Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может – пьют вино,
Может – так сидят.
Или просто – рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое…
Марина Цветаева
Оформление художника Т. Погудиной
Иллюстрации художника А. Дудина
© И. Мартова. Текст. 2015
© А. Дудин. Иллюстрации. 2015
© Т. Погудина. Оформление. 2015
© Издательство «Художественная литература». 2015
Вместо предисловия
Я боюсь одиночества…
Я так боюсь одиночества, что слезы начинают струиться по моему лицу лишь при появлении мысли о том, что однажды я могу оказаться одна.
Без тебя.
Мне страшно… Ужасно и жутко!
А ведь в народе говорят, что не нужно искушать судьбу: чего боишься, то и произойдет. Испуганно мотаю головой, чтобы отогнать дурацкие мысли.
Закрываю глаза и в этой бездонной слепой темноте протягиваю вперед руки, пытаясь дотянуться до тебя.
Вокруг никого!
Я снова и снова ловлю пустоту…
Где ты? Что происходит?!
Судорожно вздрагиваю, кричу и… просыпаюсь!
Еще не веря своему счастью, медленно и осторожно приоткрываю глаза…
Слава богу, это только сон. Дурной, тяжелый и безжалостный.
Господи! Я так боюсь одиночества.
Пожалуйста, не исчезай…
Не исчезай, любимый!
Глава 1
День едва-едва занимался.
Новый, свежий, июньский…
Яркое, огненное, ленивое солнце медленно, словно любуясь собой, поднималось из-за далекого горизонта, озаряя небосклон и освещая верхушки деревьев розовым, пока не горячим светом. То там, то здесь раздавалась негромкая, еще очень робкая трель невидимой глазу птахи, которая будто заранее, трепетно и нежно, репетировала предстоящую ей дневную партию.
Было тихо-тихо.
Это утреннее безмолвие казалось тонким, хрупким, ломким и поэтому каким-то особенно благостным, что ли…
Но это глубокое, временное безмолвие все смелее и смелее нарушалось привычными слуху, обычными дневными звуками, постепенно, но властно наполняющими просыпающийся город.
Варя открыла глаза и, чуть повернув голову, взглянула на будильник, мерно и безразлично тикающий на прикроватной тумбочке.
Ого! Четыре тридцать…
Боже, как рано! Спать бы еще да спать!
Варвара поудобнее устроилась на низкой, почти плоской подушке и прикрыла глаза. Вот бы опять уснуть! Провалиться в густой сон, долгий и тягучий и, ни о чем не беспокоясь, спать, спать, спать…
Но нет, она знала почти наверняка, что сон в это утро к ней уже не вернется. В последние два года она спала мало, беспокойно и тревожно.
Если вообще спала…
Варвара резко перевернулась на спину. Зажмурила глаза, стараясь ни о чем не думать.
Но не тут-то было!
Почти каждую ночь ей все снился и снился один и тот же страшный сон. Или явь? Варя совсем запуталась…
Все так перемешалось, переплелось – день и ночь, сон и явь, ночные кошмары и ежедневные жестокие воспоминания, рвущие сердце!
Она опять открыла глаза и изо всех сил замотала головой, пытаясь отогнать ужасные видения, приходящие по ночам и бередящие и без того истосковавшуюся душу. Глаза внезапно наполнились слезами.
– Господи, – почти беззвучно прошептала она, с усилием сглотнув вдруг вставший в горле комок, сильно мешавший дышать, – ну почему, почему и я не умерла тогда, вместе с ним? Зачем, ну зачем я осталась? Для чего?
Она, жалобно всхлипывая, совсем по-детски, заплакала.
Безутешно рыдая, Варька громко шмыгала носом и отчаянно моргала мокрыми ресницами. Казалось, что горе, переполнившее ее до краев, вот-вот вырвется наружу и захлестнет ее уже давно привычной истерикой. Но тут, словно напоминая женщине о несправедливости ее желаний, за дверью соседней комнаты послышались какая-то возня и негромкий детский плач. Варя, тут же смахнув катившиеся по лицу слезы, тревожно прислушалась. «Аська, – мелькнуло в голове, – проснулась, малышка моя. Надо же, тоже не спится ей».
Девочка в соседней комнате что-то капризно говорила, плаксиво растягивая слова. Но уже через мгновение, словно вторя ей, раздался еще один голос, громкий и недовольный, как у человека, которому вдруг помешали спать. Женщина, убрав рассыпавшиеся волосы с лица, улыбнулась: «Сенька… Вот уж кто всегда сладко спит, а тут, смотри-ка, помешали ему!»
Варя, не двигаясь, опять настороженно прислушалась. Вот где-то сердито скрипнула дверь, вот зашлепали по полу торопливые шаги, вот тихий голос мамы, Александры Львовны, что-то проговорил, баюкая и успокаивая вдруг проснувшихся малышей. Ласково и очень тихо мама что-то запела, присев на скрипнувший, давно рассохшийся от времени стул.
Минут через семь все смолкло.
Внезапно опять наступила такая оглушительная тишина, что Варвара даже голову приподняла, стараясь понять, что же там, в детской, сейчас происходит. Но как только угомонившиеся дети тихонько засопели в своих кроватках, шаркающие мамины шаги медленно двинулись в сторону Вариной комнаты. Дверь слегка приоткрылась, и в нее осторожно проскользнула, придерживая на груди старенький цветастый халат, мама. Подойдя к кровати, женщина внимательно взглянула на дочь и, тяжело вздохнув, сделала вперед еще шаг. Постояла, внимательно глядя на дочь, присела на краешек и укоризненно прошептала:
– Ну? Что ты? Опять не спишь?
Варя, чуть улыбнувшись, пожала плечами:
– Нет. Не спится!
Она приподнялась на локте:
– Мама, а ты помнишь, какой сегодня день?
Александра Львовна, тяжело вздохнув, кивнула:
– Конечно, детка. Помню.
Глаза Варьки опять наполнились слезами:
– Кошмар… Я до сих пор в себя прийти не могу! Не верю, что его нет с нами…
Она уткнулась в подушку и опять горько зарыдала.
Александра Львовна печально вздохнула, протянула руку и погладила дочь по голове, совсем как в детстве:
– Ах, Варя, Варя… Доченька! Опять ты за старое! Знаю, все знаю, тяжко тебе… Это горе всю жизнь с тобой будет, но нельзя же только этим жить?! А?! Что ты с собой делаешь?! Не спишь, не ешь, никуда не ходишь… Ты думаешь, это хорошо?
Александра Львовна покачала головой:
– Перестань же, детка, наконец, мучить себя. Ну сколько можно… То, что случилось, беда страшная, конечно, что уж тут скажешь. Но ведь жизнь, Варюша, идет. Слышишь? Идет!
Мама помолчала, словно собираясь с мыслями или что-то вспоминая:
– Знаешь, я каждый день Бога благодарю, что хоть ты уцелела, а ты сама себя убиваешь! Грех это, Варенька, большой грех. Надо жить, доченька! Жить! И опять же дети у тебя… Они же все понимают, чувствуя твое беспокойство и боль, тоже волнуются, плохо спят, плохо едят… Хватит уже, Варюша! Прошедшего не вернешь и не исправишь!
В комнате повисло тягостное молчание.
Варя прикусила губы, чтобы снова не расплакаться, помолчала, глядя в сторону, и, нахмурившись, досадливо прошептала:
– Ой, мама, мама… Опять ты за свое? Перестань! Не надо. Сколько можно? Как ты не понимаешь – это внутри меня, это сильнее меня… Умом я все понимаю, а душа не хочет смириться! Понимаешь? Не хочет!
Но Александра Львовна ласково взяла дочь за руку:
– И все же, Варюша, пойми, так нельзя! Надо пере-листнуть прожитую страницу и идти дальше! Иначе нет жизни! Пойми, все помнят прошлое, но живут настоящим! Нельзя все о прошлом да о прошлом… Не хочешь о себе, о детях своих подумай.
Варвара долго молчала, и только потом, хмуро взглянув на мать, торопливо кивнула:
– Ладно, ладно… Все будет хорошо, мамочка. Я переживу это… Конечно, переживу. Дай только мне время, не торопи. Хорошо?
Видя, что мать по-прежнему печально глядит на нее, Варвара добавила:
– Ну, все, все… Не волнуйся, иди поспи, еще рано.
Александра Львовна тяжело вздохнула, погладила дочь по плечу и, улыбнувшись, прошептала:
– А я сквозь сон шум услышала и бегом в детскую… Ася проснулась, одеяло сползло, вдруг закапризничала, расплакалась, а Сеня в ответ ей как забубнил, как недовольно заворчал… Сразу видно – мужичок! Смешной такой!
Варя, благодарная матери за то, что она так легко и непринужденно сменила тему разговора, озабоченно спросила:
– Уснули?
– Уснули. Спят ангелочки наши, – Александра Львовна ласково усмехнулась, – растут малыши…
– Да, растут, – вторила ей Варя, думая о чем-то своем, потом, спохватившись, проговорила:
– Ну, все, все… Иди, мамочка, иди полежи еще.
– И то, пойду, – Александра Львовна тяжело встала с кровати, – ой, зябко что-то. Может, окно прикрыть?
Варя покачала головой. Мать, постояв еще секунду, украдкой перекрестила дочь и осторожно вышла из комнаты, тихонечко прикрыв за собой дверь.
Город просыпался.
То там, то здесь раздавались требовательные звонки приближающихся трамваев, добросовестно развозящих только что проснувшихся горожан по многомиллионной столице. Уже начинали скапливаться возле светофоров нетерпеливо сигналящие машины. Солнце, поднявшееся за прошедшие два часа высоко над горизонтом, властно вступало в свои права, готовясь одарить горожан очередной порцией палящего зноя.
Июнь, в этом году, на удивление, жаркий и сухой, радовал высоким, совершенно безоблачным небом, бурно зеленеющими деревьями и еще по-утреннему чистым, словно прозрачным, воздухом.
День завертелся, закружился, покатился…
Новый день. Новые заботы.
И только Варя, живущая последние два года словно в забытьи, между явью и сном, между ночными кошмарами и дневными отчаянными, горькими размышлениями, ничему не радовалась и ничего не замечала.
Ни-че-го…
Просто жила: дышала, ела, спала и плакала…
Просто существовала.
Заново училась жить.
Одна.
Без него.
Глава 2
Варька попала в восьмой класс этой старой знаменитой московской школы совершенно случайно. Ее родители не ходили к директору не искали знакомых, не носили подарков… Ничего этого не было. Все решил случай.
До этого они жили в относительно небольшой провинциальной Твери. Хотя насчет небольшой – это как посмотреть. Наша бескрайняя Родина насчитывает тысячи городишек и значительно меньше Твери. В общем, жили они поживали, но тут вдруг отцу, инженеру-конструктору, попала, как говорится, «вожжа под хвост». Надумал он ехать в Москву, благо было куда, – его лучший друг, Василий Кузьмич, давно уж служил главным инженером на каком-то славном московском заводе. Случилось же все это великое переселение где-то в восьмидесятых годах прошлого, двадцатого века. Квартир уже, как известно, не давали, но можно было купить, если опять же средства позволяли. Отец, однажды заболев своей мечтой жить и работать в столице, прямо как с ума сошел – не спал, не ел, только об этом говорил, все планы строил. В общем, однажды он перешел от бесконечных и уже порядком всем надоевших разговоров к решительным действиям: продал их светлую и уютную трехкомнатную квартиру вместе с бабушкиной «двушкой», которую та, умирая, маме завещала, и с помощью все того же неугомонного друга своего, Василия Кузьмича, приобрел двухкомнатную крохотную квартирку в столичном доме, стоящем прямо напротив самой знаменитой московской школы. У Варьки и выбора-то не было – пошла в школу, так сказать, по месту жительства.
Варюха росла девчонкой красивой: волосы какого-то не то русого, не то золотого цвета, глаза то ли серые, то ли темно-голубые, большущие, кожа, словно персик, чуть розоватая. Ох и хороша ж девчонка была! Но при всем этом было в ней еще что-то наивно-трогательное, чистое, натуральное, что ли… Она казалась тем необычным и нежным цветком, на который хотелось без устали глядеть, любоваться, но руками не трогать. Варя, в отличие от подруг, и косметикой-то не увлекалась, матушка природа всем щедро поделилась с ней. Когда девочка впервые вошла в свою новую школу, с мужской половиной класса случился настоящий коллапс, а женская половина просто застыла в недоумении и жутком, жестоком огорчении: откуда, мол, звезда такая и зачем она вообще нужна в нашем классе…
Мальчишки долго молчали, пораженные ее какой-то совершенно не детской красотой. И только один из новых одноклассников, вынырнув из оцепенения раньше других, быстренько сдвинул свои книги на край парты и громко сказал, окинув при этом класс взглядом победителя:
– Привет. Иди сюда. Садись со мной, здесь свободно.
Варя, совершенно растерянная и смущенная, благодарно взмахнула ресницами и, сделав шаг к нему навстречу, радостно улыбнулась:
– Спасибо.
Осторожно пробравшись к третьей парте у окна, девочка робко присела на краешек стула. Щеки полыхали румянцем, она чувствовала, что устремленные на нее взгляды одноклассниц старательно сканировали новенькую, пытаясь найти хоть какие-то изъяны в ее внешности. Совсем растерявшись, Варя опустила голову и исподлобья взглянула на соседа по парте. Тоже светловолосый, улыбчивый, чем-то похожий на нее, мальчишка приветливо кивнул, слегка прищурившись:
– Не бойся! Держись! Девчонки у нас неплохие, но поначалу кусать тебя будут, не сдавайся!
Варя благодарно взглянула на него из-под длиннющих ресниц и прошептала:
– Угу… Спасибо. Как тебя зовут?
Мальчишка наклонился низко к парте, взял блокнот и, перевернув чистый листок, написал крупно:
– Александр.
Варя, прочитав написанное, вспыхнула от радости:
– Ой, как и мою маму! Она тоже Александра!
Сосед по парте приложил палец к губам, призывая девочку к тишине. От волнения Варька даже и не заметила, как в класс вошел учитель.
С того дня жизнь для Варвары разделилась на две части: до встречи с Сашей и после нее. Ребята стали дружить, и дружба их была такой чистой и искренней, какой может быть, наверное, только в детстве.
Саша тоже жил недалеко от школы. По утрам мальчик подходил к ее подъезду в условленное время и терпеливо ждал, когда появится Варька. Она выскакивала из подъезда, легко перепрыгивая через ступеньки и радостно сияя, вспыхивала ему навстречу ослепительной улыбкой: – Привет!
Он поначалу сдержанно, по-мужски степенно, кивал ей: – Привет!
А потом, не выдержав этой своей важности и солидности, он заливался счастливым смехом:
– Варька! Проспала! Опять проспала!! Ты, как всегда, опоздала на три минуты!
– Подумаешь, три минуты, – смешливая девчонка озорно встряхивала головой, отбрасывая непослушную челку в сторону:
– Эх ты, зануда! Разве это время – три минуты? Мог бы и не заметить или хотя бы сделать вид, что не заметил!
Так, легко перебраниваясь и подтрунивая друг над другом, они незаметно доходили до школы. Но и там, не расставаясь, они сидели вместе. Ну а после школы Саша, конечно же, провожал ее домой. Подолгу не расходясь, они стояли у Варькиного подъезда, не замечая времени: то по полчаса, то по часу… В общем, к одиннадцатому классу все стали воспринимать их как единое целое. Удивительно похожие друг на друга, красивые и веселые, они казались прекрасной парой. Учителя, качая головой, изумлялись: «Надо же! Они словно друг для друга созданы!»
Их отношения, конечно, менялись со временем.
Они взрослели. Из дружбы постепенно родилась влюбленность, потом любовь… Но любовь эта нисколько не умалила чистоту их отношений, они стали только нежнее глядеть друг на друга, иногда долго молчали, взявшись за руки. Ребята редко ссорились, да и то минут на десять… Так и шло время. Вернее, бежало, бежало без оглядки!
И что интересно – у Варьки, несколько скрытной и застенчивой, совершенно не было никаких секретов от Саши. Она даже представить себе не могла, как бы попыталась хоть что-то утаить от своего преданного рыцаря. Наоборот, если с ней что-то вдруг приключалось, она не могла дождаться той минуты, когда увидит Сашку и все ему расскажет. Мобильных телефонов, так избаловавших нынче нас, как известно, в конце восьмидесятых годов прошлого века еще не было, поэтому молодым людям приходилось довольствоваться либо домашним городским телефоном, либо терпеливо ждать очередной встречи.
Надо сказать, что Варька к выпускному классу стала просто писаной красавицей. Ее волосы, раньше светло-русые, теперь отливали золотом спелой пшеницы, длинная челка, постоянно падающая на глаза, вдруг открывала чистый высокий лоб и поразительные глаза, которые удивляли не столько цветом, сколько каким-то особым взглядом. Ее темно-голубые, с каким-то странным серым отливом глаза смотрели на собеседника серьезно, задумчиво и как-то печально, будто она заранее знала что-то такое, чего еще не знал никто из окружающих. Сашка влюбился в нее так, что порой ему казалось, что он дышать без нее не может. Даже двигаться не хотелось! Зато когда Варька появлялась где-то в поле его зрения, он оживал, становился веселым, смешливым и очень галантным. Высокий, очень стройный, умный и воспитанный, Сашка, сам того не ведая, невольно заставил страдать не одну девчонку, но для него самого во всем мире существовала только она одна – Варька.
Глава 3
Школьные годы, как и поется в известной песне, конечно, чудесные, но пролетают они так быстро, что всю эту их прелесть мы осознаем лишь тогда, когда они уже в далеком-далеком прошлом.
Варвара не стала исключением. Они с Сашкой совершенно не задумывались о том, хорошо ли им живется сейчас, скорее наоборот – они без конца мечтали о том, как, наконец, закончат школу, поступят в институт и освободятся от порядком надоевшей родительской опеки. Им хотелось самостоятельной взрослой жизни, свободы и независимости. От чего свободы и какой независимости, они не задумывались, но взахлеб мечтали о том времени, когда, наконец, смогут сами решать свои проблемы и выполнять любые желания.
Ну что ж… Время скоротечно.
Ребята и не заметили, как прозвенел последний школьный звонок, как было написано выпускное сочинение, как пролетели экзамены, как отгремел выпускной вечер.
Только уже гуляя с одноклассниками по ночной Москве, Варька вдруг осознала, что это действительно последний вечер их уходящего в небытие детства. Его последние мгновения… А завтра утром наступит та самая взрослая жизнь, о которой они с Сашкой так мечтали долгими-долгими вечерами. Девушка неожиданно поняла это и внезапно почувствовала, как слезы покатились по щекам. Сашка же, услышав ее всхлипывания, даже поначалу растерялся:
– Эй-эй, ты чего? Варька?!
– Ничего, – глотая слезы, расстроено прошептала Варька. – Ничего. Просто прощаюсь с детством… Нашим беззаботным детством.
Услышав ее слова, Сашка тоже как-то присмирел, приумолк. И ему вдруг тоже стало безумно жаль и их учителей, сразу ставших родными и милыми сердцу, и их класс, который они сами по осени оформляли, и их бестолковую возню на переменах и беспричинный дикий хохот над дурацкими шутками одноклассников, сегодня вдруг внезапно ставших взрослыми, и их любимую классную даму, отчего-то сразу как-то осунувшуюся и постаревшую…
Варвара, всхлипнув, заглянула ему в глаза:
– Как же это? Санечка? Неужели мы уже никогда не вернемся в нашу школу? Не сядем за парту? Не будем считать минуты до звонка? А?
Сашка обнял ее за плечи и шепотом продолжил:
– Не будем убегать с уроков! Не будем списывать контрольные по геометрии! Не будем толкаться в очереди в школьном буфете! Не будем прятаться в раздевалке от классной…
Он помолчал и негромко закончил:
– Да, да, да… Ничего этого, Варюха, в нашей жизни уже не будет! Никогда. А жаль…
И она, всхлипнув, вторила ему тихим эхом:
– Жаль! Очень жаль…
Взявшись за руки, они побрели по улице Горького, вышли на Красную площадь, где уже гуляли сразу повзрослевшие столичные выпускники, пошли по Васильевскому спуску… Вся Москва лежала у их ног, и дух захватывало и от этой древней красоты, и от осознания своего внезапного взросления, и еще от чего-то, о чем не хотелось говорить вслух!
…Рано или поздно все заканчивается. Закончилась, наконец, и эта долгая, праздничная, суматошная ночь.
Утро следующего дня наступило поздно.
Варька, уснувшая только в седьмом часу, все никак не могла открыть глаза, а над ухом ее кто-то настойчиво и нудно твердил:
– Вставай, соня-засоня! Хватит спать! Подъем!
Вначале, спросонья, девушка все никак не могла понять, чей же это голос, кто же так противно бубнит над ухом, а потом, чуть приоткрыв один глаз, она сразу узнала своего младшего брата, который, стоя возле нее, медленно и упорно повторял одно и то же, пытаясь то ли разбудить ее, то ли, наоборот, основательно разозлить.
С трудом разлепив слипающиеся от бессонной ночи глаза, девушка показала братишке кулак, потом перевернулась на другой бок и, положив на голову подушку, приготовилась спать дальше, но не тут-то было… В комнату вошла мама и, присев на краешек ее кровати, как делала это всегда в детстве, негромко произнесла почти то же самое, что только что бубнил брат:
– Просыпайся, дорогая. Слышишь? Просыпайся…
– Ну, мама! – Варька досадливо сморщилась и капризно протянула: – Я спать хочу! Отстаньте, дайте выспаться!
Мама рассмеялась:
– Привыкай, милая моя. Вот такая она, эта взрослая жизнь… Здесь уж далеко не всегда ты делаешь то, что хочется!
– Да?! – Взлохмаченная и заспанная Варька сердито приподнялась с подушки: – Как это?
– А вот так! – мама развела руками, – теперь чаще ты будешь жить по принципу: не хочу, но нужно! Это и есть та самая взрослая жизнь, к которой вы с Санькой так стремились.
– О ужас! – Варька закатила глаза и с размаху упала головой в подушку громко простонав: – Нет, тогда я хочу вернуться в детство!!!
К сожалению, а возможно, и к счастью, есть такие желания и мгновения в нашей жизни, которые повторить невозможно! Да и не нужно… Зачем?
Всему, как говорят, свое время!
Варвара повзрослела. И началась новая жизнь.
И эта новая, взрослая жизнь теперь уже не казалась ей такой страшной и ужасной, она уже представлялась ей нисколько не хуже прежней. Только, быть может, чуть сложнее, чуть опаснее, чуть ответственнее… Но это была ее, Варькина, жизнь, и девушка надеялась прожить ее так, как учили на уроках литературы, – достойно и ответственно. Ну и, конечно, с Сашкой! Обязательно! Только с ним.
Минуты бежали, складываясь в дни и ночи… Где-то через неделю все так закрутилось, что Варьке и вздохнуть-то было некогда. В последующие дни и она, и ее родные находились в ужасном волнении: началась пора вступительных экзаменов.
О, это были поистине сумасшедшие дни! Час пик, как говорится! Тогда не придумали еще этого массового испытания под жутким названием «ЕГЭ». Абсолютное большинство выпускников советских школ, желающих учиться, ехали со всех концов нашей необъятной страны в выбранные ими вузы, чтобы, пережив безумные две недели, наконец-то, разделиться на совершенно счастливых поступивших и жутко несчастных провалившихся на вступительных экзаменах.
Варька и Сашка давно решили, что будут поступать в один институт, медицинский. Медицина влекла их неотвратимо. И вовсе не потому, что Варькина мама работала врачом, и совсем не потому, что Сашкин отец умер от страшной болезни, – просто им обоим казалось, что это самая благородная и гуманная профессия на свете. Готовились они, конечно, вместе, поступали тоже вместе, – и надо же – счастье и тут им улыбнулось!
Они поступили! Оба! С первого раза… Узнав об этом, Варька завизжала от восторга и кинулась на шею маме, которая обняла ее, пряча слезы.
Ну что ж… Вот и началась настоящая взрослая жизнь. Еще какая взрослая! Ого! Зачеты, экзамены, семинары, лекции… Ой, всего и не перечислишь!
Учились ребята с удовольствием, но уже к третьему курсу их интересы разошлись. Варька, обожавшая детей, решила во чтобы то ни стало быть педиатром, а Сашка однажды вечером сообщил ей, как отрезал, что станет хирургом. Услышав это, Варька нахмурилась. Она не хотела разлучаться с Сашкой ни на секунду, и ей казалось неправильным, что он выбирает другую специализацию. Конфликт назревал.
Поначалу они спорили до утра, до хрипоты, старательно доказывая свою правоту и несостоятельность доводов другого, а потом, махнув рукой на эти бесконечные споры, долго целовались, решив, что худой мир лучше доброй ссоры.
Ребята так любили друг друга, что уже на пятом курсе поженились, став самой красивой семейной парой факультета, а через год, когда Варьке исполнилось двадцать четыре, у них родился сын Арсений. Сенька, как любовно называл его Сашка, баюкая своего наследника на руках.
Глядя на беспечно спящего малыша или на уставшую взлохмаченную Варьку, Саша и сам иной раз не верил, что Бог дал ему такое счастье. Он ни о чем не мечтал и ничего иного не хотел, повторяя иногда, как заклинание: «Ничего другого не хочу! Пусть все будет так, как есть…»
Размышляя о жизни, и мама Варьки только головой покачивала: надо же, вот выпало Варюшке счастье – и муж золотой, и сынок, и работа.
Спасибо, Господи!
Так и жили – не тужили… А время шло, неумолимо отсчитывая мгновения, слагающиеся в сутки, недели, месяцы, убегающие в пустоту и небытие.
Сенька благополучно подрастал. Потом еще одно чудо появилось в их доме – через два года родилась дочь, которую назвали Асей.
И покатилась жизнь дальше, покатилась…
Ах, если бы знать судьбу! Если бы знать…
Красивые, молодые, умные, они жили, любуясь друг другом. Варька страстно любила и жалела мужа, зная, как он устает на работе, это ведь не шутка – по несколько операций в день! Ведь вот правда в песне поется: «…Бесконечно любя, женщина скажет – жалею тебя!» И переплелась в ее сердце та самая бабья жалость с любовью так, что и не поймешь, где конец, а где начало. Варька была абсолютно уверена, что чувствует своего мужа, как никто другой, и заранее знает все, что с ним может произойти. Варька была уверена, что сердце обязательно подскажет ей, что ее мужу нужна помощь, что ее интуиция в любом случае убережет любимого от всякого зла.
Ах, Варька, Варька… Подвело сердце, не помогла интуиция…
В тот день, тот страшный день, который разорвал соединяющую их нить, Варвара совершенно ничего ужасного не почувствовала.
Не предчувствовала беды.
…Была суббота, выходной день. Она встала, как обычно, с утра пораньше. Заварила чай, нажарила сырников, так любимых Сашкой, детям сварила кашу. Покормила малышей, поболтала с подругой по телефону. Сашка завтракать не стал, только выпил чашку кофе, звонко чмокнул Варьку в щеку и, махнув рукой на прощание, вышел из квартиры, осторожно захлопнув за собой дверь. Варька, привычно хлопоча, возилась с детьми, потом приехала мама, которая обещала посидеть с малышами, пока Варвара с Сашкой съездят по своим делам, заедут на рынок, а вечером к друзьям в гости. День, такой же, как всегда, как и сотни других, ничем не особенный, плавно набирал обороты. Нужно было многое успеть, поэтому Варька, быстренько одевшись, наспех прихорашивалась у зеркала, нетерпеливо поглядывая на часы. Муж, наконец, позвонил и сказал, что уже подъезжает к дому. Варвара поцеловала маму, погладила детишек по головкам и поспешно выскочила на лестничную площадку.
Торопясь и путаясь в длинной легкой юбке, Варька старательно уселась в машину, выговаривая Сашке за опоздание.
Ах, если бы она знала, что буквально через несколько минут ее счастливая жизнь разлетится на осколки, как разбитое зеркало! Если бы знала, что только несколько мгновений отделяло ее теперь от ужасного несчастья, поджидающего их за углом!
Муж был в отличном настроении, смеясь и балагуря, он развернул машину и осторожно проехал по длинному двору их огромного дома. Детишки азартно катались на велосипедах, малыши возились в песочнице, старики дремали на солнышке – благо июнь радовал теплом и солнцем. Аккуратно объехав весь дом, Сашка повернул руль и стал выезжать со двора на шоссе, по которому неслись в несколько рядов машины. Привычно оценив ситуацию, Сашка поддал газу, чтобы влиться в поток стремительно летящих автомобилей, но в это же самое мгновение из правого ряда вынырнул огромный КамАЗ, забывший включить поворотник, и со всего маху, даже не тормозя, налетел на их небольшую машинку, тоже в это мгновение набирающую скорость. Сминая все на своем пути, огромный КамАЗ летел еще какое-то время, свистя тормозами и таща их покореженный и раздавленный автомобиль за собой.
Сашка, такой любимый, озорной, веселый и смеющийся, погиб в то же мгновение, даже не успев вскрикнуть.
Варька, с переломанными руками, ребрами и ногой, множественными ушибами и сотрясением мозга, потеряла сознание, но осталась жива.
Вспыхнула ярким светом, полыхнула молнией и разорвалась, рассыпавшись на миллионы крошечных искр, их огромная любовь и счастливая беззаботная жизнь.
Погасло пламя, и все поглотила холодная, бездушная тьма.
Это случилось ровно два года назад.
В такой же теплый и солнечный июнь.
В субботу, которая разорвала жизнь Варьки надвое.