Часть первая
Июнь
Четверг,
3 июня
Вызов поступил в три часа двадцать одну минуту. Он был отправлен из регионального отдела полицейского управления всем патрульным машинам в центре Стокгольма. Сообщение было коротким и лишенным деталей.
– Всем подразделениям, всем подразделениям! Сообщение о выстрелах на Бондегатан.
Больше ничего – ни номера дома, ни информации о жертвах или звонившем в полицию.
Но, несмотря на это, у Нины почему-то заныло в груди.
«Бондегатан – длинная улица, на ней живут тысячи людей».
Боковым зрением она уловила, как сидевший на пассажирском месте Андерссон потянулся к передатчику, и, упредив коллегу, схватила аппарат и нажала левую кнопку, одновременно сворачивая на Ренстирнасгатан.
– 16–17, – доложила она. – Мы в квартале от Бондегатан. Можете дать номер дома?
Андерссон театрально вздохнул и принялся демонстративно смотреть в окно патрульной машины. Нина бросила на него быстрый взгляд, пока автомобиль катил в сторону Бондегатан. «Опять эти детские капризы. Ну, если он так хочет…»
– Вызов для 16–17, – сказал оператор. – Вы ближе всех к месту. Это ты, Хофман, прием?
Номер патрульной машины был привязан к номеру жетона на форменном кителе Нины. Перед каждой сменой регистрационный номер машины привязывали к номеру жетона для базы данных Центрального отдела оперативного планирования. Это означало, что оператор центра всегда знал, кто из полицейских находится в той или иной машине.
– Вас поняла, – произнесла Нина в микрофон. – Сворачиваю на Бондегатан…
– Как выглядит дом? Прием.
Она остановила машину и окинула взглядом массивные кирпичные дома по обе стороны улицы. Рассветное солнце еще не проглянуло между домами, и Нина прищурилась, стараясь различить их силуэты. В одном из домов на правой стороне улицы, в квартире на верхнем этаже горел свет, все остальные дома были погружены в предрассветный мрак. В этот день проводилась ночная уборка улиц, так что у тротуаров не было припарковано ни одной машины, отчего улица казалась пустой и заброшенной. У обочины, на полпути к Нюторгсгатан, стоял лишь старый ржавый «пежо» со штрафной квитанцией на ветровом стекле.
– Насколько я могу судить, везде тихо. Какой номер дома? Прием.
Оператор назвал номер дома, и Нина похолодела: «Это номер дома Юлии. Там живут Юлия и Давид».
«У него квартира в Сёдере, Нина! Господи, как я хочу вырваться из этой кишки!»
«Не гонись за ним только потому, что у него есть квартира, Юлия…»
– 16–17, взгляните, что там произошло. Будьте осторожны…
Нина опустила все стекла, чтобы лучше слышать, что происходит на улице, тронула машину с места, выключила ближний свет и медленно поехала по знакомой улице – без проблескового маячка, без сирены. Андерссон напряженно вглядывался в темноту.
– Думаешь, там действительно что-то произошло? – спросил он.
«От души надеюсь, что нет».
Нина остановила машину, выключила двигатель и принялась вглядываться в серый бетонный фасад. На втором этаже, в одном окне, горел свет.
– Надо рассчитывать на худшее, – коротко сказала она и снова взялась за рацию. – Говорит 16–17. Мы на месте. В доме спят не все. Нам подождать 90–70?
– 90–70 все еще в Юрсхольме, – ответил оператор, уточнив местонахождение передвижного командного пункта.
– Это где Нобелевский убийца? – спросил Андерссон, но Нина жестом велела ему замолчать.
– Есть ли поблизости другие машины или отряд быстрого реагирования? – спросила она по радио.
– Мы сейчас сменим частоту, – сказал оператор. – Все, кого это касается, перейдите на частоту 06.
– Эта нобелевская история наделала много шума, – сказал Андерссон. – Ты слышала, что они взяли эту сучку?
В машине стало очень тихо, и Нина почувствовала, что бронежилет сильно трет ей поясницу. Андерссон беспокойно поерзал на сиденье и бросил взгляд на здание.
– Это вполне может быть и ложная тревога, – сказал он, чтобы подавить страх.
«О господи, пусть это и в самом деле будет ложная тревога».
Рация начала потрескивать уже на новой частоте.
– Все переключились? 16–17, прием?
Нина нажала кнопку передатчика, чувствуя, что язык намертво прилип к нёбу. Она с трудом произнесла положенные фразы:
– 06, мы здесь. Прием.
Ответили и другие патрульные машины – две из центра города и одна из пригорода.
– Группа быстрого реагирования недоступна, – сказал оператор. – 90–70 едет к вам. Хофман, ты берешь на себя общее руководство до приезда командного пункта. Придержи пару машин в резерве. Дом надо окружить, расставив машины. Всем подразделениям следовать к месту без шума.
В этот момент с противоположного направления на Бондегатан въехала еще одна полицейская машина. Водитель выключил фары и заглушил двигатель.
Нина открыла дверь и вышла, громко стуча по мостовой каблуками тяжелых ботинок. Она плотно вставила в ухо динамик рации и открыла багажник.
– Возьми щит и дубинку, – сказала она Андерссону, настраивая личную рацию на частоту 06.
Из стоявшей в двух кварталах патрульной машины вышли двое полицейских.
– 19–80, это вы? – тихо спросила она в микрофон, укрепленный на правом плече.
– Да, – подтвердил один из полицейских и поднял руку.
– Вы пойдете с нами, – сказала Нина.
Другим патрульным она приказала занять позиции в противоположных концах площади для лучшего обзора – одной машине на углу Сконегатан и Сёдерманнагатан, а другой – на углу Эстъётагатан.
Андерссон в это время рылся в куче бинтов, огнетушителей, лопат, фонарей, антисептических гелей, ограждающих лент, аварийных знаков, папок с бланками и прочего хлама, которым обычно забит багажник любой полицейской машины.
– 16–17 – центру, – произнесла Нина в микрофон. – Можете назвать имя звонившего человека? Прием.
После короткого молчания оператор ответил:
– Гуннар Эрландссон, второй этаж.
Нина подняла голову и оглядела фасад выстроенного в шестидесятых годах здания с квадратными венецианскими окнами. На кухне второго этажа, за красно-белыми клетчатыми занавесками горел неяркий свет.
– Он еще не спит. Мы идем.
Подошедшие двое полицейских представились: Сундстрём и Ланден. Нина коротко кивнула и набрала код замка подъездной двери. Никто не обратил внимания на тот факт, что она знает код на память. Нина вошла в подъезд и еще больше приглушила рацию. Другие полицейские молча последовали за Ниной. Андерссон, замыкавший цепочку, заклинил входную дверь, чтобы она на всякий случай осталась широко открытой.
На лестнице было темно и пусто. Свет скудно сочился из стеклянных окон в металлической двери лифта.
– Здесь есть внутренний двор? – негромко осведомился Ланден.
– За лифтом, – шепотом ответила Нина. – Дверь справа ведет в подвал.
Ланден и Сундстрём подергали двери. Обе оказались запертыми.
– Открой двери лифта, – приказала Нина Андерссону.
Полицейский заклинил и двери лифта, чтобы никто из жильцов или потенциальных преступников не смог воспользоваться лифтом. Андерссон остановился на ступеньках в ожидании следующих приказаний.
Паника проявилась резкими ударами сердца, отдававшимися в затылке. Спасение Нина нашла в уставе.
«Сначала оцените положение. Блокируйте лестничную шахту. Поговорите с человеком, позвонившим в полицию, чтобы определить, где раздались выстрелы».
– Ну что ж, давайте определимся! – сказала она и стала быстро подниматься по ступенькам с этажа на этаж.
Андерссон шел за ней, отставая на один лестничный марш.
Лестничный колодец был зловеще темен. В тишине слышался шорох форменной одежды Нины. Пахло моющими растворами. За закрытыми дверями угадывалась жизнь – поскрипывали кровати, тихо шлепали по эмали капли из текущих кранов.
«Здесь ничего не случилось, ничего опасного. Все хорошо и спокойно».
Наконец, немного запыхавшись, она дошла до квартир верхнего этажа. Обстановка здесь была другой – мраморный пол, снабженные системами безопасности двери. Нина знала, что в конце восьмидесятых дом ремонтировали и решили устроить в верхнем этаже квартиры повышенной комфортности – вскоре после этого катастрофически рухнули цены на недвижимость. Несколько лет квартиры пустовали, едва не обанкротив ассоциацию владельцев. Теперь цены, конечно, были заоблачно высокими, но Давид до сих пор возмущался непроходимой глупостью прежнего комитета.
На площадку, тяжело дыша, поднялся Андерссон и раздраженно вытер пот со лба.
– Похоже, это ложный вызов, – объявил он.
– Сначала послушаем, что скажет человек, который нас вызвал, – ответила Нина и пошла вниз.
Сундстрём и Ланден ждали их на втором этаже, возле двери с табличкой «Эрландссон, Г. и А.».
Нина подошла к двери и тихо постучала.
Ответа не последовало.
За спиной Нины нетерпеливо переминался с ноги на ногу Андерссон.
Она снова постучала, на этот раз значительно громче.
Дверь приоткрылась, закрытая на тяжелую цепочку, выглянул мужчина в белом в синюю полоску халате.
– Гуннар Эрландссон? Полиция, – сказала Нина, показывая человеку служебное удостоверение. – Вы позвонили в полицию и сказали о каких-то подозрительных звуках. Нам можно войти?
Мужчина прикрыл створку, снял цепочку и распахнул дверь.
– Входите, – прошептал он. – Не хотите кофе? Жена испекла рулеты с домашним мармеладом. Она сейчас спит, у нее бессонница, и она принимает таблетки…
Нина вошла в прихожую. Квартира была точно такая же, как у Давида и Юлии, но намного чище.
– Не беспокойся, – сказала Нина.
Она заметила, что Эрландссон обращается к Ландену, самому рослому из мужчин. Теперь он тревожно переводил взгляд с одного полицейского на другого, не зная, к кому обращаться как к главному.
– Гуннар, – сказала Нина, легонько взяв мужчину за плечо, – давай присядем и ты расскажешь, что слышал, ладно?
Мужчина заметно напрягся.
– Да, – вымолвил он, – конечно, конечно.
Он провел ранних гостей в устланную толстым ковром и безукоризненно убранную гостиную с коричневыми кожаными диванами. Повинуясь привычке, опустился в обращенное к телевизору кресло, а Нина присела на краешек кофейного столика.
– Расскажи, что случилось, Гуннар.
Мужчина с трудом сглотнул слюну, все еще лихорадочно по очереди оглядывая полицейских.
– Я проснулся, – заговорил он. – Меня разбудил резкий звук, хлопок, похожий на выстрел.
– Почему ты решил, что это именно выстрел? – спросила Нина.
– Я лежал в кровати и сначала подумал, что этот хлопок мне приснился. Но потом он прозвучал снова.
Мужчина достал из лежащего на столике футляра очки и принялся нервно их протирать.
– Ты не охотник? – спросила Нина.
Гуннар Эрландссон посмотрел на нее с неподдельным ужасом.
– Господи, конечно нет, – ответил он. – Убивать невинных животных – это, по-моему, средневековое варварство.
– Если ты не знаком с огнестрельным оружием, – пояснила Нина, – то почему решил, что это был выстрел? Может, стукнуло в моторе проезжавшей машины?
Эрландссон несколько раз жалобно моргнул, а потом умоляюще посмотрел на Ландена.
– Нет, звук раздался не с улицы, – возразил Эрландссон, показав на потолок. – Он донесся из квартиры Линдхольмов. Могу поклясться, что выстрел прозвучал там.
Нина почувствовала, как комната покачнулась и снова встала на место. Она стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть.
– Спасибо, – сказала она. – Мы вернемся позже, чтобы составить официальный протокол.
Давид и Юлия Линдхольм.
«Не знаю, смогу ли я так жить и дальше, Нина».
«Прошу тебя, только без глупостей, Юлия!»
Она обернулась и жестом приказала Сундстрёму и Ландену перекрыть лестницу в обоих направлениях, а Андерссону велела следовать за собой к двери. Они с Андерссоном стали по обе стороны от двери, уйдя с линии огня.
Нина несильно надавила на дверь. Она была заперта. Нина знала, что эта дверь закрывается автоматически, если ее специально не удерживать открытой. Она поискала на поясе складной нож, легким движением запястья открыла, просунула в щель для писем, приоткрыла ее и заглянула внутрь.
В прихожей горел свет. Из квартиры тянуло запахом типографской краски и еды. На коврике у двери валялась утренняя газета. Нина повернула лезвие ножа, чтобы прорезь оставалась открытой. Она извлекла из кобуры пистолет и убедилась, что патрон в патроннике, взглянула на звонок, дав понять Андерссону, что не хочет и дальше скрывать их присутствие.
Опустив пистолет, она нажала кнопку, и из квартиры послышался звонок.
– Полиция! – громко произнесла Нина. – Откройте!
Она прислушалась. В квартире было тихо.
– Юлия, – позвала Нина негромко. – Юлия, это я, Нина. Открой. Давид?
Бронежилет давил на грудь, не давая дышать. Нина почувствовала, что на лбу выступил пот.
– Так это Линдхольм? – спросил Андерссон. – Давид Линдхольм? Ты знакома с его женой?
Нина сунула пистолет в кобуру, достала из внутреннего кармана кителя личный мобильный телефон и набрала знакомый номер городского телефона.
Андерссон подошел ближе.
– Послушай, – сказал он, оказавшись совсем рядом. Нина с трудом подавила желание сделать шаг назад. – Послушай, если ты лично заинтересована в этом деле, то тебе не следовало бы…
Нина отсутствующим взглядом посмотрела на Андерссона. В квартире одиноко зазвонил телефон. Звонки ритмично лились из щели почтового ящика.
Андерссон отошел на свое прежнее место. Звонки прекратились, включился автоответчик. Нина прервала вызов и набрала другой номер. На этот раз мелодичная музыка раздалась с пола в прихожей. Должно быть, мобильный телефон Юлии лежал в ее сумке, поставленной на пол.
Значит, она дома, подумала Нина. Юлия никогда не выходит из дома без сумки.
– Юлия, – еще раз позвала Нина, когда телефон переключился на голосовую почту. – Юлия, ты здесь?
Ответом была гробовая тишина. Нина отступила на несколько шагов, нажала кнопку на рации и негромко заговорила:
– Это 16–17. Мы допросили звонившего, и он сообщил, что звуки, которые он принял за выстрелы, раздались в квартире этажом выше. Мы позвонили в эту квартиру, но нам никто не ответил. Что нам делать? Прием.
После короткой паузы оператор ответил:
– Отряд быстрого реагирования до сих пор недоступен. Вызов ваш. Действуйте. Отбой.
Нина выключила рацию.
– Хорошо, – спокойно произнесла она, глядя на Андерссона и двух офицеров на лестнице. – Будем взламывать дверь. В машине есть ломик?
– Да, есть, – ответил Ланден.
Нина кивнула, и полицейский бегом спустился по ступенькам в подъезд.
– Можешь ли ты руководить операцией, если… – заговорил Андерссон.
– Что ты предлагаешь? – перебила его Нина грубее, чем ей хотелось. – Чтобы я передала руководство тебе?
Андерссон осекся на полуслове.
– Мне кажется, что с Юлией Линдхольм было связано что-то пикантное? – спросил он. – Не была ли она замешана в каком-то скандале?
Нина снова набрала номер мобильного телефона, и Юлия снова не ответила.
Вернулся Ланден с нужным инструментом. Это был увесистый лом из прочной стали длиной около метра.
– Мы имеем право ломать дверь? – спросил Ланден, переводя дыхание и передавая Нине лом.
– Любая задержка может повредить делу, – ответила Нина.
Двадцать первый параграф устава полиции гласит: «Полиция имеет право войти в квартиру, комнату или любое иное жилище, если есть веские основания считать, что в закрытом помещении кто-то умер, находится в бессознательном состоянии или по какой-то иной причине не способен позвать на помощь».
Нина передала лом Андерссону, сняла пистолет с предохранителя и сделала знак остальным занять свои места.
Андерссон вставил заостренный конец лома между полотном двери и дверной коробкой, а Нина ногой прижала дверь, чтобы, открывшись, она не ударила коллегу в случае, если кто-то попытается силой вырваться из квартиры.
С третьей попытки Андерссону удалось сломать замок, практически не повредив дверь. Из квартиры донесся явственный запах еды.
Нина напряженно прислушалась, плотно прикрыв глаза и сосредоточившись. Потом она открыла глаза и резко повернула голову влево, быстро окинув взглядом прихожую. Никого. Взгляд в сторону кухни. Никого. Она заглянула в спальню. Там тоже было пусто.
– Я войду, – сказала она, прижавшись спиной к дверному косяку, и посмотрела на Андерссона. – Прикройте меня. Полиция! – еще раз громко произнесла она.
Ответа не последовало.
Напряженно переставляя ноги, она отошла от двери, отшвырнула ногой газету и бесшумно вошла в прихожую. Висевшая под потолком лампа слегка покачивалась, наверное, от сквозняка. Сумка Юлии действительно стояла на полу слева от входной двери. Рядом лежала куртка Александра. Справа, в гардеробе, на плечиках, висели куртки Давида и Юлии.
Внимательно осматривая кухню, Нина услышала за спиной дыхание Андерссона.
– Проверь детскую, – сказала она, поведя рукой с пистолетом в сторону первой открытой двери слева от входа в кухню.
Коллега скользнул в детскую. Нина слышала, как шелестит ткань его брюк.
– В детской чисто, – доложил Андерссон через несколько секунд.
– Обыщи шкафы, – приказала Нина. – Когда закончишь, закрой дверь.
Сама она сделала несколько шагов вперед и вошла в кухню. На столе стояли две тарелки с остатками спагетти.
«Юлия, Юлия, когда ты станешь хоть немного опрятнее? Я так устала все время убирать за тобой грязь».
Сквозняком тянуло из спальни, наверное, из открытого окна. Шторы были задернуты, в комнате стоял непроницаемый мрак. Несколько мгновений Нина вглядывалась в темноту, но не уловила ни малейшего движения. В комнате стоял резкий, незнакомый и неприятный запах.
Нина протянула руку, пошарила рукой по стене и включила свет.
Поперек кровати, на спине, лежал голый Давид. Там, где должны быть гениталии, виднелись окровавленные петли кишок и разорванная кожа.
– Полиция, – сказала она, заставляя себя действовать так, как будто этот человек был еще жив. – На вас направлено оружие. Поднимите руки.
Ответом была звенящая тишина, и Нина вдруг отметила, что зрение у нее стало туннельным. Она внимательно огляделась. Занавески слегка шевелились от сквозняка. На столике у кровати – со стороны, где спала Юлия – стоял стакан с водой. Пуховое одеяло комом сбилось в изножье кровати. На одеяле лежал пистолет, такой же, какой был у Нины, – «Зауэр-225».
Нина машинально схватилась за рацию.
– 16–17 вызывает центр. На месте происшествия пострадавший. Пока не могу сказать, жив ли он. У него две огнестрельные раны – одна в голову, одна в пах. Прием.
Ожидая ответа, Нина подошла к кровати и склонилась над Давидом. Теперь она видела, что этот человек, несомненно, мертв. Правый глаз был закрыт, словно Давид спал. Вместо левого глаза зияло входное отверстие пули. Кровотечение давно прекратилось, так как сердце перестало биться. В животе тоже зияла рана, из которой на матрац вытекали резко вонявшие экскременты.
– Где скорая помощь? – спросила Нина в микрофон. – Они не получили вызов по этому адресу? Прием.
– Я послал по этому адресу скорую и судмедэкспертов, – ответил в ухо Нине оператор. – Кто-нибудь еще в квартире есть? Прием.
В двери появился Андерссон и уставился на мертвое тело.
– Пойдем туда. – Андерссон махнул рукой в сторону ванной комнаты.
Нина сунула пистолет в кобуру и поспешила в прихожую. Когда она открыла дверь в ванную, у нее перехватило дыхание.
Юлия лежала на полу возле ванны. Вокруг головы нимбом разметались светлые волосы, вымазанные рвотными массами из спагетти и соуса. Она лежала, прижав к подбородку колени, как плод в чреве матери. На Юлии были трусы и большая, не по размеру, футболка. Одна рука была подложена под голову, а другая судорожно сжата в кулак.
– Юлия, – тихо произнесла Нина, склонилась над подругой и отвела волосы с ее лица. Глаза Юлии были широко распахнуты. Лицо покрыто бледными пятнами запекшейся крови. Из угла рта к полу стекала струйка вязкой слюны.
«Господи, она умерла, она умерла, и я не смогла спасти ее. Прости меня!»
Женщина захрипела, дернулась и резко вдохнула. Желудок ее снова сократился.
– Юлия! – громко проговорила на этот раз Нина. – Юлия, ты ранена?
Женщина несколько раз судорожно отрыгнула воздух, а потом снова без сил повалилась на пол.
– Юлия, – сказала Нина, кладя руку на плечо подруги. – Юлия, это я. Что случилось? Ты ранена?
Она посадила Юлию и прислонила ее спиной к ванне.
– 16–17, – прозвучал в наушнике голос оператора. – Еще раз повторяю: есть ли в квартире еще раненые? Прием.
Юлия закрыла глаза, голова ее безвольно откинулась назад, упершись затылком в эмалированный край ванны. Нина подхватила голову Юлии и одновременно пощупала пульс. Сердце билось очень часто.
– Пострадавших двое. Один, по-моему, мертв. Прием.
Она отключила рацию.
– Андерссон! – позвала она, слегка повернув голову. – Обыщите квартиру. Обшарьте каждый дюйм. Где-то здесь должен быть четырехлетний ребенок.
Юлия шевельнула губами, и Нина вытерла рвоту с ее подбородка.
– Что ты сказала? – прошептала Нина. – Юлия, ты хочешь что-то сказать?
Нина осмотрелась, чтобы удостовериться, что в ванной нет оружия.
– Нам выставить оцепление? – спросил из прихожей Андерссон.
– Оцепите лестницу, – ответила Нина. – Сюда едут судмедэксперты и люди из криминальной полиции. Начинайте опрашивать соседей. Начните с Эрландссона, потом опросите соседей на этаже. Постарайтесь узнать, кто разносит газеты. Может быть, он что-то видел. Вы осмотрели комнаты?
– Да, мы даже залезли в духовку.
– Никаких следов мальчика?
Андерссон в нерешительности потоптался в двери.
– Тебе что-то непонятно? – спросила Нина.
Коллега продолжал переминаться с ноги на ногу.
– Думаю, что совсем неправильно, что ты занимаешься расследованием этого дела, – сказал он, – учитывая, что…
– Но я уже здесь и получила это задание, – резко парировала она. – Выставляй оцепление.
– Хорошо, хорошо, – ответил Андерссон и вывалился из квартиры.
Губы Юлии беспрестанно шевелились, но она была не в состоянии что-нибудь произнести. Нина продолжала левой рукой поддерживать ее голову.
– Сейчас приедет скорая помощь, – сказала Нина, свободной рукой ощупывая тело подруги под футболкой.
Ни ран, ни даже царапин. Оружия при ней тоже нет.
В отдалении послышался вой сирен, и Нину охватила паника.
– Юлия! – громко крикнула Нина, ударив ладонью по щеке Юлии. – Юлия, что случилось? Скажи мне!
На мгновение глаза Юлии стали осмысленными.
– Александр, – прошептала она.
Нина склонилась к лицу Юлии.
– Что с Александром?
– Она его забрала, – выдохнула Юлия. – Та, другая женщина забрала Александра.
Сказав это, Юлия потеряла сознание.
Когда Юлию Линдхольм выносили на носилках из квартиры в Сёдермальме, где она проживала с мужем, Анника Бенгтзон ехала в такси к центру Стокгольма. Когда в районе Рослагстюлля машина пересекла городскую черту, над горизонтом встало солнце, окрасив алым цветом крыши домов. От этого контраста с темными пустыми улицами у Анники стало резать в глазах.
Водитель внимательно посмотрел на нее в зеркало заднего вида, но она притворилась, что не заметила этого.
– Так ты знаешь, как начался пожар? – спросил он.
– Я же сказала тебе, что не хочу разговаривать, – ответила Анника, глядя на мелькавшие в окне дома.
Ее дом только что сгорел дотла. Кто-то бросил в окна три бутылки с зажигательной смесью, одну на нижнюю лестничную площадку, а потом по одной в каждую из детских комнат. Она смогла спустить обоих детей из окна своей спальни на простынях, а теперь крепко прижимает их к себе на заднем сиденье машины, прикрыв руками, словно крыльями. И она, и дети пропахли дымом. Васильковая блузка Анники была вымазана сажей.
«Я приношу с собой смерть и несчастья. Все, кого я люблю, умирают».
«Прекрати, – приказала она себе, до боли прикусив губу. – В конце концов, ты справилась. Главное – сосредоточиться и действовать».
– Обычно я никого не вожу в кредит, – угрюмо произнес водитель, остановившись перед красным сигналом светофора.
Анника закрыла глаза.
Полгода назад она узнала, что у ее мужа Томаса роман с сотрудницей, ледяной блондинкой по имени София Гренборг. Анника положила конец этому роману, но ничего не сказала Томасу. Она не сказала ему, что все знает.
Вчера он узнал об этом.
«Ты лгала, притворялась и водила меня за нос несколько месяцев, – орал он, – и ты вообще все так делаешь! Ты сама решаешь, как должен выглядеть этот мир, и всякий, кто не согласен с тобой, идиот».
– Это неправда, – прошептала она, чувствуя, что сейчас разрыдается прямо в такси.
«Она хотела, чтобы мы встретились, вот я и еду к ней».
Глаза жгло, словно огнем. Анника широко открыла их, чтобы они не переполнились слезами. Каменные фасады домов, сияя, горели на утреннем солнце.
«Если ты сейчас уйдешь, то уже никогда не вернешься».
Он устремил на нее незнакомый, странный взгляд прищуренных, покрасневших, страшных, мертвых глаз.
«Хорошо».
Она смотрела, как он идет по паркету к выходу, как берет с пола портфель, открывает дверь и исчезает в сером тумане. Он вышел, не оглянувшись, и дверь захлопнулась за ним.
Он оставил ее, и в ту же ночь кто-то бросил в дом три бутылки с зажигательной смесью. Кто-то попытался убить ее и детей, но его не было рядом, чтобы спасти их, и ей пришлось выбираться одной. Она прекрасно знала, кто бросил эти бутылки. Сосед напротив – тот самый, кто уничтожил ее клумбу, изрыл колесами машины лужайку и делал все, чтобы избавиться от нее. Да, это сделал он – Вильгельм Гопкинс, председатель ассоциации владельцев вилл.
Она теснее прижала к себе детей.
«Ты расплатишься за это, ублюдок».
Она попыталась позвонить Томасу, но его сотовый телефон был выключен.
Он не хочет, чтобы она ему звонила, не желает, чтобы ему мешали. Да она и сама прекрасно знала, чем он сейчас занят.
Она не стала оставлять сообщение, просто подышала в его новую свободную жизнь, а потом отключилась. С него довольно.
«Предатель. Обманщик».
– Какой, ты говорила, номер дома?
Такси свернуло на Артиллерийскую улицу.
Анника погладила детей по головкам, чтобы разбудить.
– Мы приехали, – прошептала она. – Мы у Анны. Идемте, дети…
Анника открыла дверь, и в салон ворвался холодный утренний воздух. Эллен свернулась на сиденье калачиком, а Калле захныкал во сне.
– Оставь в залог мобильный телефон, – сказал таксист.
Анника вытащила детей из машины, повернулась и бросила телефон на заднее сиденье.
– Я его выключила, так что звонить с него ты все равно не сможешь, – сказала она, захлопывая дверь.
* * *
Анна Снапхане осторожно повернула голову и посмотрела на лежавшего рядом с ней мужчину, на его темные, торчавшие ежиком, напомаженные волосы, на подрагивавшие ноздри. Мужчина крепко спал.
Как же давно у нее не было близости с мужчиной. С тех самых пор, как Мехмет связался с маленькой моногамной барышней и оставил ее, Анну, отказавшись от свободных отношений.
«Как он хорош, как юн. Он почти мальчик».
«Наверное, считает, что я слишком толстая», – подумала Анна, проверив, не потекла ли тушь. Потекла, но совсем немного.
Да, подумалось ей, она слишком толста. И слишком стара.
Сильнее всего ее поразил исходивший от него запах крепкого пива.
Когда она поняла это, ей стало стыдно.
Прошло полгода с тех пор, как она не берет в рот спиртного.
Неужели всего полгода? Ей казалось, миновала целая вечность.
Она перекатилась на бок и принялась изучать профиль лежавшего рядом молодого человека.
Это может стать началом чего-то нового, свежего, приятного и доброго.
Как хорошо будет выглядеть информация о ней рядом с газетными интервью: «Семья: дочь пяти лет, бойфренд – двадцати трех лет».
Протянув руку, она коснулась его волос. Какие они жесткие, как будто заплетены в мелкие косички.
– Робин, – прошептала она почти беззвучно, проведя пальцами по его лбу. – Скажи, что я тебе нравлюсь.
Он мгновенно проснулся, но не от шепота Анны, а от невыносимо напористого дверного звонка. Открыл глаза, сел и ошеломленно осмотрелся. Анна мгновенно отдернула руку.
– Что за черт? – спросил он, глядя на Анну так, словно видел ее впервые.
Она натянула простыню до подбородка и попыталась улыбнуться.
– Это всего лишь звонок в дверь, – сказала она. – Но я не собираюсь открывать.
Он выпрямился, и Анна заметила, что снадобье, которым были намазаны его волосы, оставило громадное пятно на наволочке.
– Это не твой старик? – спросил он с тревогой в голосе. – Ты же говорила, что у тебя никого нет.
– Это не мужчина, – сказала Анна, встала, тщетно пытаясь завернуться в простыню, и заковыляла в прихожую.
Звонок снова противно зажужжал.
– Да сейчас, мать вашу, – ругнулась Анна, чувствуя, как в ней закипает раздражение и разочарование. Она так давно ждала такой ночи, хотела казаться опытной, чувственной, но теперь была просто растеряна и выбита из колеи. Дьявол!
Она завозилась с замком, глотая звуки, очень похожие на рыдания.
На пороге стояла Анника с Калле и Эллен.
– Что тебе нужно? – спросила Анна, слыша, как дрогнул ее голос.
Анника выглядела безмерно усталой. В ответ она только вздохнула. Было видно, что у нее нет сил на объяснения.
– Ты соображаешь, который час? – спросила Анна.
– Мы можем у тебя поспать? – спросила Анника. – Наш дом сгорел.
Анна скептически посмотрела на детей. Сгорел? Она услышала, как Робин в туалете спустил воду.
– Ты приехала не вовремя, – сказала она, подтягивая простыню к подбородку.
Калле заплакал, к нему тотчас присоединилась Эллен. Из двери потянуло холодом, и Анна туже запахнула простыню.
– Вы можете не кричать? – спросила она. – Сейчас еще ночь, в конце концов.
Анника смотрела на Анну широко открытыми влажными глазами.
«Господи, только бы еще и эта не разревелась!»
– Нам некуда идти.
В спальне кашлянул Робин. «Только бы он сейчас не ушел».
– Но, Анника. – Анна оглянулась через плечо. – Я же в этом не виновата.
Анника отступила на шаг, набрала в грудь воздух, словно собираясь что-то сказать, но не смогла произнести ни слова.
Анна попыталась улыбнуться.
– Надеюсь, ты понимаешь.
– Не может быть, чтобы ты говорила это серьезно, – сказала наконец Анника.
Было слышно, как Робин ходит по спальне.
– Я сейчас не одна, и ты не представляешь, как много это для меня значит.
Анника зло прищурилась:
– Ты и в самом деле стала такой эгоисткой?
Анна моргнула. Что? Кто стал эгоисткой?
– Я не смогла вынести из дома деньги, – сказала Анника, – мне даже нечем расплатиться с таксистом. Или ты думаешь, что мне вместе с детьми следует спать на улице?
Анна едва не задохнулась от злости. «Кто она такая, чтобы меня обвинять?»
– Пришло время платить по счетам? – спросила она. – Ты заплатила за эту квартиру, а теперь требуешь компенсации?
Голос Анники Бенгтзон сорвался на фальцет:
– Ты не можешь помочь мне даже в такой малости?
«Он одевается. Он хочет уйти».
Анна поняла, что Робин собрался уходить, и, чтобы задержать его, вышла на площадку и закрыла за собой дверь.
– Я уже достаточно тебя наслушалась! – зашипела Анна, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Я слушала тебя много лет. Я постоянно слушала твое нытье о том, что все идет не так, что у тебя скучный муж и ужасная работа. Вот что я тебе скажу – это не я спихивала других вниз!