крылья не растут? Хотя духи птиц безвредны. Мы либо его выпустим с обрыва, либо тебя тоже прикуём пугалом разгонять пернатых. Главное – с крыши не прыгай, чтобы раньше времени шею не свернуть. Умеющие считать рабы нам тоже нужны! – хохочет рабовладелец.

В это время раздаётся шум и смех на плантации. Это старый раб, размахивая крыльями, бегает по полю наперегонки с птицами и, поддразниваемый окружающими, кричит:

– Я свободен, я как птица!

– Перетопчет все грядки! – ловят его надзиратели.

– Приковать его! Пусть сходит с ума на цепи! – повелевает им рабовладелец.

И наступает тишина, нарушаемая лишь достигающими самого сердца собравшихся рабов гулкими ударами молота по вбиваемому посреди поля колу и лязганьем готовящейся к заковыванию цепи.

– Ты бы хоть состарившись успокоился! – причитает его жена. – Тебе же ещё детей поднимать, а ты нас позоришь! Какой пример сыну показываешь?

Содрогнувшись, лихорадочно посмотрев на кол посреди поля, на сына, стоящего рядом с рабовладельцем, на честившую его жену и толпу рабов, он направляется в их сторону под лязг цепи, которую, готовясь надеть на него, волочит следом надзиратель. Войдя в круг молча расступившейся с усмешкой и осуждающе глядящей на него толпы, раб, ещё раз оглянувшись, неожиданно горделиво, по-птичьи и по-человечески встряхивается на краю обрыва.

– Совсем сумасшедший! Кому и что он собирается доказать своим геройством? – понуро глядят на него рабы и гремят цепями надзиратели. – Остановись, сумасшедший!

– Неужели свобода тебе дороже не только нас, но и жизни? – визжит жена. – Сын, скажи хоть ты ему что-нибудь! – И взоры всех обращаются к юноше. Особенно пристально глядит на него рабовладелец.

– Отец! Ты не птица и не полетишь! – кричит ему сын.

– Да, я понял, что человеческой жизни и сил недостаточно, чтобы взлететь как птица. Но у меня достаточно силы воли, чтобы перестать быть рабом и хотя бы умереть свободным! – подняв крылья, останавливает он всех.

– Ты показываешь лишь, что освободиться от оков рабства можно только ценой своей жизни! – назидает рабовладелец.

– Я отдал свою жизнь за то, чтобы мой сын родился с душой, не искажённой рабством, а окрылённой свободой! Я не сумел и не успел научить вас летать. Но заставлю распахнуть крылья свободы! – поворачивается раб к обрыву, взмахивает крыльями и, под вскрик ужаснувшейся толпы, бросается в пропасть.

– Какое горе!

– Отмучился!

– Какой славный конец бесславной рабской жизни! – толпясь у обрыва, восклицают собравшиеся.

– Вот и отлетел! – машет рукой рабовладелец. – Раб состарился, обезумел, и, чтобы не кормить немощного, проще дать ему свободу. А другим – урок! Чем заканчивается стремление к ней! – повелительно оглядывает он рабов, разгоняемых надзирателями на работы.

* * *

Проходит время, и уже возмужавший юноша руководит грандиозным строительством.

– Что же здесь будет: загон, цитадель или хранилище? – пожимают плечами надзиратели.

– Если ветер, гуляя сквозняком по этим коридорам, ещё и будет надувать кузнечный горн и керамические печи, то мы, избавляясь от рабского труда на мехах, не только настроим ему коридоров, но и сделаем их дворцом и украсим их, чтобы он, с удовольствием гуляя здесь, помогал нам! – впервые со смехом и радостью выстраивают сооружение рабы.

– Ну так что у тебя получается, покоритель воздуха? – смеясь, подходит и осматривает рабовладелец, как кузница и керамическая мастерская, обрастая стенами, превращаются в удивительное круглое сооружение с высоченными, открытыми снаружи входами, сужающимися и снижающимися к центру, где находится мастерская.

– Здесь раскрытые по направлениям преобладающих ветров забрала потоков и воздуха, который по улиткообразным сужающимся коридорам, закручиваясь и сжимаясь, со всей силы будет устремляться в горн и печи через эти узкие щели, – показывает и рассказывает ему юный конструктор, когда они проходят по лабиринтам сужающихся коридоров и входят в мастерскую.

– Ага. Ты ловишь и загоняешь ветер в загоны! – понимающе кивает хозяин. – Но теперь, обузданный, его нужно заставить работать! – берётся он и открывает заслонку воздуховода, проложенного под решётку с углями.

Со свистом хлынувший поток воздуха взметает и разметает по кузне пламя горна.

– Ах! – вскрикивает отброшенный в сторону рабовладелец. – Укроти его!

Юноша протягивает руку к струе воздуха, как бы поглаживая её, – и она ослабевает свой напор.

– Уже иссяк, – закрывает он заслонку.

– Ты колдун? Повелитель духов! – ошарашенно треплет рабовладелец обгоревшую бороду и испуганно таращит на него глаза.

– Я всего лишь зачарован духами ветров! – восторгается юноша. – Но они в небесах, а я здесь, и высчитал, что делает вообще и может делать полезного для нас ветер, если его и наши желания совпадают. Вот и сейчас ветер наполнил коридоры, которые, если бы были такими же широкими, как на входе, то он бы просто гулял по ним. Но я сузил их до вот этой щели, и ему, чтобы выйти из коридора, пришлось сжаться и выпрыгнуть в горн, когда открыли или вновь откроем заслонку.

– А-а… Так ты просто раб, который заманивает и выпускает ветер? – догадывается хозяин. – Тогда я вас с ветром обоих и заставлю здесь работать! А нет – закую в кандалы и цепи!

– Можно, но… – трёт лоб юноша.

– Никаких «но»! – угрожающе хохочет хозяин. – Открывай!

Раб открывает заслонку, и кузня опять наполняется вихрем огня.

– Ха-ха! – торжествующе беснуется в шквалах ветра и огня рабовладелец. – Я владыка ветра и огня!

Однако поток ветра и пламя горна опять ослабевают, и рабовладелец обмякает.

– Так ты всё-таки кудесник?! – затаив дыхание, смотрит он на своего юного раба.

– Нет. Хотя я высчитал, что через щель в горн вырывается лишь воздух, загоняемый ветром в коридор, который заканчивается для него препятствием с узкой щелью, но на преодоление которого у воздуха без ветра сил не хватает, – поясняет юноша.

– Значит, у входа выставить рабов и загонять воздух! – находит решение хозяин.

– Сил не хватит! – останавливает его раб.

– У меня хватит сил заставлять работать на себя и рабов, и ветер! – угрожающе решает и эту проблему рабовладелец.

– Как же вы можете повелевать тем, что выше вас и само даёт вам жизнь? Ведь мы живём благодаря воздуху! – удивлённо смотрит на него юноша.

– Ха-ха! Так же, как я даю вам жизнь и управляю ею, чтобы вы делали всё необходимое для моей! – самодовольно замечает хозяин.

– Ха-ха! Я сделал ещё одно открытие! – вдохновенно оживляется юноша. – Я понял, почему понимаю ветер!

– Что ты ещё такое понял? – настораживается хозяин.

– Он для меня не раб, а друг! И мы живём друг для друга!

– А… Ну да, друзья… И оба мои рабы! Один прикован, а другой обуздан мною! – успокаивается рабовладелец.

– Нет! Ветер управляет воздушной стихией и никогда не будет обуздан! А ты загнал в меха воздух – и он, как и раб безвольного ветра, подневольно делает лишь то, что заставляют, а не то, что мог бы и хотел, – показывает он на едва струящийся через щель воздух и огонь в горне.

– Хм… – отягощённым раздумьями взглядом глядит на раба и его друзей рабовладелец. – А почему же когда закроешь… – закрывает он заслонку, прислушиваясь к происходящему внутри шипению, через щели и украдкой глядя на своего необычного раба, – а потом откроешь… – открывает он заслонку и отскакивает в сторону от взметнувшегося в потоке воздуха пламя горна. – …он бушует?

– Воздушная, как и человеческая, душа рождена для свободы! – окрылённый открытием, поучает юноша. – И будучи запертой, она рвётся и, бушуя, вырывается наружу. А вы говорите: раб безволен и на воле – тоже раб.

– И ленится выполнять свою работу, если его не заставляют! – показывает хозяин на угасающую струю воздуха и пламя горна. – Потому что раб делает всё только из-под палки и сдохнет с голоду, погибнет без меня! – со злостью закрывает он заслонку. – Пока я не позволю и не заставлю его жить! Для меня! – направляясь к выходу, берётся рабовладелец за ручку двери.

Но не успел он отбросить щеколду, как дверь распахнулась и, охваченный ураганным потоком огня и воздуха хозяин с криком «Ты опять колдуешь?!», едва не выброшенный им наружу, успел, ухватившись за косяк, спрятаться за него от безудержности всесильной стихии.

– Нет. Это срывает оковы своего заточения и наполняет его духом свободы! – жизнерадостно раскрывает юноша свои объятия трепещущему в них ветру.

– Нет! Я здесь владыка и прихлопну каждого, кто вздумает хотя бы мечтать о свободе! – яростно захлопывает рабовладелец дверь и торжествующе смотрит, как всё успокаивается.

– Вы захлопнули не огонь и ветер, а дверь перед ними. И они не стали вашими рабами, а вольно и свободно живут в своей стихии. А ваш дом, как запертая кузница, остался без необходимых для вашей же жизни в ней тепла и свежего воздуха!

– У меня для этого достаточно собственных сил и рабов! – останавливает его хозяин. – И если ты закончил показывать мне своё умение, то я сейчас же продемонстрирую тебе своё! – решительно берётся он за плеть. – Когда у вас то бух, то потух, как тут обойтись без плети и заслонки вашей воли? – угрожающе усмехается рабовладелец.

– И результат будет тот же! В чём вы только что убедились, – разочарованно ставит заслонку на место юноша. – Ветер будет вольно и недоступно для вас гулять на свободе, рабы здесь – подневольно гонять воздух, а вы – невольников, пока дух ветра не взорвётся в их душах, духом свободы.

– Всё! – осекает хозяин вольнодумствующего раба. – Я понял, что нужно сделать!

Раб с наивной юношеской надеждой смотрит на него.

– Высечь и выбить из тебя эту духовную дурь! – сгребает его и расправляет свою плеть рабовладелец.

– Но тогда уж точно ничего не получится! – сокрушается тот. – А я так хотел, столько души вложил…

– Ну хорошо, выкладывай, пока я её не вытряхнул! – снисходительно повелевает хозяин.

– Я хочу, – едва освободившись, вскрикивает юноша, – чтобы вы поняли, что свобода незаменимее, а для вас и полезней рабства!

– Бесполезно… – отмахивается хозяин. – Ничего по-другому ты не сделаешь!

– Уже сделал! – бросается юноша к горну.

– Что? – испуганно осматривается хозяин.

– Я сделал расчёты и дополнительные коридоры, чтобы ветер не насильно загонял воздух, а, свободно гуляя по ним, не подневольно, а радостно помогал нам, – возится юноша с ещё одной заслонкой под очагом с углями. – Мы открываем путь не только для притока, – показывает он на ранее апробируемую ими входную заслонку, – но и для оттока нагнетаемого ветром воздуха.

Открывает он вытяжную заглушку. И поток воздуха, хлынув в пламя горна, вспыхнув, пугает хозяина. Который, оторопело трясясь, смотрит, как юноша, магически манипулируя заслонками, регулирует: снизу – приток, вверху – отток воздуха. И тем самым либо уменьшает, либо увеличивает силу пламени в горне. Даже клубы дыма, обычно застилающие всё помещение, теперь, вырываясь из очага, послушно удаляются прочь.

Хозяин, пятясь, порывается выскочить из кузни. Но, взявшись за ручку двери, теперь уже боится открыть её и вызвать новый взрыв.

– Пойдёмте! – смело распахивает дверь юноша. – Посмотрим, как гуляет ветер.

Хозяин испуганно оглядывается на пламя, которое, при открытии двери едва дрогнув и предостерегающе колыхнувшись в его сторону, послушно успокоилось. Тогда он, юркнув впереди юноши и прячась за него, семенит, причитая: – Надо ж, как ты так можешь! Не только собрать всех духов вместе, но ещё и управлять ими! Да так, чтобы огонь не пожирал воздух, выплёвывая дым, а ветер не терзал их! Они не взорвутся?

– Нет, если общаться с ними с открытой душой, а не с плетью! – открывает юноша дверь в коридор с другой стороны мастерской.

Хозяин, ожидая взрыва, суетится вокруг юноши, чтобы успеть, в случае чего, спрятаться за него. Но воздух не вырывается наружу, а втаскивает его внутрь. Юноша захлопывает вслед за ними дверь, и они оказываются в тёмном коридоре, наполненном дымом и ветром.

Рабовладелец, старательно ища выход и не находя его, бросается в ту сторону, откуда дул ветер. Но тут же выскакивает оттуда и, хватаясь за горло, с выпученными глазищами истошно кричит, ринувшись в другую сторону, ища в пелене дыма потерянного им юношу. Пробежав по лабиринту коридоров, за поворотом он вдруг выскакивает к резко возвышающемуся выходному проёму воздуховода, где напор исходящего изнутри ветра стихает, дым, высасываемый и увлекаемый наружными потоками ветра, рассеивается в них и улетучивается. В этом водовороте марева и зарева земной и небесной, воздушной и человеческой стихии, с поднятыми, словно крылья, руками, в дымчатом и солнечном ореоле, словно в призрачном оперении, спиной к нему, а лицом к солнцу и вольным потоком воздуха, будто паря в них, и в ошеломлённом взгляде рабовладельцу видится его юный чудодействующий раб.

Хозяин вначале гневно бросается к своему рабу. Но по мере приближения к нему ощущает неподвластность ему необъятности простора впереди и силы ветра, подталкивающей его вперёд. Тогда он, оглянувшись на смрадно дышащее чрево земных сил, украдкой, по стене, как будто к краю пропасти, пробирается к сияющему солнцем выходу и чудодействующему со стихиями юноше. Он даже притрагивается к нему, чтобы убедиться или избавиться от наваждения.

– Как хорошо, светло и легко! – восхищается тот, обернувшись.

– Конечно, после всего пережитого… – отирает хозяин пот с лица.

– После всех тех трудов, которые мы с ветром совершили. Чтобы угли давали нужный нам жар в кузнице и для печи обжига, а воздух уносил его с дымом. Освобождая людей от беспрестанного качания мехов и работы в поту и гари, к творчеству полезного и прекрасного!