Действующие лица
Агата Трой Аллейн
Кэти Босток
Найджел Батгейт
Сэр Генри Анкред, баронет
Клод Анкред – его старший сын
Томас Анкред – его младший сын
Полин Кентиш – его старшая дочь
Пол Кентиш, Патриция (Пэнти) Кентиш – его внуки
Дездемона Анкред – его младшая дочь
Миллимент Анкред – его сноха (жена покойного Генри Ирвинга Анкреда)
Седрик Анкред – его прямой наследник (сын Миллимент)
Достопочтенная миссис Клод Анкред (Дженетта) – его сноха (жена Клода Анкреда)
Фенелла Анкред – его дочь
Мисс Соня Орринкурт
Мисс Кэролайн Эйбл.
Баркер – дворецкий в поместье Анкреда
Доктор Уизерс – семейный врач там же
Мистер Джунипер – аптекарь
Мистер Рэттисбон – адвокат
Мистер Мортимер – похоронное бюро «Мортимер и Лоум»
Родерик Аллейн – главный детектив-инспектор
Фокс – инспектор отдел сыска Нового Скотленд-Ярда
Бейли – детектив-сержант
Доктор Кертис – судмедэксперт
Томпсон – детектив-сержант
Сельский констебль
Глава 1
Осада Трой
I
– Карбункул, месячный отпуск и муж, возвращающийся от антиподов, – раздраженно заговорила Трой, входя в студию, – сами по себе это вполне нормальные вещи. Но все вместе – страшная неразбериха получается.
Кэти Босток с тяжелым вздохом отступила от мольберта, прищурилась и, равнодушно посмотрев на свое творение, осведомилась:
– А в чем, собственно, дело?
– Звонили из Джи-1. Рори возвращается. Наверное, будет здесь недели через три. К тому времени я уже избавлюсь от карбункула и вернусь к девочкам в свою берлогу.
– По крайней мере ему не придется любоваться на твой карбункул. – Мисс Босток с отвращением вгляделась в дело рук своих. – И то хорошо.
– Он у меня на бедре.
– Знаю, бедолага ты моя.
– Однако, Кэти, – продолжала Трой, становясь рядом с подругой, – согласись, ты должна признать, что это очень гадко… А у тебя получается, – добавила она, вглядываясь в изображение на холсте.
– Придется тебе переехать в лондонскую квартиру немного раньше, вот и все.
– Но если бы все так не сошлось, карбункул, Рори, отпуск – ну да, конечно, карбункул немного раньше, – мы бы провели здесь вместе пару недель. Адъютант генерала обещал, и Рори писал в каждом письме… Признай, Кэти, что это весьма неприятно. Только не говори, что в Европе происходят вещи и похуже, то…
– Ладно, ладно, – умиротворяюще проговорила мисс Босток. – Я всего лишь хотела сказать, что, по удачному совпадению, твоя берлога и работа Родерика оказались в одном и том же месте, в Лондоне. Умей во всем находить хорошую сторону, дорогая, – нравоучительно добавила она. – Что это за письмо ты там теребишь все время?
Трой разжала узкую ладонь, в которой обнаружился смятый лист почтовой бумаги.
– Ты об этом? – смущенно спросила она. – А, ну да, ну да, конечно. Никогда такого бреда не читала. Взгляни.
– Он весь в кадмии.
– Знаю. Я уронила его на шпатель. К счастью, только обратная сторона запачкалась.
Мисс Босток расправила письмо на столе с красками – рядом с кадмием появились отпечатки кобальта. Это был лист почтовой бумаги, плотный, белого цвета, еще довоенного производства, с вензелем в верхней части, увенчанным гребнем в виде креста с зубчатыми краями.
– Ничего себе, – сказала мисс Босток. – Поместье Анкретон. Это… Ничего себе!
Мисс Босток была из тех, кто всегда читает письма вслух.
«Мисс Агата Трой (миссис Родерик Аллейн)
Тэтлерз-Эн-Хаус Боссикот, Бакингэмпшир
Уважаемая мадам!
Обращаюсь к Вам от имени своего тестя, сэра Генри Анкреда, который хотел, чтобы Вы написали его портрет в костюме Макбета. Портрет, размером шесть на четыре фута, будет висеть в центральном холле особняка Анкретон. Будучи нездоров, мой тесть желал бы позировать здесь и приглашает вас приехать в субботу, 17 ноября, и пробыть здесь столько, сколько понадобится для завершения работы. По его мнению, это займет примерно неделю. Он будет признателен, если Вы телеграфно известите, интересует ли Вас его предложение, а также укажете размер гонорара.
Искренне Ваша,
Миллимент Анкред».
– Вот нахал! – не удержалась мисс Босток.
Трой усмехнулась.
– Ты наверняка обратила внимание, что мне предлагают сварганить картину шесть на четыре за семь дней. Интересно, а дорисовать трех ведьм и окровавленного ребенка тоже придется?
– Ты уже ответила?
– Пока нет, – пробормотала Трой.
– А ведь отправлено оно шесть дней назад, – строго сказала мисс Босток.
– Знаю. Моя вина. Как сформулировать в телеграмме: «Глубоко сожалею чужих домах картин не пишу»?
Кэти Босток помолчала, поглаживая своими короткими сильными пальцами вензель с крестом.
– А я думала, что такие штуковины бывают только у пэров, – заметила она.
– Видишь, тут крест с окончанием в виде якоря. Отсюда, наверное, и Анкред[1].
– А, все понятно! – воскликнула Кэти, потирая нос пальцем в голубой краске. – Забавно.
– Что забавно?
– Ты ведь вроде делала декорации для одной постановки «Макбета»?
– Ну да. Точно, поэтому обо мне и вспомнили.
– Боже милосердный! Помнишь, – продолжала мисс Босток, – мы видели его в этом спектакле? Ты, Родерик и я? Нас Батгейты пригласили. Еще до войны дело было.
– Конечно, – кивнула Трой. – Он играл бесподобно, верно?
– Верно, и больше того, он выглядел бесподобно. Что за череп! Трой, помнишь, мы говорили…
– Говорили. Слушай, Кэти, ты, часом, не хочешь сказать…
– Нет, нет, конечно, нет. Во имя всего святого, нет! Но чудно все-таки, ведь мы тогда сразу согласились, что здорово было бы написать его в эдакой величественной манере. На фоне задника, который выкроили из твоей декорации, – плывущие облака и грубая черная стена замка. Сама фигура расплывчатая, в плаще.
– Вряд ли бы это его обрадовало. Старый господин, он, наверное, предпочел бы появиться в лучах света, и выражение чтобы подобающее было. Ладно, надо послать телеграмму. Ах, будь оно неладно! – вздохнула Трой. – Хорошо бы все же чем-нибудь заняться.
Мисс Босток хмуро посмотрела на Трой. Четыре года напряженной работы над плакатами для армии, а затем такой же и, пожалуй, требующей еще большей дисциплины работы в комитете ООН по оказанию помощи и реабилитации оказались, похоже, большим испытанием для ее подруги. Она исхудала, сделалась немного раздражительна. Наверное, было бы лучше, если б она могла побольше писать, подумалось Кэти. Мисс Босток не считала цветные карты, пусть самые необычные, компенсацией за отказ от чистого искусства. Четыре года без живописи и без мужа. «Слава Богу, – подумала Кэти, – я не такая. Меня все устраивает».
– Если он будет здесь через три недели, – говорила Трой, – как думаешь, где он сейчас? Может, в Нью-Йорке? Но тогда он бы телеграфировал оттуда. Последнее письмо, разумеется, пришло еще из Новой Зеландии. И телеграмма тоже.
– Почему бы тебе не заняться работой?
– Работой? – рассеянно переспросила Трой. – А, ну да, конечно. Пойду все же пошлю телеграмму. – Она двинулась было к двери, но тут же вернулась за письмом. – Шесть на четыре, подумать только.
II
– Мистер Томас Анкред? – спросила Трой, разглядывая визитку. – Слушай, Кэти, милая, да ведь это он, собственной персоной.
Кэти, почти закончившая свое мощное полотно, отложила кисти и сказала:
– Это ответ на твою телеграмму. По твою душу приехал. А кто это?
– Насколько я понимаю, один из сыновей сэра Генри Анкреда. Театральный продюсер, что ли? Помнится, я видела это имя под перечнем исполнителей ролей – «Продюсер Томас Анкред». Ну да, точно. Это он занимался постановкой «Макбета» в «Единороге», о которой мы с тобой говорили. Видишь, и на визитке – театр «Единорог». Придется пригласить его поужинать, Кэти. Ближайший поезд только в девять. Снова консервы придется открывать. Боже, какая тоска.
– Не понимаю, почему он должен ждать именно здесь. В деревне есть забегаловка. Если уж он приезжает с поручением какого-то идиота…
– Посмотрю хоть, как он выглядит…
– Что, прямо так, даже рабочую блузу не снимешь?
– Да нет, пожалуй, – рассеянно сказала Трой и двинулась по дорожке, соединяющей студию с домом, где она жила. День выдался холодный. Обнаженные ветви деревьев покачивались со скрипом на северном ветру, по небу бежали свинцовые тучи.
«А если, – вдруг подумала Трой, – я войду в дом, а там – Рори? Допустим, он решил приехать тайком и теперь ждет меня в библиотеке. Он зажег огонь в камине, чтобы нам было тепло. Лицо его выглядит так же, как в первый раз, когда он стоял там, – немного бледное от возбуждения. Допустим…» – Воображение у нее было живое, и она стремительно разматывала нить фантазии. Картина оказалась настолько ясной, что вызвала физическую реакцию: сердце заколотилось, а ладонь, стоило положить ее на ручку двери, ведущей в библиотеку, даже слегка задрожала.
Мужчина, стоявший перед холодным камином, был высок и несколько сутул. Волосы, слегка напоминающие по виду шелк-сырец, торчали на голове тонкими кустиками, как у ребенка. Он носил очки и, помаргивая, смотрел сквозь них на Трой.
– Добрый день, – заговорил мужчина. – Меня зовут Томас Анкред, впрочем, вам это уже известно из визитки. Надеюсь, вы не в претензии, что я явился сюда. Вообще-то ехать мне не хотелось, но семья настояла.
Он протянул руку – его рукопожатие было безвольным, Трой его почти не ощутила.
– Все это как-то очень глупо, – продолжал он. – Я имею в виду портрет папа, конечно. Знаете, мы все называем его «папа». Некоторым кажется, что звучит сентиментально, но так уж сложилось. В общем, папин портрет. Должен сказать, что ваша телеграмма всех буквально повергла в шок. Мне позвонили и сказали, что вы, наверное, ничего не поняли и я должен поехать к вам и все объяснить.
Трой разожгла камин.
– Присаживайтесь, – предложила она, – вы, должно быть, замерзли. И объясните, я не поняла.
– Ну, прежде всего, что писать портрет папа – это честь. Я пытался растолковать, что как раз наоборот – это для нас честь, если вы вдруг согласитесь. Спасибо, я действительно сяду. Путь от вокзала неблизкий, и, по-моему, я натер пятку. Не возражаете, если посмотрю? Достаточно будет нащупать через носок.
– Я уже отвернулась, – сказала Трой.
– Точно, – объявил Томас после некоторого молчания, – волдырь. Ладно, для приличия ботинок снимать не буду, и так пройдет. Так вот, об отце. Разумеется, вам известно, что он – Великий Старик английской сцены, так что в это можно не углубляться. Кстати, вам-то самой хоть немного нравится его игра?
– В высшей степени, – сказала Трой. Хорошо, что это правда. Этот странный человек наверняка уловил бы любую фальшь.
– Правда? – переспросил он. – Рад слышать. Конечно, на сцене он весьма хорош, хотя временами немного поскрипывает, вам не кажется? И еще, эти его фокусы! Не может сыграть эмоциональную сцену без того, чтобы не дышать на весь зал. Но вообще-то да, играет по-настоящему хорошо, в своем деле он вроде как великолепная миссис Битон[2]. Рецепты всех блюд, и из лучших продуктов.
– Послушайте, мистер Анкред, – остановила его Трой, – к чему это все?
– Ну, это часть экспозиции. Чтобы заставить вас посмотреть на вещи под другим углом зрения. Великого английского актера рисует великая английская художница, понимаете? Я не думаю, что вам понравится поместье Анкретон, но взглянуть на него стоит. Выглядит очень аристократично. Портрет будет висеть под галереей менестрелей, со специальной подсветкой. Цена значения не имеет. Это в честь его семидесятипятилетия. Вообще-то он считает, что нация сама должна преподнести ему такой подарок, но, поскольку нация об этом как-то не задумывается, приходится брать дело в свои руки. Ну и о потомстве он, конечно, думает, – добавил Томас немного погодя, осторожно запуская ладонь в расшнурованный ботинок.
– Если вы хотите, чтобы я порекомендовала кого-нибудь из художников, кто мог бы…
– Иные протыкают волдыри, – перебил ее Томас, – но я не из таких. Нет-нет, спасибо, перечень лучших из дублеров уже и так составлен. Я рассказывал вам об Анкретоне. Вы ведь помните, как описываются замки в викторианских романах – залитые лунным светом башни и совы, летающие на фоне луны? Анкретон точно таков. Его построил мой прадед. Он снес славный дом времен королевы Анны и возвел Анкретон. Сначала поместье обнесли рвом, но люди начали болеть дифтерией, тогда его высушили и принялись выращивать овощи. Кормят там хорошо, потому что овощей много, а во время войны папа велел вырубить Большую Восточную Чащу и сложить дрова в сарай – дров столько, что ими топят до сих пор.
Томас с улыбкой посмотрел на хозяйку. Улыбка у него была неуверенная и какая-то кривоватая.
– Да, – сказал он, – вот вам и Анкретон. Думаю, он вам не понравится, но покажется забавным.
– Поскольку я не собираюсь… – заговорила Трой, чувствуя, что ее охватывает паника.
Но Томас словно не услышал.
– Ну а помимо того, разумеется, семья. Отлично! Для начала папа́ и Миллимент и Полин и Пэнти. Как вы относитесь к эмоциям?
– О чем это вы?
– У нас очень эмоциональная семья. Ее члены всё переживают самым глубоким образом. И самое забавное, – продолжал Томас, – что они действительно всё глубоко переживают. Они по-настоящему чувствительны, только все думают, что так не бывает, невозможно быть таким чувствительным, какими они представляются, и в этом беда всей семьи. – Томас снял очки и, прищурившись, невинно посмотрел на Трой. – Но мои родственники испытывают удовлетворение от осознания того, что они гораздо чувствительнее всех остальных. Думаю, это тоже вас позабавит.
– Мистер Анкред, – терпеливо начала Трой, – я сейчас в отпуске, не вполне здорова, видите ли…
– Правда? А выглядите хорошо. Что с вами?
– Карбункул… – сердито ответила Трой.
– Да ну? – поцокал языком Томас. – Больно, должно быть?
– …и потому нахожусь не в лучшей форме. Заказ, о котором идет речь в письме вашей золовки, потребует не меньше трех недель напряженной работы. В письме же речь идет об одной.
– А сколько продлится ваш отпуск?
– Дело не в этом, – поджала губы Трой. – Дело в том…
– У меня тоже как-то выскочил карбункул. И знаете, если продолжать работать, чувствуешь себя лучше. У меня, – горделиво заметил Томас, – карбункул был на ягодице. Место весьма неудобное. – Он вопросительно посмотрел на Трой, пересевшую по привычке на коврик у камина. – У вас-то, – продолжал Томас, – наверняка…
– На бедре. Да, это гораздо лучше…
– Что ж, в таком случае…
– Не в том суть. Мистер Анкред, я не могу взяться за выполнение этого заказа. После трехлетнего отсутствия возвращается мой муж…
– Когда? – перебил ее Томас.
– По-видимому, через три недели, – ответила Трой, жалея, что не умеет врать легко и непринужденно. – Но кто знает, как оно обернется. Может, и раньше приедет.
– В таком случае Скотленд-Ярд наверняка даст вам знать, не так ли? Ведь он там довольно большая шишка, я не ошибаюсь? И если вы будете в Анкретоне, связаться с вами по телефону ничуть не труднее, чем здесь.
– Но дело в том, – Трой уже едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик, – что я не хочу писать вашего отца в роли Макбета. Извините за прямоту, но это действительно так.
– Ну вот, я же говорил им, что вы откажетесь, – самодовольно заявил Томас. – А Батгейты уверяли меня в обратном.
– Батгейты? Вы про Найджела и Анджелу Батгейтов?
– А то о ком же? Мы с Найджелом старинные друзья. Когда мое семейство затеяло все это предприятие, я отправился к нему, чтобы спросить его, как, с его точки зрения, вы отнесетесь к предложению. Найджел сказал, что, насколько ему известно, вы сейчас в отпуске и, по его мнению, идея должна вам понравиться.
– Да что он в этом понимает?
– Он сказал, что вам нравятся необычные люди. Он сказал, что папа́ как натурщик должен вас увлечь, а разговорами с ним вы вообще будете упиваться. Это лишний раз доказывает, как мало мы знаем своих друзей, не правда ли?
– Именно так, – согласилась Трой.
– И все же мне страшно любопытно, как бы вы справились с Пэнти.
Трой уже решила было больше не задавать Томасу Анкреду никаких вопросов, так что собственный голос услышала с ощущением бессильной ярости:
– Вы сказали «Пэнти»?
– Да, это моя племянница. Младшая дочь моей сестры Полин. Мы называем ее так, потому что у нее постоянно сползают шаровары[3]. Это трудный ребенок. Школа, в которой она учится – а это школа для трудных детей, – была эвакуирована в Анкретон. Дети размещаются в западном крыле здания под опекой очень приятной женщины, ее зовут Кэролайн Эйбл. Пэнти – это нечто.
– Ну-у… – протянула Трой, ибо он как будто ждал ответа.
– Точно вам говорю. Она настолько ужасна, что в некотором роде даже нравится мне. Маленькая девочка с косичками и лицом настоящего дьяволенка. Такая вот особа.
Томас прижал к голове оба указательных пальца под прямым углом, сделал страшное лицо и надул щеки. Глаза у него засверкали. Сама того не желая, Трой внезапно оказалась лицом к лицу с плохим ребенком. Она коротко рассмеялась. Томас потер руки.
– Если будет позволено сказать, – заговорил он, – у вас глаза на лоб полезут, когда вы увидите, что она вытворяет. Взять хоть кактус в кровати Сони. К сожалению, это папина любимица, поэтому она практически неуправляема. Ну и конечно, ее нельзя бить, разве что от ярости удержаться не можешь, потому что имеешь дело с необычным ребенком.
Он задумчиво посмотрел на пламя камина.
– Дальше – Полин, моя старшая сестра, это важная персона. Милли, золовка, она постоянно смеется без всякого повода и ведет дом, потому что ее муж, мой старший брат Генри Ирвинг, умер.
– Генри Ирвинг[4]! – Трой так и подскочила. «Нет, это положительно сумасшедший», – с тревогой подумала она.
– Естественно, я говорю об актере Генри Ирвинге. Это кумир папа, вот он и назвал сына его именем. Ну и, наконец, Соня. Соня – это папина любовница. – Томас откашлялся на манер старой девы. – Ситуация прямо-таки библейская. Помните Давида и Ависагу-сунамитянку? Все в доме Соню недолюбливают. Должен сказать, она очень плохая актриса. Я вам не наскучил?
Совсем не наскучил, но Трой ужасно не хотелось в этом признаваться.
– Ничуть, – побурчала она и спросила у Томаса, не хочет ли он чего-нибудь выпить.
– Спасибо, если найдется, с удовольствием, – кивнул он.
Трой пошла за выпивкой, рассчитывая по дороге разобраться в своем отношении к посетителю. Кэти Босток она обнаружила в столовой.
– Ради Бога, Кэти, – сказала Трой, – пошли со мной. Ко мне там настоящий монстр заявился.
– И он останется на ужин?
– Я не предлагала, но, наверное, да. Так что придется все же открыть банку консервов из запасов Рори.
– Может, вернешься к этому типу?
– И ты со мной, ну пожалуйста. Я боюсь его. Он рассказывает мне о своей семье, представляет всех в весьма отталкивающем виде, но при этом рассчитывает, что мне все-таки захочется с ними познакомиться. Но что меня более всего беспокоит, в этом семействе есть какая-то дьявольская притягательность. Важная персона Полин, стяжательница Соня; страшная малышка Пэнти, Милли, которая постоянно смеется без всякого повода. И папа́, этот великан, собирающийся подарить себе собственный портрет, потому что нация так и не удосужилась наскрести…
– Только не говори мне, что ты согласилась!
– Ну уж нет. О Господи, нет, конечно! Что я, психованная? Но… не спускай с меня глаз, Кэти, – закончила Трой.
III
Томас принял приглашение поужинать, выразив полное восхищение консервированными новозеландскими лангустами.
– У нас есть друзья в Новой Зеландии, да и в Америке тоже, – сказал он, – но, к сожалению, рыбные консервы вызывают у папа́ приступы гастроэнтерита. А появись они на столе, и папа́ не сможет противостоять соблазну, так что Милли наложила на них запрет. Следующий раз, как поеду в Анкретон, она выдаст мне несколько банок для личного пользования.
– Так вы живете не в Анкретоне? – спросила Трой.
– Конечно, нет, ведь работаю-то я в Лондоне. Так, время от времени наезжаю на выходные, чтобы дать семье возможность поделиться своими секретами. Папа любит собирать нас. На его день рождения целое мероприятие готовится. Приедут Пол, это сын Полин, у него нога повреждена, потом еще Седрик, сын Миллимент, он модельер. Вряд ли Седрик вам понравится. Еще моя сестра Дездемона, сейчас она без работы, но рассчитывает получить роль в новом спектакле в «Кресенте». Так, кто еще? Надеюсь, будет другая моя золовка, Дженетта, со своей дочерью Фенеллой. Ее муж, самый старший из моих братьев, Клод, – полковник оккупационных сил, он еще не вернулся в Англию.
– Да, целая компания, – заметила Кэти. – Вот уж повеселитесь.
– Без стычек, конечно, не обойтись, – откликнулся Томас. – Когда двое или трое Анкредов оказываются в одном помещении, будьте уверены, подколоть друг друга они возможности не упустят. Вот тут-то как раз я и пригожусь, потому что у меня шкура дубленая, со мной они друг другу перемывают косточки. И Соне, это уж самой собой. О Соне все мы толкуем. Вообще-то мы надеялись торжественно презентовать портрет папа́ по этому поводу, – добавил он, задумчиво глядя на Трой. – По правде говоря, ради этого все и затевается.
Трой пробормотала что-то невнятное.
– На прошлой неделе папа́ просто-таки восторгался, разглядывая костюм Макбета, – продолжал Томас. – Помните его? Мотили делал. Красного цвета, в духе Паоло Веронезе, темный, но прозрачно-темный, с дымчатым капюшоном. У нас в Анкретоне есть, видите ли, маленький театр. Я привез с собой оригинальный задник для одной из сцен в интерьере и повесил его. Какое совпадение, не правда ли, – невинно продолжал Томас, – что именно вы оформляли тот спектакль? Конечно, вы помните его, не можете не помнить. Сцена очень простая. Силуэт разрушенного замка. Макбет одевается и встает перед стеной, упершись подбородком в рукоятку меча и словно к чему-то прислушиваясь. «Благие силы дня уснули»[5], помните?
Трой прекрасно помнила эту строку. Аллейн любил рассказывать, как однажды, в рассветные часы ветреного дня, ее продекламировал ему какой-то констебль из ночной смены. Голос Томаса, прочитавший эту строку с чисто актерским пониманием смысла, прозвучал эхом голоса ее мужа и сразу же отвлек Трой от всего остального.
– Некоторое время он то выздоравливал, то снова заболевал, – говорил меж тем Томас, – и впал в полное уныние. Но мысль о портрете крепко встряхнула его, и он вбил себе в голову, что написать его должны именно вы. А как же, вы ведь писали его ненавистного соперника.
– Сэра Бенджамина Корпорала? – негромко проговорила Трой, переводя взгляд на Кэти.
– Ну да. И старина Бен на каждом углу повторяет, что вы пишете только тех, кто вас увлекает – как художницу, я имею в виду. Он говорил нам, что вы безумно увлеклись им как художница. Мол, он единственный актер, которого вам захотелось написать.
– Ничего подобного, – сердито огрызнулась Трой. – Это был заказ его родного города – Хаддерсфилда. Старый болтун!
– Папа́ он сказал, что нечего и обращаться, все равно вы ему от ворот поворот дадите. Между прочим, когда принесли вашу телеграмму, папа́ был одет в костюм Макбета. «Ага! – сказал он. – Это знамение. Как думаете, дорогие мои, мисс Трой – или ему следовало бы сказать «миссис Аллейн»? – понравится эта поза?» И знаете, он в этот момент таким молодым выглядел. А потом прочитал вашу телеграмму. Должен сказать, что воспринял он ее довольно спокойно. Просто протянул Милли со словами: «Не надо было мне надевать этот костюм. Он всегда одни только беды приносил. Я старый тщеславный дурак». Он вышел, переоделся, и с ним, беднягой, случился приступ гастроэнтерита. Ладно, мне, наверное, на вокзал пора.
– Я отвезу вас, – сказала Трой.
Томас было запротестовал, но Трой лишь нетерпеливо отмахнулась и пошла заводить машину.
Томас вежливо попрощался с Кэти Босток.
– А вы умный малый, мистер Анкред, – мрачно сказала Кэти.
– Правда? Вам так кажется? – скромно потупился Томас. – Да что вы, право? Умный? Я? Да ни за что на свете. Покойной ночи. Приятно было познакомиться.
Кэти прождала полчаса, пока внизу не послышался звук двигателя возвращающейся машины. Почти сразу же открылась дверь, и на пороге показалась Трой. На ней было светлое пальто. На лоб упал локон коротко постриженных темных волос. Руки были засунуты в карманы. Она неловко пересекла комнату и искоса посмотрела на Кэти.
– Ну что, избавилась от своего чудака-приятеля? – осведомилась мисс Босток.
– Да. – Трой откашлялась. – Он до конца выговорился.
– Так, – протянула мисс Босток и после продолжительной паузы спросила: – Когда ты уезжаешь в Анкретон?
– Завтра, – бросила Трой.