000
ОтложитьЧитал
В батарею дали шесть новеньких 45-мм пушек. Ночью подвезли на заранее уже подготовленные огневые позиции. К утру пушки были подготовлены для стрельбы прямой наводкой. Морозы стояли сильные, но сибиряков выручала отличная экипировка. Тёплое зимнее обмундирование выдали ещё в Забайкалье. Валенки, тёплое нательное, бельё тёплое, штаны и гимнастёрка обычные хлопчатобумажные, ватные брюки и ватная телогрейка, шинель, шапка-ушанка, шерстяной подшлемник, перчатки двупалые. У пушки дежурили по два человека. Менялись каждые два часа. Остальные грелись в теплушках. Землянки ещё не были готовы.
Землянка выполнялась по известному методу. На 80—85 процентов все земляные работы велись взрывным методом. Перекрытие делали из сухих брёвен. Оно покрывалось сухими ветками, листьями, а затем забрасывалось всем подручным материалом: камнями, кусками мёрзлого грунта, маскировалось сверху снегом. Когда затопили печь, сверху, «с потолка», была сильная капель влаги. Потом её отчерпывали из землянки. Она постепенно стала просыхать. На пол настелили сухих веток, а затем соломы и сена.
На позиции подвезли снаряды. По 100—120 штук на орудие. Было понятно, что готовится новое наступление.
К вечеру дали команду приготовиться к ведению огня. Все орудия были готовы. Пехота тоже. К вечеру мороз усилился. Ждали целый час. Никакой команды об открытии огня не было. Все замерзли около орудий. Стали уходить греться в землянку. В двадцать два ноль-ноль подалась команда: «Приготовиться к бою!» Через двадцать минут открыли огонь из всех видов оружия. Били из орудий прямой наводкой, миномётов, дальнобойной артиллерии. Вели стрельбу из пулемётов и автоматов. 45-мм пушки израсходовали 80 снарядов. Подалась команда: «Отбой!» Весь ствол и замок у орудия были почти красными. Бойцы брали котелок со снегом и ставили на ствол орудия. Снег с шипением превращался в воду. Поскольку в канале ствола было много гари, то немедленно банником (ёршиком) прочистили орудие и смазали его маслом. Артиллерийская канонада продолжалась до двадцати четырёх ноль-ноль. После этого всё утихло. Передний край немцы освещали ракетами, и никаких передвижений и наступления не было. В час ночи поступил приказ из штаба полка снять орудия, подготовиться в походное положение и ожидать приказа. В два часа ночи последовал приказ пехоте занять передний край противника. Резервным сибирским частям было приказано занять вторую линию обороны немцев и продвинуться вглубь к немцам. К утру была занята новая линия обороны. Бои шли в направлении Москвы – Волоколамска.
От командиров подразделений из штаба дивизии потребовали составить список наиболее отличившихся в бою. Затем на другой день личный состав построили и зачитали приказ Главнокомандующего: всем бойцам, оставшимся в живых, – присвоить звания младших сержантов и сержантов. Всем сержантам, имеющим среднее образование, – присвоить звание младших лейтенантов. Всем «новоиспечённым» сержантам, младшим лейтенантам дали подарок. В подарок входили папиросы «Казбек», печенье, конфеты, яблоки, апельсины, сливочное масло и по одной банке рыбных консервов.
* * *
«5 декабря 1941 года началось контрнаступление советских войск под Москвой. Мечты Гитлера об успешном блицкриге рассыпались в прах. Советские войска наступали, начались суровые морозы, немцы всё чаще вспоминали Наполеона…
Г. Блюментрит. Воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Книга мемуаров наполеоновского генерала Коленкура, всегда лежавшая на столе фельдмаршала фон Клюге, стала его библией. Всё больше становилось совпадений с событиями 1812 г. Но эти неуловимые предзнаменования бледнели по сравнению с периодом грязи или, как его называют в России, распутицы, которая теперь преследовала нас, как чума. Теперь политическим руководителям Германии важно было понять, что дни блицкрига канули в прошлое. Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя.
Ганс-Ульрих Рудель. Стоит декабрь и термометр опустился ниже 40—50 градусов ниже нуля. Облака плывут низко, зенитки свирепствуют. Мы достигли предела нашей способности воевать. Нет самого необходимого. Машины стоят, транспорт не работает, нет горючего и боеприпасов. Единственный вид транспорта – сани. Трагические сцены отступления случаются всё чаще. У нас осталось совсем мало самолётов. При низких температурах двигатели живут недолго. Если раньше, владея инициативой, мы вылетали на поддержку наших наземных войск, то теперь мы сражаемся, чтобы сдержать наступающие советские войска.
Франц-Фридрих фон Бок. Русские ухитрились восстановить боеспособность почти полностью разбитых нами дивизий в удивительно сжатые сроки, подтянув новые дивизии из Сибири. Они заменили утраченную на ранней стадии войны артиллерию многочисленными пусковыми установками реактивных снарядов. Сегодня группе армий противостоит на 24 дивизии – преимущественно полного состава – больше, нежели это было 15 ноября. Потери среди офицерского и унтер-офицерского состава просто шокируют. В процентном отношении они много выше, нежели потери среди рядового состава.
Штейдле. Пятого декабря начались сильные удары с воздуха по тыловым коммуникациям и исходным районам, где до сих пор можно было чувствовать себя в безопасности. Красная Армия начала на широком фронте генеральное наступление, в результате которого немецкие войска были отброшены местами до 400 километров. Несколько десятков самых боеспособных немецких дивизий было разбито. По обе стороны шоссе лежали убитые и замёрзшие. Это был пролог к Сталинграду. Блицкриг окончательно провалился.
Бауэр Гюнтер. Волчий вой нагонял на нас тоску и дурные предчувствия. Но даже он был лучше, чем завывание «органа Сталина». Так мы прозвали секретное оружие русских, которое они сами называли «катюшами». Снаряды, выпускаемые этим оружием, скорее напоминали ракеты. Невероятный грохот взрывов, языки пламени – всё это ужасно пугало наших бойцов. Когда нас обстреливали «катюши», у нас горела техника, гибли люди. Однако, к счастью, у русских было мало подобных установок и снарядов к ним. Поэтому урон, наносимый этим оружием, был не слишком ощутим. Его применение давало скорее психологический эффект. Говоря о психологическом воздействии на нас, нельзя не сказать и о советской пропаганде. Время от времени до нас доносились усиливаемые репродукторами звуки популярных немецких песен, которые пробуждали в нас тоску по домашнему уюту. Вслед за этим звучали пропагандистские призывы на немецком. Они играли на том, что мы измотаны, голодны, а некоторые из нас успели отчаяться. Русские призывали нас: «Сдавайтесь победоносной Красной Армии, тогда вы вернётесь домой сразу после окончания войны». Как правило, эти призывы вызывали у нас только озлобленность. Но были и те немногие, кто малодушничал и тёмной ночью переходил на сторону русских».
* * *
Известный немецкий диверсант, оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени писал: «Русская кампания не была «выиграна за четырнадцать дней», как записал в своём дневнике под датой 3 июля генерал-полковник Гальдер. Ещё одна ошибка на совести историков – утверждение, что «с начала кампании русские части имели приказ держаться до конца». Наоборот, они получили приказ отступать как можно быстрее, чтобы избежать окружения, в жертву были принесены лишь некоторые части. Более 500000 советских солдат избежало минской западни, и Гитлер знал об этом… Если, как говорят некоторые, Гитлер вначале недооценивал русских, то он совершил большую ошибку. У рейха была более хорошая стратегия ведения войны, наши генералы лучше знали проблемы взаимодействия моторизованных дивизий и обладали лучшим воображением. Однако, начиная с рядового солдата и до командира роты, русские были равны нам. Они были мужественными, находчивыми, одарёнными маскировщиками, а кроме того, ожесточённо сопротивлялись и всегда готовы были пожертвовать своей жизнью…
2 декабря мы продолжали двигаться вперёд и смогли занять Николаев, расположенный в 15 километрах от Москвы, – во время ясной солнечной погоды я видел в бинокль купола московских церквей. Наши батареи обстреливали предместья столицы, однако у нас уже не было орудийных тягачей. Шевалье располагал лишь 10 боеспособными танками. С 9 октября по 5 декабря дивизия «Рейх», 10-я танковая дивизия и другие части XVI танкового корпуса потеряли 7582 военнослужащих, что составляло 40 процентов их штатного личного состава. Через шесть дней, когда наши позиции были атакованы вновь прибывшими сибирскими дивизиями, наши потери превысили 75 процентов начальной численности. В тот же день нам стало известно, что после атаки на Перл-Харбор Германия и Италия объявили войну Соединённым Штатам. Это известие пагубно повлияло на боевой дух некоторых моих товарищей. Мы задавались вопросом, как поведёт себя наш японский союзник в отношении СССР? То, что нам приходилось постоянно воевать с новыми сибирскими частями, не предвещало ничего хорошего. На следующий день, 12 декабря 1941 года, был отдан приказ отступить на линию Волоколамск – Можайск… Я думаю, что, несмотря на грязь, мороз и бездорожье, несмотря на предательство и бездарность некоторых начальников, неразбериху в нашей логистике и героизм русских солдат, мы захватили бы Москву в начале декабря 1941 года, если бы в бой не были введены новые сибирские части».
* * *
С некоторых пор Генрих стал вести записи воспоминаний о своём пребывании на Восточном фронте. С тем, чтобы сохранить эти воспоминания для потомков, дабы ужасное случившееся с его поколением, не смогло повториться с внуками и правнуками. Нацизм не должен повториться никогда… Может быть, со временем удастся даже напечатать книгу. Хотя времени, отпущенного любому смертному, остаётся всё меньше и меньше. Заправив в каретку пишущей машинки чистый лист бумаги, Генрих некоторое время размышлял, с чего начать новую главу рукописи. Сделав из фарфоровой жёлтой чашечки глоток ещё не остывшего кофе, стукнул пальцем по первой клавише.
«С прошлой ночи мы находимся в Калинине. Это был тяжёлый переход, но мы его совершили. Мы шли вверх по дороге, тянущейся к этому плацдарму, как длинная рука, без значительного прикрытия с каждого из флангов. Плацдарм должен быть удержан из стратегических и пропагандистских соображений. Дорога несёт на себе отпечаток войны: разбитое и брошенное оборудование, разрушенные и сожжённые дома, громадные воронки от бомб, останки несчастных людей и животных. Город – размером с Франкфурт, не считая окраин. Это беспорядочное нагромождение, без плана или отличительных черт. В нём есть трамваи, светофоры, современные кварталы, здания больниц и госучреждений – всё вперемешку с жалкими деревянными лачугами и избами. Новые дома были расположены на песчаной пустоши, без всякой ограды, если не считать деревянной изгороди. Вслед за ними поднимались заводские корпуса во всей своей неприглядности, со складами и с железнодорожными подъездными путями. Однако мы целый час катили по асфальтовым дорогам, читая по пути причудливые названия вроде «Кулинария» над ресторанами. Когда мы вступали в город, то столкнулись с тем, что русские установили свои орудия на главной дороге и заставили нас здорово побегать… Странная жизнь на этом острове в чужой стране. Мы пришли и готовы ко всему, независимо от того, насколько это будет необычным, и ничто нас больше не удивит. За последнюю четверть часа царило оживление в секторе справа от нас. Позиции третьей батареи вышли из строя. Линейный патруль прекращает действовать. Снаружи царит жестокий холод. Это серьёзная война, серьёзная и отрезвляющая. Наверное, она отличается от того, какой вы её представляете. Она не настолько ужасна – потому что для нас в вещах, которые считаются ужасными, осталось уже не так много ужасного. Иногда мы говорим: «Будем надеяться, что это скоро кончится». Но мы не можем быть уверенными в том, что это кончится завтра или послезавтра. И пожимаем плечами и делаем своё дело. Я стоял один в доме. Зажёг спичку, и с потолка стали падать клопы. По стенам и полу ползали полчища паразитов. У очага было совсем черно от них: жуткий живой ковёр. Когда я тихо стоял, то слышал их беспрерывные шорох и шуршание. Ничего, это уже не приводит меня в замешательство. Я просто удивляюсь и качаю головой.
Лето подгоняло нас вперёд. Осень взяла нас в плен своей постоянной безудержной распутицы. Теперь зима стремится окончательно изгнать нас из страны. Ошибкой было вслепую вступать в эти земли, где всё нам чуждо и которые никогда не будут нам близки. Здесь царит холод и враждебность, всё здесь против нас.
Высшее командование вермахта внимательно следило за событиями советско-финской войны, прозванной также «Зимней». Были собраны неплохие данные по действиям войск в условиях суровой зимы. Но, нападая на СССР, нацистская верхушка слепо верила в блицкриг, предусматривавший, что Красная армия будет разбита не позже ранней осени, и холода вермахт встретит на зимних квартирах. В архивах немецкого радио сохранились записи бесед Гитлера с Маннергеймом, в ходе которых фюрер признаётся, что армию к зиме даже не готовил, технику и не думал опробовать в условиях зимы, Самонадеянность командования дорого обошлась солдатам и офицерам вермахта. Они были одеты в стильную форму, пошитую на фабриках Hygo Bossa, но обмундирование совсем не было рассчитано на морозы. Для утепления применялись жилетки, кальсоны, тёплые варежки, меховые наушники – ни шапок, ни тулупов, а валенки вызывали у вермахта оторопь и искреннее восхищение, но до конца войны так и не поступили на вещевое довольствие гитлеровских войск. Всё это утепление было рассчитано на условия европейской зимы, где минус 10—15 градусов являются кошмаром и катастрофой. Не хватало даже и шинелей. Один из моих знакомых, чудом выживший на Восточном фронте, рассказывал, что в 3-й армии, где он служил, выдавали одну шинель на четырёх солдат. Морозы в 1941 году ударили рано – в начале ноября и температура быстро упала до 30 градусов мороза. А совсем недавно мне удалось прочесть мемуары генерала Гудериана, Он пишет, что при внезапно ударивших морозах писал в мемуарах, войска стали срочно утепляться. Вермахт развернул против населения оккупированных территорий настоящий морозный террор «Выставь Ваню на мороз»: семьи выгоняли из жилья, невзирая даже на наличие маленьких детей. Чтобы не дать немцам отсидеться в тепле, Ставка советского главнокомандования выпускает 17 ноября 1941 года Приказ ВГК №428, предписывавший «разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40—60 км в глубину от переднего края и на 20—30 км вправо и влево от дорог».
* * *
Рассчитывая на быструю победу над Советским Союзом, руководство Германии совершенно не позаботилось о зимнем обмундировании для своих солдат на Восточном фронте. Она была очень тонкой и лёгкой. На фронте солдаты вермахта проводили большую часть времени в вырытом в земле окопе или за каменной стеной, под крышей, сооружённой из плащ-палаток. В таких условиях они не могли защититься ни от дождей, ни от морозов. Части тыла, руководство и их помощники искали для себя более тёплое место и часто занимали русские дома, даже под страхом того, что их в любой момент могут расстрелять из крупнокалиберных морских орудий советские войска. Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, немецкие интенданты придумали инструкцию для своих замерзающих подчинённых. Кто-то из тыла довёл информацию о том, что если температура опускается ночью ниже нулевой отметки, нужно на руки надевать носки, используя их вместо перчаток. Для большего удобства в носках следовало вырезать дырки для двух пальцев. Однако, следует отметить тот факт, что форма солдат уже так сильно поизносилась, что целых носков у них просто не было. О том, что следует тогда использовать вместо носков, инструкция не сообщала. До сих пор не понятно, почему для замерзавшей армии не поставлялись перчатки из Германии или из захваченных советских городов. У немцев на тот момент были хорошо налаженные коммуникации на полуострове, которым практически ничего не угрожало, но вопрос со снабжением солдат тёплой одеждой никто не решал. Так всю зиму и провели немецкие войска, стараясь следовать разработанным для них правилам. Каждый день солдаты участвовали в боях, то наступая, то защищаясь. Вынужденные постоянно находится в холоде и сырости, они могли укрыться только остатками плащ-палаток. Банки с едой грели на карманных печках, не дававших особого тепла. Только в конце февраля руководство Германии, с помощью общественных фондов, начало собирать одежду, одеяла, вязаные перчатки и носки. Данный фонд до войны занимался сбором средств для нищих и бездомных. Видимо к таким приравняли интенданты и солдат, воюющих на Восточном фронте.
Солдаты вермахта не гнушались мародёрством, наматывая на себя любые ткани и надевая вещи, которые помогут сохранить тепло, не стесняясь даже срывать платки с голов женщин – лишь бы утеплиться. Мародёрство относится к числу тяжких военных преступлений, поскольку забрать вещи у убитых или раненых вражеских солдат – это действие не совместимое с такими понятиями, как воинская доблесть и честь. Впрочем, ни одна война в истории человечества не обходилась без мародерства…
Генерал Гудериан в своих мемуарах отметил, что военная кампания против СССР не была тщательно продумана руководством Третьего рейха. Опьянённые лёгкими и быстрыми победами над войсками стран Западной Европы, немецкие стратеги недооценили целый ряд факторов: от погодных условий России до самоотверженности солдат Красной армии. Согласно плану «Барбаросса», ещё до начала зимы 1941—1942 годов немцы должны были одержать победу. 20 декабря 1941 года Гудериан сообщил Гитлеру и другим руководителям Третьего рейха на очередном совещании, что пули и снаряды красноармейцев приносят вдвое меньший ущерб воинским частям вермахта, чем суровая русская зима. Почти 40 процентов гитлеровцев отморозили свои ноги, руки и щёки. Бывали случаи, когда боевое оружие так примерзало к открытым участкам кожи солдат, что железные стволы приходилось отдирать вместе с кожей. Впрочем, генерал Мороз косил людей, не разбирая ни захватчиков, ни защитников. Если потери вермахта, связанные с суровой зимой 1941—1942 годов, по оценкам военных экспертов, составили около 228 тысяч человек, то в Красной армии от обморожения пострадали примерно 180 тысяч бойцов. Не стоит удивляться, что первым делом с трупов советских солдат и офицеров фашисты снимали валенки, сапоги, шапки-ушанки, шинели, телогрейки, ватные шаровары, меховые перчатки, шерстяные носки. В общем, все возможные тёплые вещи. Как вспоминал тот же Гудериан, порой по внешнему виду солдаты вермахта ничем не отличались от партизан. Наряженные в ватники, замотанные шерстяными платками, отнятыми у крестьянок, с меховыми шапками на головах гитлеровцы мало напоминали ту одетую с иголочки армию Третьего рейха, которая вошла на территорию СССР всего несколько месяцев назад. Немецкие шинели были рассчитаны на мягкий климат Западной Европы, а сапоги совсем не годились для русской зимы. Командование выдавало солдатам и офицерам амуницию строго по размеру: дополнительно утеплить обувь изнутри не получалось. Кроме того, металлические клепки буквально леденели на морозе, являясь дополнительными проводниками холода. Об этом факте маршал Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» отметил: «Немцы не обратили внимания на тот факт, что с XVIII столетия русские солдаты получали сапоги на один размер больше, чем нужно, что давало им возможность набивать их соломой, а в последнее время газетами, и благодаря этому избегать обморожений». Ситуация с нехваткой тёплых вещей в армии вермахта была настолько критической, что после совещания, на котором Гудериан доложил о количестве обморожений, министр пропаганды Геббельс обратился к жителям Германии. Он призвал население собрать и сдать тёплую одежду для солдат, сражающихся на Восточном фронте. Бойцам Красной армии, конечно, тоже не хватало меховых и шерстяных вещей, но ситуация была в разы лучше. Всё-таки советское командование знало, что такое русская зима. Не случайно маршал Жуков написал в своих мемуарах, что всегда приравнивал валенки, полушубки, тёплое белье и телогрейки к ещё одному эффективному виду вооружения.
В частях вермахта под Москвой развернулось кустарное производство «обуви» из лыка и других подручных материалов. Невзирая на то, что это было нарушением устава, военнослужащие вермахта начали мастерить самодельные железные печки для установки в землянках и блиндажах. Единого дизайна не было – каждый выкручивался, как мог. Командование старалось обеспечить войска горячим питанием и свежим горячим хлебом, несколько раз в день. Широко использовались полевые кухни и хлебопекарни. Об этом пишет английский военный историк Роберт Кершоу в книге «1941 год глазами немцев». Он же приводит поговорку, что лучше пройти три французских кампании, чем одну русскую. Командование разрешило греться крепким алкоголем, но если солдата ловили пьяным, его ждала гауптвахта. Не обошлось и тут без накладок, например, в замерзающую 4-ю армию 19 ноября 1941 года прибыли в вагонах глыбы красного льда и осколки стекла – командование решило прислать солдатам французского вина. Тогдашний начальник штаба армии генерал Блюментритт вспоминал: «Я никогда прежде не видел солдат в такой ярости».
* * *
Бесконечно горели костры в окопах. В огне сжигали всё, что могло гореть и как-то согревать. На то, что открытый огонь демаскирует позиции – не обращали внимания – смерть от мороза была куда страшнее обстрела, при обстреле ещё были шансы уцелеть. Спустя время, медаль вермахта «За зимнюю кампанию 1941—1942 года» сами немцы называли медалью «мороженого мяса».
Что касается оружия, то Генрих считал, что русские всегда были наделены большим творческим потенциалом. Как в техническом, так и в интеллектуальном плане. Генрих вспоминал танки Т-34 и «Катюши», с которыми ему доводилось столкнуться на Восточном фронте, будучи рядовым связистом вермахта… Основным оружием пехотинца был карабин. Его уважали больше, чем автомат. Он был дальнобойным и хорошо пробивал защиту. Автомат был хорош только в ближнем бою. В роте имелось примерно 15—20 автоматов. Солдаты старались добыть русский автомат ППШ. Его называли «маленький пулемёт». В диске 72 патрона и при хорошем уходе это было очень грозное оружие. Ещё у русских на вооружении состояла снайперская винтовка Симонова. Очень точное и мощное оружие. Вообще, русское оружие ценилось за простоту и надёжность. Но оно было очень плохо защищено от коррозии и ржавчины. Германское оружие лучше обработано.
…Перечитывая, напечатанный на машинке текст, где описывал события под Москвой, Генрих всякий раз окунался воспоминаниями в самые страшные дни своего пребывания на Восточном фронте – в Сталинград… Но сил продолжать печатать в этот вечер абсолютно не оставалось. Вообще, садясь за, может быть, будущие мемуары, он, от силы, мог напечатать одну-две странички. И это раз в несколько дней. Выплеснуть сразу много на бумагу не позволяла тяжесть воспоминаний. Даже после одной-двух страничек приходилось рыться в домашней аптечке, выбирая что-нибудь лёгкое из снотворного. Алкоголь в таких случаях Генрих считал абсолютно неприемлемым средством…
10
Середина 1990-х годов.
Баба Анна пришла к соседке Дусе по каким-то делам и присела на табурет. В проём двери из кухни виден новый японский цветной телевизор. Идёт бразильский сериал. Глаз не отвести. Всё ярко и красочно.
– Проходи, Анна, сейчас кино кончится!
– Кого буду в обутках полы топтать? Мне и отсюда видно. Вон, как браво телевизор кажет.
– Антенну ещё поменяли, – с гордостью пояснила соседка. – Андрейка с поездки пришёл, установил.
– Он у тебя работает машинистом, разбирается в технике, – похвалила соседского внука баба Анна.
– Чем, интересно, закончится серия? Жаль до чего Марианну. Кобель-то еёшный опять загулял. Сменял Марианну на какую-то простигосподи.
– Хороший сериал. Играют прямо, как в жизни. Нашим так не сыграть. Ладно, соседка, пойду я.
– Куда? Сиди, смотри.
– Нет. Пойду. Обедать пора. Деду надо разогреть, – бабе Анне уходить, конечно, не хотелось. Не хотелось отрываться от цветного экрана.
– Сам разогреет. Василий твой неприхотливый. Бывало, не успеешь сварить ему, он и чаем напьётся. Кусочек сала принесёт из кладовки, хлеба сметаной намажет. Тем и обойдётся.
– Что есть, то есть.
– А попробуй моему не сварить по расписанию? Весь изворчится. Это сейчас старый угомонился.
– Ладно. Пойду я, Дуся.
– Что так скоро? И не посидела. Зачем-то ведь заходила?
– Да не помню. Вспомню, приду. А конец серии я знаю. Вчера вечером смотрели с дедом по своему чёрно-белому. Сейчас повторение…
– Я по два раза смотрю. Вечером и потом утром повторение. Если чего не дослышу, назавтра всё понятнее становится. Тоже мучились с чёрно-белым, пока Андрейка вот новый не подарил.
– Как называется-то? Деду сказать.
– «Самсунг».
– Ага. Слово-то непонятное.
– Японский телевизор, по-японски, поди, так называется.
– Не говори, Дуся, язык сломаешь.
– Молодые-то пишут?
– Пишут.
– Прибавления не обещают?
– Молчат покудова. Это дело нехитрое.
– Давно что-то не проведывали вас.
– Как же давно? А вот на прошлую пасху приезжали!
– Так-то недалеко живут. В одной области. Можно и почаще навещать. Хотя, конечно, у зятя служба, особо не разбежишься.
– Да, дело подчинённое, не гражданская жизнь, – поддакнула Анна, зная, что зять с военной службы ушёл, потому и прошлую пасху приезжали вместе с Юлькой. Но не рассказывать же всё Дусе, и так больно любопытная стала в последнее время. Хотя и раньше такое за ней наблюдалось, но всё равно, любопытства только прибавилось.
– Твой-то чем занимается?
– Кино смотрит про войну.
– Телевизор так и показывает?
– Выбросить бы к шутам…
– А ремонтировать не пробовали?
– Как же? Сколько раз уж мастер смотрел. Знакомый один из райцентра приезжал. Я же тебе, Дуся, рассказывала.
– Ой, вспомнила, Анна. Менял ещё лампы и что-то там паял.
– Меняй-не меняй, своё отработал. Чего уж там мечтать, что после новых ламп будет лучше показывать…
– Новый вам надо бы купить. Они теперь без всяких ламп выпускаются. И срок гарантии магазин даёт.
– Понятное дело, что новый ловчее, так ведь дорогущий…
– У Юльки-то с зятем и попросили бы? – по простоте души посоветовала Дуся.
– Неудобно как-то. Молодые. Самим копейка нужна в городе, – Анна почувствовала, что пора закругляться с разговорами. – Ладно, Дуся, дед, поди, потерял, пойду я…
…Чёрно-белый телевизор «Изумруд» опять забарахлил на самом интересном месте. На экране зарябило. Пропал звук. Василий поднялся со стула, держась за бок, подошёл, слегка постучал ладонью по верхней крышке телевизора. Изображение восстановилось.
К юбилею Сталинградской битвы показывали художественный фильм. Нервировала бесконечная реклама. Кино обрывалось, и с телевизионного экрана суперизвестный телеведущий приглашал россиян хорошо отдохнуть на круизном многозвёздочном теплоходе. Закончив говорить, суперпопулярный телеведущий чмокал в нос холёную псину, которая внимала речь любимца миллионов в течение короткого, но уже осточертевшего до тошноты рекламного ролика. По фильму о Сталинграде у Василия возникло двоякое чувство. Вроде, и так всё было на самом деле, как показывают в кино, но оставалось ощущение какой-то недосказанности… Василий понимал, что любой художественный фильм сочинён его создателями – сценаристами и режиссёрами. И никто из них, конечно, на фронте не воевал. А если и воевал, то, наверное, таких совсем немного. Да и как всю правду показать-изобразить на экране? Слишком страшно станет зрителю. И кто такое пропустит? У киношников тоже сверху начальство есть…
– Опять портачит? – в комнату заглянула с кухонным полотенцем в руках баба Анна.
– Опять!
– Может, антенну ветром покосило?
– Это нашу промышленность демократией покосило… В последнее время многие люди жалуются на ламповые телевизоры…
– Купить бы новый да цветной, – вздохнула она. – Вон у Дуси куда с добром! Андрейка подарил… А как в сериалах всё красиво! Какие костюмы! Природа! – с восторгом отзывалась Анна о преимуществах цветного телевизора перед чёрно-белым. – А цветные телевизоры тоже ламповые?
– Ты, мать, совсем от жизни отстала. Цветные телевизоры теперь все без ламп работают…
– У Дуси Андрейка и антенну новую установил…
– Андрейка, Андрейка, – ворчливо отозвался Василий, осторожно опять постучав сверху по «Изумруду». Изображение на минуту-две прояснилось, и снова экран зарябило… – Не купили раньше новый да ещё цветной, теперь уже не купить. Накрылись денежки на сберкнижке. Едрит их в корень, этих реформаторов… Попробуй теперь на пенсию накопить на телевизор…
– Юлька обещала как-то, когда приезжали со Славиком. Мол, папке на день рождения привезём.
– Юлька, Юлька, – в том же тоне, как только что отозвался об Андрейке, повторил Василий, но тему дальше решил не продолжать, чтобы лишний раз не расстраивать жену. Про себя же подумал о том, что дочери с зятем – едрит её в корень, их коммерсантскую работу – теперь не до покупок цветных телевизоров. У самих проблем выше крыши с денежной реформой. Складывали-складывали трудовые копейка к копейке на сберегательных книжках. Всё потеряли…
Баба Анна вернулась на кухню домывать после ужина посуду. Василий лёг. Долго не мог заснуть. Смотрел в тёмный потолок. Кино разбередило душу. Полвека прошло, а будто вчера всё было.
…В один из июльских дней 1942 года была проведена разведка в тыл противника: полковая, дивизионная и армейская. Установили, что немцы на этих участках не могут вести наступление. Они основательно «врылись» в землю, построили доты и дзоты, которые с трудом можно разрушить даже прямым попаданием бомбы.
Показания «языков» подтвердили, что на наших участках все боевые части заменены на те, которые были в срочном порядке присланы из Германии, Италии, Румынии, Венгрии, даже из Франции.
В конце августа 1942 года на участке Василия измотанные боями подразделения вывели в тыл на формировку и пополнение. Орудия, пулемёты, установленные на переднем крае, оставили для новой части, которая всё это вооружение приняла в ночное время. Бойцы – сослуживцы Василия – этому обрадовались, оживились скорой передышке. Всех завезли в лес. Там была организована санобработка, баня, замена белья, обмундирования и обуви. Офицеры скидывали гимнастёрки в горячую воду. Мгновенно всплывали вши. Два дня отпущено на отдых. Командир полка построил личный состав и проверил наличие бойцов и командиров. На другой день он собрал всех офицеров на совещание и сообщил о приказе сформировать дивизию из опытных «стреляных» бойцов и командиров. Надо немедленно выступить на помощь Сталинграду. Там идут тяжёлые бои. На всё про всё десять суток…