Первый шаг к мечте

– Только учти, что я еду работать, а не отдыхать, и если ты будешь жить в отдельном коттедже, то я, скорее всего, и на ночь буду вынужден оставаться в доме. Правда, если решу, что это необходимо и в усадьбе действительно что-то происходит, – предупредил он жену. – Если все будет тихо, мирно и скучно, то я переселюсь к тебе, проживем там дня два-три, до оглашения завещания, оценим реакцию на него Татиной родни и уедем домой. Я в приживалах ходить не привык.

– Да ради бога, – безмятежно сказала Полина. – Никита, ты же знаешь, что я не буду тебе мешать. Я буду ночевать в коттедже, гулять с Егором по зимнему лесу, а ты заниматься своим расследованием. Тата – не выдумщица, если ее что-то беспокоит, значит, для этого есть серьезные основания.

В Знаменское ехали на двух машинах. В первой за рулем сидел Татин троюродный брат Артем, а вместе с ним ехали его мать, Надежда Георгиевна, мать Таты, Ольга Павловна, и ее младший сын, Татин брат Гоша. Вторую машину вел Чарушин, рядом с ним сидела Тата, а на заднем сиденье баюкала сына Полина. И если первая машина сразу проследовала к конечному пункту назначения, то вторая сначала остановилась у готового к приему гостей коттеджу, где высадили Полину с Егором. Тата подождала, пока Чарушин поможет своей семье расположиться с комфортом и разобрать вещи, и только после этого повела его по тропинке, ведущей от коттеджа к большому дому. Тропинка виляла среди деревьев и была довольно живописна, Чарушин не мог этого не отметить.

– Красиво здесь, – сказал он Тате, сосредоточенно идущей впереди него. Ее красный пуховичок мелькал среди покрытых белоснежным инеем деревьев, как яркий мячик, ловко подбрасываемый чьей-то невидимой рукой. Туда-сюда.

– Очень. – Она остановилась и повернулась к Чарушину, доверчиво заглянула в его глаза: – Когда дед сюда переехал, мне двенадцать лет было. Мы тогда еще в Видяеве жили, поэтому я сюда приезжала только на каникулы. Зимой и летом. Так вот бывать здесь зимой мне нравилось гораздо больше. Я любила гулять по лесу и представлять себя героиней какой-то сказки. Я населяла этот лес злыми лешими и добрыми волшебницами, которые всегда выводили меня, заплутавшую, на правильную дорогу. А потом я выросла, мы переехали в этот город жить, я много времени проводила с дедом, и он всегда выводил меня на правильный путь, если мне казалось, что я немного запуталась. Он очень меня любил, правда.

– Я верю. – Теперь они шли рядом. Дом уже виднелся впереди, большой, красивый, словно сошедший с картин прошлого века. – И вы всегда могли посоветоваться с вашим дедом по любому вопросу? Я слышал, что Липатов был довольно жестким человеком и, как бы это помягче выразиться, в достаточной степени ретроградом.

– Ну… – Тата помолчала, словно запнувшись на готовой вырваться у нее неправде. – По большому счету, у нас не было запретных тем. Я советовалась с ним при выборе вуза, по работе, по ремонту в квартире, по взаимоотношениям с мамой. В свое время дед очень помог мне пережить папину смерть. С ним рядом было не так мучительно горевать, как рядом с мамой. Но вы правы. Запретные темы между нами, конечно, тоже были. К примеру, я никогда не обсуждала с ним проблемы Гошки, чтобы не выдавать чужие секреты и не навлекать на его голову дедов гнев. К внукам он действительно всегда относился сурово. Не так, как ко мне.

– И все-таки что-то личное вы от него скрывали? – мягко спросил Чарушин и удивился, увидев, как побледнела вдруг Тата.

– Какое это сейчас имеет значение? Пойдемте быстрее, нас уже ждут. Люба не любит, когда опаздывают к ужину. Неудобно заставлять такое количество людей нас ждать.

– А Люба давно работает у вашего деда? – спросил Чарушин, чтобы сменить явно неприятную ей тему разговора.

– Нет, меньше года. Предыдущая экономка внезапно уволилась, и дед где-то нашел Любу.

– Где-то? Как мог восьмидесятичетырехлетний человек, который практически не выходит из дома, найти себе новую домработницу? – спросил Чарушин. Ответ на этот вопрос казался ему важным. – Ваш дед едва ли был легкомысленным человеком, а Люба – это человек, постоянно живущий в доме. Она не могла быть взята просто с улицы или с сайта работы по найму.

– Я не знаю. – Тата остановилась и удивленно посмотрела на Чарушина. – Правда, не знаю. Дед никогда не грузил меня, нас такими вопросами и своими проблемами. Я просто знаю, что Инесса Карловна, бывшая домработница, которая проработала у него много лет, еще с Череповца, вдруг уволилась и появилась Люба.

– И вас это не удивило?

– Нет. Инесса Карловна уже немолода, ей лет семьдесят пять, если не больше. Понятно, что ей не под силу уже было заниматься работой по дому. Дед назначил ей достойную пенсию, и она переехала то ли к сыну, то ли к внучке. А откуда взялась Люба, я не задумывалась. Может быть, Инесса Карловна ее посоветовала, может быть, Рафик нашел, может быть, Валентина постаралась. Хотя нет, Валя тогда у деда еще не работала.

– Валя – это помощник, личный секретарь и медсестра в одном лице? – уточнил Чарушин. – И она, получается, тоже работает в Знаменском недавно?

– Да, она появилась с полгода назад, может, чуть больше. Кажется, летом. Думаю, что тоже с подачи Рафика. Больше некому. Всё, мы пришли.

Чарушин быстро поднялся в отведенную ему комнату, разобрал рюкзак, вымыл руки и спустился вниз, в столовую, указанную Татой. Ужин уже начался, и заставлять людей ждать было действительно некрасиво. Он зашел в большую комнату, увидел огромный овальный стол и сборище незнакомых людей, среди которых ему предстояло пожить какое-то время. С дальнего конца стола махала ему рукой Тата. Слава богу, хоть одно знакомое лицо. Хотя нет, вон Артем, который вылезал из машины у чарушинского дома, чтобы поздороваться. Парень ему понравился, лицо хорошее, открытое, незамороченное. Сейчас такое нечасто встретишь.

– Вы, наверное, Никита. – К Чарушину шел пожилой мужчина с кучерявыми волосами, крупным носом и полными губами. Внешность у него была неславянская, и Чарушин понял, что это и есть Рафик Аббасов, приемный сын Липатова. – Проходите, садитесь. Тата предупредила нас, что она пригласила гостя.

– Таточка у нас всегда делает то, что хочет, – ехидно произнесла довольно красивая женщина, оценивающе осмотревшая Чарушина с ног до головы. – Подумаешь, похороны любимого деда… Подумаешь, что будут только свои… Если уж нашей Таточке втемяшилось в голову позвать постороннего, то она так и поступит. И ей плевать, как это выглядит со стороны. Вы у нас кто? Новый хахаль? Охотник за потенциальным Таткиным богатством?

– Марина, прекрати. – Худая, как будто высохшая женщина со злым, надменным лицом отбросила в сторону накрахмаленную салфетку, которую держала в руках. – Не устраивай скандала, помни, что ты в приличном обществе. Хотя ты, Тата, действительно могла бы и удержаться от того, чтобы приглашать своих друзей, – слово «друзей» она выделила так, что оно прозвучало неприлично, – в такой ситуации.

– Ой, бросьте вы, тетя Вера, – протянула Тата весело. – Не нужно учить меня приличиям. Остановитесь на Марине. Она, уж коли ее угораздило стать вашей невесткой, вынуждена это терпеть, а я не буду, вы же знаете.

– Да уж знаю. Это все дед. Позволял тебе все и всегда. Вырастил нахалку.

– Вера, успокойся, – устало попросила еще одна немолодая женщина, в чем-то неуловимо похожая на Тату, ее мать Ольга Павловна. – И оставь уже в покое мою дочь. Давайте уже будем наконец ужинать. Я не очень хорошо себя чувствую с дороги.

– Разрешите все-таки представиться. – Чарушину надоели препирательства дружной семейки, напоминающей скорпионов в банке. – Меня зовут Никита Чарушин, я – юрист. Прибыл сюда по приглашению Татьяны Александровны, чтобы представлять ее интересы в вопросах, связанных с наследством. Здесь же в усадьбе гостит моя семья – жена с ребенком, так что моральный облик как мой, так и Татьяны Александровны не должен вас беспокоить.

– Ребенок? Маленький ребенок? – визгливо спросила толстая до безобразия старуха, которая, не дожидаясь всех остальных, уже жадно ела. Сосискообразные пальцы хватали со стоящих перед ней блюд куски вареного языка и отправляли их в рот вместе с пучками петрушки. Выглядело это отвратительно. – Он будет своим плачем не давать спать по ночам, а днем бегать по коридорам, стуча пятками. Тата, ты совершенно не думаешь о своих близких.

На щеках у Чарушина заходили желваки.

– Моя семья живет в коттедже, в дом заходить не планирует, так что мой сын вам не помешает, – металлическим голосом сказал он. – Обсуждать с вами целесообразность своего визита я не собираюсь, поскольку договор заключен между мной и Татьяной Александровной. Пока ей угодно, я буду тут находиться, вне зависимости от того, нравится вам это или нет. Всем приятного аппетита.

Он подошел к свободному стулу, сел и положил салфетку на колени.

– Браво. – На другом конце стола кто-то захлопал в ладоши. Чарушин поднял голову, чтобы посмотреть, кто именно, и обалдел. Улыбаясь, на него смотрела соседка по купе. Они вместе ехали от Казани до Москвы, и она, кажется, говорила, что едет в командировку.

– Еще одна наша гостья, – вступил в разговор Рафик. – Тоже юрист. Она представляет фирму, услугами которой пользовался Георгий Егорович. Ее зовут Нина Григорьевна. Прошу любить и жаловать.

– Сколько юристов на квадратный метр, – пробурчал представительный мужчина с властным лицом. – Сразу видно, что наследство, которые мы собрались делить, что-то из себя представляет. Иначе юристы не слетались бы сюда, как воронье. Что, уважаемая Нина Григорьевна, вы уже знаете, что там, в завещании?

– Завещание хранится у нотариуса. – Нина пожала плечами и тоже по примеру Чарушина расстелила салфетку на коленях. – Помимо завещания есть и другие юридические тонкости, касающиеся имущества Георгия Егоровича. Но думаю, Виктор Сергеевич, что обсуждать это мы будем не сегодня, а после похорон. По крайней мере, в том распоряжении, которое Липатов оставил на случай своей смерти, говорится именно об этом.

– Дедуля в своем репертуаре. Он руководит даже собственными похоронами, даже после смерти, – хмыкнул худой мужчина с изможденным лицом и запавшими глазами. – Вить, тебя в этом что-то удивляет?

– Нет, Коля, не удивляет. Дед всегда отличался удивительной верностью себе и своим идеалам. Лично мне глубоко наплевать на всех юристов и вообще на все, что здесь происходит. Я – человек небедный и без дедова состояния.

– Но на дележку наследства ты все-таки приехал. – Артем зло смотрел на двоюродного брата. – Витька, Витька, ты бы хоть сам себе не врал. А заодно вспомнил, что это дед пристроил тебя на теплое место, с которого ты и начал свое восхождение по карьерной лестнице. Так что своим нынешним благосостоянием ты в конечном счете все равно обязан деду.

– Как и все здесь сидящие.

– Нет! – Николай резко отшвырнул вилку, звякнул жалобно хрустальный бокал. – Всем, что есть у меня, я обязан своему таланту, больше никому и ничему. Или ты, Тема, полагаешь, что и в газету меня пристроил дед?

– Нет, в газету ты сам пристроился. – Артем спокойно накладывал себе на тарелку салат из круглой миски. Чарушин подумал и потянул к себе такую же, полную обычного классического салата оливье. Он любил его больше других и сейчас удивился, что богатеи Липатовы, оказывается, разделяли его плебейские пристрастия. – Просто, пока ты был начинающим журналистом, ты жил на деньги, которые тебе давал дед. И квартиру в Москве тебе дед купил, чтобы ты не мыкался по углам. Так что уж особо-то хвост не распускай. Мне на начало моего бизнеса тоже дед денег дал. Да, у меня все получилось, и больше я в его помощи не нуждался, но стартовал я благодаря ему, и поэтому я здесь. Кстати, мне все равно, завещал ли он мне что-либо и что именно.

– Не имеет это значения, – горько сказал Николай, из которого, казалось, внезапно выпустили весь воздух. – Ничего сейчас не имеет значения. Все бессмысленно.

Остаток ужина прошел довольно мирно. Любящие родственники больше не накидывались друг на друга, не вступали в споры, а просто ели, что-то тихо обсуждая с сидящими рядом собеседниками. Тата разговаривала с матерью и братом, который, впрочем, больше молчал. Вера Георгиевна завела светскую беседу с юристкой Ниной, обсуждая с ней, Чарушин слышал, вопросы налогообложения на наследство первой очереди. Виктор что-то тихо выговаривал своей жене Марине. Николай ел плохо. Бледный, молчаливый, он, казалось, был погружен в себя и свои невеселые думы.

Надежда Георгиевна была полностью сосредоточена на еде, которую она поглощала в неимоверных количествах, ни с кем не разговаривая. Артем обсуждал что-то с Рафиком, и было видно, что разговор интересен им обоим. Рядом с Чарушиным сидела худенькая женщина с некрасивым и словно навсегда уставшим лицом, видимо, та самая помощница Липатова Валя.

– Вы всех тут хорошо знаете? – спросил у нее Чарушин. В его сыщицком деле важна была любая мелочь, а потому он не преминул воспользоваться возможностью повыпытывать информацию у Валентины.

– Что? – Она вздрогнула и отвела глаза от другого конца стола. Чарушину показалось, что смотрела она то ли на Тату, то ли на Ольгу Павловну. – А, нет, не очень. Я же недавно работаю, а дети и внуки Георгия Егоровича не баловали его своим обществом. То есть я хорошо знакома с Рафиком и Татой. Они бывали в усадьбе постоянно. Ольгу Павловну и Гошеньку видела, конечно. Они тоже тут бывают, хоть и нечасто. Артем как-то приезжал, но я выходной брала в тот день, так что мы с ним не пересеклись. А москвичи впервые с прошлого Нового года приехали. И жирдяйка тоже.

Под жирдяйкой она, видимо, имела в виду Надежду Георгиевну.

– Значит, вам все эти люди так же незнакомы, как и мне, – подытожил Чарушин. – Что ж, новизна ощущений – это тоже неплохо. А что про свою семью говорил сам Липатов? Его-то вы успели узнать.

– Георгий Егорович был очень умным человеком. – Губы женщины тронула легкая тень улыбки. – Он знал все слабости своих детей и внуков тоже. Но он их любил, это несомненно. Кого-то больше, кого-то меньше. Так всегда бывает, что к кому-то в семье относятся несправедливо. – В голосе ее зазвучала неожиданная горечь. – Липатов был упрям и не любил признавать своих ошибок, поэтому человек, однажды заслуживший его неодобрение, уже вряд ли мог рассчитывать на снисхождение. О прощении я даже не говорю.

– Вы кого-то конкретно имеете в виду? – уточнил Чарушин. – Кого Липатов не одобрял и так и не смог простить?

Валентина вздрогнула, будто ее застали на месте преступления. Рука, державшая бокал с красным вином, дернулась, темно-красная жидкость потекла по столу, пропитывая белоснежную скатерть. Отвратительное, словно кровавое пятно, становилось все больше и больше. Валя смотрела на него, не в силах отвести взгляд.

– Боже мой, что я наделала…

Она вскочила, порываясь куда-то бежать.

– Да сиди уж, – ворчливо сказала подоспевшая Люба. – Сейчас все исправлю. Вот уж воистину руки-крюки. Валька, ты ж не человек, а ходячая катастрофа. Что не разобьешь, то прольешь или изваляешь. Вот сразу видно, что не липатовской ты породы.

На этих словах Валентина все-таки, не сдержавшись, залилась слезами и опрометью бросилась вон из столовой. Чарушин задумчиво проводил ее глазами. После ужина все разбрелись, кто куда. Рафик снова уединился в кабинете, Николай обосновался в библиотеке, перебирая книги на какой-то из нижних полок. Для этого ему пришлось сесть на пол. Надежда Георгиевна ушла в свою комнату, старшая сестра Вера смотрела какое-то кино в зале с большим экраном, ее сын с невесткой обосновались там же, но Виктор без устали разговаривал по телефону, решая какие-то рабочие вопросы, а Марина уткнулась в мобильный телефон, в котором, похоже, вела какую-то переписку.

– Ты с Нателлой? – спросил у нее муж, и она кивнула, пообещав передать привет.

Валентина так и не появлялась, Люба мыла на кухне посуду. Артем с Татой и Ольгой Павловной, оставшись в столовой, листали какой-то старый альбом с фотографиями. Чарушин подошел посмотреть – там была вся семья Липатовых лет тридцать тому назад.

– А это я. – Тата, смеясь, показала ему на младенца в чепчике с оборками, которого держал на руках молодой красавец в офицерской морской форме. – А это папа. Это моя самая любимая фотография, он тут такой красавец…

– Твой отец вообще был очень видный мужчина, – тихо сказала Ольга Павловна. – И очень добрый. Порядочный, благородный… Это и в те времена было редкостью, а уж сейчас… – Она горько вздохнула: – Сейчас таких уже не делают. Измельчала порода. Липатовская в том числе.

Решив, что для первого дня наблюдений за «липатовской породой» вполне достаточно, Чарушин накинул куртку и решил проведать Полину с Егором. Выйдя на крыльцо, он с удовольствием вдохнул морозный воздух и шагнул на тропинку, ведущую к коттеджам.

Из открытого наверху окна в загородной тишине отчетливо раздавалось яростное щелканье компьютерной мышки, сменившееся бодрым голосом, вещавшим что-то про казино и супервыигрыш в нем. Чарушин понимающе усмехнулся. Недаром Гоша Липатов исчез сразу после ужина. Двадцатидвухлетний парень в глуши развлекался, как мог – играл в интернет-казино. Никита поднял повыше воротник, чтобы мороз не кусал за уши, и ускорил шаги. Повидать сынишку нужно было до того, как Полина уложит его спать. В данный момент своя семья интересовала его гораздо больше, чем липатовская.

* * *

Похороны прошли спокойно. Гораздо спокойнее, чем интуитивно рассчитывала Нина. Деловой человек Георгий Липатов окружил себя такими же деловыми людьми, поэтому организация прощания была безупречной, а все собравшиеся относились к происходящему именно как к деловому мероприятию. Дресс-код строгий, лица постные, разговоры приглушенные, речи запланированные. Каждый занимает свое место и произносит именно тот текст, который задуман сценаристом. Эмоции не предусмотрены.

Плакала только Тата. Горько, не стесняясь своих чувств. Похоже, она действительно любила деда. Текли слезы и у экономки Любы. Она стояла скромно, в уголке, за спинами родни, но слез не скрывала. Нине это показалось странным. Подишь-ты, и работала-то меньше года, и человеком Липатов был тяжелым, а привязалась. Видимо, просто человек хороший, эта Люба.

На правах старшего внука выступил Виктор, строго, четко, все по делу. Немного волнуясь, поблагодарила за все хорошее Ольга Павловна, бросили горсть земли на гроб дочери – Вера и Надя, подержался за установленное надгробие Артем. Хорошую, проникновенную речь произнес Рафик Аббасов. Вот, пожалуй, и всё.

– Несправедливо это все, – негромко сказала Нина стоявшему рядом с ней попутчику по поезду Никите, оказавшемуся юристом Таты. – Все-таки человек много лет возглавлял крупнейшее производство, вывел его в передовые, делами ворочал миллионными, а умер, и похороны у него, как у самого простого обывателя.

– Так он ведь сам так хотел. – Никита внимательно посмотрел на нее. – Вы же лучше других знаете, что все это было четко прописано Липатовым в распоряжении касательно своих похорон. Вы же здесь именно за тем, чтобы соблюсти точное выполнение его воли. Или я не прав?

Он смотрел так внимательно, что Нина даже поежилась, хотя ничего плохого не замышляла и не делала.

– Так, – сказала она. – Но это не значит, что меня подобная ситуация не удивляет. А могу я полюбопытствовать, зачем Тата привезла вас? Она не похожа на человека, который заботится о своих правах на наследство. Наверное, она – единственный человек здесь, кто искренне горюет из-за смерти деда. Эта искренность плохо сочетается с предусмотрительностью, которую она проявила.

Чарушин колебался лишь мгновение. В конце концов, ему нужен был напарник и помощник, на острый глаз которого он мог бы положиться. Нина Альметьева приехала из другого города, а потому никак не могла быть причиной волнения Ольги Павловны или Татиных подозрений в убийстве Липатова. В последнем Никита, впрочем, сомневался очень сильно. Но чем черт не шутит?

– Я на самом деле не юрист, – признался он. – Вернее, юрист, конечно. Диплом юридической академии имею. Но работаю я в полиции. Тата дружна с моей женой, поэтому попросила меня провести негласное расследование причин смерти ее деда.

– Зачем? – совершенно искренне удивилась Нина. – Какие могут быть причины смерти восьмидесятипятилетнего человека, если не старость?

– Нина, а вы знаете, от чего умер Липатов?

– Нет, – поколебавшись, призналась она. – Мне про это никто не говорил, а я не спрашивала. Инфаркт? Инсульт? Тихая смерть во сне?

– В том-то и дело, что нет. – Чарушин вдруг засмеялся негромко, не привлекая внимания родственников усопшего. Негоже это – смеяться на похоронах. – Так как я сыщик, то я задал сегодня вопрос об этом Аббасову, и тот поведал мне замечательную историю. Георгий Егорович Липатов умер от черепно-мозговой травмы, которую получил, катаясь на лыжах.

– Что????? – Нине показалось, что она ослышалась.

– Вот именно. Оказывается, наш пенсионер обладал настолько крепким здоровьем, что, несмотря на свой почтенный возраст, каждое утро после завтрака вставал на лыжи и проходил десять километров по лесу. Одним и тем же маршрутом. В начале зимы для него специально проложили лыжню и подправляли ее после каждого снегопада. В день своей смерти он тоже отправился в лес, но в положенное время не вернулся. Встревоженная Люба заставила Валентину вызвать помощь. Водитель и дворник вместе со встревоженными женщинами отправились на поиски и обнаружили старика, уже бездыханным, примерно в двух километрах от дома.

– И что с ним случилось? – Нина внезапно начала волноваться.

– По официальной версии, подтвержденной результатами вскрытия, ему стало плохо. Похоже, поднялось давление, закружилась голова. Липатов не устоял на ногах и упал, ударившись виском об огромную глыбу льда. Полученная травма оказалась несовместимой с жизнью.

– Да-а-а, вот уж точно человек оправдывал фразу «старость меня дома не застанет». Жил на высоких скоростях и умер так же. Вы знаете, Никита, хотела бы я в восемьдесят пять лет погибнуть, катаясь на лыжах. Но боюсь, что в моем случае это невозможно. В полную физическую развалину я превращусь гораздо раньше. Меня и сейчас-то от занятий спортом тошнит. И все-таки вы сказали, что это официальная версия. Вы считаете, что может быть и какая-то другая?

– Почему нет? – Чарушин философски пожал плечами. – Тата отчего-то считает, что ее деда убили. Узнав обстоятельства его смерти, я бы не стал полностью исключать такую возможность. Его могли толкнуть на ледяную глыбу. Могли нанести удар в висок чем-нибудь тяжелым, а потом инсценировать несчастный случай.

– Но зачем?

– Ради наследства, ради чего же еще…

– Никита, – Нина положила ему на запястье свою прохладную изящную руку, – я не видела завещание Липатова, оно находится у нотариуса и будет в соответствии с оставленными распоряжениями вскрыто только завтра после обеда. Но я совершенно точно знаю, что основной части липатовского состояния там нет.

– То есть? А куда оно делось?

– Некоторое время тому назад Липатов основал трастовый фонд, в который перевел почти все свои деньги. Этой сделкой занималась именно наша фирма. По условиям заключенного договора, учредительство фонда и средства в нем переходят наследникам лишь через пятьдесят лет. Все эти годы управляющий распоряжается имуществом фонда самостоятельно, а извлекаемая при этом прибыль расходуется в пользу указанных бенефициаров, но лишь в жестко оговоренных Липатовым рамках.

– Ничего не понял, – признался Чарушин. – А кто управляет фондом, кто такие бенефициары и каковы те самые рамки, о которых вы говорите?

– Об этом я расскажу завтра во второй половине дня, – невозмутимо сообщила Нина. – Честно говоря, я не в курсе, знают ли родственники, что в завещании указана лишь очень малая доля того, чем на самом деле владел Липатов. Остальное вложено в трастовый фонд, и на эти средства никто из наследников не имеет никаких прав.

– И сколько же денег Липатов поместил в этот самый фонд? Какой суммы лишились наследники?

– Сто двадцать миллионов долларов. Ренту с них многие действительно получат. Но основной капитал – нет. Поэтому убивать Липатова не имело никакого смысла. Ренту своим детям и внукам он платил и так.

– А если они не знали про траст? Все или хотя бы кто-то один? – медленно спросил Никита. – А если тот, кто убил Липатова, считает, что вот-вот станет наследником ста двадцати миллионов долларов. За эту сумму вполне можно убить, как вы считаете?

– Я бы не стала, – сухо сообщила Нина. – Возможно, в ваших рассуждениях и есть смысл. Но мы же не знаем, убили ли Липатова или он действительно случайно упал и ударился головой об лед.

– Не знаем, но можем попробовать выяснить. – Никита заговорщически улыбнулся. – По крайней мере, я после поминального обеда собираюсь встать на лыжи и пройти тем самым путем, который ежедневно проходил Георгий Егорович, осмотреть место его гибели. Вы со мной?

– Вы с ума сошли? Я на лыжах не стояла со школы.

– Без лыж по лесу сейчас не пройти. Ну же, решайтесь, Нина. У вас очень умные глаза и быстрая реакция. Это я уже заметил. Вы можете быть мне полезны в том расследовании, которое мне поручили.

– Вам поручили, не мне.

– Неужели вам не любопытно к нему подключиться? – поддел ее Никита. – Я же вижу. У моей жены точно так же блестят глаза, когда она сталкивается с загадкой, которую не может разрешить с лету. Кстати, она пойдет в лес вместе со мной. Правда, ей проще, в отличие от вас, она отлично ходит на лыжах.

– А ребенок? Вы и его потащите с собой в лес? – Нина все еще сопротивлялась, но все слабее. Ей действительно было интересно. Так интересно, как, пожалуй, еще ни разу в жизни.

– Ребенок будет спать, и Люба любезно согласилась его покараулить. Обед к тому времени уже закончится, а гору посуды можно смело переложить на наемный персонал, который сегодня прибыл из деревни, чтобы помочь с поминками. Люба любит детей, поэтому ей это даже в радость.

– И когда вы успели это все выяснить? – язвительно спросила Нина. – Вроде вы появились в усадьбе позже меня, а я вот понятия не имею, любит Люба детей или нет.

– Вы юрист, а я сыщик. В этом вся разница, – сообщил Никита и подмигнул ей: – Ну что, ввязываетесь в авантюру или побоитесь?

– Ввязываюсь, – решительно заявила Нина. – Только я действительно не умею ходить на лыжах, так что буду в тягость и вам, и вашей жене.

– За нас можете не беспокоиться. И вас мы не бросим в лесу на съедение волкам. Лыжное снаряжение хранится в подвале, там же можно подобрать костюмы и шапки. Липатов был человеком предусмотрительным и подготовился к тому, что его внукам или гостям может прийти в голову фантазия покататься на лыжах. Встречаемся у черного входа ровно в два. Возвращаться, возможно, придется в темноте, поскольку солнце заходит все еще рано, фонарик я возьму.

– Хорошо, – ошарашенно сказала Нина, отчего-то чувствуя, что ее ловко обвели вокруг пальца, но не понимая, в чем именно.

Снежный наст хрустел, как свежая французская булка. Солнце, еще с утра и не думавшее выглядывать из-за туч, из любопытства все-таки высунуло нос наружу, чтобы поглазеть на лыжные потуги Нины, и теперь, радостно хохоча, слепило глаза, отражаясь от белого-белого снега.

Нина с завистью смотрела на Никиту и Полину, нацепивших темные очки. У нее очков не было, а поискать их в кладовой в подвале она не догадалась. «Либо ослепну, либо нос облезет», – мрачно думала она, передвигая ноги по лыжне. Шла она последней и, конечно, то и дело отставала, но ее попутчики останавливались, терпеливо дожилаясь ее, неумелую, не выказывая при этом ни капли недовольства.

Впрочем, как ни странно, идти на лыжах было хоть и непривычно, но не очень сложно. Сказывалась мышечная память, оставшаяся с детства. В школе Нина не любила уроков физкультуры, но ходить на них ей приходилось, потому что родители не терпели лени и слабости, которые пыталась проявить дочь. Лень скорее распространялась не на само катание, а на необходимость тащить в школу кроме портфеля еще огромный мешок с формой, лыжи и палки, которые норовили то и дело выскочить из рук.

На самой лыжне становилось легче. Ветер свистел в ушах, легкая куртка и шерстяные рейтузы не сковывали движений, позволяли чувствовать себя легкой-легкой, словно птица. Тогда Нина не отставала от одноклассников, а проходила дистанцию одной из первых. В памяти всплывали детские воспоминания, те, что она много лет подряд заталкивала в самые отдаленные закоулки сознания. Скрипящий снег, деревянные лыжи, одна немного треснутая. Боже мой, как она мечтала о пластиковых, которые были писком моды, но ей их покупать категорически отказывались, чтобы не баловать.

Сейчас все было немного по-другому – лыжи самые современные, настоящие, марки Rossignol X-ium Skating WC3 White Base NIS. Сама Нина в этом, конечно, ничего не понимала, но Никита сказал, что лыжи – супер, подходящие для профессионалов высокого уровня. Лыжный костюм – дутый, легкий, очень удобный, красивая стильная шапочка, закрывающая уши, ботинки, не ощущающиеся на ногах. В усадьбе знали толк в катании на лыжах. И идти на них было одно удовольствие, минут через десять Нина даже осмелела настолько, что начала отталкиваться сильнее и катиться вперед, как заправский лыжник. Она подставила лицо ветру и счастливо рассмеялась. Все-таки хорошо, что ее пригласили в усадьбу и позвали с собой на лыжную прогулку. Когда бы еще она покаталась на лыжах.

Она догнала поджидающих ее снова Никиту и Полину, стоящих у живописной сосны.

– С погодой нам повезло, – сказал Никита.

– В смысле? Могло бы быть холоднее?

– Нет. В смысле отсутствия снега.

– А разве снег мешает кататься? – удивилась Нина.

– Снег засыпает следы, – серьезно ответил он. – Липатов погиб четыре дня назад. И все это время не было снегопада. Если на месте его гибели кроме него побывал кто-то еще, то мы обязательно увидим это по следам.

– Балда, – беззлобно сказала Полина. Нине она как-то сразу и бесповоротно понравилась. – Конечно, на месте его гибели мы увидим следы. Его же нашли Валентина, Люба и два местных мужика. Они же туда не на вертолете прилетели.

– Ты права, как всегда, мон женераль. – Никита с нежностью посмотрел на жену. – Но! – тут он поднял указательный палец в лыжной перчатке. – Во-первых, я спросил, как они искали Липатова. Лыжня круговая, он всегда ходил по одному и тому же маршруту, по которому сейчас идем и мы. Когда Люба спохватилась, что хозяина давно нет, и подняла шумиху, то они пошли навстречу, справедливо полагая, что Липатов должен быть уже где-то близко к дому. Валентина, водитель и дворник были на лыжах. Люба шла пешком, она не умеет кататься, поэтому отстала от них. Идти по лыжне было нельзя, чтобы не портить ее, она шла рядом, и то и дело проваливалась в снег. Обратно они тащили Липатова на куске брезента, который предусмотрительно захватили с собой.