Пробный шар

Слово редактора

У вас в руках первый выпуск литературного альманаха «Полынья», который, как надеемся мы, его создатели и авторы, станет территорией современной словесности.

Почему альманах носит название «Полынья»?

А какие у вас возникают ассоциации с этим словом? Темное окошко на белоснежной зимней реке, коварное и опасное? Да. Что-то затягивающее вглубь, сулящее гибель? Да. Весеннее таяние речного льда, первые разрывы между посеревшими, набухшими водой льдинами? Да. Что-то свежее и открытое? Да.

В слово «полынья» вмещается много разных, зачастую противоположных смыслов. То же самое можно сказать и о современной словесности: тут и тяготение к темному фэнтези и откровенному хоррору, и позитив, несущий свет надежды. И читатель, следуя за автором, то поплавком ныряет в глубины отчаяния, то выныривает к солнечной радости. Но радость и надежда предпочтительней.

Это первый выпуск альманаха, поэтому название сборника «Пробный шар» более чем уместно. Пробный шар – это первая попытка сделать что-то новое, непривычное, необычное. Пробный шар – попытка выйти за привычные рамки. Пробный шар – шаг из зоны комфорта.

О героях рассказов, что вошли в этот сборник, можно сказать, что они выкатывают свой пробный шар: меняют что-то кардинально в жизни, резко сворачивают с пути, и не факт, что маршрут перестроен правильно. Куда закатится их пробный шар? Будем посмотреть.

Юлия Карасёва

Андрей Буровский. Полночь, XXII век
(Мечта о самом светлом будущем)

Не стыдно не знать.

Стыдно не хотеть знать.

М. Горький

– Да чем тебе твоя летняя школа медом намазана?!

– Там не считают дураками тех, кто читает книжки.

Один мой ученик

К двенадцати годам Миша твердо понимал, что он дурак. Что для жизни в Мире он не годится.

Мир же был прост: обшарпанные старые дома, между ними загаженная травка. После снегопада несколько часов Мир сверкал чистотой, потом все равно делался грязным и тусклым. Так уж Мир был устроен.

Домов не было в стороне от Главной Дороги – асфальтовой, на Березовку, потом на Сосновку. Если свернуть – другие дороги, без асфальта, поведут через поля к дальним холмам, а на холмах растут леса. Говорят, раньше в лесах водились дикие звери… Миша видел картинки зайцев, лосей и медведей. Теперь зверей нет – наверное, всех перебили. Люди всегда бьют зверей. Вот и кошки, собаки сразу от них убегают.

Березовка, Сосновка? В них такие же дома. Самые лучшие дома сложены из бревен в незапамятные времена. И люди такие же. Ничего другого, чем на Глинки.

В Мире жили народные массы. Они очень гордились тем, что они – Народные массы, и что их предки кого-то победили. Память уже стерла, кого именно, даже учителки путались. Одна говорила, что Народные массы когда–то победили беляков. Когда Миша был маленький, он думал: беляки – это такие зайцы, как на картинках. Потом ему рассказали: беляки были богатые, они все отнимали у бедных. Беляки были огромные и страшные, но Народные массы их все равно победили.

Другая учителка говорила, что Народные массы разбили фышыстав. Фышысты говорили на непонятном языке, на голове у них росли рога. Фышысты тоже все отнимали у бедных, как беляки. Еще они зачем-то все время жгли людей живыми, резали их ножами и делали много других гадостей.

Наверное, Миша был единственным в мире, кому было интересно, кого же победили Народные массы. Все просто радовались, что кого-то победили. Для всех главное было – всем вместе орать и петь, напиваться и радоваться, что они такие замечательные. Это глупый Миша все время лез, куда не следует. Когда-то папа встревоженно сказал восьмилетнему Мише:

– Кончай столько думать, мозги свихнешь.

Тогда папа еще волновался за Мишу. Это потом он уходил, мимолетно бросая взгляд на Мишу через плечо: словно хотел убедиться, что Миша еще не улетел, и что у него пока не выросли рога и хвост.

Миша жил, как все в Мире – квартира, две комнаты. Потом папе разрешили взять третью комнату – людей в Мире становилось все меньше, а значит – жилья им доставалось все больше.

Миша гулял в своем дворе, потому что в других дворах жили другие мальчишки. Забредешь в другой двор – почти обязательно побьют. Во дворе его не то, чтобы считали умным… Но и что он дурак – не говорили. Он же пока был свой дурак, дворовой. Совсем дураком он сделался, наверное, с первого класса, когда дали учебник с картинками. Это была первая книга в короткой Мишиной жизни. Ни дома, ни у друзей не было никаких таких книжек. Книжка-учебник была ветхая, истончилась от очень долгой жизни. Часть страниц вырвали – наверное, на самокрутки.

Но тут были еще и картинки! На них нарисованы звери, о которых Миша и не подозревал. И дерево – очень необычное дерево. Потом Миша узнал – оно называется «пальма».

Миша засмотрелся на удивительные картинки.

– Чо вылупился?! – крикнули ему.

– Интересно… – тихо сказал Миша.

Тогда и было в первый раз:

– Дурак!

И – тоже в первый раз:

– Гляди, мозги свихнешь!

Потом Миша слышал это часто.

Мише хотелось побыстрее прочитать, что написано в книжке – интересно же. Учиться читать полагалось весь год, а Миша научился …когда же он научился? Кажется, к ноябрю. Ноябрь – это такой месяц, в начале которого полагается отмечать – в это время Народные Массы разбили беляков. Все мужики пьяные, и большая часть женщин тоже: все гордятся, что кого-то победили.

В ноябре Миша прочитал страницу… И про маму, которая мыла раму, и про пальму. Только когда дочитал, понял – у учителки какое-то странное лицо. У ребят в классе лица сделались еще более странные. Потом на него много раз так смотрели, но чаще всего уже не трогали. А тогда на перемене Мишу окружили и побили. Били долго, без слов, с такими же странными лицами.

Тогда Миша понял раз навсегда, понял уже окончательно – он не такой же, как другие.

Или все начиналось еще раньше? Еще с Периметра? Мише уже исполнилось лет семь, но в школу полагалось только осенью. Весна, снег сошел, пахло землей, пыльной жухлой травой. Еще пахло гарью – под утро горели кучи мусора. Так было всегда – если кучи мусора долго не поджигали, они все равно ночью сгорали.

В этот день Миша впервые задумался – а кто поджигает их ночью? Если днем подпаливают мужики – мусор горит долго, неохотно. Весь день тянется вонючий дым, летят какие-то хлопья, воняет. Вот если мусор вспыхивает ночью – горит сразу и дружно, утром на месте большой кучи – черное пятно на земле.

В тот весенний день Миша задумался у этого черного пятна, когда набежали ребята:

– Пошли периметр смотреть!

В толпе не страшно: три двора пошли вместе, с четвертого двора не нападут.

Все галдят, всем хочется говорить… Только Миша какой-то не такой… Как стоял возле жженого пятна, задержался.

– А кто ночью сжигает мусор?

Позже он спросит соседского дядю Степу, и тот не ответит, уйдет. И училка не ответит ничего. Папа скажет, тяжело задышав: ты лучше про это не думай. Миша все равно будет расспрашивать. Соседский Петька, вожак двора, сплюнет и процедит:

– Очкарики жгут.

Тяжелая ненависть прозвучит в его голосе. И замолчит Миша, проглотит все остальные вопросы, натолкнувшись на взгляд треугольных жестоких глаз Петьки.

В этот же день ничего не сказали Мише про кучи мусора, крикнули:

– Давай быстрее!

И все, и побежал Миша за всеми.

Периметр вроде и не страшный – полоса голой земли, ничего больше. Течет, извивается, как речка. Неровная такая полоса. Не горячий был периметр, ничем не скверный, но возле него все притихли. Странно все-таки – полоса голой земли, делит землю с травой и деревьями. По ту сторону периметра, вдалеке – вроде тоже дома, тоже трава и деревья.

– А ну!

Андрюшка первый швырнул в периметр камнем. Камень даже до середины периметра не долетел – вспыхнул огнем. И второй камень вспыхнул. И палка. Кто-то поймал лягушку, под общий смех тоже кинул. Зверек полыхнул почти как камень, только цвет пламени другой.

Миша тогда уже знал – жалеть животных нельзя. Когда-то он заплакал, пытался отбить умиравшую, страшно кричавшую кошку. Мальчишки постарше выкололи ей глаза, отрезали уши и усы. Миша плакал, бросался на мальчишек, а они еще больше смеялись.

С тех пор он знал, что так делать нельзя. Его еще не раз проверяли, – истязали, убивали зверят на его глазах. Убивали и дико смеялись.

Тогда, на Периметре, Миша уже немного поумнел, – не показал, что ему не хочется сжигать живьем лягушку.

Но вопросы, вопросы, вопросы…

Кто сделал Периметр и зачем? Что там, по другую сторону Периметра? Кто живет в домах, которые видны отсюда?

Позже еще пришел вопрос: откуда такая энергия в Периметре? Почему в нем все сгорает?

Вопросы, вопросы, вопросы… Они все время мучили Мишу, эти вопросы.

Кто живет далеко, за Периметром? Почему нельзя через Периметр?

Старшие не отвечали. Одни сразу уходили, а уходя, поворачивали голову, еще раз бросали взгляд на Мишу. Странный такой взгляд… От этих взглядов Миша сразу чувствовал всей кожей: этот человек – вместе с другими, а вот Миша – он как-то отдельно.

Другие так же уходили, но сначала цедили, как Петька:

– Узнаешь…

Миша еще сильнее чувствовал себя отдельно от всех.

Он вроде и играл вместе со всеми, ничуть не хуже других бросал мяч. Быстро бегал, когда играли в футбол. Он даже пытался курить. И все равно он оставался не как все. Потому что для «всех» это и было главное – гонять в футбол, драться, потом курить и пить пиво.

А для Миши это все было не главное. Он только долго не знал, где оно – главное.

Да – вопросы, вопросы, вопросы…

Кто сжигает по ночам кучи мусора – это еще не самый важный.

У старосты есть портал – в нем появляются лекарства. Каждый врач может там взять эти лекарства.

А кто делает эти лекарства? Миша точно знал – в Мире никто их не делает. Откуда же они берутся?

Врач – это сын врача. Врач учит сына, а когда он одряхлеет и умрет, его сын дает клятву Гиббонократа. После этого он может брать лекарства из портала. Миша помнил, как болел, и помнил грязную руку с редкими рыжими волосками. Рука дрожала после вчерашнего, от врача дико разило перегаром. Ничего нового – от мужиков почти всегда так пахнет. Новое были таблетки: врач ломал их грязными руками. Он сопел и матерился, но ломал, чтобы дать Мише «точную дозировку, как в аптеке». Эти слова Миша запомнил… Но что это такое – аптека?! Врач не знал, и никто в Мире не знал. Миша узнал, но много позже.

Откуда они взялись, эти зеленые, белые, красно-синие таблетки, от которых почти сразу прошло воспаление легких? То есть понятно – из Портала. Но если таблетки попали в Портал – их же надо было сперва сделать…

Миша спрашивал тетку-врача. Эта тетка была веселая, потому что чаще всего пьяная. Она лихо плясала, била в бубен, выгоняя болезни – не все врачи умели плясать, а она вот все-таки умела. Румяная такая, громко, визгливо смеялась. Миша спросил, откуда берутся таблетки… И пожалел – тетка тут же посмотрела на него, как смотрели и все остальные.

– В очкарики, что ли, собрался?!

Миша не знал, кто такие очкарики и почему стыдно быть очкариком. Но что это стыдно – твердо понял. Ни за что нельзя соглашаться, что ты хочешь в очкарики. Врачиха рассматривала Мишу, словно он летал вокруг на крыльях.

– Да ты, вообще, что от жизни получаешь? – принесло в облаке перегара.

Миша молчал.

– Вот у Вовки такие красные щечки!

Врачиха ущипнула Вовку за щеку – он и правда раскраснелся от мороза.

– Лучше бы ты в хоккей играл!

– Он играет! – вступился Вовка. – Вчера гол забил.

Врачиха только махнула рукой. Наверное, она тоже поняла, что для Миши забить гол – это не главное. А если не главное – что с ним вообще говорить? Махнула и пошла, – ее ждал у подъезда дядя Гоша.

Потом Миша видел ее несколько раз. И как просто идет между домов, и как стоит, говорит о чем-то с подружками. Видел, как прыгает и пляшет, выгоняя ангину из тети Любы. Но подойти уже не смел.

Спросить у другого врача? Например, у того, что лечил Мишу зимой? Подойти и к нему Миша не решился. Он твердо усвоил, что дурак.

Но что-то они знали, старшие. Знали, и не говорили.

Таблетки – это ведь не все, что иногда берется из Портала… Как он работает Портал? Почему в нем появляются планшеты, таблетки, инструменты, другие полезные вещи? Мише объясняли – если что-то нужно, надо просить старосту, он закажет. У него прямо дома Портал. Большой портал, промышленный – он на дворе, возле котельной. Оттуда получают все, что нужно для жизни многих людей – что-то большое и тяжелое. Например, окна, чтобы вставлять вместо старых. А таблетки, планшеты – у старосты.

Значит, и окна кто-то делает? Где? В каких таких неведомых местах?

И разве одни только окна… Каждую осень начинался отопительный сезон, из портала появлялся реактор. Тяжелый, мужики поднимали вчетвером. Поднимали и несли, вставляли в котельную. Нажимали на кнопку, реактор всю зиму мягко гудел, кипятил воду. Идешь мимо котельной и слышишь это тихое гудение. В домах в батареях тоже звуки – льется, булькает, греет.

Откуда берется реактор? Кто его делает? Вот нажимают на кнопку, реактор начинает работать…А как он работает, реактор?

Мише было года четыре, когда котел в котельной, говорили: «полетел». Говорили: «разошлись швы». Говорили: «рвануло». Главное – над котельной стоял стол пара. Пар был белый, он поднимался прямо в небо высокой красивой колонной.

Мужики работали в котельной, и ничего у них не получалось. Только прорвало еще в одном месте, дядю Гришу с дядей Колей обварило. Отсоединили реактор, все стали очень серьезными – почти весь Мир вдруг оказался без отопления.

Миша слышал еще, что «околеем», потому что «под сорок». Это Миша почти понимал – уличный термометр показывал минус сорок градусов.

Миша видел: взрослые боятся, ему тоже передался этот страх. Спать Мишу положили одетым, в комнате становилось все прохладнее. А проснулся он от того, что сделалось жарко: батареи опять булькали и грели.

– Починили! – бросил на его вопрос папа.

Почему-то коротко и зло. Старшие вообще не хотели ничего говорить. Странно – всех спасли, а старшие вели себя так, словно их кто-то обидел.

Мальчишки во дворе рассказали: появился целый махолет! Который и ездит, и летает, и как портал! Большущий такой махолет, размером с грузовик. Одни очкарики из махолета пошли в котельную, скоро там все починили. Другие лечили дядю Гришу, а дядю Колю увезли с собой. Вышли качки, здоровые такое, прямо с двух человек каждый, унесли дядю Колю.

Миша еще не был дураком, он пытался спрашивать – откуда махолет, кто на нем появился. Позже, уже дураком, он подумал – а как работает махолет? Грузовик – понятно. Вставляют в него батарейку, он и едет. А махолет?

Правда, и с грузовиком не все понятно – кто делает батарейки, которые вставляют в грузовик?

Дядя Коля появился через неделю. Лицо замотанное, рука замотанная. Но живой. Испуганный, злой и живой. Что-то тихо рассказывал мужикам, лица у всех напряженные. Обиженные лица. Очень злые. Пройдет много времени, когда Миша начнет понимать – люди ненавидят тех, кто знает и умеет больше них. Даже тех, кто их спасает, помогает им… Делает то, на что они сами не способны.

Маленький Миша не мог понимать этого закона, он его только смутно чувствовал.

Но вот что с тех пор Миша понимал твердо: есть что-то важное по ту сторону Периметра. Что-то, чего нет в Мире. Но что? Дядя Коля ничего не рассказал. И другие ничего не говорили.

Дядя Коля из-за периметра вернулся, а бывало, люди и не возвращались. Дядя Никита делал дурь, научился варить из мака. Завел делянку мака и варил, мужики к нему ходили за дурью. Миша это видел, потому что папа и мама сажали картошку почти на соседней делянке.

Ночью Миша проснулся от того, что в лицо ему сильно светило: полыхал мак, полыхал домик дяди Никиты. Утром Миша – он уже был дураком – стоял у черного горелого пятна. Все прогорело, дотла.

– Что зыришься? Ангилятором вдарили, – сказал незнакомый мужик.

Сказал, и ушел, больше ничего не объяснял. А что такое этот «ангилятор»? Наверно, такая штука, от которой все кругом горит…

Никто ничего не объяснял, а дядя Никита исчез.

Миша спрашивал: «Что он? Сгорел?»

– Цыц!

Лица взрослых были злые… Очень испуганные, злые.

Много позже один парень пробурчал:

– Забрали его. В махолет.

– Кто забрал? Очкарики? Зачем?

Парень дернул плечом, промолчал. Миша понял, расспрашивать больше не надо.

Но вопросы, вопросы, вопросы…

Папа водил грузовик. Миша знал, что потом, когда папа не будет работать, водить грузовик будет он. Знал: это хорошая работа.

Он ездил с папой далеко, за Бархатовку – летом тоже можно проехать, если не много дождей. Там, за синью лесов, за холмами, тоже проходил Периметр, разрывал лес на две части: на лес, по которому можно ходить, и по которому никто не пройдет никогда… Хотя нет! Очень даже пройдет. Живет же кто-то за Периметром! Кто? Кто-то же ходит и по тому лесу, что виден вдали, за извилистой песчаной полосой.

Вот дебилящик, по нему идут программы. Показывают фильм про космических чудовищ, про войну. В фильмах про войну чистенькие бритые солдаты в ярко начищенных сапогах гнали страшных рогатых фышыстав, красиво умирали возле горящих вражеских танков. Папа любил такие фильмы.

Дебилящик можно переключать. Щелкнул тумблером – показывают уже другой фильм, где в почти раздетую тетеньку влюбляется богатый дяденька. Такие фильмы папа не любил, а мама всегда их смотрела, обсуждала с подружками: в какой ресторан водил тетеньку дяденька, какие кофточки тетенька надевала на свидание. Она всегда смотрела и вздыхала.

Еще по дебилящику показывали футбол, и Миша никак не мог понять, почему это важно, что одна команда загонит в ворота другой больше мячей. Он сначала пытался понять, начинать болеть за «синих» или за «черных». Быстро понял, что все равно у него это не получится. Другие болели, а он – нет.

Еще мама смотрела передачу «Дом-10», где все вместе подбирали мальчиков девочкам и наоборот. Еще у мамы была передача, где гениальные дети пели и плясали, а их мамы очень гордились. Иногда мама бросала взгляд на Мишу и вздыхала. Миша понимал: ему никогда так не спеть и не сплясать, не порадовать маму, чтобы она тоже могла им гордиться.

Некоторые программы смотрели вместе: например, передачу, где надо намазаться медом, и войти в камеру, вроде душевой кабины, а сверху сыплются денежные купюры. Выигрывает тот, на кого больше налипло, он еще получает большой приз.

Миша лучше разбирался в программах, которые смотрела мама, потому что, когда пришло время смотреть программы вместе с папой, он открыл для себя нечто новое: в том числе в самом же дебилящике.

Как-то Миша ловил по дебилящику что-нибудь, переключал тумблер почти без мысли – а тут шел фильм… Вроде тоже про войну. Но только в фильме фышысты были без рогов и никого не ели. Люди как люди, только в другой форме, и тоже отважно сражались. А солдаты из Народа были усталые, пыльные, небритые. Воевать им было тяжело, они погибали совсем не красиво, скорее страшно.

В фильмах, которые смотрел папа, война – было весело и здорово, такое увлекательное приключение. В этом фильме война была страшной и тяжелой, на Мишу пахнуло давней трагедией, не очень понятной и жуткой.

Миша пытался рассказать про фильм папе. Он не сразу понял: папе это совсем неинтересно. Но какая же была та война? И какие же были фышысты? Как в папиных фильмах, или в этом?

Миша начал еще думать, почему программы такие разные. Думал и про то, почему папе совсем неинтересно про другую войну. Да и сами программы в дебилящике… Где вообще делают программы? Кто их делает?

Говорят, что все-все можно узнать через планшеты. На них можно даже посмотреть какие хочешь фильмы. Об этом Мише говорили, подмигивая и облизываясь – на планшетах обычно смотрят порники.

Миша долго стеснялся попросить планшет… Но как тогда узнать, правду ли о них говорят?

– Не рано тебе? – староста подмигнул.

Да-да! Миша знал – сын старосты смотрел на нем порники, показывал другим мальчишкам. Но он же маленький… Ему хочется узнать все на свете. Хотя да. У кого есть такое желание – тот и дурак.

Планшет окончательно взорвал Мишин мозг, до конца сделал Мишу дураком.

В Мире лежал снег, а оказалось, где-то уже сеют хлеб. Где-то вообще нету снега, там растут пальмы – как в учебнике. Где-то люди летают на самолетах, летят туда, где растут пальмы. Мише говорили в школе, что Земля – такой огромный шар. Теперь Миша видел – он еще везде разный, этот шар. Видел, что есть люди, которые по ней двигаются, бывают в разных частях Земного шара.

А ему нельзя за Периметр. Миша хотел увидеть пальмы, но знал – он никогда их не увидит. Почему нельзя уйти за Периметр? Именно ему нельзя. Почему?

Еще Миша узнал, что есть космос!

Миша думал, космос придумали для дебилящика: чтобы оттуда, из космоса, появлялись всякие чудовища. Он никогда не связывал космос, о котором говорили в школе, и звездное небо. И навигаторы не связывал.

Оказалось, Космос правду есть! Вон он, над головой, мерцает звездами. Летают в космосе спутники, потому и можно определить, где стоит на Земле не такой уж большой мальчик Миша. Автоматика даже покажет, куда Мише двигаться, чтобы прийти в нужное место. Кто и как делает спутники? Кто придумал определять место Миши на Земле?

Миша узнал, что Вселенная бесконечна. Он не понимал, что такое «бесконечна», не понимал споров о том, как она устроена, но узнал – об этом говорят и спорят огромное множество людей. И никто их не считает дураками.

Где-то есть планеты, огромные Юпитер и Сатурн. Вокруг них вращаются спутники – куски вещества неправильной формы. Но среди них есть и круглые планеты Европа и Ио. Европа меньше Луны, а Ио даже больше Луны.

Между Юпитером и Марсом летит в пространстве карликовая планета Церера, в 4 раза меньше Ио. Но Церера считается карликовой планетой, потому что вращается вокруг Солнца, а громадная Ио не считается, потому что вращается вокруг Юпитера.

Открывались невероятные пространства. Весь Мир, даже вся Земля казались крохотными в сравнении с тем, что мягко мерцало наверху.

Миша был так покорен Космосом, что стал рассказывать о нем мальчишкам постарше. Это же так интересно! Миша махал руками, изображая космические тела правильной и неправильной формы, как они летят, вращаясь друг вокруг друга. Остановился, словно налетел на стену, вокруг заржали. Запомнилось навсегда: ленивые глупые лица, изломанные папиросы в недобро ухмыляющихся ртах.

– Может, его каменюкой зашибло? Из космоса? – говорил Федька, а остальные реготали.

– Лезут куда-то, лезут, а заколачивать все равно будут не больше, чем работяга, – делился мудростью веков Колька.

– Машины я ломаные видел… Алкашей видел…А такого дурака еще не видел, – размышлял Вовка.

Миша ссутулился, идя домой, вслед ему летел блудливый смех.

Мир маленький, в нем все знают всех. Вечером того же дня мама Миши плакала навзрыд:

– Ну что я такого плохого людям сделала?! Ну за что именно мне вот такое!? Почему у меня сын дурак!? Не у этой гадкой Польки…не у этой противной Таньки… Почему не у этой жирной Люськи… почему у меня …почему у меня сын дурак?!

Ну, не годился Миша для жизни в этом мире. Когда повесился дед Пахом, была даже мысль: правильнее болтаться в петле было бы не деду, было б Мише.

Появился еще один вопрос. Вон есть такие планшеты, из которых можно узнать все на свете. Почему никто не узнает? Почему им ничего не интересно?

Мише стало не с кем разговаривать. Да с ним и не разговаривали, только делали глумливые морды. Миша ведь не умел говорить про то, что интересно. Интересно – это что дядя Коля с дядей Славой не могут поделить тетю Нюру. Интересно – что дядя Вася бьет тетю Катю, а тетя Валя, наоборот, бьет мужа, дядю Семена. Еще интересно, сколько выпили дядя Костя с дядей Володей. И что Вовка начал курить, и его отлупил за это папа.

А космические двигатели – это не интересно. И как высаживаются на другие планеты – тоже не интересно. И какие они, эти другие планеты. Миша понимал, что он дурак: закроет глаза и видит, как мерцают звезды за близким-преблизким горизонтом, на маленькой планетке за Юпитером. Там приходится ходить, привязанным тросом к кораблю, а камни планеты покрыты льдом не из воды, из аммиака. Мише так интересно, что даже щекочет в животе. Вот сколько выпил и как блевал дядя Костя – совершенно неинтересно. Всем интересно – а ему нет. Сразу понятно – дурак.

Выручал планшет, удивительное знание из планшета. И еще выручало, что у Миши появился друг. Самый настоящий друг – тоже в планшете!

Сначала кто-то написал Мише – знает ли он, что на спутнике Юпитера Европе, есть океан под толщей льда. Что в океане замечена какая-то неземная жизнь. Миша не знал; сначала они с незнакомцем переписывались об этой непонятной жизни.

С неделю переписывались, потом стали говорить голосом про самые разные вещи. Наступил момент – Миша увидел очень непривычное лицо – худое и умное, с быстрыми блестящими глазами.

Звали очкарика Василий Иванович. Совсем старый, лет сорок, не меньше. Оказалось, ему тридцать два, и…

– Можешь звать меня Васей… Василием.

Странно было называть по имени почти что старика, Миша к этому долго привыкал.

Миша сильно привязался к другу. Это был странный друг – не чтобы вместе играть, и не чтобы вместе бить кого-то. Впервые у него был человек, с которым можно было разговаривать о том, как устроены Земля и Космос. Который соглашался, что нет ничего интереснее. Который сам рассказывал невероятно увлекательные вещи. Который слушал Мишу, и вовсе не считал глупым желание увидеть пальмы, узнать про другие страны, или понять, кто и как делает реакторы. Иногда говорил: это пока не поймешь, сперва надо выучить вот это.

Миша отвечал, что в учебниках этого нет, и училка тоже не знает. Как выучить? Тайна, наверное.

– Тайна только для дураков, – сердился Василий. – Нужно хотеть учиться, это главное.

– А я и есть дурак… – растерялся Миша

– Ты такой же, как все! – еще больше сердился Василий. – Тайны – это для неучей.

«Неуч» было для Василия самое обидное слово. Намного обидней «дурака».

Василий хотел, чтобы Миша знал как можно больше.

– Пока набери то-то и то-то, – говорил Василий. – Посмотри там-то.

Миша стал реже бывать во дворе, потом вообще перестал. В школу хочешь – не хочешь, идти надо. В школе скучно, учили тому, что Миша знал лучше училки. В школе задирались, дрались, отнимали еду, обзывались. В школе иные повадились плевать на Мишу и на его портфель. Раза два подстерегали после уроков, били и при этом смеялись. В Мире вообще всем было весело, если кому-то больно и страшно.

Но в школу ходить приходилось, а во двор можно было не ходить. Во дворе было еще хуже, чем в школе. Во дворе верховодил Петька с треугольными недобрыми глазами. Петька, который тайком покуривал, пил пиво, считал Мишу «совсем дураком».

Во дворе мальчишки часто дрались – ожесточенно, как зверята. Им было страшно важно, кто из них кого сильнее и главнее. Наверное, Мише тоже надо было драться, чтобы его принимали «как всех», но ему слишком не хотелось. Очень нескоро Миша поймет, почему для него совершенно не важно, кто там главнее и сильнее. Поймет – потом, а плевать ему уже сейчас.

Петька дрался отчаяннее всех, он был главный. При одном виде Миши у Петьки становилась глумливая физиономия.

– Мозги свихнешь, – говорил двор.

– А он уже свихнул, – отвечал Петька.

Он и во дворе завел манеру плевать на проходящего Мишу. Остальные ржали и тоже начинали плевать – во дворе полагалось повторять все, что делает Петька.

Двор был – отторжение и травля. Миша бежал домой. Не потому, что дома лучше, к последней зиме мама почти не говорила с Мишей, только несколько раз обнимала его, начинала судорожно рыдать.

Папа уже не звал ездить на грузовике. Смотрел непонятно, тяжело; потом махал рукой, садился смотреть дебилящик.

В семье было тоже напряжение.

Но зато под подушкой был планшет! Другие и во двор, и в школу носили планшеты; на переменах они смотрели порники, ржали. Миша вынести планшета не мог – это и так был уже второй его планшет: первый отняли и разбили.

Миша доставал планшет… В планшете было интересно, и вообще – там открывался невероятный, сказочный мир. В нем учить других было очень почетно – а ведь в Мире над училками смеялись, это было «бабское занятие». Сын училки не наследовал профессию. В этом мире, по ту сторону планшета, учиться было тоже почетно.

В удивительном мире по другую сторону экрана знающего уважали; в этом мире можно было полететь на самолете, увидеть пальмы и горы. В нем было можно попасть на Луну, на Амальтею, Европу и Цереру.

В инете у Миши был друг, и он жил этой сказочной жизнью. Друзья Василия тоже были как из сказки.

– Мой друг недавно летал на Цереру, – рассказывал Василий поздней весной, последней Мишиной весной в Мире. – Привез оттуда несколько камней.

На экране появлялся друг Василия – больше и толще, без очков; черты лица совсем другие, но глаза чем-то похожие – глаза, в которых отражались ум и книги.

– Если захочешь, тоже когда-нибудь полетишь на Цереру, – говорил друг Василия.

Он рассказывал, как били шахту на Церере, искали металлы, нужные для планшетов. Человеку почему-то было интересно говорить с Мишей. На фотографиях появлялся близкий горизонт, очерченный угольно-черным космосом, люди в скафандрах, странные механизмы. Возникал блестящий от металла ствол шахты, перекрученные жилы лития. Были те же люди уже без скафандров, внутри Цереры – там искусственная гравитация, можно дышать. Люди сидели перед столом, а на нем – груда камней, гладких блестящих кернов, образцов с этикетками.

– Мне бы такой камень! – вырвалось у Миши.

Старшие переглянулись; Мише показалось, Василий чуть-чуть кивнул.

– Давай передам тебе вот этот, – человек улыбался, показывал Мише камень.

– Или такой…

– Главное, чтобы с Цереры…

Взрослые хорошо смеялись. Мише не обидно – он понимал, смеются не над ним. Им просто хорошо от того, что Мише интересно; нравится, что ему хочется такой камень.

Потом еще смотрели фотографии, говорили о шахтах на других астероидах. Друг Василия собирался на Амальтею – спутник Юпитера, тревожно-неправильной формы.

– У нас будет стажер, ему двадцать лет. Значит, через восемь лет и ты сможешь полететь на Амальтею.

Миша понимал – никуда он не сможет полететь. Это не для него – это для мальчиков, живущих в другом мире, по другую сторону Периметра.

Назавтра сын старосты сказал: