Мировой кризис

…Среди степей в шелковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги: «Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира… скончался не от вражеской раны, не от коварств своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?

Иордан, 455 год н. э.

Всё Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен.

2 Тим. 3, 16-17

Автор искренне благодарит за неоценимую помощь в работе над текстом и своевременные подсказки С. Казакова (СПб) и И. Кричевского (Рамат-Ган).

Предварение

Великобритания, Лондон,

3 марта 1914 года

Ровно в одиннадцать часов утра элегантно одетый джентльмен вышел из парадного подъезда дома номер 19 по Беркли-Мэншнс и прогулочным шагом направился вниз по улице. Время ланча он провел в «Адмиральском клубе» на Бонд-стрит, откуда совершил два телефонных звонка – молодого человека интересовали новые поступления в антикварные магазины ван Гааса и компании «Эпшоу и Малверн». Получив от последнего абонента положительный ответ, джентльмен спустился из курительной в холл, дал знак швейцару и тот немедля свистнул кэб, быстро доставивший пассажира на Челси-сквер.

– Подождите меня, – сказал он вознице, одновременно вручая монету в пять шиллингов. – Я задержусь примерно на полчаса.

– Как вам будет угодно, сэр…

Темно-вишневая с золотом вывеска над магазином гласила: «Торговля древностями, год основания 1754», что ясно давало понять любому покупателю – это старинная и успешная фирма, подделками, как в сомнительных заведениях Ист-Энда, здесь не торгуют. Обычные клиенты – состоятельные европейские коллекционеры или нувориши из Нового Света, желающие украсить свой дом уникумами с развалин Гизы, Персеполиса или Тиринфа. Случайные люди сюда не заходили.

Звякнул колокольчик над входной дверью. В помещении пахло благовониями и сухим пергаментом, освещение приглушенное – жалюзи на окнах опущены, горят электрические лампы в тканых абажурах, стилизованных под индийские светильники.

Других посетителей не замечалось. Джентльмен оставил трость и шляпу на особой стойке у входа, уверенно прошел направо, вдоль шкафов с древними папирусами и статуэтками. Управляющий поднялся из-за стола навстречу.

– Добрый день, милорд, – поприветствовал ожидаемого гостя высокий и худощавый мистер Эпшоу. – Рад снова видеть вас.

Его внешность мало соответствовала распространенным представлениям о владельцах антикварных лавок, никаких седых волос или очков в круглой оправе. Наоборот, Эпшоу был подтянут, загорел, сравнительно молод – не старше сорока лет, – и больше напоминал не потомственного коммерсанта, а недавно приехавшего из африканских колоний отставного офицера. Одновременно с этим в среде лондонских ценителей старины его полагали одним из крупнейших специалистов.

– Огастус, замените меня, – Эпшоу повернулся к помощнику. – Лорд Вулси, пожалуйста, следуйте за мной.

Они прошли в глубину дома, поднялись по скрипучей деревянной лестнице в бельэтаж, где хранились наиболее ценные экспонаты и редчайшие книги – богатых покупателей всегда обслуживали отдельно, да и незачем выставлять на витрину древнеегипетское золото или сохранившиеся в единственном экземпляре средневековые рукописи.

Лорд Вулси отлично знал, что в скрытых за деревянными панелями сейфах заперты сокровища ценой в сотни тысяч, если не миллионы фунтов – собранию компании «Эпшоу и Малверн» мог позавидовать и Британский музей, «особые» раритеты уходили только постоянным и проверенным клиентам или по их письменным рекомендациям. Для толстосумов из-за океана предлагались товары, выставленные на всеобщее обозрение, – разумеется, они тоже стоили немалых денег, но абсолютно уникальными не являлись.

– Присаживайтесь, сэр Джералд, – управляющий указал на кресло возле обширного стола. – Могу я предложить вам шерри?

Обычный ритуал, насквозь знакомый лорду Вулси: нельзя сразу говорить о деле, это нарушение этикета. Несколько обязательных слов о погоде, политике, короле Георге и новостях из жизни высшего общества – помолвки, свадьбы, пикантные слухи; светский сезон в разгаре. И лишь затем начинается священнодействие.

Мистер Эпшоу надел белые перчатки, открыл крупповский сейф с хитрым номерным замком, достал большой сандаловый ларец и утвердил его на столе перед Джералдом. Откинул крышку, снял покров китайского шелка.

– Доставили на этой неделе из Константинополя. Старая библиотека султана, к сожалению, расхищается, а там хранятся древнейшие фолианты! Наши агенты скупают всё поступающее на черный рынок – я с ужасом думаю о том, что случится с рукописями, попади они к людям незнающим! Даже при идеальных условиях хранения пергаменты поражает грибок, они ссыхаются, ветшают… Что говорить о необразованных содержателях константинопольских лавчонок, которые обращаются с книгами самым варварским способом, не подозревая, какие сокровища оказались в их руках!

Лорд Вулси согласно кивнул – в этом вопросе он полностью поддерживал господина Эпшоу, ни на минуту не задумываясь о том, что управляющий магазина предлагает к продаже краденые фолианты. В дряхлеющей Османской империи о понятиях «культура» или «сохранение древнего наследия» имеют весьма расплывчатое представление, других забот выше головы – турки теряют провинции одну за другой, государство разваливается на глазах, экономика трещит по швам. О какой культуре может идти речь в такой обстановке? В библиотеке поместья книгам обеспечат прекрасный уход, с них сделают фотокопии, появится гарантия, что великие произведения седой старины не погибнут!

– В основном Византия и Италия, пятый-седьмой века по Рождеству, – Эпшоу аккуратно вынимал из ларца переплетенные в кожу и дерево хроники. – Состояние некоторых рукописей далеко от идеала, но есть и прекрасно сохранившиеся – это не позднейшие списки, мы вызывали эксперта, Джейкоба Мэлтрэверса, профессора в Итоне. Он подтвердил аутентичность манускриптов.

– Великолепно, – отозвался Джералд. – Слово господина Мэлтрэверса имеет солидный вес, я доверяю его заключению.

– Всего шесть экземпляров, – продолжал мистер Эпшоу, раскрывая перед лордом фолию в растрескавшейся кедровой обложке с накладками темного серебра. – Древнейший датируется приблизительно четырехсотым годом, это сборник из нескольких произведений. Глава из «Истории римского народа» Марка Терренция Варрона, ранее считалась навсегда утерянной. Добавочно евангелие от Матфея, переписанное скрипторами диоцезии Гиппонской, предположительно – с собственноручными пометками святого Августина, это еще предстоит доказать. Последней в подшивке идет копия с Иосифа Флавия, «De bello Judaico».^[1] Существенную историческую ценность представляет только Варрон.

– Несомненно, это открытие, – согласился лорд Вулси. – Далее?

– «О лучеиспускании звезд» Аль-Кинди, на арабском языке, – перечислял Эпшоу. – «История императора Иракла», сочинения епископа Сибеоса, вторая половина седьмого века. «Житие святого Колумбана и его учеников» Ионы из Боббио, авторство установлено с полной достоверностью. Любопытная итальянская рукопись, неизвестные прежде стихотворения Венанция Фортуната на латыни. И наконец – истинная жемчужина, настоящий шедевр! Аноним, «Дополнения к истории царствования Юстиниана, авторства Агафия Миренейского». Изумительный образец!

Джералд с интересом подался вперед, но управляющий остановил чересчур увлекшегося покупателя. Вначале следует надеть перчатки тончайшей шерсти и лишь затем прикасаться к бесценному труду – от неожиданности лорд забыл про обязательные правила.

Сохранность потрясающая! Такое впечатление, что книгу не открывали со времен написания, пергамент по краям не растрепан, страницы не пересохли, краски лишь самую малость поблекли.

– Вероятно, данный экземпляр был создан специально для кого-то из наиболее высокопоставленных придворных или личного собрания книг византийского базилевса, – сообщил мистер Эпшоу. – Столь роскошный подарок мог позволить себе лишь весьма богатый и влиятельный человек. Судя по исполнению, сочинение на греческом переписывали с оригинала монахи, кроме того перед нами второй том, ему предшествовала оригинальная «История Юстиниана» от Агафия – взгляните на титульную надпись.

Спорить с профессионалом лорд Вулси не собирался, да и сам бегло читал по-гречески. Перелистал страницы, нашел обычное для подобных рукописей пространное нравоучительное заключение, из последних строчек которого можно было понять, что следующий том продолжит жизнеописание и хронику кесаря Юстиниана Великого. Следовательно, господин Эпшоу безупречно прав: книги были заказаны в одном из монастырей Константинополя для дворцовой библиотеки, на создание этого произведения искусства ушло много месяцев труда копиистов, рисовальщиков и рубрикаторов.

– Почему именно аноним? – вслух произнес лорд Вулси. – Выходит, авторство текста утеряно? Исходная рукопись датируется более ранними временами?

– Я просматривал сочинение, эта летопись скорее предваряет историю царствования Флавия Петра Савватия Юстиниана Первого, – Эпшоу назвал древнего базилевса полным именем. – Экскурс в историю великих предков, так сказать, хотя происхождение династии самое сиволапое: они из иллирийских крестьян, двоюродный дед Юстиниана после смерти императора Анастасия Флавия получил власть по чистой случайности – благодаря протекции влиятельнейшего евнуха Амантия. По закону скопцы не имели права на венец, но фактически Амантий был кем-то наподобие премьер-министра, ему требовался послушный человек на троне… Первый Юстин и читать-то не умел.

– Я знаю, – ответил Джералд. – История всегда была одним из самых любимых моих предметов. Не будем отвлекаться, вернемся к книге.

– Слушаю, сэр. Итак, перед вами достаточно подробное описание событий в Восточной Римской империи, начиная от первого константинопольского кесаря Аркадия, и заканчивая начальными годами правления Юстиниана. Обзор за полтора столетия. Скорее всего – компиляция из нескольких хронистов, стилистика время от времени разительно меняется. Поэтому, чтобы не указывать различных авторов, часть из которых могли оказаться в немилости, монахи-скрипторы приписали сочинение анониму. Так делалось неоднократно. После беглого изучения текста я сделал вывод, что он не имеет большой исторической важности…

– То есть как? – изумился Джералд.

– Вы не поняли, милорд. О предках Юстиниана, войнах с Аттилой или лангобардами можно куда более подробно прочесть у многих других писателей того времени: Прокопия Кесарийского, Павла Диакона, Симокатты и прочих. Имя им легион, летописи и хроники многократно издавались начиная с восемнадцатого века. Но художественная ценность книги неоспорима. Десятки иллюстраций и портретов, карты Византии, тончайшие миниатюры! Да вот, взгляните…

Картина на полный разворот, если верить витиеватой подписи, изображала восшествие на престол императора Зинона Исаврийца в 474 году. Неоспоримо, рисунок относился к классике ранневизантийского искусства, он напоминал драгоценный оклад, реликварий, перенесенный щедрой рукой рисовальщика на пергамент, – золотая краска, киноварь, все оттенки гиацинтового и пурпурного, фигуры изображены с неимоверной тщательностью и мельчайшими деталями, пряжки на лориках окружавших кесаря придворных были размером чуть больше макового зернышка, но остроглазый человек мог заметить на них чеканку…

– Потрясающе, просто невероятно, – ахал Джералд, открывая новые изображения. – А это что такое? Какой-то обряд?

– Странно, комментарий не на греческом или латыни, а на готском, – пожал плечами мистер Эпшоу. – Смерть Аттилы, гунны хоронят своего вождя в Скифии… Еще одно доказательство того, что мы видим компиляцию: перерисовано из другой летописи, скорее всего итальянской, созданной образованным варваром. Это не византийская стилистика, узор близок к кельтскому или древнегерманскому, хорошо заметно упрощение.

– Минуточку… Позвольте взглянуть подробнее, – Джералд замер, осторожно подвинул книгу к себе и сдавленным голосом попросил: – У вас найдется лупа?

– Разумеется, – Эпшоу выдвинул ящик стола и передал лорду увеличительное стекло в медной оправе и с костяной ручкой. – Нашли что-нибудь интересное?

– Пока не знаю, – прошептал лорд Вулси, внимательнейшим образом рассматривая фигуру свирепого повелителя гуннов.

Обозначенный скупыми штрихами курган, силуэты находящихся вокруг погребальной колесницы людей нарочно схематичны, внимание зрителя должно быть сосредоточено на умершем Аттиле, главном герое рисунка – он был значительно крупнее остальных, облачен в пластинчатый доспех, на груди лежал клинок, в ногах щит. Вроде бы ничего особенного, рядом с другими, куда более красивыми и пышными иллюстрациями эпизод с Аттилой выглядел бледненько.

– Я беру всё, – Джералд отложил лупу. Невольно покосился на удивительный рисунок, что не ускользнуло от внимания мистера Эпшоу. Управляющий отлично разбирался в психологии покупателей, опыт был огромный. Совладелец одного из лучших лондонских магазинов антиквариата незамедлительно понял, что лорд Вулси очень возбужден, пускай и старается скрыть неожиданно вспыхнувший горячий интерес. – Ваша цена?

На счастье Джералда собеседник был не только тонким знатоком человеческих реакций, но и честным коммерсантом – престиж фирмы превыше всего, сиюминутная выгода не оправдает возможной потери постоянного и щедрого клиента. Посему Эпшоу подавил мимолетное искушение и ответил честно:

– Аукционная цена всех книг составляет приблизительно сорок семь—пятьдесят тысяч фунтов. На этой сумме и остановимся. Ваша обычная скидка – двенадцать процентов, милорд. Итого сорок четыре тысячи.

– Чек на пятьдесят, – проявил благородство Джералд, обмакнув перо в чернильницу. Вывел подпись, промакнул чернила малахитовым пресс-папье с начищенной бронзовой рукоятью. – Дополнительные шесть тысяч – ваше личное вознаграждение.

– Благодарю, – скупо кивнул мистер Эпшоу и упрятал сложенный вдвое чек во внутренний карман сюртука.

Все получилось именно так, как и предполагалось изначально: лорд Вулси всегда оставлял управляющему, добывавшему лично для него исключительные раритеты, щедрые чаевые. Неслыханно щедрые: шесть тысяч фунтов стерлингов – колоссальные деньги, маленькое состояние, годовой доход крупного дворянского поместья! Впрочем, семья Джералда правомерно считалась одной из самых богатых в Британии и колониях, лорд ни в чем не нуждался и мог позволить себе платить за услуги столько, сколько считал нужным.

– Я отправлю книги с посыльным, – сказал мистер Эпшоу. – Адрес обычный, Беркли-Мэншнс, девятнадцать?

– Византийскую хронику я возьму с собой, – отказался Джералд. – Остальное следует доставить в мое поместье. Графство Йоркшир, Слоу-Деверил холл, на имя библиотекаря – мистера Обри Твислтауна.

– Как будет угодно, сэр.

– Я очень вам признателен, господин Эпшоу. Это действительно весьма ценные трактаты.

– Жаль, что таковых становится все меньше и меньше, – вздохнул управляющий. – За последние годы рынок антикварных книг стал значительно беднее, у солидных фирм появился конкурент, о котором мало что известно – какая-то европейская компания, вроде бы из Франции. Очень закрытая. Они скупают всё, тратят безумные средства, но коллекционерам рукописи не перепродают – подозреваю, что мы имеем дело с чересчур увлекающимся богачом, обладающим широкими возможностями…

– Уверены? – Джералд бросил острый взгляд на мистера Эпшоу. – Нет, милейший, думаю это вовсе не полоумный миллионер-библиофил.

– Тогда кто же?

– Могу посоветовать вам одно: опасайтесь этих людей. И доверяйте только проверенным агентам, работающим с «Эпшоу и Малверн» долгие годы.

– Вы предостерегаете? – поднял бровь Эпшоу.

– Лишь рекомендую. Однажды я столкнулся с крайне опасными любителями старины, одержимыми странной идеей. И точно знаю, что их интерес к редким рукописям поздней античности и зарождающегося средневековья грозит конкурентам немалыми трудностями. Если вдруг вы столкнетесь с чем-то непонятным и пугающим – лучше отступитесь.

– Очень хорошо, сэр, – нейтрально ответил антиквар.

До мистера Эпшоу доходили невнятные слухи, будто лорд Вулси не так прост, как кажется: образ невероятного богатого молодого бездельника был маской, под которой мог скрываться человек, связанный с… с… Тут начиналась область догадок. Что угодно, от правительственной секретной службы или разведки Адмиралтейства до могущественной масонской ложи.

Византийская книга была упакована в тонкий лен, трижды перевязана джутовой веревочкой и помещена в металлический ящик с замочком – вновь пришли в действие неписаные правила фирмы: даже если лорда Вулси по дороге ограбят (что в центре Лондона посреди ясного дня немыслимо!), разбойнику придется потратить немало времени для того, чтобы вскрыть маленький переносной сейф. К этому времени наверняка подоспеет полиция.

Джералд прицепил два крошечных ключика к цепочке от часов, взял ящик за деревянную ручку, прошел к выходу, водрузил на голову шляпу, купленную за два фунта в Кенсингтонском пассаже, сунул трость под мышку и учтиво попрощавшись с мистером Эпшоу вышел на тротуар.

Кэб стоял на месте.

– Домой, – рассеянно сказал Джералд, но вмиг опомнился: это же не собственный кучер или шофер авто, а обыкновенный уличный кэбмен. – Вернее, Беркли-Мэншнс. Я укажу, куда подъехать.

– Воля ваша, сударь, – невозмутимо согласился владелец кэба и легонько подхлестнул грустную каурую лошадку. – Поедем по набережной, там спокойнее – на центральных улицах тьма-тьмущая автомобилей, житья от них в Лондоне не стало…

Кэбмен был доволен: при большой удаче пять шиллингов он зарабатывал за день напряженной работы, а благородный господин изволил задержать всего на час.

Германская империя, Страсбург и окрестности,

12 марта 1914 года

– Нет, ну это просто невозможно! Мистика какая-то! На том же самом месте, а?! Rasproyadrionaya mat’!

Евангелина Чорваш что есть силы пнула левое переднее колесо темно-зеленого спортивного «Остина». Вспомнила еще несколько крепких русских словечек, обрушив их на застывшую у обочины машину.

Ева умела изысканно ругаться на немецком, венгерском и французском, но предпочитала наречие подданных царя Николая – звучно, а главное, непонятно для европейцев: это очень помогало на любых светских раутах, от Вены до Парижа. В случае резкого недовольства мадемуазель Чорваш обычно высказывала свое отношение к надоевшему ухажеру или взявшейся поучать чересчур эманципированную венгерку матроне с надлежащей яркостью и эмоциональностью, одновременно не давая повод для смертельной обиды. Русские площадные словеса были кратки, красивы, легки к воспроизведению и способны на одном-единственном выдохе проявить полный спектр чувств.

– …Blyad, – завершила не особо длительный монолог Ева, одновременно вспомнив, что данное выражение означает вовсе не непристойную падшую женщину, промышляющую своим телом в грязных припортовых кварталах, а распутницу из удовольствия, наподобие мадам Помпадур. Граф Барков, которого после мимолетного романа в Вене, Евангелина навсегда оставила в кругу близких друзей, подробно объяснял семантику всех выражений, которыми интересовалась любознательная наследница господина Фердинанда Чорваша. – Как там у Пейна? «Для наших душ настали дни суровых испытаний»? Чума на мою голову!

Почти два года назад, с разницей всего в десять дней, авто Евангелины застряло на этом самом месте. Подходя буквоедски, почти на этом – тогда «Винтон» с хваленым германским двигателем от Майбаха перестал подавать признаки жизни всего в двухстах метрах отсюда, во-он там, возле железнодорожной насыпи, где магистраль делает плавный поворот к юго-востоку, на Страсбург.

Это было насыпное гравийное шоссе между пограничным немецким городком Саарбург и деревней Брюмат. Дорога расположена между холмов, в долинах – выпасы и разграниченные тонкими плетнями участки крестьян-арендаторов, Французская Республика осталась за спиной, впереди огромная Германская империя. Всей разницы между предыдущим приключением и нынешним – Ева катила в противоположную сторону, не на запад, а на восток, собираясь через Баварию как можно быстрее добраться до границ родной Австро-Венгрии. Если не задерживаться, выходит двое с половиной суток в пути с учетом семичасовых ночевок.

И вот – пожалуйста! Выигравший ралли Аахен-Париж-Орлеан-Тулуза «Остин» превратился в никчемную груду железа!

Ева имела полное право гордиться собой: она не только победила в гонке, но и оказалась первой в обоих классах, снова показав, что прогрессивные женщины ничуть не уступают мужчинам! Квалификация ралли проходила по двум разрядам, мужскому и женскому, представительниц прекрасного пола было заявлено всего четыре – разумеется, сама Евангелина Чорваш, знаменитая автогонщица Камилла дю Га, дебютировавшая англичанка Флоренс Скоуп и представительница суфражисток САСШ, носившая чудовищное имя Сисситрисса Мармадьюк-Коэн.

Две последние сошли с дистанции, не доехав до Парижа и не вызвав у соперниц никакого сожаления или спортивной солидарности, – мистрисс Скоуп была всего лишь оригинальным рекламным агентом собственного мужа, решившего создать известность фирме по производству консервированной говядины. А что может быть интереснее для публики и прессы, чем обремененная семейством дама, решившая сесть за руль?

Кошмарная Сисситрисса из Бостона, штат Массачусетс, оказалась коротко стриженной старой девой тридцати лет, недовольной всем и вся – Евангелина, лично знакомая с венским доктором Зигмундом Фрейдом, первейшим европейским светилом в области психологии интимных отношений, была твердо уверена, что эта… это… ну, словом, представленное газетчикам мужеподобное существо имеет право называться «настоящей женщиной» (а именно так мисс Мармадьюк-Коэн себя и позиционировала) ровно столько же, сколько макака, объявившая себя человеком.

Надо заметить, что крепко подружившиеся за время ралли мадемуазель Чорваш и мадам дю Га вне состязания отнюдь не пренебрегали косметикой, модными платьями от лучших парижских и венских мастеров и оказывали благосклонность мужчинам. Госпожа Камилла была замужем, это накладывало большие ограничения, а свободная от матримониальных уз Ева вполне могла позволить себе как легкий флирт, так и кратковременную связь интимного характера – упомянутый доктор Фрейд доказал благотворное влияние на женщину физической близости с представителем противоположного пола. Ева подтверждала теорию практически, выбирая нравящихся ей мужчин и не забывая об осторожности – беременность и последующее непременное замужество никак не входили в ее планы.

Эпоха эманципе, надо понимать, господа и дамы!

Никаких скандальных сообщений в газетах, никаких сплетен – встреча без последующих обязательств, длительных романов, поэтических писем и вздохов под луной. Это ненужно и обременительно.

Камилла дю Га, с которой Евангелина поделилась своими соображениями как с близкой приятельницей, полностью поддержала молодую соперницу в автомобильном спорте: наслаждайтесь жизнью, дорогая. Но не забывайте, что рано или поздно вы встретите человека, с которым разделите радости и потери будущего…

– Пока я не думаю о браке, – серьезно ответила Евангелина. – Время пока есть.

– Но время всегда очень коротко, – покачала головой Камилла. – Не упустите его, это будет страшной ошибкой…

На втором этапе гонки до Орлеана обе конкурентки шли буквально ноздря в ноздрю, но первой финишировала мадам дю Га. Решительная и упрямая Ева показала себя на отрезке Орлеан-Тур, а перед финишем в Тулузе не только обогнала Камиллу на два с четвертью часа, но и обошла ВСЕХ мужчин-автогонщиков! Понимаете, всех до единого! Победитель в «мужском» классе появился на тулузской площади Сен-Сернен, где собрались десятки репортеров и муниципалитет города в полном составе, целых четырнадцать минут спустя! Ева заслуженно получила золотую медаль, кубок и новый всплеск внимания со стороны ведущих газет Европы, прочно позабывших о загадочной истории двухлетней давности, в которую была напрямую вовлечена мадемуазель Чорваш…

Вернуться домой можно было запросто: погрузить «Остин» на железнодорожную платформу и отправить через южную Францию и Германию в Вену, а оттуда в Будапешт. Сама Евангелина имела возможность сесть на пароход в Марселе или Тулоне, откуда ежедневно отправляются комфортабельные корабли в Триест, но Ева выбрала более сложный путь: сушей, на своем авто, через самые крупные города – дополнительная реклама, которая ничуть не помешает. Благодаря неслыханным успехам исключительно популярной дочери акции предприятий господина Фердинанда Чорваша росли как на дрожжах. Имя «Чорваш» в глазах читателей газет стало наглядным символом успеха.

Рано утром Ева преодолела франко-германскую границу. Со стороны Республики ее провожали с цветами и маленьким оркестром, усатый начальник пограничной стражи, смущаясь и краснея, попросил автограф на открытку с фотографией знаменитости. Ева нацарапала карандашиком стандартное: «С любовью к прекрасной Франции и уважением к вам, мсье». Француз задохнулся от внезапно свалившегося счастья.

«Остин» переехал старинный каменный мост через Саар, гостеприимно поднялся черно-белый шлагбаум. Подошел офицер в сизой форме, откозырял, скупо улыбнулся, попросил паспорт. Отнес документ в караулку, вернул – уже с печатью, свидетельствовавшей о благополучном пересечении рубежей Республики и Кайзеррейха. Досматривать автомобиль не приказал – обязательная немецкая вежливость, да и какую контрабанду может провезти очаровательная фройляйн Чорваш? Смешно!

Контрабанда была, в саквояже Евы. Так, мелочь – фальшивый, но абсолютно неотличимый от настоящего, паспорт на имя Анны Медковец, подданной царя Болгарии. На всякий случай. Больше ничего запрещенного.

– Добро пожаловать в Германию, фройляйн, – пограничник взял под козырек и улыбнулся искренне. Ему было приятно видеть очаровательную девушку, портреты которой публиковались едва ли не каждый день в «Страсбургер нойе цайтунг». – Если угодно, я позову одного из солдат, вам укажут выезд из города на шоссе до Страсбурга.

– Нет-нет, это лишнее, – лучезарно улыбнулась Ева, говоря на немецком с классическим австрийским акцентом. Это был шик, всегда отличавший подданных старика Франца-Иосифа от заносчивых северян-пруссаков. – Я знаю дорогу. Вы очень милы, господин офицер. Возьмите на память…

В перевязанных шнурками пачках около водительского сиденья лежали наборы фотографий, на которых Ева позировала у своего «Остина». Правая, совсем тонкая пачка, с франкоязычными реверансами в адрес поклонников. Левая, прямо под рукой – на немецком. Все продумано. Факсимиле: «Моему германскому другу. Евангелина». Даже подписывать не нужно, отпечатано в папиной типографии.

Гауптман-пограничник получил карточку и остался позади, довольный и лучезарный. Четыре поворота, пройти центр крошечного городка, вырулить на дорогу. В Страсбурге Еву ждал забронированный номер в лучшем отеле, передвижная ремонтная мастерская – специалисты обследуют авто, поменяют масло, сменят шины и проверят двигатель, – и тогда можно будет благополучно ехать дальше.

Ничего не вышло. «Остин» заглох в «проклятом» месте. Да, действительно мистика.

Мистика не мистика – на это Евангелине было плевать. Она отучилась пугаться странностей. Но черт побери, не идти же за помощью в ближайшую деревню, далеко! Шоссе оживленное, кто-нибудь непременно окажет содействие попавшей в непредвиденную ситуацию даме!

* * *

– У вас затруднения, мадемуазель? – высокий, совсем молодой военный спрыгнул с остановившейся рядом пролетки. Говорил он по-французски, заметив на левом переднем крыле авто маленький флажок Республики – этого требовали правила недавнего ралли. – Позвольте представиться: Герман Геринг, лейтенант сто двенадцатого полка инфантерии.

Ева назвалась, но господин Геринг никак не отреагировал на ее имя – газет он что ли не читает? Да, герр лейтенант, ужасная неприятность – автомобиль сломался, а к полудню я хотела бы оказаться в Страсбурге, там меня ждет передвижная мастерская.

– Сделаем так, – офицер принял решение мгновенно. – Возьмите с собой ценные вещи, я отвезу вас на железнодорожную станцию, она совсем неподалеку. Оттуда можно дать телеграмму, механики приедут и починят авто, в крайнем случае отбуксируют в Страсбург.

Вполне разумное предложение – машина никуда не пропадет, а тяжелый багаж отправлен из Тулузы поездом и должен был прибыть в отель минувшей ночью. Евангелина забрала саквояж с деньгами, документами и предметами, какие берет с собой каждая девушка – пудреницей, флакончиком с духами и прочей мелочью подобного рода. Из общего ряда выбивались лишь пистолет Браунинга и тяжелый «маузер» – Ева всегда брала с собой оружие, отлично зная, что на дороге можно встретить не только предупредительных лейтенантов или мирных поселян…

Господин Геринг, служивший в гарнизоне приграничного Мюльхаузена, направлялся в штаб округа, и Евангелине не пришлось дожидаться на станции поезда, который должен был прийти лишь через два с половиной часа. Быстро пришла ответная телеграмма с уведомлением о том, что механики выехали за поврежденным «Остином», и герр офицер выказал желание доставить гостью из Австро-Венгрии в город – если повернуть с шоссе на проселок, можно добраться за час с небольшим.

По дороге разговорились. Оказалось, что лейтенант и впрямь не следил за светской хроникой и спортивными разделами в прессе, все время отнимала служба. Зато Геринг, как и Евангелина, увлекался техникой, особенно авиацией. Услышав, что нежданная попутчица умеет управлять аэропланом и даже совершила рекордный перелет Вена-Будапешт-Белград, он отнесся к этому сообщению скептически, однако венгерка добыла из саквояжа газету с фотографической карточкой, на которой изображалась сама Евангелина в кабине летательного аппарата системы Вилбура Райта, – и сомнения были развеяны.

– Попомните мои слова, фройляйн Чорваш, за аэропланами будущее, – говорил лейтенант, увлекшись темой. – Я подавал рапорт о переводе в летную школу во Фрайбурге, в отряд полевой авиации пятой армии, но пришел отказ. Однако я настою на своем. Особенно в свете приближающейся войны…