Черный перстень

Пролог

Летний ветер, врываясь через открытую форточку в палату, лениво играл складками тяжёлой вишнёвой шторы и чуть-чуть разгонял полуденную жару. За окном, несмотря на летний полдень, царил полумрак.

У окна палаты, подняв вверх головы, стояли три молодые беременные женщины в солнцезащитных очках.

Солнце медленно выползало из закрывающей его тени – солнечное затмение подходило к концу. Когда сверкающий диск полностью вышел из тени, на улице стало светло, и на голые темно-зеленые стены палаты легли яркие блики, женщины отошли от окна:

– Да, не каждый день увидишь такое, – сказала одна из них, снимая очки.

Из угла палаты донеслись приглушённые рыдания. Молодая женщина несколько часов назад – в самый разгар затмения – родившая сына, безудержно рыдала, вцепившись левой рукой в массивный серебряный браслет, поблескивающий на запястье правой. В послеродовом отделении мест не хватало, и поэтому её положили сюда.

Женщины переглянулись. Соседка не вызывала у них особой симпатии: с самого первого дня она держалась замкнуто, отчуждённо и ни с кем не разговаривала. А ещё она была очень красивой – а этого женщины не прощают.

Рыдания стали сильнее. Поколебавшись, одна из соседок нерешительно приблизилась к кровати:

– Береника, что с тобой? Может, позвать врача?

Та, что звали Береникой, оторвала от подушки бледное, залитое слезами лицо. Блеснули синие глаза:

– Отстаньте от меня! Отстаньте от меня все! – едва слышно прошептала она, но эти тихие слова были полны такой странной, необыкновенной силы, что подошедшая отшатнулась.

– Отстали, уже отстали! Психопатка какая-то! – с обидой проворчала женщина и отошла.

Береника никак не отреагировала на эти оскорбительные слова – она вновь зарыдала, уткнувшись лицом в подушку. Женщина плакала ещё несколько часов – то затихая, то вновь захлёбываясь рыданиями, но когда ей принесли на кормление ребёнка, вдруг успокоилась:

– Я ему не позволю… Я им не позволю, солнышко моё! – скороговоркой шептала она, целуя сына.

Соседки недоумённо переглянулись.

Покормив ребёнка, женщина положила его на кровать и стала быстро собирать вещи. В сумку полетели полотенце, недочитанная книга, мыльница и зубная щётка.

В этот момент в палату вошла молодая женщина-врач:

– Вам нужно немедленно сдать анализ крови, – сказала она, пристально глядя на Беренику.

То, что несколько часов назад нашли в крови этой странной женщины, переворачивало медицину и тянуло, как минимум, на кандидатскую диссертацию, если не на Нобелевскую премию. Если только не произошла ошибка. Врачу не терпелось это проверить.

Береника повернулась к вошедшей, откинув со лба светлые волосы:

– Я ухожу из больницы. Прямо сейчас, – сказала она, закидывая на плечо сумку и беря сына на руки.

– Это невозможно, – растерянно пролепетала врач. – У вас всего четыре часа назад были роды, и по правилам…

– Мне наплевать на ваши правила!

Береника направилась к двери, но врач закрыла собой выход.

– Уйдите с дороги! – тихо, но властно сказала женщина.

И врач подчинилась. Береника ушла молча, даже не попрощавшись с соседками по палате.

В тот вечер больничным сплетницам было что обсудить.

Глава первая
Трудный разговор

Так уж устроена жизнь: все самые важные, поворотные, невероятные события происходят всегда неожиданно.

Однажды в первых числах мая Владислав проснулся глубокой ночью. Глянул на будильник – два часа. Диван, на котором обычно спал отец, был пуст, рядом с ним валялось упавшее на пол одеяло. Влад встал, поднял одеяло и снова забрался в постель. Из кухни донеслись приглушённые голоса. Он прислушался.

– …должен сам решать… Никто ни к чему не будет его принуждать, но он должен сам сделать выбор, – произнес приятный и звучный, хорошо поставленный мужской голос.

– Я никуда его не отпущу! – донёсся взволнованный и сердитый голос отца. – Это – мой сын!

– Говорите тише! – послышался высокий и мелодичный женский голос.

И затем снова мужской:

– Подумайте над тем, о чём мы говорили, – снова заговорил незнакомец. – Скоро мы встретимся снова…

– Это что – угроза? – спросил отец, в голосе которого теперь отчётливо звучала ярость.

И вновь тихий женский голос:

– У нас и в мыслях не было вам угрожать. Но вы всегда знали, что это время придёт. Оно пришло. Поговорите с ним. Иначе это придётся сделать кому-то из нас.

Скрипнула дверь кухни, а затем хлопнула входная дверь. Странные ночные гости ушли. Отец вернулся на кухню, и вскоре Влад почувствовал резкий запах сигарет. Отец курил до самого утра и ушёл на работу необычайно рано, не разбудив сына.

Странный ночной разговор взволновал Владислава, мальчик долго не мог уснуть. О чём говорили ночные гости?… Почему он не слышал звонка в дверь?… Заснул Влад ближе к утру, а когда проснулся, то оказалось, что в школу нужно собираться, как на самый большой пожар. Мальчик оделся в десять секунд и выскочил на прохладный утренний воздух Санкт-Петербурга. Однако, как Влад не спешил, он опоздал к началу урока и в очередной раз выслушал нотацию от классной о том, какой он безответственный и как запустил учёбу.

Первым уроком был английский язык. Владислава, к счастью, не вызывали. Затем была история – скучнейший из предметов, на котором весь класс тихо спал под заунывный голос учителя, вещавшего о событиях Столетней войны.

На большой перемене после второго урока «королева класса» Ира Швецева стала поддевать свою подругу Лену Лисьеву, рассказывая одноклассникам о том, что Лена, якобы, одевается в секонд-хэнде, редко принимает душ и у неё всегда грязные волосы – Ира «дружила» по особым, своим правилам.

– Швецева, отстань от неё, – тихо сказал Влад.

– Ой, народ, наш Измайлов в Леночку влюбился! – громогласно оповестила всех присутствующих Швецева.

Послышалось несколько сдавленных смешков.

– Отвяжись от нее! – глядя в упор на одноклассницу, повторил Владислав.

Однако, подколки Швецевой в адрес Лены стали ещё более едкими. Дальнейшие события развивались, как обычно: Лена, накричав на Иру, выбежала из класса в слезах, а Швецева с довольным видом резюмировала: «Совсем плохо у человека с чувством юмора – шуток не понимает. Что тут поделаешь»?

Влад сжал кулаки. Не то, чтобы он испытывал какую-то симпатию к Лисьевой, но выходка Швецевой взбесила его. «Ладно, – подумал Измайлов, – ты, Швецева, сама напросилась. Если не понимаешь слов, попробуем по-другому».

Лисьева вернулась в класс со вторым звонком и, заплаканная, села за заднюю парту.

…Молоденькая учительница физики склонилась над классным журналом, выискивая жертву. «Швецева, Швецева, Швецева», – закрыв глаза, повторял про себя Владислав. Он помнил, что Швецеву вызывали на прошлом уроке и поэтому вряд ли её вызовут снова, но очень часто у него получалось заставлять людей выполнять свои мысленные приказы. Влад никогда не задумывался о том, откуда у него эта странная способность, но с тех пор, как он узнал о ней, он часто и с успехом ею пользовался. А когда в семье была напряжёнка с деньгами, Влад покупал пару лотерейных билетов, и не было ещё случая, чтобы билеты оказались безвыйгрышными. «Швецева»! – услышал Влад голос физички и вздрогнул. Удалось. Снова удалось.

– Анна Сергеевна, вы меня на прошлом уроке спрашивали, – недовольно сказала Швецева, – а снаряд дважды в одну и ту же воронку не попадает.

– Попадает, Ира, попадает, и вот тебе доказательство. Бери учебник и иди к доске, – ответила учительница.

Ира взяла учебник и направилась к доске. Владислав, закрыв глаза, сконцентрировался… Швецева споткнулась на абсолютно ровном месте и растянулась во весь рост между партами. Секунду в классе стояла мёртвая тишина, а затем весь класс захихикал. Влад, с сосредоточенным видом перелистывая учебник физики, сделал вид, что он тут совершенно не при чём.

После урока Ира зло говорила о том, что что-то толкнуло её в спину так резко и сильно, что она едва успела подставить руки, чтобы смягчить падение.

К счастью, всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и этот бесконечный школьный день.

Влад пришёл домой, бросил на кресло сумку с учебниками и направился в кухню. Он плюхнул в кипящую воду полпачки пельменей и включил радио. «Не стоит прогибаться под изменчивый мир…», – донеслось из динамика. Парень усилил звук – это была одна из его любимых песен.

Пельмени, как обычно, расползлись – Влад их переварил. Съев разлезшиеся пельмени и напившись чаю, Владислав перемыл посуду и вернулся в зал. Он включил видик, забрался на диван и взял в руки любимую гитару…

Отец Владислава, Александр Яковлевич, высокий черноволосый мужчина лет сорока, вернулся с работы на удивление поздно. Он был угрюм и молчалив. Едва поздоровавшись, он ушёл на кухню, заперся там и весь вечер курил. Так продолжалось две недели. Всё это время отец с сыном практически не разговаривали. Влад ни о чём не расспрашивал отца, зная по опыту, что это бесполезно.

– Сын, нам надо поговорить! – однажды субботним утром обратился отец к Владу.

Они сели рядышком на диван. Александр Яковлевич долго молчал.

– Я даже не знаю, с чего начать, – сказал он наконец. – Поэтому начну с самого начала.

Александр Яковлевич встал, подошёл к книжному шкафу, взял с верхней полки одну из книг и вернулся к дивану. Он открыл книгу и протянул Владу фотографию красивой светловолосой женщины с выразительными синими глазами. Из той же книги он вынул и какой-то клочок бумаги.

– Это – твоя мать, – сказал отец Влада, указывая на фото.

Мальчик впился глазами в фотографию, которую он видел впервые. На фотографии, размещённой на надмогильном памятнике – единственной фотографии матери, которую до сих пор видел Влад – его мать выглядела далеко не так привлекательно.

Владиславу Измайлову вскоре должно было исполниться тринадцать лет. Это был высокий черноволосый подросток с яркими синими глазами и смуглой от природы кожей. С самого детства его воспитывал отец, который пресекал любые попытки сына заговорить о матери. Единственное, что Владислав знал – это то, что его мать звали Береникой, и то, что она умерла практически сразу после его рождения.

– Береника спасла мне жизнь в самом прямом смысле этого слова, – продолжал между тем Александр Яковлевич. – Мне в ту пору было двадцать четыре года. Я собирался жениться, вовсю шла подготовка к свадьбе, но за три дня до бракосочетания меня бросила невеста – день для этого она выбрала, надо сказать, как нельзя более подходящий – четырнадцатое февраля. Кольца были уже куплены, приглашения разосланы, ждали приезда гостей… Природа просыпалась после долгой зимней спячки, город был полон влюблённых целующихся парочек, я бесцельно бродил по улицам, ощущая себя чужим, лишним и никому не нужным. Это страшно, когда тебя предаёт и бросает человек, которому безоговорочно верил.

И вот в таком минорном настроении я случайно забрёл на Балтийский вокзал. Увидел подходящую к перрону электричку. Решение пришло быстро – туда, под колёса, и всё закончится, и никому не нужно будет ничего объяснять… Наверное, это глупо, – продолжал отец, перехватив удивлённый взгляд сына, – но тогда мне так не казалось. Я совсем уже было собрался прыгнуть под приближающийся состав, как кто-то схватил меня за руку и оттащил от рельсов. Обернувшись, я увидел девушку с огромными синими глазами, крепко державшую меня за руку: «Не стоит, – тихо сказала она. – Даже если вас предали и бросили. Этим вы сделаете хуже только себе и своим близким. У меня тоже тяжело на душе. Давайте отомстим. Меня зовут Береника. Если вы не против, я займу место вашей невесты».

– Все произошло так неожиданно, – продолжал отец, – что мне и в голову не пришло спросить у девушки, откуда она знает, что именно со мной случилось. Я вообще ни о чём не расспрашивал Беренику – мне было достаточно того, что она спасла меня от смерти и от позорной необходимости объяснять родственникам причины, по которым не состоится моя свадьба.

Мы с Береникой отправились прямо во Дворец Бракосочетаний. Нужно было уговорить регистраторшу позволить нам переписать заявления, чтобы расписаться в тот самый день, на который была назначена моя свадьба с Татьяной. Во время всего моего разговора с регистраторшей Береника ничего не делала внешне, она не произнесла ни единого слова – только пристально посмотрела на женщину – и неумолимая дама вдруг смягчилась. Но тогда я не обратил на это внимания.

Вечером я сказал родителям о том, что свадьба состоится в намеченное время, но у меня будет другая невеста. В эти три дня, оставшиеся до регистрации, Береника не разрешала себя провожать. Мы обычно расставались с ней в центре города, и она уходила, предупреждая: «Только не вздумай за мной следить». Это меня удивляло. Со стороны невесты на свадьбе никто не присутствовал, позже на похороны также никто не приехал. Мои родственники шептались о том, что все это очень странно, но мне было всё равно. Через три дня Береника стала моей женой. После свадьбы мы сняли квартиру и стали жить отдельно – у Береники были деньги. Не знаю откуда, но были.

Как-то раз мы столкнулись в городе с Татьяной, моей бывшей невестой. У неё просто челюсть отвисла, когда она увидела твою мать, – сказал Александр Яковлевич с улыбкой человека не мстительного по натуре, однако, жаждущего справедливости, – ведь Береника была настоящей красавицей… Очень скоро я начал замечать определённые особенности, которыми она обладала, – продолжал он. – Я понял, что моя жена умеет читать мысли, обладает великолепной реакцией, а также понимает и умеет подчинять себе животных. Береника была полной вегетарианкой, но это не казалось мне странным. В то же время у нее было абсолютное незнание многих элементарных вещей. И нередко она задавала странные вопросы. Однажды твоя мать спросила меня: «Саша, а как писать правильно – Иран или Ирак?» Я подумал было, что это шутка. Оказалось, она спрашивает всерьез. И она совершенно не умела готовить, – с легкой улыбкой добавил отец.

Береника курила странные – тоненькие и никогда не виданные мною ранее – сигаретки, распространявшие приятный запах лаванды. Она ничего мне о себе не рассказывала, отмахиваясь ото всех моих вопросов, или говорила, что мне это знать совсем не обязательно. Честно признаться, это со временем начало меня раздражать.

В доме, в котором мы снимали квартиру, этажом ниже жил алкоголик. У него была огромная, старая, злобная и вечно голодная овчарка, которая лет десять держала в страхе весь подъезд. Хозяин не только и думать забыл кормить собаку, но и напрочь забывал о поводке и наморднике, а также часто выпускал овчарку одну во двор. Бывало, собака выскакивала из квартиры в подъезд, и, случалось, кусала кого-нибудь из жильцов. Как-то вечером мы с Береникой возвращались из магазина и увидели, как овчарка вырвала котёнка из рук гулявшей во дворе девочки. Ребёнок с криком побежал за собакой. Старухи, сидевшие на лавочках, заохали и замахали руками.

Береника выкрикнула несколько слов на незнакомом мне языке, и собака, точно натолкнувшись на невидимую преграду, остановилась. Глаза овчарки встретились с глазами Береники, собака разжала зубы и невредимый котёнок, упав на землю, со всех ног брызнул к отдушине, ведущей в подвал. Девочка за ним. Подчиняясь взгляду Береники, овчарка подошла к ней. Твоя мать положила на огромную голову собаки свою маленькую руку и несколько минут пристально смотрела ей в глаза. Затем она вытащила из сумки кусок колбасы и, положив на ладонь, протянула собаке. Овчарка, спеша и давясь, схватила угощение. Мы отвели собаку домой. Я минут семь жал на кнопку звонка, прежде чем хозяин-алкоголик всё-таки открыл дверь. Едва держась на ногах, он смотрел на нас воспалёнными и ничего не понимающими глазами.

– Камень вам нельзя доверить, не то что собаку! – зло сказала Береника, рукой отодвигая алкоголика к стене, чтобы дать возможность овчарке пройти в квартиру.

В тот вечер твоя мать была необычайно тиха и задумчива.

– Кончать с ней надо, – грустно сказала она, качая головой. – Собака старая, и, к тому же, у неё несовместимая с жизнью болезнь. Её давно бы уже нужно отвести к ветеринару и усыпить, чтобы не мучилась. Кроме того, овчарка вечно голодная. Как бы беды не случилось. Набросится ещё на кого-нибудь из детей, не ровен час, и загрызет.

В ту ночь я проснулся и увидел, что жены рядом нет. Её вообще не было в квартире. В прихожей горел тусклый свет, но на кресле не было халата Береники, так же, как и её туфель в прихожей. Ругаясь про себя, я вышел на лестницу. Твою мать я нашёл этажом ниже – у двери той самой квартиры, в которой жил алкоголик со своей собакой. Береника стояла, вплотную приблизив лицо к двери, и тихо шептала что-то очень ритмичное, похожее на мантру. Услышав мои шаги, она сделала мне рукой предупреждающий знак – мол, не мешай. Я стоял на лестнице ещё минут десять, вслушиваясь в быстрые непонятные слова. Наконец Береника замолчала, и минут пять стояла молча, прислушиваясь то ли к себе, то ли к тому, что происходит за дверью, а затем повернулась ко мне. «Всё, собака умерла», – сказала она. Мы молча поднялись к себе в квартиру, и я не выдержал – задал твоей матери вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке: «Ты что, колдунья»? В ответ Береника рассмеялась. Она смеялась так весело и беспечно, что я тоже улыбнулся. Но вдруг она вмиг посерьезнела. «Саша, рано или поздно, но это всё равно выйдет наружу. Так лучше я скажу тебе сама. Я не колдунья, хотя мне известна и белая, и чёрная, и боевая магия, и много чего ещё. Я – эльфийка».

Не скажу, что я был счастлив услышать такое.

Утром к нам прибежала сияющая соседка снизу и сообщила, что ночью собака околела и теперь можно без страха входить в подъезд.

Старухи-сплетницы, завсегдатаи дворовых лавочек, после случившегося всё время шипели вслед Беренике: «Ведьма». Но когда у одной из этих старух внук, просидев без перерыва за компьютером часов десять, упал со стула и у него изо рта пошла пена, а «Скорой» всё не было, бабка бросилась именно к Беренике.

– Я посмотрю, что можно сделать, – сказала твоя мать, доставая коробочки с какими-то снадобьями, – но ничего не обещаю: я не врач.

Ей удалось привести мальчика в чувство к приезду «Скорой», после чего молва о ней, как о «ведьме» только усилилась. А когда Береника умерла, – отец на секунду запнулся, – когда она умерла, те же самые старухи говорили, что это Бог покарал её за колдовство, – отец невесело усмехнулся.

– Ну, так вот, вскоре после свадьбы оказалось, что у нас будет наследник, – продолжал Александр Яковлевич. – Береника была очень рада, но всё же временами на неё нападала печаль и её настроение быстро менялось, но я тогда не придавал этому значения – я думал, что это так со всеми беременными.

Через пять дней после твоего рождения вас с матерью выписали из больницы, – не моргнув глазом, соврал отец, решивший не рассказывать сыну всей правды о побеге его матери из роддома. – Береника была тиха, грустна, задумчива и не спускала тебя с рук, – продолжал он. – На седьмой день твоей жизни она сказала мне: «Саша, мне нужна твоя помощь. Сядь в это кресло и держи ребёнка прямо перед собой. Что бы ни случилось – не произноси ни звука. Ничего не бойся, ничему не удивляйся».

Я сел в кресло, держа тебя перед собой. Твоя мать села в стоящее напротив кресло, положила на колени руки ладонями вверх, и тихо, быстрой скороговоркой зашептала какие-то слова на незнакомом мне языке. Довольно продолжительное время ничего не происходило.

Вдруг от ладоней Береники вверх, к потолку, полился мягкий ровный свет. От неожиданности я чуть не закричал, – усмехнулся отец. – Воздух в комнате стал густым, насыщенным, тяжёлым, энергия, исходящая от рук Береники, становилась все более и более ощутимой. То тут, то там в воздухе на мгновение вспыхивали и тут же гасли крохотные разноцветные пульсирующие искры.

Береника шептала всё быстрее, ритмичнее, и тут прямо из воздуха на её ладони опустился изящный чёрный кубок, весь покрытый какими-то узорами, символами и знаками. У меня округлились глаза и отвисла челюсть. Закрыв глаза, твоя мать поднесла его к губам, коснулась края – и тут как полыхнуло из кубка! Белый язык пламени взвился, осветив всю комнату, метнулся к тебе, коснулся твоего лица и тут же потух. Мгновенно исчез и кубок.

Я, с трудом приходя в себя, сидел в тишине минут десять, но ничего не происходило. Встав и положив тебя в кроватку, я подошёл к Беренике, которая сидела, откинув голову на спинку кресла. К моему ужасу, она была мертва.

Александр Яковлевич замолчал. Влад тоже молчал, изо всех сил пытаясь найти хоть какое-нибудь разумное объяснение услышанному.

– Позже я нашёл на столе оставленную Береникой записку, – сказал, наконец, отец, протягивая сыну пожелтевший от времени листок бумаги.

Мальчик развернул его и прочитал: «Саша, когда ты прочтёшь эту записку, меня уже не будет в живых. Я не могу объяснить тебе причину, но так надо. Большего я сказать не могу. Позаботься о Владе. Когда придёт время, вас найдут люди из моего народа – эльфы. И тогда наш сын должен будет сам решать, в каком из миров ему жить – в мире лердов – так мы, эльфы, называем ваш мир – или в моём мире – мире эльфов. Записку уничтожь и никому никогда не рассказывай о том, что случилось. Это очень важно. Береника».

Ниже Владислав увидел постскриптум: «Браслет спрячь. Когда придёт время, отдашь его людям из моего народа».

Мальчик молча опустил записку на колени.

– А теперь, – сказал отец, забирая хрупкий от времени листок из рук сына, – теперь пришло время выполнить просьбу твоей матери.

И прежде чем сын успел ему помешать, Александр Яковлевич чиркнул зажигалкой и поднёс листок к вырвавшемуся языку пламени.

– Владислав, – сказал отец, – ты должен молчать о том, что сейчас слышал, и о том, что прочитал в записке. Я не знаю причин, по которым всё это нельзя разглашать кому бы то ни было, но они, несомненно, есть. Обещай, что будешь молчать об этом.

Влад молча кивнул, решая про себя, кто же из них двоих сошёл с ума, а Александр Яковлевич продолжал:

– Это время, о котором говорила твоя мать, пришло, хотя я изо всех сил надеялся, что оно не придёт никогда. Вот уже больше двух недель я встречаюсь по вечерам в городе с эльфами, и они уговаривают меня…

В дверь позвонили. В вечерней тишине звонок прозвучал неожиданно и тревожно.

Отец и сын переглянулись. Поколебавшись, Александр Яковлевич встал и открыл дверь. Влад с дивана, на котором он сидел, не видел, кто стоит за дверью.

– Входите! – раздался холодный голос отца. – Я как раз с сыном разговариваю.

В квартиру вошли двое. Вместе с ними ворвался лёгкий аромат лаванды.

Высокий светловолосый кареглазый молодой мужчина лет тридцати трёх был одет в тёмно-синие джинсы и лёгкий чёрный свитер. У его спутницы, которая рядом с ним казалась совсем юной, были длинные тёмно-русые волосы, уложенные в высокую причёску. Её нельзя было назвать красавицей, но бледное, выразительное, с тонкими, чуть неправильными чертами лицо притягивало. Особенно хороши были яркие зелёные глаза, над которыми разлетались тонкие, с изломом, чёрные брови. На вид незваной гостье можно было дать не более двадцати – двадцати двух лет. Хрупкая на вид, она была пронизана какой-то внутренней силой. На девушке были широкие тёмные брюки и серый джемпер с длинными рукавами.

Эти двое ничем особенным не выделялись. Встретив таких на улице, пристального внимания на них не обратишь: люди как люди.

– Здравствуй, Владислав! – приветливо поздоровалась девушка, и по голосу, высокому и мелодичному, Влад узнал недавнюю ночную незнакомку.

Мужчина молча кивнул в знак приветствия.

Отец сухо предложил гостям присесть. Те сели, Александр Яковлевич тоже опустился на стул, и в комнате повисла довольно продолжительная пауза. Наконец девушка спросила, обращаясь к отцу Влада:

– Вы уже рассказали ему о том, что…

Отец кивнул в ответ. Незнакомка повернулась к Владу:

– Владислав, меня зовут Лея, – сказала девушка, – а это, – она указала на своего спутника, – Аретт. Мы – эльфы. Ты тоже наполовину эльф. Люди из нашего мира следили за тобой с самого твоего рождения. И теперь, когда тебе почти тринадцать лет – по меркам мира лердов – ты, как и любой, в жилах которого течет эльфийская кровь, должен сделать свой выбор: в каком из миров тебе жить…

Влад уставился на незнакомку. Чистейший, на удивление правильный русский язык. Ни малейшего намёка на акцент.

– И где же вы так замечательно выучили русский? – язвительно спросил он её.

– Для этого у нас существуют специальные методики, – не моргнув глазом, спокойно ответила Лея.

– Я… вам… не верю! – с трудом выдавил из себя Влад. – Вы говорите, что вы – эльфы. Докажите это.

Лея слегка улыбнулась и обвела глазами комнату. Владу показалось, что от правой руки девушки исходит какое-то слабое, едва различимое сияние. Гостья остановила взгляд на тяжеленном старом утюге, стоявшем в углу, и под её взглядом он тут же взмыл под потолок. Владислав ахнул и, прижав руки ко рту, наблюдал за тем, как старая железяка на сумасшедшей скорости летает под потолком. Наконец минуты через три утюг плавно опустился в тот самый угол, где он и стоял раньше.

– Элементарная левитация, – тихо сказала девушка.

Владислав посмотрел на отца. Тот был бледен. Очевидно, порхающий под потолком утюг впечатлил и его.

– Ну, хорошо, – прошептал всё ещё не пришедший в себя Влад. – Будем считать, что я уже сделал свой выбор. Я остаюсь здесь. Не хочу я – к вам. Мне и здесь хорошо.

– Ну вот, всё и решилось! – быстро и радостно сказал отец.

– Нет, – ответила Лея. – Для того, чтобы сделать свой выбор, ты должен узнать, что собой представляет мир эльфов. Ты ведь пока знаешь только о том, что собой представляет жизнь в мире лердов, и не можешь выбирать объективно. Мы пришли, чтобы сопроводить тебя в наш мир. Сейчас там собираются все эльфы-полукровки, рождённые в мире лердов, чтобы решить свою судьбу. Собирайся, Влад…

Видимо, при этих словах Леи в глазах Измайлова отразился такой ужас, что молодая эльфийка быстро добавила:

– Ты будешь в полной безопасности. Никто ни к чему не будет тебя принуждать. Свобода воли и свобода выбора для нас священны. Ты пробудешь в нашем мире неполных пять дней. Это время соответствует пятидневному сроку и по меркам мира лердов. Затем, если ты захочешь вернуться в мир лердов и выберешь Белую Чашу, никто не будет принуждать тебя остаться…

– А каков он, ваш мир? – тихо спросил Владислав.

– Наш мир во многом похож на этот, – улыбнулась Лея. – В нём, как и здесь, есть горы, леса и моря, но в нашем мире на одно измерение больше, хотя время в обоих мирах течёт одинаково. Правда, летоисчисление у нас другое. У нас сейчас три тысячи шестой год Второй эпохи.

Поскольку отец хранил молчание, то Влад понял – эльфы уже уговорили его отпустить сына на «неполных пять дней»… куда? При мысли об этом все волосы на голове у парня вставали дыбом.

Мальчик до последнего надеялся, что всё это – глупая шутка, нелепый розыгрыш, но летающий под потолком утюг убедил его в обратном. Приходилось верить своим глазам.

– А кто или что может гарантировать мою безопасность? – тихо спросил он.

– Моё честное слово! – ответил Аретт, который до этого не произнёс ни слова в течение всего разговора. Сказано это было так категорично, что Влад не решился ни возражать, ни переспрашивать.

– Это означает, что сегодня, прямо сейчас, я должен пойти с вами? – затравленно спросил он.

Оба гостя молча кивнули.

– А если я откажусь? – спросил Влад, отчаянно цепляясь за последнюю надежду.

– В этом случае нам придётся применить силу внушения. Иными словами, подчинить твою волю, загипнотизировать тебя, – тихо ответила Лея. – Но это – крайняя мера. Не вынуждай нас к этому.

Владислав оглядел комнату. Всё казалось таким знакомым и родным… Он глубоко вздохнул, пытаясь унять волнение и побороть подступивший страх. Уж если ему всё равно придётся пойти с этими двумя по доброй воле или против неё, то лучше пойти добровольно.

– Что я могу взять с собой? – спросил Влад, надеясь, что голос его не дрожит.

– Всё, что пожелаешь, за исключением этих дурацких технических прибамбасов, – эльф указал рукой на телевизор, музыкальный центр и стоящий на столе компьютер. – Они в нашем мире всё равно тебе не пригодятся.

– Могу я взять гитару? – спросил Влад.

– Конечно, – улыбнулась Лея и продолжала, – и не стоит беспокоиться об одежде. На те пять неполных дней, что ты пробудешь у нас, одежду тебе дадут. А если решишь остаться… – Владислав увидел, как при этих словах побледнел его отец, – В любом случае, – с улыбкой продолжала Лея, – одежда – это не проблема.

– А мобильник?

– Я же сказал, что никакие приборы из мира лердов тебе не понадобятся, – ответил Аретт. – Кому ты собираешься там звонить?

Владислав с сожалением посмотрел на новенький компьютер, на мобильник, лежавший на столе, взял из угла зачехленную гитару и с радостным удивлением заметил, что руки его не дрожат. Ну, и то хорошо.

– Браслет! – тихо сказала Лея.

Отец встал, подошёл к письменному столу и, вынув из кармана ключи, открыл нижний ящик, который всегда, сколько помнил себя Влад, оставался закрытым. На все его вопросы о том, что же находится в этом ящике, отец неизменно отвечал: «Много будешь знать – скоро состаришься». Александр Яковлевич вынул из ящика небольшую чёрную коробочку и, не открывая, протянул её Лее.

– Могу я проводить сына? – спросил он.

– Конечно, – ответила эльфийка.

Все четверо в молчании вышли из дома в летящую над Питером белую ночь. Влад с тоской подумал о том, что ещё вчера самой большой проблемой ему казалась предстоящая в понедельник контрольная работа по алгебре. Теперь класс будет писать её без него… И скоро у всех будут каникулы…

– А как же школа? – спросил он Лею.

– Если ты решишь вернуться, мы выдадим тебе справку о том, что ты болел, – улыбнулась та. – И ни один эксперт не отличит её от той, что была бы выдана в твоей поликлинике.

Они сели в подъехавший к остановке автобус, и Влад увидел, как его спутники вынули из карманов самые обычные талончики и прокомпостировали их. Они ехали около двух часов, и вышли на конечной остановке, на самой окраине города. Не проронив ни слова, вошли в лес. Владислав с тоской оглянулся на город, дома которого исчезали за тёмными стволами деревьев.

Эльфы закурили тоненькие сигаретки, и воздух наполнился терпким запахом лаванды. В течение часа они петляли вслед за Ареттом между стволами деревьев, по едва заметной лесной тропинке, освещённой полной луной, и, наконец, вышли к огромному, поросшему мхом камню. Аретт остановился.

– Я думаю, Владислав пойдёт с тобой, – обратился он к Лее, – а я провожу Александра Яковлевича обратно в город.