Самые эффективные предварительные ласки – это удар чугунным котелком промеж глаз. Вопли, которые раздаются после этого, доставляют девушке ни с чем не сравнимое удовольствие. Особенно с учетом того, что проявивший к ней активный интерес мужик носат, горбат, лысоват и не слегка пьяноват, но при этом жаждет размножаться. Именно такой солдафон и протянул ко мне свою грязную пятерню.
– Кфлаля! – проорал он с чудовищным акцентом. Виной последнему лишь отчасти были выпитые кружки первача, принятые на грудь. Принявший на грудь мужик и трезвым-то изъяснялся через пень-колоду. Восточник, одним словом. Что с него взять? Дикарь.
Но это было бы ничего, если бы загулявший вояка не попытался напасть после своего вопля на мои тылы, применяя тактику облапывания. Я же была категорически против оккупации моих подъюбных территорий, о чем заявила ноту протеста:
– Клешни убрал, пока не вырвала и до красна не сварила!
А что, наша корчма «Карась в дерюге» славилась ухой, копчеными угрями и, конечно же, раками. Их уважали как завсегдатаи, так и пришлые. Распробовал их и недавно расквартированный в нашей деревне гарнизон.
Долина, куда приехали воины, находилась на границе с Дикими Землями, так что набеги степных орков были регулярными.
Только прибывшим клинкам императора было невдомек, что нарушение границ степняками всегда согласовывалось со старостой деревни и начальником местного гарнизона. То, что в документах именовалось набегом на имперские земли, на самом деле проходило в теплой, переходящей в горячительную, с запахом первача и чеснока, обстановке.
Дважды за луну зеленомордые жители степи забирали у старосты списки и спустя время возвращались, принося из Диких Земель требуемое. В желтых мешках обычно было съестное, в зеленых – живое, а в холстине оттенка спелой вишни – особо ценное. Но главное: какого бы цвета ни была торба – она не облагалась налогом в казну, а лишь в карман начальника гарнизона и старосты.
Все жители таким ходом дел были довольны. Капитан же каждый месяц отправлял в столицу отчет о том, как его воины доблестно отбили очередную атаку степняков, но понесли потери и поэтому остро нуждались в деньгах на восстановление форта и поднятие боевого духа.
Этот самый дух солдаты поднимали вместе с орками в нашей корчме, и тот стоял такой крепкий и сивушный, что мог вышибить слезу даже у каменного дракона.
И нас, и наших зеленых сопредельников такой безвизовый и беспошлинный расклад вполне устраивал. Не нравился он лишь императору. А что не по душе владыке – рано или поздно становится проблемой его подданных. Так вышло и у нас.
Еще седмицу назад ни мы, ни орки не подозревали, что нам грозит.
Степняки тихо-мирно возили нам все нужное, за что меж собой деревенские величали их приносителями. А что, они и правда приносили: нам – обоюдную выгоду, а казне – убыток. Последний-то и стал причиной императорского внимания. А поскольку владыка был комбинатором почище капитана со старостой, то решил укрепить отношения с одними соседями и устрашить других. Чужими руками.
Как? Да очень просто.
Были рядом две империи, великие и воинственные, и, случись между ними размолвка, неизвестно, на чьей бы стороне была победа, поэтому они предпочитали дружить. А дипломаты обеих сторон заверяли друг друга в добрососедстве, и дозаверялись до того, что подписали договор о совместных учения. Поначалу на оные съезжались обе армии, но шло время, правители менялись, а коллективные выезды двух армий на природу обходились казне и восточников, и срединников очень дорого. Так что спустя два века на именовавшиеся совместными учениями походы отправляли по полсотни воинов с каждой стороны под командованием боевого мага. В этот раз трудовую повинность отбывал (а заодно и руководил сборным корпусом) офицер из восточников.
Ему-то наш император и поручил не махать мечами впустую, а укрепить союзный дух на границе с Дикими Землями. Так сказать, уложил два трупа в один гроб. И ритуальные учения провел, и границу зачистил. А главное – без дополнительных трат из казны.
С высоты владыческого трона это, может, и выглядело хорошей идеей, но нам со своих табуреток в корчме расклад не нравился совершенно. Только кто нас, подгорничан, об этом спрашивал!
В один ясный жаркий денек вдалеке на тракте поднялось облачко пыли, а спустя совсем немного времени из этого серого тумана показались наши неприятности. В грязных плащах, на уставших лошадях и с бранью в глазах.
Прибывшая в нашу деревню сотня была вооружена до зубов. В основном – ненавистью. Впрочем, мечи с арбалетами тоже имелись.
Злость солдат была понятна: под палящим солнцем протащиться через полторы империи ради учений, которые уже давно перешли в разряд ритуальных плясок… А уж мы-то как были злы! Такой план накрылся малым войском! Надо ли говорить, что на постой солдат пускали крайне неохотно.
Видя это, сотник приказал своим воинам наладить отношения с деревенскими. Ну, служивые и налажали от души. Нет, сманенные на сеновал девки были всем довольны, а вот их отцы и братья – нет. Дело дошло бы до вил и мечей, не вмешайся боевой маг и староста. После этого солдаты улучшать демографию Подгорницы перестали и погрустнели. Ненадолго. На смену девицам пришел гномий первач.
И сейчас один служивый, во хмелю, решил, что приказ ему не указ. Подумаешь, одной задранной юбкой будет больше. Вот только эта юбка была моя. А я сама – против сомнительных предварительных ласк в исполнении восточника. Потому решила мягко намекнуть ему на твердость своего характера. Чугунным котелком промеж глаз. Тот я как раз несла с опустевшего стола.
Сегодня Рушка, подавальщица, отпросилась пораньше, и я не помогала матери на кухне, а сновала по залу, когда чья-то пятерня схватила меня. Я, как честная девушка, предупредила о последствиях и подкрепила слова ударом. Гулкий звук разнесся по залу, когда котелок встретился со лбом.
«Бу-у-ум-м-м» пронеслось эхом.
После чего от природы и так неширокие, да еще и заплывшие во хмелю глаза восточника расширились, налились кровью. Зато руки он от меня убрал, правда, лишь для того, чтобы сжать их в кулаки. Служивый поднялся со своего места, покачиваясь, и проревел, занося руку для удара:
– Нап…дыть… да я… Хаугди де жаншь во а ни…
Фразу на дикой смеси восточного и срединного языков с чудовищным винным акцентом он договорить не успел. Я организовала повторную встречу котелков – чугунного и воинского – на высшем уровне!
А что? Мужик от горячительного распалился, ему стало так жарко, что нужно было охладиться, а у меня веера под рукой не оказалось. Вот и обошлась подручными средствами для оказания первой охлаждающей помощи по всем правилам кодекса вышибал.
С последним, к слову, я была отлично знакома, ведь была дочерью корчмаря. А папа не только знал, как встречать дорогих гостей, но и как выпроваживать из зала захмелевших буянов.
Кстати, отец и меня кое-каким приемам научил, ведь он считал, что для девушки нет лучшего способа уложить ухажера к своим ногам, чем хорошо поставить ей удар.
Вот и сейчас я убедилась: папа был прав.
Вояка, после того как я его огрела, осоловело замотал башкой, невидящим взглядом обвел зал и заплетающимся языком выдал:
– Куагуо лиао…
А затем по пьяной дуге двинулся к выходу с целеустремленностью тарана. В дверной проем он вписался не иначе как при помощи провидения и пульсаром устремился к луже, что была перед крыльцом. Чавкающий звук завершил нелегкий путь любителя возлияний.
Порося, рывшая носом грязь рядом со ступенями, приветственно хрюкнула прилегшему в лужу мужику.
Картину «Восточник, хавронья и пузыри» я лицезрела с порога, когда вышла посмотреть не загораживает ли тело проход в корчму. В принципе, лег пьянчуга удачно, как раз мостком через лужу, а главное: его башка не нырнула целиком в грязь, так что нос был выше жижи и выдувал сейчас по той пузыри.
Счастливо так выдувал, пьяно-сонно. Идиллию нарушил грозный голос:
– Что. Тут. Происходит?
Я оторвала взгляд от лужеобитателя и перевела его выше. На дороге стоял тот, кто и принес (хотя скорее привел) в нашу деревню неприятности. Целых сто неприятностей, с мечами и в доспехах. А при этом со дня на день должны были приехать орки. Так что сейчас я больше (и лучше) думала о наших степных соседях, чем о типе, стоявшем по ту сторону лужи.
Хотя тип был ничего так. Высокий, жилистый. От него исходило ощущение опасности, хотя ни доспеха, ни оружия при восточнике не было.
Скорее, наоборот, сотник походил на девочку в юбочке. Длинной такой, почти в пол. Только из – под ее подола носы сапог и виднелись. С них-то мой взгляд и поднялся выше, к широкому поясу, который не давал полам командирского халата распахнуться. Благо хотя бы манжеты балахона чужака были нормальными, узкими, как у нас в империи носят. А то один заезжий менестрель рассказывал, что в Поднебесных землях у мужиков порой такие широкие и длинные рукава, что в них по коровьей туше спрятать можно. Или мумию обмотать.
А вот волосы у пришлого капитана были в точности, как рассказывал тот заезжий музыкант. Черные, как дно бездны в безлунную ночь. Длинные, как хвалебная речь свахи. И прямые, как полет стрелы. Такими и удавить можно, и вытащить друга из ямы. В общем, на зависть многим девкам в деревне.
Я, припомнив свою каштановую косу до пояса, почувствовала укол зависти. Хотя… если мои так же распустить, да собрать лишь небольшой пучок из малой части локонов на макушке, заколов заколкой, то, может, и такой же длины будут…
Впрочем, эта самая длина волос – единственное, что было общего у меня со стоявшим по ту сторону лужи командиром сотни. В остальном мы были как день и ночь. И смотрели на мир по-разному. Я – с широко открытыми, как и положено честному (ну почти) человеку глазами, а он, как и все восточники, словно прицеливаясь из лука, с прищуром.
Добавить к этому черные брови вразлет, прямой нос, острые высокие скулы, волевой подбородок, на котором деревенским девкам так ни разу за все то время, что сборная сотня квартировала у нас, не удалось увидеть щетины.