bannerbannerbanner
Название книги:

Пастушка королевского двора

Автор:
Евгений Маурин
Пастушка королевского двора

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

I[1]

На безоблачном, смеющемся небе светило яркое солнце. Улицы благословенного города Божанси[2] уже наполнялись празднично разодетой толпой, степенно следовавшей призыву церковного колокола, все окна домов были дружелюбно раскрыты навстречу ароматному весеннему утру, и только серый прямоугольник ставней, угрюмо прикрывавших одно из окон приречной гостиницы «Золотой осел», вносил дисгармонию в общую картину радостного пробуждения.

Должно быть, эти ставни привлекли собой любопытство одного из шаловливых сынов солнца – маленького, но юркого луча. Несколько раз пытливо скользнув по дереву ставней, луч наконец набрел на дырочку – след выпавшего сучка – и поспешно юркнул в комнату, повиснув в ней узенькой золотистой дорожкой, в которой весело заплясали ожившие в солнечной ласке пылинки.

От этой золотой полоски полумрак комнаты слегка просветлел, и ясно вырисовалась незатейливая обстановка номера захолустной провинциальной гостиницы с простым столом, несколькими стульями и большой деревянной кроватью, на белых простынях которой выделялась безмятежно спавшая женская фигура.

К этой то фигуре и устремился проказник-луч. Он легкомысленно скользил по маленьким, полным белым рукам с тонкими синими прожилками, блеснул искорками на иссиня-черных, слегка вьющихся волосах, капризными прядями разметавшихся по небольшой, но красивой и крепкой юной груди, на ходу мимолетно лобызнул прелестную родинку, которая, словно букашка, приютилась под гостеприимным кровом немного отвисшей пухлой нижней губы, прокатился вдоль благородно изогнувшегося аристократическим горбом остренького носика и сделал попытку заглянуть под низко опущенные веки спящей. Если целью этого проказливого луча было разбудить заспавшеюся ленивцу, то теперь он добился своего, потому что веки задрожали, пальцы рук спавшей зашевелились, и вдруг востроносенькая барышня одним прыжком привскочила, а затем уселась на кровати, с недоумением озираясь по сторонам еще заспанными, но все же быстрыми, веселыми карими глазками.

Мало-помалу память, расплывшаяся в крепком сне, вернулась к девушке, и тогда она обратила внимание на солнечный луч, свидетельствовавший, что дневное светило уже прошло значительную часть своего пути вверх по небосводу. Это открытие вызвало у хорошенькой ленивицы взрыв звонкого смеха, который делал ее, и без того напоминавшую красивенькую птичку, похожей на голосистого жаворонка.

– Однако! – воскликнула она, вдвигая крошечные голенькие ножки в стоявшие у кровати туфли. – Вот так заспалась я! Но, как ни жестко это убогое ложе, оно показалось мне райским при той смертельной усталости, которая явилась наградой за вчерашнее молодечество. – Она лениво потянулась, зевнула и продолжала: – Ой-ой, до сих пор кости ломит, и я с удовольствием вернулась бы обратно в кровать и поспала бы еще добрый часочек, если бы… если бы мне не было совестно валяться так долго… Да, да, – с капризным задором обратилась она к своему отражению, показавшемуся в небольшом зеркале, у которого она теперь очутилась, – представь себе, мой уважаемый двойник, что и Беатрисе Перигор иногда бывает чего-нибудь совестно… правда, чуть-чуть, самую малость… и она никому этого не показываете, но… бывает, бывает, бывает!

При последних словах шаловливая Беатриса взялась двумя пальцами за подол рубашки, изящным жестом прирожденной аристократки оттянула его, словно юбку бального платья, и стала грациозно приседать в такт своему «бывает, бывает». Но тут же она снова рассыпалась звонким, серебристым смехом, показала своему изображению язык и порхнула к окну. Под усилиями ее быстрых рук ставни распахнулись, окно раскрылось, и в комнату ворвались свет и воздух.

Осторожно пригнувшись к окну, чтобы не высунуться в таком легкомысленном туалете перед каким-нибудь случайным прохожим, Беатриса жадно вдохнула воздух, напоенный ароматом первых весенних цветов, и при виде Луары, широко катившей свои серовато-голубые волны у заросшего зеленью берега, на ее губах показалась радостная улыбка.

Однако эта улыбка тут же сбежала с лица Беатрисы, которое сразу стало серьезным и озабоченными.

– Бедный Тибо! – пробормотала она. – Старикашка совсем ослаб! И надо же было мне закапризничать и отказаться остановиться в Мере! Я хотела доказать свое молодечество и неутомимость и… чуть не уморила моего старенького, верного Тибо! Господи, какой несчастный вид был у него, когда вчера его пришлось снимать с седла и на руках нести в комнату!

Ну да, наверное, сегодня он уже оправился и после обеда можно будет тронуться в путь!

Беатриса оглянулась по комнате и подошла к углу где в тянувшемся от пола до потолка борове виднелась небольшая дверка. Вчера, когда краснощекая Серафина отвела Беатрису в эту комнату, она на вопрос проезжей, каким образом позвать в случае нужды прислугу, указала на эту отдушину. Боров, видневшийся в углу, шел от кухонного очага, находившегося в нижней, общей, комнате гостиницы. Играл ли тут роль надочажный колпак или в самом канале борова была какая-нибудь случайная особенность, обусловливавшая акустически каприз, но только дымоход являлся отличной разговорной трубой: достаточно было открыть отдушину и погромче крикнуть в трубу, чтобы Серафина, вечно возившаяся у очага, услыхала призыв.

Теперь Беатриса убедилась, что боров действительно великолепно справляется со своей косвенной обязанностью, потому что стоило ей один раз крикнуть в отдушину: «Серафина», – как в ответ послышалось грубоватое: «Иду!» – и через несколько секунд лестница тяжело затрещала под массивными стопами высокой, плотной орлеанезки.

– Ну, что мой слуга? – озабоченно опросила Беатриса вошедшую.

– Ой, барышня, плох совсем старикашка! – ответила Серафина. – Вчера мы с хозяйкой его, словно малое дитя, уложили в постель, а сегодня он и двинуться не может! Уж утром хозяйка напоила его горячим вином с кореньями, и старичку…

– Стало лучше? Не сомневаюсь, потому что моему Тибо вино всегда помогает, даже… без кореньев! Но скажи, милая, он жаловался на что-либо? Или это – просто усталость?

– Надо полагать, что усталость и больше ничего! Да ведь и то сказать – в один день отмахать в седле почти пятнадцать лье! Да ведь это и солдату впору, а не то что такой молоденькой барышне со стариком! Ну, да старик-то крепенький, и достаточно ему будет отлежаться дня два…

– Дня два! – с ужасом подхватила Беатриса. – Милая Серафина, ты мне ужасно нравишься, но за эти слова я от души желаю… типун тебе на язык! Два дня, когда я рвусь вперед и хотела бы поехать сегодня же! Но ведь я высохну со скуки в этом ужасном гнезде!

– Напрасно обижаете, барышня, – с легкой обидой в голосе заметила Серафина, – Божанси – город, как город!

– Да что же я буду здесь делать? Есть здесь, по крайней мере, хоть на что посмотреть?

– Посмотреть? И смешная же вы, барышня! Словно Божанси – не город, а ярмарочный балаган! Чего у нас смотреть? Ну, церковь есть… дом себе мэр выстроил, знатный дом! Мост каменный есть на Луаре – очень старый; отец Бенедикт говорил как-то, что его, мост этот, еще до Рождества Христова выстроили. Ну, а делать что? Господи, да что благородной барышне такого особенного делать? В церковь сходите помолиться, погуляйте – у нас под городом очень хорошо, а хотите – у нас лодка есть, вас работник покатает.

– Покатает! – презрительно фыркнула Беатриса. – Уж если я захочу покататься, то поеду сама! Однако помоги мне одеться поскорее, милая Серафина, и я спущусь посмотреть на своего старичка; быть может ты окажешься неправой в своем злопророчествовании, и мне удастся гораздо раньше вырваться из божансийского пленения!

II

Спустившись к Тибо, помещенному в небольшой комнатке нижнего этажа, Беатриса должна была убедиться, что Серафина была отчасти права. Как заверил Тибо, двух дней ему для отдыха, конечно, не понадобится, но и сегодня он тоже встать с кровати и отправиться в путь не мог. Старик чувствовал себя совершенно разбитым, день полного отдыха был ему совершенно необходим, и Беатрисе предстояло провести целые сутки в этой глухой провинциальной норе.

– Ах, Тибо, Тибо! – с капризным отчаянием воскликнула барышня. – И надо же было тебе расклеиться, когда я так стремлюсь скорее вперед, вперед! Не мог ты свалиться в Париже?

– Что же делать, мамзелечка, – слабым, голосом ответил старый Тибо, вынянчивший Беатрису и души не чаявшей в ней, – говорил ведь я – «тише едешь, дальше будешь»! Вот и вышло по-моему!

– Да все бы ничего, – с досадой ответила девушка, – если бы только здесь не было так нестерпимо скучно! Целые сутки! Боже, чем их наполнить?

Не успела Беатриса договорить последнюю фразу, как на улице раздался быстрый лошадиный топот. Молодая девушка обернулась к окну, выходившему на улицу, и увидела, что к гостинице подъезжает какой-то всадник и уже осадил лошадь у ворот. Всадник был молод, красив; все, несмотря на нарочитую простоту одежды, изобличало в нем благородное происхождение, и Беатриса сейчас же подумала: «Гм… Если этот молодчик остановится здесь, то пожалуй, я… не очень проскучаю этот день!».

 

С этой мыслью девушка принялась разглядывать спешившегося всадника, к которому подскочил работник гостиницы, с поклоном принявший повод коня. Новоприбывший шел прямо к окну, у которого стояла Беатриса, умышленно вставшая как можно больше на виду. Однако юноша только скользнул рассеянным, невидящим ввозом по ее фигуре и ровно ничем не выдал, что его внимание хоть сколько-нибудь привлечено ею.

«Гм, ни малейшего впечатления, – подумала девица Перигор. – Но это, конечно, произошло лишь потому, что он не разглядел меня! Надо дать ему эту возможность!» – И с этим самоуверенным решением она, кинув Тибо несколько ободряющих слов, вышла из комнаты, двигаясь с таким расчетом, чтобы столкнуться с новоприбывшим при его входе в гостиницу.

Этот расчет Беатрисы вполне оправдался, однако не увенчался результатом. Столкнувшись с девушкой, юноша вежливо, но холодно прикоснулся к шляпе и отошел, уступая ей дорогу. Затем он продолжал говорить с хозяйкой, и Беатриса, медленно поднимавшаяся к себе наверх, слышала его вопросы:

– У вас есть комнаты, выходящие на реку?

– О, да, сударь: все три верхние смотрят на Луару!

– Сколько у вас комнат?

– Три наверху да две внизу.

– Сейчас постояльцы есть?

– Только барышня со слугой. Старик расхворался, и это задержало проезжую у нас.

– Кто она такая? Откуда?

– Кто же ее знает, ваша милость! А едет она с далекого юга.

– И больше нет никого? Значит, из пяти комнат заняты две и три свободны? Отлично, оставляю за собой все три!

– Но они в разных этажах!

– Это мне все равно. Я только хочу, чтобы была полная тишина, потому что я не спал две ночи и намерен выспаться до вечера. Так что потрудитесь не пускать на постой больше никого, кто бы это ни был. Поняли? Затем скажите, не прошла ли сегодня утром снизу по направлению из Блуа весельная галера?

– Нет, ваша милость.

– Наверное? Да? Ну, так она скоро появится. Вот что: я умираю с голода, велите приготовить мне поесть и дайте вина, а тем временем пусть кто-нибудь из слуг следит за рекой и сейчас же даст мне знать, как только галера покажется!

С этими словами новоприбывший вошел в общую комнату, и Беатриса, прислушивавшаяся к разговору с верхней площадки, вернулась к себе в комнату. Здесь она уселась у окна, уставилась на реку и стала раздумывать о виденном и слышанном.

С детства отличаясь необыкновенной наблюдательностью, Беатриса всегда находила особое удовольствие в том, чтобы зорко подмечать все творившееся вокруг нее и делать быстрые, верные, порой неожиданные по меткости умозаключения. Наблюдение над всем окружающим, способность не упустить вокруг себя ни малейшего пустяка стали для Беатрисы с течением времени второй натурой, привычкой, которой она отдавалась совершенно непроизвольно. А теперь вдобавок было так скучно!

И вот, зорко поглядывая вправо, откуда могла показаться галера, упомянутая в разговоре незнакомца с хозяйкой, молодая девушка думала:

«В костюме этого юноши видна простота, не вяжущаяся с его гордым видом и манерами. Все указывает, что он старается скрыть свое высокое происхождение. Значит, он не хочет, чтобы на него обратили внимание, быть может, даже опасается, как бы его случайно не опознали. Значит, это действительно знатный и известный человек.

Почему ему понадобились все комнаты? Чтобы ему не мешали выспаться? Но если он не спал две ночи, то его не разбудит даже пушечный грохот. Затем, почему у него вырвалось одобрительное восклицание, когда он узнал, что единственная постоялица – барышня, едущая с далекого юга? Очевидно, потому, что он боится, не выслеживают ли его. Он ждет галеры, имеет какое-то дело к тому, кто едет на этой галере, и не хочет, чтобы это свидание стало известным.

Но какого рода это предстоящее свидание? Оно – не любовное, потому что в этом случае юноша забыл бы об усталости и голоде и не послал бы слуги следить за прибытием галеры, а сторожил бы сам. К тому же она должна прибыть теперь, а юноша собирается спать до вечера. Это наводит на размышление. По-видимому, свидание состоится под покровом ночи.

Нет, все говорит, что здесь – какая-то тайна и, по-видимому, – политическая. Политические тайны должны быть интереснее любовных, и проникнуть в одну из них не бесполезно для той, кто едет в центр всех тайн и интриг – Париж, собираясь выковать там себе кусочек судьбы. Во всяком случае эта история поможет мне убить время в этой скучной норе, а в лучшем – она может дать мне в руки кое-какие нити. А потому будем наблюдать!»

Прошло с полчаса, но в течение их ровно ничего не случилось. Вдруг девушка увидела корпус довольно большой баржи, быстро поднимавшейся вверх по реке. Это была двадцатичетырехвесельная галера, выкрашенная в светло-голубую краску и отделанная бронзовыми украшениями. На палубе виднелась каютная надстройка, окна которой были завешаны спущенными шелковыми голубыми занавесями, отливавшими золотом в лучах яркого полуденного солнца.

Дойдя до высоты города, галера повернула и вдвинулась в небольшой проток между левым берегом и небольшим, заросшим зеленью островком. Тут она бросила якорь, и длинные весла, взметнувшись в последний раз вверх, безжизненно поникли к воде.

В то же время на лестнице послышались быстрые шаги, дверь в соседнюю комнату отворилась, и голос Серафины произнес:

– Вот сюда пожалуйте, ваша милость!

– Хорошо, ступайте! – послышалось в ответ.

«Гм… – подумала Беатриса. – Почему этому юноше надо наблюдать за галерой из окна, когда проще было бы взять лодку и отправиться на судно?»

Девушка прилегла на подоконник и высунулась в окно, как только могла дальше. Поглядывая то на соседнее окно, то на галеру, она заметила, что из первого высунулась рука, взмахнувшая несколько раз в воздухе белым платком. В ответ на это одна из шелковых занавесок галеры слегка отодвинулась, и оттуда тоже махнули белым платком. Тогда в окне гостиницы показался голубой платок. Шелковая занавеска галеры снова раздвинулась, и из-за нее опять появилась рука с белым платком и стала производить ритмические, резко отделяемые интервалами движения. Очевидно, тут имело значение уже не помахивание, как в первый раз, а определенный счет взмахов. Беатриса сосчитала последние: их ровно девять! Вслед за этим занавеска снова задвинулась. Сосед Беатрисы отошел от окна, распахнул дверь и крикнул:

– Эй, есть тут кто-нибудь? Приготовьте мне постель и закройте ставни!

«Так! – подумала Беатриса. – Кое-что я уже понимаю. Платок из гостиницы означал: «Я – здесь!», платок с галеры: «Вижу!». Затем юноша собирается спать до вечера, а платок на галере махнул девять раз. Это должно означать: «Увидится в девять часов». Ну, а голубой платок? Он мог означать только: «Препятствия нет, путь свободен». Значит, свидание состоится в гостинице».

Одобрительно кивнув самой себе за сообразительность, Беатриса продолжала наблюдать. Но наблюдать было нечего; на галере не видно было ни малейших признаков жизни, а легкий храп в соседней комнате свидетельствовал, что таинственный юноша безмятежно отдался объятиям Морфея. Таким образом, оставалось ждать вечера.

Беатриса пообедала, навестила еще раз Тибо и с тоской задумалась, как убить остающееся время. Вдруг ей пришла в голову счастливая мысль. Расспросив, где именно находится хозяйская лодка, девушка спустилась к реке, прыгнула в утлый челнок и сильными, ловкими движениями весла направила его вверх по течению, придерживаясь правого берега. Затем, далеко опередив галеру, Беатриса пересекла реку, повернула лодку и пустила ее вниз по течению, бесшумно правя веслом так, чтобы челнок попал в проток между левым берегом и островком.

Медленно спускаясь по течению, лодка с девушкой без единого всплеска тихо прошла вдоль борта галеры. Но там по-прежнему не чувствовалось ни признака жизни. Только на носу сидели два матроса, шепотом разговаривавшие между собой, и, когда один из них вдруг начал смеяться, другой с испугом остановил его.

Таким образом, Беатриса ровно ничего не узнала. Но тем не менее она была довольна: прогулка по реке была очень приятна сама по себе, да и значительная часть времени была таким образом убита.

Уже начинало смеркаться, когда девушка вернулась в гостиницу. На пороге ее встретила Серафина, которая заботливо сказала:

– Слава Тебе, Господи, что вы вернулись, барышня! Вот бы никогда не поверила, что благородная девица так ловко справляется с лодкой, словно заправский рыбак. Только хорошо ведь все, что хорошо кончается! Смотрите-ка, какие тучи нашли! Того гляди, поднимется буря!

Дай Бог! – мысленно ответила Беатриса. – Чем темнее будет вечерок, тем лучше!»

– Не хотите ли покушать? – продолжала тем временем заботливая орлеанезка. – У меня курица жарится, а то можно моментально свежую рыбу зажарить или…

– Нет, что вы, милая Серафима, я еще не успела проголодаться, – ответила девушка.

– Ну так вам уже придется удовольствоваться холодным ужином в своей комнате, потому что молодой барин, приехавший утром, будет угощать приятеля и хочет поболтать с ним без помехи. С восьми часов мы больше никого не пустим в зал!

– О, я не прихотлива! – ответила Беатриса, у которой сердце забилось особым охотничьим трепетом. – Принесите мне в комнату холодного мяса, вина и каких-нибудь сладостей на десерт!

Девушка поднялась к себе и выжидательно уставилась взором в небо: действительно, с запада медленно наползала громадная, тяжелая туча и с каждой минутой мрак становился все гуще и гуще!

III

После того как на дальней церковной колокольне пробило восемь, Беатриса потушила огонь в своей комнате и уселась у открытого окна. Вдали на галере чуть светились огоньки; кругом царили мрак и полная, гнетущая тишина.

Но вот в соседней комнате послышались скрип кровати, протяжный зевок. Ряд дальнейших шорохов свидетельствовал, что сосед занялся туалетом. Затем послышался стук раскрываемых ставней, и снова воцарилось полное молчание.

Прошло немного времени, и вдруг Беатриса заметила, что в стороне, где стояла галера, один из огоньков пришел в движение, описывая крестообразные взмахи. Вслед затем сосед поспешно вышел из комнаты. Беатриса напрягла все свое зрение и вскоре заметила, что от гостиницы вниз по берегу Луары спускается какая-то блестящая точка; очевидно, таинственный сосед шел с фонарем навстречу своему гостю. Тогда, не раздумывая долго, Беатриса накинула на плечи темный дорожный плащ и тише мыши выскользнула из комнаты. Осторожно опустившись по лестнице, она шмыгнула к выходу и притаилась там в ожидании дальнейшего.

Вскоре на реке послышался тихий плеск весел, затем на откос к гостинице стали взбираться две светящиеся точки. Беатриса напрягла слух до последней возможности, и ей удалюсь уловить окончание фразы соседа:

– … только какая-то девчонка. Вообще идеальнее ничего себе представить нельзя: полная изолированность – ни подслушать, ни подсмотреть! Да и некому.

– Вообще, милый мой, – ответил другой, довольно неприятный, слегка скрипучий голос, – по правде сказать, я совершенно не понимаю, к чему понадобилось окружать наше свидание такой таинственностью? Как видишь, я в точности подчинился, но…

Тут оба собеседника вошли в общую комнату гостиницы, и захлопнувшаяся за ними массивная дубовая дверь погасила остальные звуки.

Беатриса осторожно направилась вдоль фасада дома, стараясь найти такое место, откуда можно было бы хоть что-нибудь увидеть или услышать. Но из-за плотных ставней звуки совершенно не доносились, а в попавшуюся маленькую щелочку Беатриса могла лишь видеть, что собеседники примостились подальше у окон – почти у самого очага. На госте таинственного соседа была надета черная полумаска, перед собеседниками стояло несколько бутылок вина. С кислой улыбкой Беатриса должна была сознаться, что всего замеченного слишком мало и что обстоятельства складываются очень плохо для ее любопытства.

Вдруг девушку осенила блестящая мысль. Со всей быстротой, допускаемой необходимой осторожностью, она вошла в дом, поднялась с себе в комнату, тихонько пододвинула кресло к борову, открыла отдушину и явственно услышала голос соседа:

– Всем этим и объясняется эта таинственность. Там ведь тоже принимают свои меры, и было бы рискованно без надлежащих предосторожностей подойти к такой важной политической тайне!

«Люблю политические тайны!» – подумала Беатриса и с полным комфортом откинулась на спинку кресла.

– Политическая тайна? – насмешливо переспросил скрипучий голос. – Но, поскольку я понял, дело касается самой обыкновенной любовной интриги, и моей возлюбленной супругой руководит, конечно, только чувство оскорбленной любви.

– Мне не трудно будет доказать вашему высочеству что это не совсем так! – последовало в ответ.

«Высочество? Это начинаете становиться интересным», – подумала прыткая девица Перигор.

 

– Ну, если и не совсем, то в значительной части. Во всяком случае, очень рад видеть тебя, милый мой Вард! Я провел скучнейшее время в этих разъездах по провинциям да крепостям, и мне так не хватало тебя и всего нашего милого кружка. Как ты поживаешь? По-видимому, ты совсем оправился? По правде сказать, я не чаял, что ты так легко отделаешься после схватки с этим гасконским проходимцем!

– О, полученная мной рана была мучительна, но не опасна. Во всяком случае с этим господином мы еще посчитаемся, – в голосе Барда послышалась непримиримая ненависть. – В данный момент он недосягаем, но я умею ждать!

– А, так этому авантюристу удалось укрепиться при дворе?

– О да! Ренэ Бретвиль, маркиз де Табр, герцог д'Арк находится там на положении привилегированной особы. Но, как рыцарь и защитник прекрасной Луизы, он падет вместе с остальными, когда завершится задуманное нами дело!

«Герцог д'Арк? Ренэ? – с восторгом повторила Беатриса. – Но это становится совсем интересным!»

– А это задуманное вами дело должно свершиться при моей помощи? – насмешливо спросил скрипучий голос. – Однако моя возлюбленная супруга считает меня окончательно идиотом. После всех тех оскорблений, которым я подвергся по ее милости, я должен теперь помогать ей сводить счеты с ее возлюбленным, давшим ей чистую отставку, и девчонкой, из-за которой все это произошло? Да какое мне дело до всего этого! Провалитесь вы все там в тартарары, перегрызите себе горло, а я буду жить и наслаждаться жизнью!

– Благоволите выслушать меня, монсеньор, и увидите, что вы не совсем правы. Я не буду отрицать, что всеми нами руководят личные мотивы. Ее высочество имеет счеты и с королем, и с туреннской пастушкой, которая слишком уж нагло повела свою игру. Графиня де Суассон не может забыть то время, когда она была Олимпией Манчини и питала надежду стать французской королевой. Ваш покорный слуга имеет свои счеты с герцогом Арком, которому так покровительствует король, предпочитающий сомнительный пришлый сброд коренному дворянству. Граф де Гиш… Ну, мотивы Гиша не совсем ясны нам, хотя он пожалуй самый неукротимый и непримиримый из нас. По всей вероятности, он ревнует Арка, вытеснившего его из сердца короля. Возможно, что наш присяжный сердцеед потерпел крушение у пастушки. Кроме того, будучи предан всей душой ее высочеству герцогине…

– Только ли душой, милый Вард? Я кое-что слышал. Впрочем, не все ли мне равно? Пусть, пусть утешает ее и утешается сам! С моей стороны препятствий нет, дорога свободна!

«Вот это я называю быть удобным мужем!» – не без иронии подумала Беатриса.

– Итак, – продолжал маркиз де Вард, – я не буду отрицать, что всеми нами руководят личные мотивы. И если вы, ваше высочество, примкнете к нам, то достаточные личные мотивы найдутся и у вас. Я не буду говорить о том, что его величество допустил герцога д'Арка в своем присутствии наговорить вам кучу дерзостей. В данном случае его величество выступил во всеоружии своего высокого сана, и, как с королем, вы с ним считаться не можете. Но ведь он – не только король, он – брат вашему высочеству.

«Э! Так вот ты кто!» – подумала Беатриса.

– И довольно плохой брат! – буркнул скрипучий голос.

– Поэтому, – продолжал Вард, – считаясь с ним, не как с королем, а только как с человеком, вы едва ли можете забыть, что… что…

– Что Людовик наставлял мне рога, не переставая мне же читать мораль! – невозмутимо проскрипел брат короля.

– Что касается Луизы де Лавальер, то едва ли вы, ваше высочество, пожелаете забыть, что эта девчонка разыгрывала перед вами воплощенную невинность. Она отвергла вас, метя на нечто большее, а вы обратите в прах ее высокомерные замыслы. Затем, каковы бы ни были ваши счеты с супругой, – это узко семейное дело вашего высочества, – и, блюдя принцип рода, стоя на страже чести всей французской аристократии, вы не можете допустить, чтобы какая-нибудь провинциальная девчонка позволяла себе оскорблять вашу супругу. Оскорбляющий супругу принца оскорбляет самого принца!

– А ведь ты, ей-богу, прав, Вард! – произнес принц. – Твое здоровье!

Послышался звон бокалов. Затем Бард продолжал:

– Таким образом, ваше высочество, вы видите, что у всех нас найдутся достаточные личные мотивы. Но суть не в них. Удовлетворение желания свести личные счеты придает задуманному делу в наших глазах некоторый пикантный оттенок, налет забавы, скрашивающий серьезный замысел. Личные мотивы – это перец в рагу. Он придает вкус, но не сытность. И теперь, доказав вашему высочеству, какой интерес в соучастии с наш имеете вы как человек, я перейду к изложению обстоятельств, которые должны заставить вас примкнуть к нам, как принца крови и первого после короля дворянина Франции.

– Ой, милый Вард, пожалуй это будет слишком скучно! – жалобно протянул принц. – Ты знаешь, я ведь мало интересуюсь политикой и начинаю засыпать самым непреодолимым образом, как только предо мной затянут эту скучную канитель.

– Но это необходимо, потому что я вижу, что вы, ваше высочество еще не убеждены, – твердо ответил Вард. – Я постараюсь быть как можно немногословнее, а вы соблаговолите выслушать меня, потому что это крайне необходимо!

– Ну, говори Только покороче!

– Постараюсь – насколько возможно. Первое, на что я должен обратить внимание вашего высочества, это крайне опасное для всех нас направление ума и симпатий короля. Чем человек знатнее и ближе к королю, тем дальше король отстраняет его от себя и унижает. Родного брата король отравляет со скучным и трудным поручением, а какого-то проходимца, не представившего никаких документов, утверждает в высоком герцогском сане и сажает с собой за стол. Недавно произошел такой случай. Мольер, этот гаер, написал комедию, причем позволил себе в ней уже не просто увеселять общество, а высмеивать и поучать его. Он откровенно назвал ее «Жеманницы» и пересыпал самыми откровенными намеками, позволяющими угадывать в выводимых персонажах многих высоких особ, не исключая даже… супруги вашего высочества!

– Негодяй! – крикнул принц.

– Вернее – престо шут, – ледяным тоном возразил Вард, – дерзкий и наглый шут, больше ничего. Но его величество пригасил Мольера прочесть эту комедию, выслушал до конца, много смеялся, умышленно подчеркивал те места, которые и без того ясны в своих наглых выпадах, и в результате пожаловал коменданта высоким званием своего личного камердинера. Тогда остальные камердинеры запротестовали и открыто заявили, что они, родовитые дворяне, считают ниже своего достоинства оправлять королевскую постель вместе с каким-то шутом. Что же сделал его величество? Он освободил Мольера от камердинерства, но в один прекрасный день пригласил его к завтраку, прислуживать за которым заставил всех протестантов-камердинеров!

– Но это черт знает что такое! – крикнул принц, и в его голосе теперь уже не слышалось ни следа недавней скуки и вялости.

– То же самое можно сказать и о другой стороне королевской жизни. Представительницы древнейшей аристократии, самые знатные, красивые, умные в изящные дамы отстранены, а милость короля дарится какой-то провинциальной замухрышке. Недавно маркиза Курбетон имела несчастье попасть к королеве Марии Терезе в дурную минуту, и ее величество обошлась с ней очень резко. По обычаям двора маркиза имела право получить в утешение из сумм короля денежное вознаграждение. Однако король вычеркнул имя маркизы из представленного списка, заявив, что у него и так нет денег, но в тот же день он заказал для своей Лавальер умывальный прибор из чистого золота!

– Да что Курбетон, когда даже меня урезывают самым бессовестным образом! – воскликнул принц.

– Ну, вот видите? А почему это происходит? Да потому, что от непосредственной близости короля отстранены все те, кто готов служить интересам королевской семьи и коренной придворной аристократии. Мы должны принять против этого свои меры. Все друзья короля, не принадлежащие к коренной аристократии, должны быть устранены всякими доступными нам мерами. Всякая возлюбленная, взятая не из нашей среды, должна уступить место такой, которая использует стою интимную близость к королю в нашу пользу. Тогда брат короля будет пользоваться тем уважением и влиянием, на которые он имеет несомненное право, тогда брат короля не будет лишь каким-то рассыльным при своем августейшем брате, тогда брату короля не надо будет унижаться до займов у ростовщиков. Таким образом, теперь вы, ваше высочество, видите, что задуманное нами дело – не простая придворная интрига, продиктованная чувством ревности или мелкой злобы, а акт самообороны коренной придворной аристократии, ограждающей себя и королевскую семью – следовательно, также и ваше высочество – от опасности потерять всякое значение и быть униженными ради какого-то сброда!

1Начало событий, развитых в настоящем романе, изложено в произведении того же автора «Шах королеве».
2Очень древний городок, расположенный на высоком правом берегу Луары, между Блуа и Орлеаном, в двадцати пяти верстах от последнего.

Издательство:
Public Domain