© Маслов М. А., 2021
Пролог
Каждый день, закрученный хитросплетениями разнообразных событий, приближал меня к тебе. Моя история – словно воссозданная по крупицам, она таилась во мне, прорывалась, угасала, но никогда не была забыта. Частенько, сидя в одиночестве на островке своей души, я задавался одним и тем же вопросом: с чего можно начать мой рассказ? И каждый раз приходил к новой идее, начиная свою историю то с печального некролога в одной из незначительных, бедных газетёнок, то с описания дивных мест таинственного острова в Тихом океане. Но теперь, по прошествии многих лет, сложенных в горы трудностей и нескончаемой жажды писать, пожалуй, стоит начать рассказ с череды фактов, произошедших в один и тот же год. Осветить в нём ту хронику событий, которая неотъемлемо была связана с одной ценной добычей.
ХРОНИКА СОБЫТИЙ 1971 ГОДА, ЗАПИСАННАЯ В БЛОКНОТЕ ЖУРНАЛИСТА РОБЕРТА БРЭМИНГА
Первое событие
На берегу бухты Лэмбтон-Харбор, бухты, несомненно, вулканического происхождения, городка Веллингтон, женщина лет сорока пяти давала интервью. Саманта Томпсон была в явном шоке от воспоминаний о событиях, приключившихся в её доме два дня назад. И только из-за того, что дом находился недалеко от собора Святого Павла, этот случай посчитали важным для освещения в газете. Я – журналист Роберт Брэминг – по поручению австралийской газеты «Неизведанное рядом» напал на след чего-то необъяснимого и неуловимого. И вскоре встретился с Самантой, поведавшей об этом происшествии. Мы скроем от вас точный адрес её дома, дабы избежать наплыва людей, пытающихся докопаться до скрытой под пеленой тумана истины.
– И какова же истина? Расскажете нам правду? – спросил я Саманту, открывая свой толстый журналистский блокнот. Шариковая ручка лежала в кармане.
Саманта, вздохнув полной грудью, устремила сосредоточенный взгляд в небо и, перебирая тонкими пальцами, словно для успокоения, ответила:
– Это случилось восемнадцатого сентября, в шесть часов вечера, когда передали штормовое…
– Стоп-стоп-стоп. Чёрт возьми, ручка потекла! – возмутился я. – Вот так всегда! Не носите ручки в карманах. Ну что же, придётся запоминать. Продолжайте, Саманта… Штормовое предупреждение.
– Я находилась на кухне. Протирала старый якорь моего покойного супруга, висевший трофеем на стене. Муж был старым рыбаком, любившим своё дело, – мадам Томпсон всплакнула. – Он покинул меня неделю назад, скончавшись от столбняка, – она достала из своей сумочки небольшой платок и высморкалась.
– Не надо переключаться на другие события, – попросил я во избежание размытости общей картины случившегося. – Продолжайте.
Мадам посмотрела на меня так, как будто у меня не было души, и всё же, повинуясь моим словам, продолжила:
– В общем, дверцы кухонной стенки открылись сами по себе, и отовсюду стала вылетать посуда, – она побледнела, вновь ощутив знакомый страх, атаковавший её внезапно.
– Вылетать? – переспросил я.
– Именно, – кивнула она. – Посуда летала по кухне, как подвешенная за ниточки, а потом падала на пол, разбиваясь вдребезги. Вновь и вновь открывались всевозможные дверцы, теперь уже во всех комнатах, шкафы, комоды, даже мой тайник за картиной, – женщина, закрыв глаза, пыталась обуздать участившийся пульс. – Мне стало страшно, и я начала молиться, глядя из окна на собор Святого Павла. Ведь очевидно, что полтергейст напал на меня в тот час. Даже старый якорь упал со стены, пробив дыру в полу. И только тогда, когда всё в моём доме было открыто и обыскано невидимой силой, только тогда мистика закончилась. Я думала, что это мой покойный муж ищет нужную ему в загробном мире вещь, а потом меня осенило – он же ещё не там!
Брэминг задумчиво воспроизводил в голове всю эту невиданную и пугающую картину. Глаза собеседницы, полные неподдельного страха, внушали безоговорочное доверие её словам.
– И это всё произошло рядом с собором Святого Павла, – размышлял он, похрустывая костяшками пальцев. – Невероятно.
– Да, невероятно, – пододвинулась к нему Саманта. – Но вопрос в другом – что они искали? Что им нужно было у меня – жены умершего рыбака?
Второе событие
Меланезиец[1] Новой Гвинеи, а точнее, Новой Ирландии, оставшийся анонимом из-за ряда расовых причин, передал через чернокожую женщину мне – журналисту Роберту Брэмингу, занимающемуся расследованием дела «Х», – анонимное письмо. Оно было написано под диктовку с его слов той же женщиной, умело адаптировавшей весь изложенный им смысл под наш язык. Мне лишь остаётся изложить его вам…
«В своём обращении я не назову имени, – написал аноним, – потому что мои братья по крови не простят мне того, что голос дук-дука[2] доверился белому человеку в этом вопросе. Поэтому прочтите моё письмо и уничтожьте, а если сможете, помогите разобраться во всём.
Месяц назад, во время праздника плодородия, произошло то, что сложно описать словами. Злые духи вторглись в наши хижины, не побоявшись хозяев. Они, ломая все преграды, что-то искали, бесчинствуя прямо при нас. Тауи натимоно[3] воззвали к богам, забив в барабаны, а великий фанло[4] занемог. В хижинах наших женщин и детей ничего не пропало, но кто это был? И что они искали?
Я слышал о вас от местных племён, которые вы посещали весной прошлого года, откликнувшись на зов несчастья подобно воину земли. Вы, словно шаман, занимаетесь этими делами уже давно, об этом знают и ветер, и вода, и камни. Потому я и обратился к вам, в надежде получить помощь. Но это не всё. Дело в том, что один за другим мои собратья, выходившие на рыбный промысел, погибали. Люди говорят, что сам Агунуа[5] тащил их на дно. А у меня, господин Брэминг, большая семья, и подошла моя очередь выходить в океан. Нет, я не боюсь за себя, просто кто будет кормить моих жён и детей? Если вы знаете, что они искали, напишите мне ответ и передайте той же самой женщине, что принесла моё письмо вам, где её искать, известно даже ветру. С нетерпением жду вашего участия».
Третье событие
Читаем хронику государства Микронезия о событии, произошедшем так же, как и два предыдущих, восемнадцатого сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года в Поликире. Не будем вдаваться в имена и фамилии участников случившегося, а выделим основную суть.
«…Дом одного пятидесятитрёхлетнего рыбака, владеющего старой и надёжной яхтой «Грин», подвергся нападению мистических сил, появившихся впервые в ванной комнате. Все шкафы, тумбочки и ящики вскрыты. По полу раскиданы кучи бумаги и одежды, будто бы ураган прошёлся. Властям пришлось опрашивать немощную жену моряка о произошедшем, ибо он таинственными силами был утоплен в собственной ванной, полной холодной воды. Вдова же, по истечении некоторого времени, была признана умственно больной и подверглась лечению. Единственный вопрос, который выкрикивал муж, по её словам, когда его топили в ванной комнате, был вполне уместным: «Что вам нужно?» Потом наступила тишина…»
Четвёртое событие
Австралийский город Канберра. О происшествии было рассказано торговцем Бруно Робинсоном прямо на торговой площади.
– Я торгую тунцом очень давно, – говорил он. – Иногда продаю акулье мясо, что, к слову сказать, поставляет на рынок мой дядя. Но сейчас, после того как сам Бог разгневался на нас, мы и не знаем, что делать дальше. В наших домах всё кувырком, а в морозильниках и того хуже, только представьте, запасы рыбы, и всё разодрано на мелкие куски. Никогда такого не видел, когда стены залиты кровью и полнятся отметинами от звериных когтей. Становится действительно жутко.
– И у вас есть для меня, конечно же, вопрос? – спросил Роберт, посмотрев в глаза растерянному торговцу.
И тот ответил:
– Что они искали? Что они искали?
Последнее событие, записанное не Брэмингом
«Меня зовут Итан Таль, я участник спасательной операции корабля „Виктория“, откликнувшегося на сигнал бедствия судна „Свобода“, на котором плыл журналист Роберт Брэминг. Судно, по непонятным причинам, затонуло в Тихом океане. Самый близкий остров от места крушения – Каледония, находящаяся в двухстах милях. Выживших людей нет. Среди плавучих обломков и тел погибших мною был найден блокнот, принадлежащий Роберту Брэмингу, который так и не успел закончить опрос людей, связанных похожими мистическими событиями. Я долго думал, дать или же не дать эту информацию газетам. И почти решил забыть обо всём, но через год услышал о других подобных случаях, не описанных в блокноте Брэминга, но произошедших на отдалённых Лофотенских островах.
Газеты получили свой материал, я же успокоил свою совесть. Надеюсь, люди отнесутся со всей серьёзностью к произошедшему. И, может быть, кто-нибудь на нашей большой планете разберётся в этом. И ответит на один простой вопрос: что они ищут?»
Глава 1. Память
Пучина ветреных просторов
Вздымала души к небесам,
К земле и через океан
Несла свой скверный жадный норов,
Ловила праведных в аркан.
Сквозь острова до тьмы безликой
Народов мчатся голоса,
Творятся скопом чудеса
Глазами девы невеликой,
Что туже стянет пояса…
«Одиннадцать рабских островов, вот что я увидела там. Они окружали другой остров, раскинутый прибежищем поработителей, что, словно зубастое чудовище, укрытое дьявольскими туманами, находилось в центре покорённого архипелага. Тотемы для поклонения острова Салкс можно было увидеть на каждом шагу. Это место, куда я попала впервые, пугало меня, но и восторгало своей таинственностью. Обитатели этих мест, кэруны, были иными, чем я, но, как и я, нуждались в помощи всю свою жизнь. Они сновали пленниками этого острова, проглотившего их культуру, как песчинку. Но не могли уйти, ибо тьма сдерживала их, однако, помимо тьмы южных просторов, над несчастными довлели поработители, те, чьих лиц никто не видел, кто безжалостно использовал их труд в угоду своей жизни. Но Салкс, обжитый кэрунами и на время ставший их домом, вселял в меня надежды. Надежды иного рода, чем те, которые я испытывала на своей родной земле. Моя семья ждала меня там, но был ли хоть один шанс на моё возвращение? Пожалуй, всё это оставалось непостижимой загадкой. Теперь я всё знаю о короне этого народа. Я знаю их обычаи, их страхи, их надежды. Теперь они моя семья. И я чувствую ответственность за них. Здесь, среди лесов Салкса, в Батуре – строении, напоминающем собой замок, – я борюсь с данностью нашего положения. За Батуром мои подданные. Каждая жизнь, будь то жизнь кэруна или жизнь любой приручённой им твари, дорога мне. Вессанэсс – их несомненный лидер – стала мне матерью, а её громадный, лохматый Берфитос – моим защитником. Мы готовимся… мы готовимся…»
Пожалуй, самое время начать с того, кем я являюсь и как начиналась моя история. Я родилась в 1955 году в одной из обособленных деревушек, состоящей из четырёх домов, чуть дальше Рейне, рыбацкого поселения Лофотенских островов Норвегии, в семье Мари и Франка Дженсен. От рождения данное мне имя, Сэлли, никогда мне не нравилось, но в последующем и оно обросло прелестным звучанием.
Мой отец был красивым темноволосым мужчиной двадцати семи лет, с глубокими карими глазами и заразительной улыбкой, прелестно перетекающей в восхитительные ямочки. Его чёрные, выдающиеся брови добавляли особую выразительность глазам, на которые и попалась моя мать. А ещё ей очень нравились в нём его покладистость и чистоплотность, что делали его характер, на мой взгляд, слишком мягким.
Моя мама – Мари – была из семьи мельника Альфонсо Монти и отличалась от всех своих сестёр и братьев ярко-рыжим цветом кудрявых волос до плеч. Она была стройной двадцатипятилетней девушкой с прекрасными глазами цвета небесной синевы и чувственными пухлыми губами, подчёркивающими нежное лицо. Её семья, а это отец Альфонсо, мать Беатрис, две сестры и три брата, жила вполне зажиточно в городе под названием Драммен, в живописном месте, где устье спокойной реки впадало в Драмсфьорд, знаменитый своей красотой.
Среди прочих детей Мари, в общем-то, всегда была избалованным ребёнком, не нуждающимся ни в чём, что повлияло и на дальнейшую её жизнь. Характер матери не был покладистым, зачастую она упёртой несносной особой менялась в настроении даже при лёгком дуновении ветра, как непредсказуемая погода, но отец всегда умел находить с ней общий язык.
Родители так и не смирились с её выбором мужа. Ведь мой отец был из достаточно бедной рыбацкой семьи острова Сейланн и не мог дать их дочери достойную её положения жизнь. Но она любила его, а он любил её, и этого было достаточно. Они тайком от родителей заключили священный союз перед Богом. И обосновались здесь, на Лофотенских островах.
Я была их первым ребёнком, и потому они, не зная того, каково быть родителями, смотрели на меня с неподдельным восторгом, сопряжённым с опасениями, стывшими в их душах. Я стала их первым ребёнком, но не последним. Самым младшеньким в нашем семействе был малыш Генри. Он родился, когда мне исполнилось уже пятнадцать лет, прекрасным весенним днём, пригретым ласковым солнцем. Моя сестрёнка Эми родилась на пять лет позже меня, и, как и все мы, с пушком рыжих волос на маковке она выглядела маленьким чудом.
Наш замечательный дом красного цвета, стоящий в отдалении ото всех, окружённый грядой великих гор, хранил тепло наших сердец. Соседи – Берги, Фоссы, и Хоффы – были вполне приветливыми старыми людьми, доживающими свои умиротворённые годы именно здесь.
На берегу фьорда[6], омывающего каменный порог, жизнь текла тягучим потоком, не спеша, словно давая нам осмыслить наше существование. Кем мы были здесь, среди царственных гор? Песчинками, ведущими свою неторопливую жизнь, и только. Эти места принадлежали лишь им веками.
Зелёно-жёлтый ковёр из трав стелился под ноги всем обитателям этих мест. Чуть дальше, с вершины горы, словно шумное дитя, срывался водопад, распыляющийся в морось, уносимую ветром. Вдоль гор тянулись узкие извилистые тропинки для путников, осваивающих эти места. Великолепное заполярье приютило нас и стало нам домом.
Домики Рейне, поодаль от нас, стояли на сваях и лишь слегка виднелись, будто часть другого мира. Туда мой отец, Франк Дженсен, добирался пешком, с котомкой продуктов, собранных моей матерью, и багажной сумкой наперевес. Рыбацкое поселение славилось, как вы уже поняли, рыбной ловлей, и мой отец был заядлым рыбаком. Этот промысел, вполне понятный в этих местах, и являлся основным доходом нашей семьи.
Именно сюда, в Рейне, на тёмно-синем ярусолове «Эбигейл» частенько заплывал некий капитан Малькольм Ярл, о котором отец рассказывал нам как о друге детства. Он работал в достаточно крупной рыболовецкой компании в городе Будё[7], что располагался ветреным гигантом на материке, и зачастую формировал свою рыбацкую команду из ребят, живущих в Рейне, в их число входил и мой отец.
Моя мать занималась врачеванием и также периодически уходила в Рейне, как и отец, то навестить престарелую старушку, больную астмой, то оказать помощь раненному багром[8] рыбаку. Я же оставалась присматривать за младшенькими и порой вместе с ними собирала лечебные травы в отдалении от дома.
Мир за пределами Лофотенских островов был мне известен лишь из книг, приносимых матерью из Рейне. Там, по великому счастью, я научилась читать и писать у некой фру[9] Полсон, любезно обучившей меня грамоте. Её звали Элеонора, как героиню одноименного рассказа Эдгара По. И это красивое имя, словно выдыхаемое из лёгких, прекрасно подходило ей.
Наверное, сама судьба привела меня к фру Полсон, приехавшей в Рейне из Осло. Там, в Осло, незадолго до переезда на остров она работала учителем грамматики в школе и обучала детей скандинавским языкам и письменности, что было на руку моим родителям. Они платили ей за моё обучение небольшие деньги, а я же получала необходимый багаж знаний, чтобы свободно читать и писать. Но вскоре из-за врождённого недуга она умерла, и моё обучение прервалось. Тогда из-за настигнувшей меня печали я отстранилась буквально от всего.
Элеонора была не только моим учителем, но и моим другом. Часами мы могли обсуждать сюжеты различных книг, прогуливаясь по окрестностям Рейне. Осада Трои, захват замков Средневековья, родственные распри, королевские семьи – обсуждаемым темам не было числа. И всё это оборвалось, словно тонкая, истончившаяся нить. Мне казалось, что меня не стало, как не стало её дыхания или же улыбки, согревающей всё вокруг. Но время, будто самое действенное лекарство от страданий, сгладило и эту утрату. Память о ней как о друге озарилась теперь уже тёплыми и светлыми красками, оставшись в глубине моей юной души.
Теперь же посредством книг, передаваемых в Рейне из рук в руки, я узнавала всё больше и больше обо всём. С неутолимой жаждой я впитывала знания, струящиеся с книжных страниц подобно свету. Но эти знания не замыкались во мне. Я, словно продолжение Элеоноры Полсон, помимо местной школы, занималась обучением сестры и брата, разжигая в них неподдельный интерес ко всему. Взамен я получала полное удовлетворение своих амбиций и растворялась в потоках их вопросов.
Думали ли мои родители о нас, когда осваивали эти места? Наверное, они, заворожённые романтизмом этих мест, считали, что справятся со всем, и с нашим образованием в частности. Но если бы не фру Полсон, то кем бы я смогла стать? Наверное, никем. Теперь же книга за книгой наполняли мои мысли жарким огнём познания. Мне всегда хотелось заглянуть за невидимую даль горизонта, объездить мир и, наконец, найти свою любовь. Но с этим были проблемы. В Рейне попросту не нашлось для меня пары. И я, изводимая тоской по понятным причинам, утопала в своих выдуманных мирах, открывающих мне другую жизнь.
Норвежское море одарило наши края рыбой, но обделило хорошей погодой. Нежаркое лето, с обилием осадков и сильных ветров, уступало правление не менее дождливой и холодной осени. Переменчивая погода, словно град с неба, заставала нас в самое неподходящее время. И всё это, в совокупности с красивыми местами, показывало истинный характер природы Лофотенов. Она бывает столь же капризна, как и Эми с Генри, всюду следующие за мной.
Но нам пора уже подходить к началу моей истории. А она, словно что-то важное и взрослое, начинается после моего семнадцатилетия, когда Эми исполнилось уже двенадцать, а Генри достиг двухлетнего возраста.
В те летние дни было ясно, и порывами дул вполне сносный морской ветер. Не ожидая нечего необычного, я, как и всегда, накормив младшеньких приготовленной на углях рыбой, вела свои дела по дому. Стирка заняла не больше часа, а выстиранное белье было развешено мной на улице. Там между двух столбов была протянута канатная верёвка, устойчиво закреплённая на них. Именно на верёвке, раздуваемые ветрами, сушились белоснежные простыни, пододеяльники и наволочки. Наша собака Донни, породы аусси[10], махала пятнистым хвостом, играя с ветром, наполняющим белоснежную ткань. Её шерсть трёхцветного окраса лоснилась на солнце. Чёрный, рыжий и белый словно перетекали в островки и континенты. А собачья будка, покрашенная в голубой цвет, служила Донни отличным домом. Мне бы носить столь яркую цветную одежду, как окрас нашей Донни. В основном же длинная серая юбка из плотной ткани и коричневатый жакет сменяли такие же убогие цвета моей одежды. И только каштановые волосы со слегка волнистыми локонами до плеч радовали меня. Волосы – это гордость нашей семьи.
Эми и Генри, оставшись в доме, рисовали карандашами свои незатейливые рисунки. Мама отправилась в Рейне за покупками, в основном овощами, которые плохо росли в наших местах. Отец же был в море, в команде других рыбаков. Их тёмно-синий небольшой ярусолов[11], облюбованный голодными, крикливыми чайками, качался на морских волнах, словно пёрышко.
Здесь, рядом с домом, запах сушёной трески въелся в стены, вещи, камни и не спешил уходить. Таков удел семьи рыбака – изо дня в день ощущать его на себе. Эта самая треска, достигающая берегов Норвежского моря, и была главной рыбацкой добычей наших мест. И, как вы уже поняли, главным блюдом в округе. Но это была вполне вкусная пища, хоть и до боли надоевшая мне.
Всё начиналось как обычно —
Покоем, замкнутым в тенях,
На небе солнце непривычно
Ласкало кожу на руках.
Всем отводилось своё дело,
Привычный, принятый удел
Наполнил сущности всецело,
Да так, что разум в нём истлел.
Хозяйки дома управлялись
С работой, замкнутой меж стен,
А их мужья всё отдалялись,
На водах свой верша обмен.
Обмен труда, часов и силы
На стаи сбившейся трески,
Припрячь, царь моря, свои вилы,
Ослабь из волн своих тиски.