000
ОтложитьЧитал
– Я хотел бы, чтобы вы могли видеть лицо и взгляд мистера Треванниона, когда я говорил ему это; он был положительно поражен. Как! Я, капитан Левин, командовавший его судами столько времени, я, образец лихого и беззастенчивого каперского офицера и командира, смельчака и сорви-головы, тоже заговорил о щепетильности и вопросах совести – нет, это уже было слишком! «И ты, Брут!» – мог бы он воскликнуть, но не был в состоянии. Некоторое время он глядел на меня молча, широко раскрытым, изумленным взглядом и наконец сказал: «Что это? Наступил что ли золотой век, или это просто заговор против меня?»
– Ни то, ни другое, сэр! Я каперствовал потому, что не могу найти лучшего занятия, но если я найду что-нибудь лучшее, то с удовольствием брошу его.
– Быть может, вы желаете теперь же сдать командование судном? В таком случае прошу вас не стесняться!
– Я не желал ставить вас в затруднительное положение, мистер Треваннион, – отвечал я, – но так как вы столь добры, что просите меня не стесняться, то воспользуюсь вашим предложением и сдам командование «Стрелой» сегодня же.
– Однако, Левин, вы, наверное, не сказали ему этого!
– Нет, сказал, и именно этими словами, – подтвердил капитан, – и сделал это, во-первых, из дружбы к вам, Эльрингтон, а во-вторых, потому что желаю служить в королевском флоте, а единственным средством достигнуть этого было поступить так, как я это сделал!
– Каким образом это может послужить вам для достижения вашей цели?
– А вот как: экипаж «Стрелы», а их полтораста человек, так давно плавает постоянно со мной, что эти люди не захотят идти в море ни с кем, кроме меня, особенно, если я скажу им, чтобы они это сделали. Тогда мистер Треваннион очутится в самом неловком положении, и мне думается, мы сумеем его принудить предложить правительству арендовать у него его «Стрелу», на что правительство с радостью согласится, потому что такое судно, как «Стрела», может быть ему очень пригодно в настоящее время, когда у него не хватает своих судов.
– Этому я охотно верю, уже хотя бы из-за одной ее репутации! – заметил я. – Во всяком случае, Левин, я искренне благодарю вас за это новое доказательство вашей дружбы ко мне. Как вижу, заговор зреет, и через несколько дней вопрос должен будет решиться.
– Совершенно верно, но прежде дайте мне докончить вам мою историю: «Я боюсь, – сказал мистер Треваннион явно саркастическим тоном, – что не найду никого, чтобы заместить вас в этот высокоморальный век; во всяком случае, я постараюсь». «Сэр, – сказал я, – позвольте мне ответить вам сарказмом на сарказм; мне думается, что невежественным матросам простительно поступать на каперские суда и браться за каперское ремесло, потому что они безучастно относятся к пролитой крови, к резне, так как чувства их притуплены и их прельщает возможность легкой наживы. Есть, пожалуй, некоторое извинение и для такого опустившегося джентльмена, как я, потому что, как вам известно, я прирожденный джентльмен, который волею судеб пустился на это дело, чтобы без особого труда добывать себе средства к существованию, рискуя ради этого своей жизнью и проливая свою кровь; но, мне думается, нет оправдания людям, имеющим больше богатств, чем они даже могли бы желать, неизмеримо больше, чем им надо: вкладывать свои капиталы и снаряжать суда этого рода с целью разорения и уничтожения других людей только ради наживы! Вот вам нравоучение, сэр, от капитана с каперского судна, знающего все это дело слишком хорошо и слишком близко, а затем честь имею кланяться, сэр!» Я встал и, почтительно поклонившись, вышел из комнаты прежде, чем мистер Треваннион успел мне что-нибудь ответить, и как вы видите, я здесь. Теперь все, что нам остается делать, это выжидать терпеливо, что из всего этого выйдет. Но прежде всего я отправлюсь на «Стрелу» и оповещу экипаж о том, что я поссорился с судовладельцем. Люди не слишком-то довольны своей малой удачей за эти последние два плавания, и потому надо очень немного, чтобы это недовольство перешло в открытый бунт. Ну-ка, Филипп, поедем со мной, ты мне можешь понадобиться там. К обеду мы вернемся, Эльрингтон, ждите нас!
И они ушли.
Когда я опять остался один, то имел достаточно времени, чтобы разобраться во всем случившемся. Всего дольше я останавливался, конечно, на свидании Филиппа с мисс Треваннион, на том, что она поручила передать мне, на ее колебаниях относительно кольца и, наконец, на том, что она оставила это кольцо у себя. Из всего этого я не мог не сделать столь желанного для меня вывода, что по всем вероятиям мое чувство не осталось без взаимности, и эта мысль приводила меня в неописуемый восторг, вознаграждая за все, что мне пришлось выстрадать за это последнее время. Кроме того, я почти был уверен, что поспешное заявление Филиппа ее отцу, что мы с ним гораздо родовитее, чем он и вся его родня, будет передано ей отцом и, несомненно, произведет на нее известное впечатление. Далее являлся уже вопрос, уступит ли мистер Треваннион общему мнению всех своих приближенных или будет упорствовать, и мне думалось, что скорее он не уступит или, по крайней мере, не без борьбы. Эти мысли занимали меня вплоть до самого возвращения капитана Левин и Филиппа. Оказалось, что они там на капере прекрасно устроили свои дела. Весь экипаж «Стрелы» единогласно решил, что не пойдет в море ни с каким другим капитаном, кроме капитана Левин; и если он отчисляется от командования судном, то и они все до единого, как только получат жалованье и свою долю призовых денег, тотчас же спишутся и поступят все на королевские суда.
После полудня, в этот же день, мистер Треваннион послал за старшим офицером лугера «Стрела», но в тот момент, когда старший офицер сходил по трапу, чтобы сесть на шлюпку, команда, полагая, что судохозяин пригласил его, чтобы передать ему командование судном, заявила, что она не станет служить ни с кем, кроме капитана Левин, и просила его передать это ее заявление судовладельцу. Это было уже окончательным ударом, нанесенным мистеру Треванниону. Когда ему передали это, он прямо пришел в бешенство, видя себя припертым со всех сторон. Как я впоследствии узнал, он немедленно после того прошел к своей дочери, сообщил ей о всем происшедшем и дал волю своему возмущению, упрекая ее в том, что и она участница в этом заговоре. Но это было последнее, что он мог сделать; однако это волнение не прошло для него даром, и после обеда он почувствовал себя так плохо, что принужден был лечь в постель.
На следующее утро у него был сильный жар и временами бред. Жар был настолько силен, что приглашенные врачи не без большого труда добились, наконец, понижения температуры. В продолжение десяти дней мистер Треваннион был очень опасен; врачи не смели поручиться за его жизнь; на одиннадцатые сутки жар спал, но слабость была столь велика, что больной временами терял сознание; кроме того, он был так истощен, что на быстрое выздоровление его трудно было рассчитывать. Хемпфрей, конторский сторож, принес нам все эти известия; так как теперь в конторе не оставалось никого, кто мог заведовать всеми делами, кроме младших клерков, не бывших в курсе дела, то бедняга-сторож, старый служащий дома, не знал, что ему делать и как быть со всеми делами. Тогда я приказал ему обратиться за указаниями к мисс Треваннион и поручил ему сказать, что хотя я не переступлю за порог их дома, тем не менее готов, если она того желает, заняться важнейшими и неотложными делами, которые нельзя было запускать. Мисс Треваннион ухаживала неотлучно за отцом и прислала мне сказать, что она просит меня оказать ей лично громадную услугу и заняться всеми делами, насколько я это найду нужным и возможным, и выручить ее из беды.
Тогда я приказал принести мне все книги, стал отдавать указания, делать распоряжения, как я делал это раньше до моего ухода со службы у мистера Треванниона.
Прошло около пяти недель, прежде чем мистер Треваннион настолько оправился, что ему нужно было упомянуть о делах, и тогда только он узнал от дочери, что во все время его болезни я вел за него все его дела, и что все шло таким же порядком, как если бы он заведовал ими. Хотя мисс Треваннион и не выразила желания, чтобы мы или, вернее, я явился к ним в дом, тем не менее она прислала Хемпфрея известить нас об опасном состоянии ее отца и просила Филиппа зайти, чтобы передать ему о болезни отца. С этого дня Филипп стал ежедневно заходить к ним и передавать мне самые последние известия о состоянии здоровья больного. Когда отцу ее стало лучше, мисс Треваннион сказала Филиппу, что больной сильно осуждает свое поведение по отношению ко мне и признал, что я был прав в своих убеждениях, что он теперь сам удивляется, как это он раньше не смотрел на каперство с той же точки зрения, как и я. Кроме того, мисс Треваннион поручила передать мне, что ее отец очень благодарен мне за мое прекрасное отношение к нему во время его болезни и за ведение его дел в продолжение всего этого времени, и что как только он достаточно оправится, сейчас же посетит меня и поблагодарит за все и испросит у меня прощение за свое поведение по отношению ко мне. Далее мисс Треваннион передавала брату, что отец ее намеревался предложить свои каперские суда правительству, а в случае, если бы оно не пожелало законтрактовать их в свою пользу, найти им иное применение. Это было очень желанное для всех нас известие, которое послужило поводом к разговорам между капитаном Левин и мной.
Недели две спустя мистер Треваннион, который все еще был очень слаб и не выходил из своей комнаты, прислал мне записку, в которой говорил, что он сильно опасается, что его страстное желание увидеть меня и невозможность, с другой стороны, двинуться с места только еще более затягиваю его выздоровление, и потому он очень просит меня принять его самые искренние извинения, изложенные здесь письменно, и оказать ему большую милость – согласиться посетить его в самом непродолжительном времени. Я, конечно, согласился и в тот же день явился к нему в дом.
Я застал его в его спальне, сидящим в халате в большом кресле и сильно изменившимся.
– Мистер Эльрингтон, – обратился он ко мне, – я взываю к вашему благородному сердцу, чтобы испросить себе прощение за мое непозволительное и не имеющее никаких оправданий поведение по отношению к вам. Мне теперь стыдно за себя, больше я ничего сказать не могу!
– Прошу вас, мистер Треваннион, не будем больше говорить об этом; я с радостью встречаю момент, в который вы снова одарили меня своей дружбой и расположением, и весьма сожалею, что вы были так больны.
– А я не сожалею нисколько, мой милый Эльрингтон, мне кажется, что нам полезно испытание и страдание время от времени; эта болезнь заставила меня раскрыть глаза и сделала меня лучшим человеком, чем я был до сих пор. Позвольте мне попросить вас об одной милости!
– Сделайте одолжение, сэр, я весь к вашим услугам! – отозвался я.
– Так вот, видите ли, я хотел просить вас исполнить мое поручение, а именно – съездить за меня в Лондон, побывать там в морском министерстве и предложить правительству законтрактовать мою «Стрелу» Вам хорошо известны все достоинства этого судна, так что вы в состоянии представить им все необходимые сведения. Я желал бы, чтобы и капитан Левин отправился вместе с вами и был бы оставлен командиром «Стрелы», с зачислением его на королевскую службу; таково было, кажется, его желание!
– Я с радостью принимаю это поручение, мистер Треваннион, и постараюсь исполнить его как можно лучше!
– Благодарю, но это еще не все; я должен просить вас еще об одной милости, мистер Эльрингтон! – продолжал больной. – Когда вы оставляли этот дом вследствие моего непростительного поведения с вами, вы оставили на столе вот этот самый мешок денег, принадлежавших вам по праву за вашу службу. И вот я смею надеяться, что теперь вы не обидите меня вторичным отказом принять их, не то я должен буду думать, что вы не простили меня.
Я сделал утвердительный знак головой.
– Благодарю вас, мистер Эльрингтон, от всей души благодарю; теперь я чувствую, что начну поправляться.
Завтра вы, может быть, будете столь добры еще раз навестить меня, и тогда мы поговорим с вами о всем подробнее; сейчас же я чувствую себя очень утомленным. Передайте мой привет Филиппу… и пока до свидания! – сказал мистер Треваннион, протягивая мне свою исхудалую руку. – Да благословит вас Бог!
Я пожал его руку и вышел из комнаты, тихонько заперев за собою дверь. Мистер Треваннион был совершенно один в то время, как я находился у него; сторож Хемпфрей проводил меня к нему и затем больше не показывался.
Как ни хотелось мне видеть мисс Треваннион, но я не осмелился зайти к ней в гостиную и, пройдя мимо дверей, стал спускаться по лестнице. Когда я выходил уже на улицу, меня нагнал Хемпфрей и сказал, что мисс Треваннион желает меня видеть. Я вернулся с сильно бьющимся сердцем, чего я раньше никогда не испытывал в ее присутствии. Она стояла у стола, когда я вошел.
– Мистер Эльрингтон, – сказала она в то время, как я почтительно раскланивался перед нею, – я никак не думала, что ваше чувство обиды так сильно, что могло заставить вас покинуть этот дом, не пожелав видеть меня! Но даже если вы не желали меня видеть, я чувствую себя обязанной перед самой собою повидать вас хотя бы всего одну минуту, чтобы испросить ваше прощение за мое поведение по отношению к вам в тот вечер. С тех пор я много страдала! Не сердитесь же на меня!
– Мне нечего прощать вас, мисс Треваннион, – сказал я, – я не позволил себе обеспокоить вас своим появлением только потому, что, не состоя более в числе домашних в этом доме и расставшись с вами не вполне по-дружески, считал себя не в праве зайти сюда.
– Вы очень великодушны и деликатны, мистер Эльрингтон, – промолвила девушка, – дайте мне вашу руку и вот вам моя; я обещаю впредь никогда не быть столь поспешной в своих суждениях!
Я взял протянутую мне руку и почтительно поднес ее к своим губам. Никогда раньше я не позволял себе этого, но мисс Треваннион не выказала при этом ни малейшего неудовольствия и даже не пыталась отнять У меня свою руку.
– Скажите, говорил вам мой отец?..
– Вы, вероятно, хотели спросить, не было ли говорено чего-нибудь относительно дальнейших предположений?
Мисс Треваннион утвердительно кивнула головкой.
– Я могу только сказать, что ваш отец просил меня исполнить одно его поручение, и я еду в Лондон в сопровождении капитана Левин, вероятно, на этих днях.
– Чтобы развязаться с этими злополучными каперскими судами? Да?
– Да, именно, и завтра я должен прийти окончательно переговорить обо всем с вашим отцом, а теперь полагаю, что вам пора идти к вашему батюшке, и потому не смею вас дольше задерживать. Честь имею кланяться, мисс Треваннион!
– Вы очень заботливы и внимательны, мистер Эльрингтон, – заметила девушка, – мне, действительно, надо идти наверх к отцу! Так прощайте пока, мистер Эльрингтон!
С этими словами мисс Треваннион поспешила наверх к отцу, а я вышел из дома и возвратился к себе на квартиру. Здесь я рассказал капитану Левин и Филиппу о всем происшедшем между мной и мистером Треваннионом.
– Ну, что же, я весьма доволен! – проговорил капитан Левин, – теперь будем собираться в дорогу!
Но тут возникло недоразумение, удобно ли мне сохранять фамилию Эльрингтон, с которою связано столько неприятных воспоминаний из-за политического процесса, и я решил переменить ее на Месгрев, не говоря капитану Левин, что это – наша настоящая с Филиппом фамилия.
Впрочем, перед мисс Треваннион у меня не хватило духу скрывать истину, и я сознался, что Месгрев – не псевдоним.
На другой день я снова отправился к мистеру Треванниону, как это было нами условлено; старик принял меня чрезвычайно ласково, и мы решили, что я отправлюсь в Лондон через три дня, которые были необходимы на приведение в порядок всех бумаг и документов «Стрелы», на получение полномочий и приготовление к дороге.
На путевые расходы и на расходы во время нашего пребывания в Лондоне мистер Треваннион вручил мне большую сумму денег, сказав при этом, что он желает, чтобы мы ни в чем не стеснялись в Лондоне и не жалели денег на представительство. Я сказал ему, что принял теперь имя Месгрев, так как мое прежнее имя Эльрингтон могло вызвать не совсем приятные воспоминания, и он одобрил мою предусмотрительность.
Спустя три дня наши сборы в дорогу были окончены, и простившись с мисс Треваннион и ее отцом, которому теперь было лучше, так что он мог принять к себе не только меня, но и капитана Левин и Филиппа, с которыми также состоялось примирение, мы все трое вскочили на коней, ждавших нас у подъезда, и в сопровождении тех же двух матросов из команды капитана Левин, которые уже сопровождали нас в первой поездке в Лондон, весело тронулись в путь.
На этот раз у нас не было никаких особенных приключений в пути, и мы прибыли в столицу в добром здравии и сразу поселились у тех же знакомых нам квартирохозяев, не заезжая предварительно в гостиницу.
На другой же день я побывал в морском министерстве, повидал кого надо и сообщил о причине моего приезда в Лондон. Благодаря моей предосторожности, дело уладилось гораздо быстрее, нежели я ожидал. У меня не только приняли «Стрелу» в аренду по цене мистера Треванниона, но и назначили на нее капитана Левин, да и брат Филипп был принят офицером в королевский флот.
Когда я передал капитану Левин об удачных результатах моих хлопот и вручил им обоим патенты на звание офицеров флота, они едва верили своим глазам. Тогда, взяв с них слово, что они сохранят все это в тайне, я признался им, каким путем добился столь быстрого и столь полного успеха в своих делах. Они оба от души благодарили меня, а после обеда мы пошли все вместе заказывать соответствующую их новому положению и чинам форму, вечером же все втроем отправились на петушиный бой, приводивший Филиппа в особенный восторг. Так как теперь ничто более не удерживало нас в Лондоне, то мы решили вернуться в Ливерпул.
Глава XV
Мы возвращаемся в Ливерпул. – У меня происходит свидание с мисс Треваннион. – Плутон вмешивается в дела Купидона, и я вновь отплываю к берегам Африки.
Мы благополучно прибыли в Ливерпул, поздно вечером, на шестой день пути, и явились прямо к себе на квартиру. На другой день я отправился к мистеру Треванниону и узнал от Хемпфрея, что его господин заметно поправился за это время и чувствует себя почти совсем хорошо. Я попросил Хемпфрея доложить о моем приходе и был тотчас же принят мистером Треваннионом, хотя он еще не вставал с постели.
– Я боюсь, что вы потерпели неудачу, – встретил меня мистер Треваннион, протягивая руку.
– Напротив, сэр, мне посчастливилось решительно во всем, – возразил я и рассказал ему подробно все, как было.
– Ну, что же, я рад, что все это так хорошо устроилось, – сказал старик, – а расходы, конечно, принимаю на себя: ведь если бы вы не согласились принять их на себя, мое судно, вероятно, не было бы законтрактовано. А теперь я желаю с вами посоветоваться еще об одном деле. Вот письмо от капитана Ирвинга с «Эми», которое привезла сюда «Честер-Ласс». (Это были два судна, принадлежавшие мистеру Треванниону и ведшие торговлю на Золотом Берегу Африки).
– Прочтите это письмо и скажите мне ваше мнение!
В письме капитан Ирвинг писал, что он вошел со своими двумя судами в устье маленькой береговой речки, которой раньше не знал, и здесь столкнулся с одним чернокожим племенем, которое до сего времени никогда не вело торговли с англичанами, а только с испанцами – живым товаром. Английские товары являлись для этих дикарей совершенной новостью, а потому ему удалось весьма выгодно сбыть туземцам свои товары и нагрузить одно из своих судов слоновой костью, воском и золотым песком на сумму свыше 1 000 фунтов стерлингов. Далее он писал, что отослал «Честер-Ласс» со всем этим драгоценным грузом, а сам остался на месте продолжать свою торговлю, пока это золотое дно еще не стало известно другим судам, торгующим по этому побережью, что, вероятно, случится в самом скором времени. Затем сообщал, что у него не хватает некоторых товаров, на которые здесь особенно большой спрос, и просил мистера Треванниона немедленно отправить ему судно с различными товарами, которые он подробно перечислял в своем письме; тогда он будет иметь возможность нагрузить и свое судно, и присланное ему из Ливерпуля слоновой костью, золотом и другими местными продуктами. Далее он говорил, что устье реки находится в таком месте, что его с моря трудно заметить, а потому он приложил к письму подробное очертание берега и карту местности, что должно облегчить посланному судну разыскать его, но что присылка судна должна быть очень спешная, так как надвигается неблагоприятное для этих местностей время года, и что в это время климат здесь крайне нездоровый.
Дочитав, я сложил письмо, и в тот момент, когда передавал его мистеру Треванниону, он сказал мне:
– А вот и накладная, и отдельные фактуры всего груза, присланного капитаном Ирвингом с «Честер-Ласс». Я считаю, что тут будет всего не меньше, чем на 7 000 фунтов.
Я проглядел фактуры и накладную и согласился, что этот груз представлял собою, несомненно, вышеупомянутую ценность, если только не более того.
– Как вы сами видите, Месгрев, весьма важно воспользоваться счастливым случаем. Тут можно сделать блестящие дела! Но прежде чем входить в дальнейшее обсуждение этого вопроса, я надеюсь, что теперь, когда единственное препятствие устранено, вы не откажетесь стать моим компаньоном. Молчание – знак согласия! – добавил мистер Треваннион, видя, что я не сразу ответил на его предложение.
– Простите, мистер Треваннион, – но я так поражен; я так не ожидал возобновления прежнего предложения, что не нашелся сразу, что вам сказать.
– Так пусть же это будет решено; не станем более говорить об этом! – проговорил старик, взяв меня за руку и с чувством пожимая ее. – Ну, а теперь вернемся к делу. Я полагаю послать туда «Ястреба», как самое быстроходное из моих судов; как каперское судно оно, конечно, отжило свой век, а так как правительство желает, чтобы экипаж «Стрелы» был пополнен, то мы ничего лучше не можем придумать, как пополнить его людьми с «Ястреба», оставив из них человек двадцать пять на «Ястребе» и отправив его как можно скорее к берегам Африки с указанными капитаном Ирвингом товарами.
– Я с вами вполне согласен, сэр!
– Но кого мы пошлем на «Ястребе»? – вот вопрос; капитан Поль с «Честер-Ласс» серьезно болен и едва ли скоро поправится, да даже, если бы он поправился, мне кажется, для этого дела он не совсем подходящий человек. Если, как пишет капитан Ирвинг, он может нагрузить до верха свою «Эми», то ее груз будет представлять стоимость, по меньшей мере, в три раза превышающую ценность груза «Честер-Ласса». Понятно, что место назначения «Ястреба» должно оставаться в секрете, и я положительно не знаю, кому поручить его. Нам необходим человек, на которого можно было бы вполне положиться!
– Совершенно верно, – согласился я, – и я поеду сам, и чем скорее, тем лучше; я только не знаю, успеем ли мы собрать все необходимые товары в этот короткий срок. Самое позднее, недель через десять я буду обратно.
– Так как теперь это и ваш личный интерес, то я, право, думаю, что это будет самое лучшее! Что же касается товаров, то дней в пять-шесть мы соберем все необходимое, – добавил мистер Треваннион. – Я сейчас же отправлю Хемпфрея запросить всех оптовых торговцев.
– На всякий случай, я должен присмотреть за этим сам; кроме того, у меня немало дела, а потому я теперь прощусь с вами, мистер Треваннион, а вечерком я опять зайду к вам – сообщить обо всем, что мне удастся сделать.
– Так, так! – согласился старик, и я ушел.
Я, конечно, был чрезвычайно удивлен и обрадован великодушным предложением мистера Треванниона. Теперь я мог в близком будущем стать человеком обеспеченным и вполне независимым. И если мистер Треваннион был слишком поспешен и несправедлив ко мне тогда, то теперь с лихвою вознаградил меня за все.
Прежде всего, я отправился к себе на квартиру и рассказал капитану Левин и Филиппу обо всем, что произошло. Они сердечно поздравляли меня с привалившим мне благополучием и предложили отправиться вместе со мной на «Ястреб», где мне необходимо было всем распорядиться, а им нужно было уговорить некоторых из людей экипажа перейти на «Стрелу». Прежде я отобрал тех, которых желал оставить у себя, а затем предоставил капитану Левин и Филиппу уговаривать остальных, которые в тот же вечер отправились на берег за получением причитающегося им жалования, а на другое утро перешли на «Стрелу», потому что капитан Левин спешил ко времени прийти в Нор. На другой день, после того как часть моих людей перешла на «Стрелу», последняя ушла из порта, чему я отчасти был рад, так как отъезд капитана Левин и брата позволял мне полнее отдаться моим приготовлениям к отплытию и моим личным делам. Филипп обещал мне регулярно писать обо всем, и я простился с ним и капитаном Левин, как всегда, тепло и сердечно.
Вечером, согласно своему обещанию, я зашел еще раз к мистеру Треванниону, и он вручил мне все бумаги и документы, утверждающие меня компаньоном в его деле и помеченные тем числом, когда он впервые сделал мне это предложение. Но мисс Треваннион я в тот вечер не видел, и, к великому моему сожалению, ее отец сказал мне, что она нездорова.
Торговые дела и нагрузка «Ястреба» до того поглощали все мое время, что прошло три дня с тех пор, как я вернулся из своей командировки в Ливерпуль, и за все эти три дня я ни разу не видал мисс Треваннион, хотя каждый день по несколько раз бывал у ее отца. Чувство мое к ней было теперь сильнее прежнего, мысль о ней ни на минуту не покидала меня, и я положительно не знаю, каким образом я мог так удачно справляться со всеми своими делами.
Но в этот третий вечер я решил непременно повидаться с ней и, если возможно, узнать от нее, почему она как будто избегает меня все это время. И потому, придя в дом мистера Треванниона, я не приказал докладывать ему обо мне, а попросил Хемпфрея пойти узнать, где находится мисс Треваннион, и сказать ей, что желал бы поговорить с ней. Хемпфрей возвратился с ответом, что мисс Треваннион находится у себя в маленькой гостиной, куда и просит меня прийти.
– Я боюсь, мисс Треваннион, что я чем-нибудь ненамеренно вызвал ваше неудовольствие, – сказал я, входя в комнату, – потому что вы, как мне показалось, избегали встречи со мной со времени моего возвращения из Ливерпуля.
– Право, нет, мистер Месгрев, – отвечала девушка, – я, напротив, очень желала вас видеть и думала, что с вашей стороны крайне неуважительно, бывая каждый день в доме, ни разу не зайти ко мне.
– Я, действительно, бывал здесь по несколько раз на дню у вашего отца, но ни разу не имел счастья встретить вас, а когда осведомился о вас, то ваш батюшка сказал мне, что вы нездоровы, тогда как Хемпфрей всего за каких-нибудь пять минут до того на мой вопрос о вас ответил, что вы веселы и здоровы.
– Хемпфрей сказал вам правду, и мой отец также. Я, действительно, была и здорова, и весела, а спустя пять минут чувствовала себя больной и несчастной.
– Надеюсь, что я не был тому причиной?
– Вы были тому причиной, но не главным виновником: им был мой отец. Он сказал мне, что сделал вас своим компаньоном, как того и требовала справедливость, и еще сказал мне, что в самом непродолжительном времени вы отправитесь к берегам Африки на «Ястребе».
– Все это совершенно верно, мисс Треваннион, но в чем же тут обида для вас? В чем тут вина со стороны вашего отца?
– Вина в том, что не успел отец вам воздать должное, как ему тотчас же понадобилось еще больше слоновой кости и золота, которых у него и так больше, чем нужно ему или мне или нам обоим вместе; я и сказала ему, что это ничем не лучше каперства, так как и в том, и в другом случае он посылает людей на смерть ради своей наживы. Я положительно не могу выносить долее этой безрассудной погони за богатством.
– После всего того, что сделал для меня ваш отец, я не мог поступить иначе, мисс Треваннион, как приняв это предложение.
– Вы поступили бы несравненно разумнее и справедливее по отношению к самому себе, если бы отказались, мистер Месгрев. Я обыкновенно читаю отцу письма, когда они получаются, и вы знаете, что пишет капитан Ирвинг относительно местного климата. Вы были все время лучшим другом моего отца, и он не должен был посылать вас туда!
– Я никогда не придавал особенной цены своей жизни, мисс Треваннион, – проговорил я, – но, право, ваше внимание ко мне заставляет меня думать, что и моя жизнь может иметь какую-нибудь цену. Такому человеку, как я, который до сего времени был постоянным игралищем судьбы, который никогда не знал искреннего доброго чувства к себе со стороны других, – это большое счастье!..
Действительно, я так был взволнован выпавшим на меня счастьем, что не мог удержаться и признался в любви.
Милая девушка долго молчала на мое признание, потом склонила мне на грудь свою голову.
– Ради Бога, не сердитесь на меня! – растерянно проговорил я.
– А разве похоже, что я на вас сержусь? – спросила она, подняв головку.
– Нет, но мне не верится, чтобы я мог быть так счастлив… Это не действительность, это – сон!
– А что такое жизнь, как не сон? – печально промолвила она. – Ах, этот берег Африки, как я его боюсь!
И, признаюсь, с этого момента стал его бояться и я; у меня было какое-то предчувствие, что что-нибудь непременно должно случиться, и я никак не мог отделаться от этого чувства.
Я не стану далее распространяться о том, что было дальше в этот счастливейший в моей жизни вечер. Достаточно будет сказать, что мы дали друг другу клятву быть верными друг другу и стать мужем и женой, затем еще долго говорили о своих чувствах, планах и мечтах, а когда расставались, то губы наши слились в первый долгий поцелуй. Я, шатаясь, как пьяный, вернулся домой и тотчас же лег в постель, чтобы дать полную волю своим мыслям.
Долго я не мог заснуть, а когда заснул наконец, то видел во сне все то же, что мне грезилось наяву. На другой день, как только было возможно, я поспешил к своей нареченной невесте, которая приняла меня радостно и приветливо, и мы долго беседовали с моей дорогой Эми, прежде чем я пошел к ее отцу. Между прочим я успокаивал ее относительно ее опасений ввиду моего предстоящего плавания, уверяя, что при столь непродолжительном пребывании на африканском побережье я почти ничем не рискую. Я охотно бы отказался от этой поездки, но мистер Треваннион так на это рассчитывал, что мне никак нельзя было отказаться теперь, в чем я и убедил Эми.