За девятое небо

© Мекачима Е., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

Она видела сны.

Среди бархатной тьмы высились скалы, что терялись среди облаков. Вокруг скал бушевал океан, и от его рокота содрогался мир. Волны чёрные, с белой пеной, вздымались до небес, и ветер Смерти летел к Свету…

Она видела, как отчалили корабли и ледяные ветры наполнили их паруса.

Она чувствовала пронзающий душу ветер вечной печали – его холод обжигал, будто огонь Юга.

Невыносимая боль утраты обратилась пламенем, и она увидела, как на далёком Севере, где воды океана сковало ледяное дыхание Неяви, был разрушен Мёртвый Град. Осколки хрустальных теремов парили над бездонным зевом Колодца.

Во тьме Колодца, на той стороне, подле могучего чёрного Дуба покоился гроб из хрусталя, что хранили чёрные как ночь птицы. В гробу она увидела себя, скованную цепями холода.

Её сон хранила Песнь – едва различимая, но совсем настоящая. Внимая музыке, она не слышала печального шёпота Ветра, что пытался разбудить её, – она засыпала мёртвым сном, и Тьма принимала её в свои объятия.

Часть I. Тьма сгущается

Глава 1. Дочь Леса

Едва слышимая песнь затмила бытие серебряным сиянием, и когда свет померк, Марья увидела мир: благоухающий, окрашенный первыми красками осени лес. Солнечные лучи водопадами струились сквозь ещё густые кроны, лёгкий ветерок качал ветви, и деревья шептались. Звонко пели птицы – чудесное многоголосье разливалось по ароматному воздуху.

Марья закрыла глаза и вдохнула полной грудью: она чувствовала сладковатый запах подвядшей листвы, сырой земли, грибов, поздних осенних цветов, мха… Запахи наполняли её, они были живыми, как и она сама. Русалка медленно и глубоко дышала, внимая силе Света, что пронзала весь лес. И с каждым вдохом отступали тянущая печаль и сухая злость, одолевавшие избравших путь Неяви, с каждым вдохом дух Марьи всё больше пробуждался от тяжёлого сна, а тело наполнялось крепостью.

– Какая благодать! – прошептала Марья и открыла глаза. – Как же чудесен Свет!

Дрозд, щебеча, кружил вокруг русалки.

– Да-да, – кивнула ему Марья и посмотрела на свой тояг, бубенцы которого тихо качнулись. – Я помню, зачем я здесь. Не переживай, птица, я вернусь за Светозаром, как и обещала, – улыбнулась русалка и оглядела себя. Теперь её тело было настоящим, с сияющей кожей без ожогов; Марья осмотрела свои локоны, что нынче светились медью в солнечных лучах.

Дрозд прощебетал вновь и опустился на тояг.

– Соглашусь, одеяние из хвои неуместно для Великого Вече, но другого у меня нет, поэтому отправлюсь так, – усмехнулась Марья и направилась по лесу. Деревья и кустарники с почтением убирали ветви перед дочерью Леса. Марья ступала неслышно, едва касаясь земли босыми ногами. – Тут недалеко есть маленькая полянка, с неё выйдем на заворожённую тропу и прибудем на Вече вовремя, – говорила Марья Дрозду, что, вспорхнув с тояга, полетел впереди.

* * *

Великая Поляна располагалась на границе Северной и Южной Тайги, там, где Белая река, не доходя до Русалочьего озера, превращалась в звонкий ручеёк и сливалась с лесом. Просторное поле, обнесённое древним частоколом, окружённое непроходимым бором, – только лесные народы – лешие, вилы да берегини – могли найти заветное место, скрытое ворожбой от посторонних глаз и служителей Мора.

Сердце Марьи забилось сильнее, когда впереди по обеим сторонам наворожённой тропы сквозь туман проступили мощные деревянные столбы врат, ведущих на Великую Поляну. Ставший серебряным Дрозд летел перед русалкой, освещая дорогу и тёмный непроходимый лес, терявшийся в звенящей тишине Царствия Индрика.

Перед вратами Марья остановилась: высокие брёвна покрывали древние руны и тускло светящийся мох; пространство между ними мерцало ажурным кружевом ворожбы.

– Нам пора, дочь Леса. – Дрозд закружил вокруг Марьи. – Хорс вот-вот опустится в Нижний Мир, и начнётся Вече.

– Подожди, птица, – прошептала русалка и тяжело вздохнула, опершись на тояг. Дрозд опустился на посох Марьи. – Страшно мне вот так в Свет явиться. Чувствую теперь, будто вновь человеком стала. И страх, и боль, и обиду, и радость, и… – тут Марья запнулась, вспомнив о Светозаре. От мысли о том, кем он теперь стал, сжималось даже её мёртвое сердце. И она была в том виновата – из-за неё погиб сварогин, в душе которого был настоящий свет. – Знаешь, птица, – вновь обратилась к Дрозду Марья, – когда ты живёшь во мраке, все чувства мертвы и всё видится иначе. Даже тлеющие угли собственного света – смотришь на них со стороны, а душа молчит. Вот что делает нас мёртвыми – бесчувствие. Чувства же – буря, и я не могу к ней привыкнуть.

– Привыкай, Марья, – пропел Дрозд, – но быстро. Времени у нас нет. Поступок Светозара не должен быть напрасным.

Русалка хмуро посмотрела на Дрозда.

– Я спасу его, птица, – ледяным тоном сказала она. – Я не смогу быть берегиней с таким камнем на сердце.

– Только сначала, как обещала, спаси Лес. – Дрозд указал крылом в сторону врат и вспорхнул. – Нам пора.

Марья кивнула, вздохнула и зашептала: теперь ей было ведомо Слово Леса, как его дочери. И, вторя шёпоту русалки, ворожба, хранившая древние врата, осыпалась мхом, открывая взору Великую Поляну.

Перед Марьей предстало огромное поле, освещённое жёлто-зелёными огнями; медно-алое небо заката покоилось в ажурной оправе далёкого леса. Марья замерла в нерешительности: Великая Поляна была оживлена – и лешие, и берегини, и вилы явились на Вече. Подле врат, в которых стояла русалка, тёк тоненький ручеёк – Белая река сливалась с лесом, Русалочье озеро осталось далеко в чаще.

Дрозд прощебетал, и Марья, решившись, прошла между брёвен-врат. Как только русалка ступила на жухлую траву Великой Поляны, наворожённая тропа позади неё исчезла, а ближайшие к частоколу лешие обернулись и ахнули.

– Русалка?! – удивился маленький полевик, невольно пятясь назад. – Как так-то?

– Какая русалка? – отозвалось из толпы.

– К нам пожаловала нечисть! – рыкнул один из елмаганов, грозно потрясая копьём.

Толпа волновалась, лешие рычали, берегини возмущались, а вилы тихо шептались.

Марья остановилась, крепче сжав тояг; Дрозд кружил над её головой.

– Как ты смеешь? – из толпы вышла берегиня. Сохатая наклонила голову набок и хмуро посмотрела на русалку. – Неужели Тьма теперь и в Царствии Индрика обитает? И что тебе надобно, мёртвая?

– Я такая же мёртвая, как и ты, рогатая, – с вызовом ответила Марья, гордо вздёрнув подбородок. Берегиня ахнула; толпа за ней ещё больше оживилась. Несколько стоящих поодаль вил взмахнули прозрачными крыльями. – Если ты, дева Леса, обратишься к своему Духу, а не к гневу, то почуешь, что я – дочь Леса. – Марья кивнула на тояг.

Берегиня недоверчиво окинула взором русалочий посох, посмотрела на Дрозда, шагнула к Марье ближе и, шумно втянув носом воздух, закрыла глаза.

– Правду говоришь, – медленно протянула и вновь взглянула на хмурую русалку. – Какую душу Мору вместо себя отдала?

Дрозд, закружив над берегиней, сердито прощебетал.

– Не отдавала я Топи душ, – прищурилась Марья, и берегиня отпрянула. – Светозар по своей воле меня вызволил, ради спасения Леса. Ведь грядёт война великая, вот ради чего Вече собралось.

– Неясное молвишь, – ощетинилась берегиня и зашептала, но Марья, стукнув тоягом оземь, прервала её ворожбу.

Сердце русалки захлестнула холодная обида: раньше люди её не принимали, а теперь и Лес, что она спасти должна, не жалует!

– Отойди с дороги, сохатая, – сказала Марья и медленно пошла вперёд вдоль ручья. Берегиня, недоверчиво взирая на Марью, отступила. – Вы все расступитесь! – сдерживая гнев, повелела русалка лешим, и те, глухо переговариваясь, освобождали путь деве с лесным тоягом, бубенцы которого тихо и мягко перестукивали.

Марья, гордо подняв голову, медленно шла сквозь толпу, расступавшуюся перед ней, Дрозд летел следом; еловое одеяние Марьи тихо шелестело, по серебряной воде ручейка стелился серебристый туман. Холодные взгляды сторонившегося нави лесного народа леденили душу русалки, обида полыхала пламенем, но Марья, вспомнив о Светозаре, отогнала безрадостные думы.

Лешие с рыком отошли, и взору Марьи предстало сердце Великой Поляны: древние деревянные столбы окружали сидевших на брёвнах старейшин леших, крылатых златовласых вил и сохатых берегинь. Подле большого костра на деревянных, покрытых мхом, грубых тронах расположились князья леших, великие берегини и вилы. Ручеёк Белой реки уходил в землю подле огня. Отсветы жёлто-зелёного пламени плясали на плащах и тоягах правителей лесных княжеств; шерсть леших отражала свет, а рога берегинь, как и полупрозрачные крылья вил, тихо мерцали. На спинках тронов позади леших сидели птицы, как догадалась Марья – проводники.

Русалка невольно замедлила шаг: её взор упал на маленького седого полевика, восседающего на троне, гораздо больше его самого; на лешем была человеческая одежда: штаны, онучи и лапти; на льняную рубаху, перехваченную алым поясом, накинут зелёный плащ. Жёлтые глаза лешего смотрели на Марью пристально; на спинке его трона сидел белый филин.

Русалка с трудом отвела взгляд от полевика: она шла между брёвен, на которых сидели старейшины, и со всех сторон слышался холодный, будто ветер Неяви, шёпот:

– Навь… навь из Царствия Индрика пришла!

– Неужели Тьма наводнила и Небо Индрика?

– Чей у неё тояг?

– Кого она умертвила?

– Зачем явилась?

Марья, не дойдя до престолов, резко остановилась. Русалка тяжело дышала, сдерживать гнев становилось всё труднее: как же она отвыкла быть живой! Великий Индрик! Какое же это мучение!

– Он погиб, спасая вас! – воскликнула Марья, не выдержав. На Великой Поляне воцарилась тишина. Даже жёлто-зелёное пламя перестало трещать. Марья расправила плечи и оглядела собравшихся. – Он не меня спасал, а вас! – повторила русалка громко, и Дрозд, чирикнув, сел на тояг. – Потому что только мы, русалки, сможем затушить стену огня, что погубит Лес зимой! Только кровью своей – мёртвой водой – мы сможем потушить огонь Хорохая!

– Какой огонь? – раздалось из толпы, окружавшей скамьи.

– Огонь зимой?! Морок решила наслать, нечистая, да? – гневно вопрошал ещё кто-то.

– Что случится с Лесом? – спросила сидевшая недалеко от Марьи вила. Русалка посмотрела на крылатую деву с золотыми волосами, облачённую в шёлковый плащ.

– Грядёт война, – сказали позади, и Марья обернулась: тот самый в человеческой одежде полевик, хмуро глядя на русалку, говорил: – Война всего Света. Ради этого я созвал Великое Вече, – слова лешего прокатились над Великой Поляной и сгустились тишиной. – Только твоей, русалка, крови не хватит, чтобы остановить грядущее, – добавил полевик печально.

– Моей – нет, – покачала головой Марья и медленно пошла к лешему. Дрозд вспорхнул с тояга и опустился на плечо русалке. Сидевшая рядом с полевиком берегиня внимательно смотрела на Марью. – Но если соберутся русалки со всей Тайги, с Северной и с Южной, мы одолеем огонь Юга.

Леший усмехнулся.

– И кто их соберёт? Тебе одной такое не по силам.

– Ты, княже, и Светозару так сказал, верно? – прищурилась Марья, и взгляд лешего налился темнотой. – Ты – князь Дреф, так? – спросила она, остановившись напротив князя Йолка.

Полевик кивнул.

– Ты ошибся, княже, – гордо проговорила Марья, и её окружил шёпот собравшихся на Вече, но русалка не вняла ему. – У Светозара получилось.

– Я вижу, – сухо сказал Дреф.

– И у меня получится, – уверенно ответила русалка, и Дрозд на её плече согласно пропел. – Я спасу Лес, а затем вернусь в услужение к Топи, как и обещала Светозару. – Марья поклонилась Дрефу и отступила назад. – Ибо только так я смогу искупить вину за то, что сама себя по- губила.

Дреф продолжал хмуро смотреть на Марью; по Великой Поляне летал встревоженный шёпот.

– Что же стало со Светозаром? – прошептал кто-то, и Марья обернулась: на ближайшем бревне сидела высокая рыжая гаркунка и печально смотрела на русалку. На тояге гаркунки сложила крылья Свиристель.

Рядом с лешей расположились высокий юный белый елмаган, птицей-проводником которого был Воробьиный Сыч; гаркун с помощником-Кедровкой; маленький светло-бурый полевик, на навершии тояга которого чистил пёрышки красноватый Щур, и взрослый бурый бородатый гаркун – лешие внимательно смотрели на Марью, как и остальные собравшиеся на Вече.

– Светозар в плену у Топи вместо меня, – ответила Марья, и гаркунка прикрыла ладонью рот. Взволнованный шёпот стал громче. – Сын Леса спас меня ради вас. Светозар всей душой любит Лес, любит каждого из вас, – русалка обвела взглядом леших, вил и берегинь. – Я прежде не встречала сварогина, в душе которого было бы столько света. Даже зная, что вы отвернётесь от него, он пожертвовал собой ради вас. – Марья вновь обернулась к Дрефу.

– Я знаю, – ответил князь Йолка. – Но я не мог благословить Светозара на поступок, который угрожал погубить весь Свет.

– Поэтому я не спрашиваю твоего благословения, княже, – ответила Марья, и Дреф нахмурился. – Хоть я теперь и дочь Леса, но, как русалка, свободна. Я пришла на Вече, чтобы сказать вам о том, что я соберу русалок и мы потушим огонь. – Марья легонько поклонилась Дрефу.

Взволнованный шёпот превратился в смятение: дети Леса тревожно переговаривались. Марья чувствовала холод, витавший над Великой Поляной: многие ей не верили, считая её речи обманом. Дрозд взлетел с плеча русалки и закружил над нею.

– Ты полагаешь, будто сможешь справиться сама? – мягко удивилась сохатая берегиня, сидевшая рядом с Дрефом, и русалка на неё посмотрела. – Какими бы благими твои намерения ни были, – берегиня положила на сердце руку, – без единства душ детей Леса ты их не осуще- ствишь.

– Получилось у Светозара, получится и у меня, – гордо вскинула подбородок Марья.

– Почему ты даже не просишь нашей помощи? – удивилась берегиня. – Только потому, что тебе не верят? – вопрошала сохатая, и русалка хмурилась. – Может, стоит обратиться к душам детей Леса, чтобы они поверили твоему свету? Как же ты навий собралась пробуждать, раз с нашей тьмой справиться не можешь?

Марья, тяжело дыша, гневно взирала на берегиню.

– Каждая навь мечтает обратиться к Свету, – прошелестела русалка. – Вы же в Свету живёте, оттого не видите его.

– Спорить можно долго, – пробасил восседавший по другую лапу Дрефа седой с древесными глазами гаркун, и на Поляне вновь воцарилась тишина. – Ты явилась до того, как мы успели поведать Вече о том, зачем собрались, – продолжал леший, и его птица – Глухарь – наклонила голову набок, рассматривая Марью. – Может, после того как великий князь Дреф передаст всему Вече видение Светозара, которое его бывший ученик являл ему, мы поверим тебе.

– Благодарю, Ахр, – кивнул, положа лапу на сердце, Дреф и посмотрел на Марью. – Я поведаю всем видение Светозара, и потом мы ещё раз выслушаем тебя.

Марья отошла в сторону, и Дрозд опустился на её тояг. Собравшиеся на Вече беспокойно оживились: многие не были согласны с Дрефом, но никто не смел открыто перечить древнейшему лешему Тайги.

– Великая Миродрева, – обратился Дреф к сидящей рядом с ним берегине, – добавьте своё Слово к моему.

Сохатая легонько поклонилась и взяла маленькую лапу князя; другой лапой Дреф взял лапу ведая Ахра, тот – сидящего на соседнем троне грозного елмагана в зелёном плаще, накинутом поверх одеяния из вывороченных шкур. Расположившаяся рядом с елмаганом крылатая серебровласая вила в сарафане и шёлковом плаще робко вложила ладонь в лапу лешего и кивнула Марье, подзывая её к себе.

Марья нерешительно подошла к виле и протянула ей руку. Когда вила взяла ладонь русалки, та ощутила невероятное тепло, согревшее умиротворением дух. Когда-нибудь и Марья научится тому же – когда спасёт Лес и Светозара. Если позволит Топь… Но мягкое касание прервало безрадостные думы, и Марья обернулась: молодая рыжая лешая, которая спрашивала её о Светозаре, стояла рядом, протягивая ей лапу, и Марья взяла мягкую и горячую ладонь гаркунки.

Когда все присутствующие на Великой Поляне взялись за руки, Дреф закрыл глаза и зашептал. Маленького князя окружило мерцающее зелёным кружево слов, что тихой песнью поднималось над Великой Поляной, оплетая детей Леса. Нежная мелодия, в которую превращался шёпот Дрефа, разливалась по миру, застилая его.

Марья не могла противиться тихому велению и закрыла глаза. За закрытыми веками русалка увидела пронзительное голубое небо над бескрайней пустыней, простиравшейся до великих гор; видела орду, преодолевшую эти горы и захватившую ближайшие к ним города сварогинов; видела, как великий огонь колосаев разливался по северным просторам, возжигая всё новые земли; видела, как будущей зимой грянула суровая битва, и стена испепеляющего пламени двинулась на лес…

Когда видение померкло, душу сковала тёмная печаль: в видениях Мора, что являлись Марье в плену у Топи, не было той неизбежности, что сквозила в предостережении живых – мёртвые не чуют мир так явно.

Русалка открыла глаза и осмотрела собравшихся на Вече детей Леса: дух каждого опутал тёмный страх. Державшая руку Марьи гаркунка отпустила её ладонь и села.

Вечернее небо наливалось густой синевой, и огни Великой Поляны светились ярче в воцарившейся тишине, играя на высоких древних столбах, одеждах собравшихся, отражаясь во взволнованных глазах.

– Если видение правдиво, – тихо прорычал сидящий на троне могучий елмаган, – даже объединение народов Леса может не спасти…

Тишина подёрнулась возгласами: теперь дети Леса обсуждали явленное, и оно пугало их.

– Война в Свету! – слышались тихие слова.

– Неужели Индрик позволит подобное?

– Пало Слово Гор!

Князь Дреф стукнул тоягом оземь, и голоса стихли.

– Объединение – единственное, что может нас спасти, князь Йергал, – ответил Дреф и обратил взор на Марью. – И та, кто добровольно обратилась к Свету, может нам в этом помочь.

Марья удивлённо посмотрела на полевика, слова которого ещё больше взволновали Вече.

– Учитель, разве она пришла к Свету добровольно? – уточнил молодой белый елмаган, сидевший на скамье рядом с рыжей гаркункой. – Разве не Светозар ей в том помог, отдав свою душу Топи платой за её свободу?

Слова елмагана поддержали многие: лешие согласно переговаривались.

– Айул, Марья пришла к Свету добровольно, иначе бы Светозар не смог спасти её. Привести к Свету, как и спасти без желания духа, никого нельзя, – мягко, но властно отвечал Дреф, и голоса собравшихся стихли. – Светозар спас Марью по своей воле. Сын Леса, невзирая на мой запрет, добровольно отравился к Топи и вызволил русалку, отдав за неё свою душу. Будем благодарны Индрику за то, что у сварогина получилось пройти испытание Леса.

– Испытание Леса? – ахнула рыжая гаркунка. – Что вы говорите?

– Лес даровал Светозару суровое испытание, Иванка, – печально ответил Дреф, и Марья не поверила своим ушам. – Не у каждого хватило бы сил и воли пройти его. И когда Светозар попал в плен к русалкам, когда его искусали оборотни-мавки, я испугался того, что у него не получится. – Дреф немного помолчал и, обратив взор на Марью, проговорил: – Поэтому я и запретил сыну Леса следовать за тобой, Марья. Если бы он не прошёл своё испытание, если бы не справился со своей тьмой, Тьма завладела бы и Светозаром, и Царствием Индрика, и Светом.

Растерянная Марья молча смотрела на Дрефа: русалка не ожидала услышать подобное.

– Отвратить неизбежное нельзя, – сказала Миродрева, и Марья взглянула на берегиню. – Даже суровое испытание.

– Суровые испытания ведут к великим переменам, – прохрипел ведай Ахр.

– Это испытание дано не только Светозару, – нараспев промолвила вила, восседавшая на троне рядом с Йергалом. – Оно ниспослано всем нам – всему Лесу и всему Свету. И только объединившись, мы сможем пройти его, – вила перевела взгляд на Марью. – Вилы помогут тебе, мёртвая дева, вести своих сестёр к Свету, дабы спасти Лес. – Крылатая дева положила на сердце тонкую руку и легонько поклонилась Марье.

Над Поляной холодным шёпотом пронеслось удивление.

Поражённая услышанным Марья поклонилась виле, Дрозд на тояге русалки согласно пропел.

– Светолика, великая вила Лесограда, готова помочь тебе, Марья, – обратилась к русалке Миродрева, и Марья подняла на неё взор. – Хоть обида не покинула твою, русалка, душу, я вижу – ты честна с нами, и ты действительно желаешь спасти и Лес, и Светозара.

Марья, положив руку на сердце, кивнула великой берегине.

– Я желаю того больше всего на свете. Хоть тьма и гложет моё сердце, духом завладеть я ей не дам. Птица знает, – русалка взглянула на пропевшего в ответ Дрозда.

Миродрева кивнула.

– Берегини помогут тебе, дочь Леса, – положила на сердце руку она.

Удивление, летавшее среди огней во тьме Поляны, окрасилось тихим негодованием: не все были согласны с решениями древнейших детей Леса. Толпа, собравшаяся за спинами старейшин, оживилась.

– Русалка может нас предать! – воскликнул кто-то.

– Ещё как может! И заворожить.

– Да, заворожить, и глазом моргнуть не успеешь!

Марья обернулась на Вече: несмотря на то что некоторые уже смотрели на русалку без злобы, были те, кто взирал на неё с нескрываемым гневом и холодом. И таких – и леших, и вил, и берегинь – было немало.

– Я полагаю, надо довериться воинской силе, а не тёмной ворожбе умертвия, – грозно прорычал со скамьи воинственный белый елмаган – воевода Йолка Ледогар. Лешие поддержали его; многие вилы, как и берегини, кивали его словам.

– Да, топор, копьё и меч – наши самые надёжные помощники, – пробасил восседавший на троне князь града леших Ольха – елмаган Йергал. – Куда надёжнее ворожбы русалок.

– И как ты, княже, собрался воевать с огнём? – обратился к Йергалу Дреф. – Перед пламенем воины бессильны. – Дреф обвёл взглядом Вече. – Сокрушить ворожбу может только ворожба, и смертельный огонь потушит только мёртвая вода.

– Главное, чтобы мёртвая вода нас не погубила, – заметил старейшина Славол, сидевший недалеко от йарей Дрефа.

– Согласен, – рыкнул Йергал.

Вилы, русалки и лешие – многие из них, видела Марья, кивали словам седого бородатого гаркуна: несмотря на веление древнейших, дух Вече пронизывали и страх, и неверие, и беспокойство.

Ночь сгустилась, и пламя костра, подле которого собралось Вече, устремлялось к украшенному серебряными звёздами небу. Треск огня сливался с взволнованными голосами собравшихся.

– Я сама себя погубила, когда в огонь ступила, вот и стала навью, – проговорила Марья громко, и голоса стихли. – Топь забрала меня в услужение против воли – я не хотела быть её новой Хозяйкой, – продолжала русалка, и Дрозд, расправив крылья, согласно пропел. – Обида на людей и неразделённая любовь толкнули меня в пламя. Я не хотела становиться русалкой, я была готова уйти в Морово Царствие… Но сие случилось со мной, потому что своё земное испытание я не прошла – я прыгнула на празднике Весны в костёр на глазах у своего бывшего жениха и его новой девы, Яролики. – Марья смахнула слёзы. – Я хотела сделать им больно. Хотела испугать всех, кто смеялся надо мной, на том празднике. Хотела заставить страдать свою семью, что не жаловала меня, как я мыслила. – Русалка шагнула ближе к собравшимся. – Да, у меня получилось. Я видела их страдания и угрызения совести, когда стала русалкой. Я видела слёзы своей матери. Слёзы того, кого любила… Иван горевал обо мне, даже свадьбу решил играть позже. Только я тоже страдала: Тьма забирала мои память и чувства, и в душе остались только пламя, спалившее меня нестерпимой болью, ледяная злоба и желание всех заворожить, сбить с пути, чтобы они стали как я… – Марья помолчала. – А потом я встретила Светозара, и в его душе было столько Света, что я вспомнила… Я вспомнила, что когда-то была человеком. Я захотела стать берегиней – неупокоенной душой, но неупокоенной в Свету. – Марья вздохнула и тихо продолжила: – И теперь, чтобы вернуть Свет в свою душу, мне надо пройти куда более сложный путь, чем путь человека. И я готова отдать жизнь за спасение Леса, готова вернуться за Светозаром. Я не позволю мёртвой воде погубить Лес.

Неверие тишины Великой Поляны медленно сменялось состраданием – Марья чувствовала настроение детей Леса.

– И великое поражение может обратиться великой победой, и наоборот, – нарушил молчание Дреф. – Я собрал это Вече, дабы поведать о видении Индрика всем народам Леса. Мой ученик, которому Индрик явил грядущее, отдал жизнь, спасая русалку. Светозар знал, что, кроме обращённой к Свету нави, никто не сможет затушить огонь Юга. Мой юный ученик один с достоинством прошёл испытание Леса, несмотря на то что я, из-за страха, овладевшего моею душой, его не благословил. – Дреф немного помолчал и продолжил: – Так пройдём же мы все дарованное нам испытание. Поможем Марье собрать русалок и объединим все силы Леса – и Света, и Тьмы – перед предстоящей войной.

Теперь Марья чуяла сомнение, парившее над Вече: соглашаться со словами древнейшего лешего было страшно многим, но сулившее тёмное время будущее пугало не меньше.

– Я помогу тебе, Марья. – Иванка встала со скамьи и сердечно поклонилась русалке. – Я обещала во всём помогать сыну Леса Светозару. И если он отправился к Топи, спасая тебя, значит, помогая тебе, я помогаю не только Лесу, но и Светозару, – лешая внимательно смотрела на поклонившуюся ей в ответ Марью. – Ты теперь – дочь Леса, – продолжила Иванка, – как и я. И мой долг дочери Леса – помогать тебе и всему Лесу.

– Я тоже помогу тебе, – спрыгнул со скамьи маленький светло-бурый полевик. – Несмотря на то что я полевой леший, дух у меня силён, – уверенно проговорил Ватан. Марья поклонилась ему.

– Мы с Явихом тоже с тобой, Марья, – встал Айул; следом, взъерошив волосы, поднялся Явих.

– И Лый с вами, – пробасил бородатый бурый гаркун и положил на сердце лапу.

– Вилы чуют Тьму, русалка, – поднялась одна из сидевших на брёвнах вил. – Великая Светолика поверила тебе, да и я не вижу мрака. Сейчас не вижу. Но если ты оступишься, знай – вилы не посмотрят на жертву человека, и мы вернём тебя во Тьму, у нас есть такое Слово.

– Я не оступлюсь, крылатая, – холодно ответила Марья. – И не потому, что ты сказала так, а потому, что я сама решила, – вздёрнула подбородок русалка, и вила кивнула.

Следом за вилой пообещала помочь Марье одна из берегинь; поднимались другие вилы, лешие, и даже воинственный Ледогар, хоть и молчал, но смотрел на русалку не так сурово.

Когда почти все присутствующие выразили своё согласие, Дреф стукнул посохом оземь, и голоса стихли.

– Большинство собравшихся готовы помочь Марье, – заключил полевик.

– Но не все, – перебил его Йергал.

– Все никогда не бывают единодушны, – спокойно ответил Дреф. – Но решение Вече – решение большинства, а не всех, – с нажимом сказал князь Йолка, и Йергал недовольно рыкнул. – Я ручаюсь за неё, – добавил Дреф и перевёл взгляд на Марью: – Мы поможем тебе, дочь Леса, как и ты поможешь нам. Коли удастся тебе нарушить грань между мирами и разжечь в неупокоенных душах Свет, мы последуем за тобой, – великий князь положил маленькую лапу на сердце, и Марья поклонилась ему. – Да поможет нам всем Индрик, Лес и его Песнь.

* * *

В предутреннем лесу царила сонная тишина: между высокими деревьями стелился серебряный туман; узор крон распускался кружевом по тёмному небу, словно древняя ворожба.

Дрозд опустился на тояг, и Марья остановилась, прислушиваясь: шёпот тишины походил на далёкую заупокойную песнь. Едва слышимая мелодия овевала студёным духом, парила вместе с туманом, отражалась в холодной росе, что, дрожа, звенела на редких травинках.

Дрозд вспорхнул, и Марья, едва касаясь земли ногами, обутыми в черевички из мха, подаренные ей берегинями, тихо шла на зов песни. Непривычное платье, данное вилами, и зелёный плащ леших мешали, но русалка старалась привыкать к одежде.

Музыка делалась громче, прекраснее: она пела о лесах и полях, о жарких степях и высоких горах, о бескрайних морях и быстрых реках… Но Марья не внимала видениям, которые её окружали, – она будто тень медленно ступала за Дроздом по лесу, и бубенцы на её тояге беззвучно качались.

Когда лес расступился, взору Марьи предстало небольшое озерцо, над водой которого водили хоровод русалки, а у берега плакали ивы. В тёмном часу навьи светились серебром, и их танец озарял непроглядный бор, что стеной окружал перелесье.

Марья крепче обхватила тояг и вышла к девам. Её дух обдало холодом, когда русалки остановили хоровод и обратили на Марью взоры своих мёртвых очей.

– Ты! – прошелестело над озером, и серебряный свет померк. – Как ты посмела к нам явиться?! – русалки подлетели к берегу.

Отвратительные создания из тьмы парили над кромкой воды – клонящиеся к закату луны тускло освещали мёртвых дев. Ледяной шёпот оплетал тёмным туманом, и холод сковал душу идущей к озеру Марьи.

– Так и посмела, сестрицы, – постаралась уверенно ответить русалка и, сжав тояг, остановилась. Дрозд опустился на навершие посоха.

– Вы слышали? – прошелестела одна из русалок. – Она нас сестрицами называет!

– Да какая она нам сестрица? – отозвалась другая.

– Никакая!

Сиплый смех прорезал ночь.

– Каждая из вас сможет обратиться к Свету, если пожелает, – продолжила Марья. – Я пришла сказать об этом и попросить о помощи, – русалка положила на сердце руку.

– А где ты столько молодцев найдёшь, чтобы нас освободить? – просипела одна из дев, смех разразился с новой силой и превратился в вой.

– Вы и так свободны, просто не знаете об этом, – ответила Марья, когда вой затих.

– Разве?! – Одна из русалок, чёрная дева без глаз и руки, подлетела к Марье ближе, и дочь Леса едва не отпрянула от зловонного дыхания. Навь заметила это и дико рассмеялась. – Мёртвые не свободны, Марья, – прошептала навь, успокоившись. – Ты это знаешь. И ты знаешь, что никогда не сможешь стать берегиней, ведь Тьма в твоей душе сильнее Света, иначе бы ты сама в огонь не ступила. Иначе бы Топь тебя не забрала. Иначе бы ты не погубила Светозара.

Правда, сказанная навью, обожгла огнём. Пустые глаза умертвия смотрели со спокойствием, без злобы. Во тьме нави не было ничего – ни мук совести, ни мук любви. Во тьме были вечность и тишина.

– Видишь? – скрипела навь, протягивая Марье руку. – И ответить тебе нечего. Ты так мало в Свету, а уже по Тьме тоскуешь!

Навь продолжала протягивать свою обезображенную, в слизи, руку. Марья хотела, было, подать ладонь в ответ, но воспоминание о Светозаре, о его смерти, ослепило невыносимой болью, и Марья отпрянула от нави. Дрозд пропел, отогнав морок.

– Я готова и дальше терпеть муки Тьмы в Свету, – ответила Марья. – Как раньше терпела муки Света, будучи во Тьме.

– Пустые речи, – разочарованно прохрипела навь и отлетела к остальным русалкам, к воде. – Зачем явилась? – Обернулась и замерла.