Парижский мститель. 10 лет прямого действия

© Руйян Ж.-М., 2023

© ООО «Издательство Родина», 2023

Как важно довольствоваться многим

В ночь на 18 октября 1977 года на верхнем этаже специального корпуса тюрьмы Штаммхайм в Штутгарте произошло нечто.

По официальным данным, немецкие коммунисты Андреас Баадер, Ян-Карл Распе, Гудрун Энслин и Ингрид Шуберт совершили коллективное самоубийство в знак протеста против политических преследований в отношении левых в Западной Германии и политики возрождения германского империализма и милитаризма.

По данным неофициальным, все они были убиты сотрудниками немецких спецслужб.

«Немецкая осень», как были названы те события, навсегда останется одной из самых печальных страниц в истории Германии…

* * *

Городская коммунистическая герилья в Западной Европе 1960-1990-х годов по-прежнему мало изучена (в том числе и у нас).

Во многом это, конечно, связано с идеологическими вопросами. Во многом – с тем, что по разным причинам наиболее активные участники тех событий не оставили ни мемуаров, ни каких-либо документов.

Это были революционные шестидесятые, самый их конец. Именно тогда стало понятно, что «молодёжная революция» в мирных формах на Западе победить не может. Это толкнуло огромное количество молодых людей в ФРГ и Франции, в Италии и Греции, в Испании и США на путь вооружённой борьбы за социализм и демократию против любых форм империализма, фашизма, шовинизма, капитализма и патриархата.

Теоретическую (и практическую) базу под это движение подвёл бразильский коммунист и партизан Карлус Маригелла. Именно он разработал концепцию городской партизанской войны (городской герильи), адаптировав методы Эрнесто Че Гевары и Мао Цзедуна для современного мегаполиса.

Из всех европейских партизанских организаций такого типа самая известная, легендарная, овеянная героическими (или, наоборот, очернительскими) мифами – это, безусловно, «Фракция Красной Армии», созданная в ФРГ в 1971 году.

«Фракционеры» вошли в истории как виднейшие представители молодежного радикализма шестидесятых и семидесятых годов, пламенные революционеры, образец стойкости и моральной чистоты.

Тем не менее, они не были первыми, кто опробовал концепции «городской герильи» в Европе. Да и книга эта лишь в малой степени посвящена им.

Речь здесь пройдёт, конечно, в том числе и про РАФ, но в гораздо большей степени она про их учеников (а впоследствии учителей) – французских городских партизан из организации «Прямое действие». А написал эту книгу проведший 25 лет в различных тюрьмах основатель и лидер «Прямого действия» – Жан-Марк Руйян.

* * *

Имя Жан-Марка Руйяна не так многое может сказать российскому читателю. А ведь это человек вне всякого сомнения интересный.

Родился он в 1952 году в Тулузе в семье школьных учителей – членов французской Компартии. Его родители принимали участие в движении Сопротивления.

Сам Руйян с детства воспитывался в среде профессиональных революционеров и политических активистов. В семнадцатилетнем возрасте он присоединился к борьбе против Франко. Её тогда вели испанские республиканцы, после Гражданской войны осевшие на Юге Франции и совершавшие оттуда партизанские вылазки в Испанию.

Боевой путь Руйяна был полон славы. Он принял участие и в парижском «красном мае» в 1968 году, и в длительной борьбе против франкистского режима.

Впервые Руйян попал в тюрьму в 1974 году (за незаконную перевозку оружия). Но был освобождён в 1977 году в рамках амнистии, которую для политзаключённых объявил Миттеран.

В 1977 году (некоторые источники говорят, что в 1979, но это неверно) Руйян создаёт легендарную организацию «Прямое действие», которая породит немало подражателей (в частности, канадское «Прямое действие» и «Вооружённые сражающиеся колонны имени Жан-Марка Руйяна» в Чили; последнии, кстати, были созданы в 2008 году и действуют по сей день).

Для того, чтобы в полной мере описать значимость и уникальность опыта этой организации, я позволю себе процитировать статью Павля Ткачёва «Action directe («Аксьон директ»): замалчиваемый опыт полномасштабной городской герильи. О боевой ультралевой группе «Прямое действие» и ее лидере Жан-Марке Руйяне»:

«Итак, за период функционирования АД с 1979 по 1987 год было проведено около 120 различных боевых операций (официальная статистика занижает эту цифру почти вдвое), а численность организации составляла несколько сот человек (не включая сеть сочувствующих, которая, как мы увидим далее, была очень обширной и затрагивала все слои французского общества). Безусловно, масштаб ее действий уступает «Красным бригадам», но значительно превосходит рамки деятельности РАФ (впрочем, не будем забывать о ряде совместных акций АД с последними) и других европейских вооруженных формирований. Однако мы прекрасно понимаем, что не всякие операции равнозначны – осмелимся предположить, что в сложности и грандиозности некоторых из них у АД просто нет равных; кроме того, группа была активно занята поиском новых сторонников, взаимодействием с дружественными движениями (в том числе и из «третьего мира»), агитацией и пропагандой.

Говоря о боевой деятельности АД, прежде всего, следует отметить скрупулезный подход к подбору и подготовке личного состава у лидеров группы. Благодаря бесценному боевому опыту бывших участников МИЛ-ГАРИ и маоистов из «Интернациональных бригад» все новички (среди которых было немало молодых «автономов» – из этой среды, например, вышла Жоэлль Оброн, а также молодых мигрантов-арабов) проходили обучение стрельбе в специальных тирах и экстремальному вождению. Среди участников АД, помимо прочего, были два профессиональных автогонщика-раллиста, наряду с самой Натали Менигон регулярно выручавших группу при уходе от погонь и заметании следов (когда приходится несколько раз менять машины). В рамках кооперации лидеры АД готовили и новичков других европейских групп: после перехода в подполье (связанного с разгромом ячейки во Франкфурте в 1984 году) два новых участника РАФ, Вольфганг Грамс и Роланд Мейер, приехали во Францию специально для знакомства с руководством АД и перенятия их опыта.

Операции АД можно весьма условно разделить на 4 типа:

– казни – включая неудавшиеся покушения, все равно деморализовавшие врагов – представителей репрессивного аппарата (например, генерала жандармерии Ги Дельфоса или инспектора Бригады по борьбе с бандитизмом Басдевана), наиболее реакционных предпринимателей и высших менеджеров (казнь Жоржа Бесса, генерального директора «Рено», главного инициатора массовых увольнений, сокращений зарплат и репрессий против рабочих), ценных для буржуазии научных кадров (казнь главного инженера в Министерстве обороны Рене Одрана), чиновников, причастных к постколониальному грабежу стран периферии, и просто провокаторов (расстрел Габриэля Шаина, осведомителя, работавшего на полицию еще со времен ГАРИ, чей донос позволил арестовать Руйяна и Менигон в 1980 году);

– ограбления (экспроприации) банков (в числе которых было много американских и южноамериканских с французской долей) и хранилищ документов (так, в 1980 году АД из хранилища мэрии были выкрадены бланки паспортов и удостоверений личности);

– акты устрашения и пропаганды насилием: расстрелы и подрывы офисов транснациональных корпораций и штаб-квартир различных министерств, служб внутренней безопасности, лживых радиостанций и телекомпаний, а также международных институтов вроде Интерпола, МВФ, и других, причастных к сотрудничеству с репрессивными режимами стран «третьего мира», США или Израилем, не говоря уже об атаке американской военной базы в ФРГ во Франкфурте, совершенной совместно с РАФ; здесь следует особо отметить, что ненужных жертв гражданского населения боевики АД всегда избегали – и во время их нападений гибли лишь полицейские, жандармы, военные и охранники;

– акты эффективного саботажа и вредительства на производстве военной продукции, экспортируемой для репрессий против населения стран «третьего мира».

Стоит заметить, что из всех европейских боевых объединений того времени диверсионные операции такого рода проводились исключительно АД – и это было возможно только благодаря высокому техническому и организационному уровню деятельности группы.

Именно этот тип операций мы хотели бы разобрать подробно на одном замечательном примере, так как не стоит труда вообразить, насколько он сложен в исполнении. В начале 1984 года АД совместно с бывшими участниками итальянской герильи «Прима Линеа» и представительницей боевого крыла Панафриканского конгресса (ЮАР) был осуществлен вооруженный захват производственных линий предприятия оборонной промышленности группы Panhard & Levassor («Панар-Левассор» – один из двух основных поставщиков наземной боевой техники во Франции), на котором в тот момент производились легкие броневики для режима апартеида (секретный контракт на их поставку был заключен между «социалистическим» правительством Миттерана и расистами из ЮАР). Проникнув на предприятие, обезоружив охрану и лишив предприятие связи с окружающим миром, диверсанты заложили взрывные заряды и подорвали главный двигатель конвейера, затем уничтожили несколько собранных машин в конце линии и выкрали все оригиналы и копии досье контракта со всей технической документацией (все это время Менигон, как всегда, с помощью портативной радиостанции прослушивала полицейские частоты, чтобы своевременно отследить реакцию полиции), после чего спокойно вышли через запасный выход и скрылись! Этот случай был одним из многих, так как даже в официальной статистике мы видим несколько упоминаемых криминалистами операций АД на различных предприятиях оборонного профиля: например, диверсия в центре технической документации военно-морского флота в сентябре 1983 года, атака завода по производству истребителей-«Миражей» Dassault («Дассо») и подрыв нескольких бомб на авиапромышленном предприятии Messier-Hispano-Bugatti в октябре 1984, боевые акции на заводах «Пешине» в сентябре 1985 года и «Томпсон» в июле 1986 года, не говоря уже о других операциях против компаний, замешанных в поставках военной продукции расистам из ЮАР или имеющих связи с Израилем (полной информации о всех диверсиях до сих пор нет). Стоит ли упоминать, что подобные операции невозможно было бы осуществить без знания о самих контрактах (для этого требуется информатор довольно высокого уровня), без внедрения на предприятия своих людей, без знания планировок линий (в случае диверсии на Panhard & Levassor с проникшими на предприятие был рабочий, в совершенстве знающий этот конвейер и расположение его электродвигателей) и т. п.

Возвращаясь к вопросу о техническом и организационном уровне: наличие развитой агентурной сети, радиопрослушивающих устройств и устройств видеослежения (примененных, например, при охоте на генерального директора «Рено» Жоржа Бесса), тренировочных баз и оружейных складов, типографии, позволяющей подделывать документы, большого количества конспиративных квартир, автомобилей – все это вкупе со сложностью операций, подобных описанной выше, позволяет сказать, что в этом отношении деятельность РАФ (и, в меньшей степени, «Красных бригад») по сравнению с АД зачастую выглядит попросту любительской.

Отдельно стоит сказать о том, что в результате перестрелок с полицией, жандармерией или антитеррористическими подразделениями в ходе операций АД или, наоборот, в ходе операций, проводимых против участников АД, погибали чаще всего представители закона (в подобных стычках участниками группы были застрелены 7 полицейских и жандармов, а из боевиков АД полицейскими за все время был убит только один – Чиро Риццато) – и именно это способствовало возникновению у «защитников правопорядка» вполне рационального страха перед действительно опасными городскими партизанами.

Помимо прочего, большой интерес представляет собой тщательный отбор операций и их идеологическое обоснование. Разобранный выше пример срыва поставок вооружения в ЮАР достаточно красноречив.

Приведем еще несколько. Нашумевшие казни инженера Одрана и генерального директора «Рено» Жоржа Бесса имели большое идеологическое значение, и для империалистической буржуазии «центра» каждый из них представлял огромную ценность. Далеко не случайно в их честь потом будут названы площади, улицы и заводы. Инженер Одран, посмертный кавалер национального ордена Легиона чести, был светлой головой, великолепным специалистом и руководителем в области создания оружия массового поражения, чей творческий труд воплощался во все большем числе погибающих от его изобретений бедных жителей «третьего мира». Его казнь для империалистов была натуральным ударом под дых, т. к. ряд разработок пришлось отложить на годы или сильно затянуть. «Эффективный менеджер» Жорж Бесс, ускоренными темпами проводивший оптимизацию заводов и сокративший десятки тысяч работников, прославившийся своими репрессиями против профсоюзов и борющихся за свои права рабочих, в результате которых сотни человек были выгнаны с заводов с «волчьими билетами», обрекающими их на нищету и прозябание, был наказан смертью, которая прервала агрессивную антирабочую политику компании примерно на 10 лет. Десятки актов устрашения (как правило, расстрелы и взрывы бомб) против различных транснациональных корпораций, связанных с империалистической политикой, и международных институтов вроде МВФ, атаки базы НАТО в Германии и штаб-квартиры Интерпола в Париже, совершенно объективно давали понять всему миру за пределами Европы и США, что в метрополии действуют силы, дружественные периферии»^[1].

Думаю, этого достаточно. Закончим цитирование.

Как видно из приведённой выше развёрнутой цитаты, деятельность «Прямого действия» была совершенно выдающейся на фоне остальных европейских и даже некоторых латиноамериканских герилий. Во многом становится понятно, почему режиссёр Жана-Анри Менье назвал свой посвящённый жизни Руйяна фильм «Faut savoir se contenter de beaucoup» – «Как важно довольствоваться многим».

Отметим, что «Прямое действие» – в отличии от РАФ и «Красных бригад» – было очень небольшой организацией. Всего она включала лишь шесть постоянных боевиков. За десять лет её существования ей помогало около трёх сотен сочувствующих и ещё два десятка боевиков, принявших участие в одной или двух акциях.

Организация Руйяна отчасти гораздо более походила на анархистскую аффинити-группу (тем не менее, в реальности не была таковой).

Тем не менее, находясь изначально в куда более стеснённом положении, нежели другие боевые организации европейских коммунистов, – «Прямое действие» добилось совершенно удивительных результатов.

В этом отношении опыт АД («Action directe») не менее, а гораздо более интересен, нежели опыт РАФ.

Особенно это касается постсоветского пространства, где опыт РАФ, имевшей хорошие связи как в немецком истеблишменте, так и в студенческой среде и в среде официальных левых, совершенно неприменим.

Наша страна (как и Украина, и Белоруссия, и Прибалтика, и Закавказье) подверглась чудовищному разрушению неолиберальными «реформаторами». В ходе чудовищных «реформ» девяностых и нулевых годов у нас в стране не только были выхолощены и дискредитированы многие государственные институты, уничтожено производство, разрушены образование и социальная сфера, но также (следом за этим) почти сведено на нет рабочее движение (какое рабочее движение, когда нет производства?), девальвирован статус и уровень студенчества (а следовательно, почти невозможным стало и движение студенческое), наконец, сведена в маргинальное положение вся левая политика.

Это лишило отечественных коммунистов всяческих ресурсов для борьбы, а потому опыт тех, кто боролся в несравненно более выгодном положении (даже проявляя при этом выдающийся героизм), оказывается в настоящее время не первостепенен для постсоветских левых.

Отчасти поэтому автор этих строк считает, что если кто-то задумывается о создании актуальной левой теории для постсоветского пространства (в условиях постоянно надвигающейся неолиберальной реакции), то ему следует обращаться главным образом не к деятелям РАФ, а скорее к французскому (и отчасти канадскому) «Прямому действию».

Здесь важно и то, что в отличии от РАФ французское «Прямое действие» не только хронологически, но и социологически ближе к нам, нежели немецкая городская герилья.

Это не вполне очевидный момент. Его следует прояснить.

* * *

Мы с вами живём в эпоху неолиберального капитализма, прекарной занятости, заёмного труда и «диджитал-капитализма».

Эта эпоха началась не вчера. Закончится она тоже не сегодня.

Начало эпохи неолиберализма относится к середине – второй половине семидесятых, когда вектор европейской внутренней и внешней политики радикально сместился вправо.

В конце семидесятых и начале восьмидесятых годов в Европе произошли фундаментальные изменения, затронувшие весь послевоенный порядок.

Тут следует отметить сразу несколько важных тенденций.

Это разрушения характерных для предыдущей эпохи – эпохи фордизма, социал-демократии и «массового общества» – крупных общественных движений. Это не только профсоюзы, но и массовые политические партии, низовые общественные инициативы, крупные религиозные политические организации. Профсоюзы старательно приручались либо выдавливались из общественной жизни, их руководство покупалось или сменялось на более лояльное. В политических партиях даже несоциалистического толка устранялись активисты и вводился менеджерский подход к политике, основанный на адаптации методик крупного бизнеса. Религиозные ассоциации разрушались.

Менялся и государственный подход к социальной поддержке. Если в пятидесятые и шестидесятые годы социальное государство понималось в первую очередь как коллективное завоевание трудящихся, а социальная помощь – в первую очередь как закреплённое в законе право на труд и отстаивание своих трудовых прав в рабочем коллективе, то в семидесятые и восьмидесятые годы положение меняется. Социальные блага начинают пониматься не как коллективное завоевание, а как государственная услуга, оказываемая конкретному гражданину в частном порядке. На место праву на труд приходят социальные пособия, раздаваемые государством по факту отсутствия работы. Право на труд заменяемся правом на безделье. При этом начинает доминировать индивидуалистический и патерналистский подход к этому вопросу: пособий на всех не хватает, а потому мигранты и коренные жители должны конкурировать за право пособие получить. Также пособие – это не право, а услуга, которой государство вправе человека лишить в любой момент (скажем, за нелояльность). Такая смена вектора а плане социальной поддержки сильно подкосила рабочий класс.

Неолибералы старательно уничтожали трудовые права, увеличивали долю заёмного труда (насаждаемого в том числе под видом «экономики платформ»), переводили рабочих с полной на частичную занятость.

Важной частью неолиберальной политики стало превращение дешёвого труда мигрантов в странах метрополии, батраков и рабочих в странах глобального Юга – в главный драйвер экономического роста.

Тут нужно сделать важное замечание. Мигрантский труд (сначала гастарбайтеров из Испании и Италии, потом из Греции, Турции и Магриба) активно использовался французскими и британскими капиталистами с конца XIX века, когда рост заработной платы рабочих в этих странах вызвал необходимость привлечения иностранной рабочей силы из более бедных регионов.

Германия использовала труд мигрантов ещё во времена Гитлера, а позднее в сороковые и пятидесятые годы.

Тем не менее, по сравнению с более ранними временами тут произошёл качественный перелом: с семидесятых годов в основу экономического роста закладывался не рост производительности труда и научный прогресс, а дешевый труд.

Когда дешевый труд из просто важного превратился в основной и главный фактор развития экономики, – это потребовало создания новой системы международных отношений. В том числе реколонизации глобального Юга, сознательного торможения развития целого ряда стран, введения механизма санкций против неугодных государств, распространения военных интервенций против независимых государств периферии, сознательное провоцирования там военных конфликтов («горячие точки»). Всё это было необходимо для обеспечения постоянного потока трудовых мигрантов в Европу и США, а также для сознательного понижения (и сохранения на максимально низком – на грани физического выживания) уровня жизни в странах периферии.

В свою очередь это существенно изменило сам классовый характер западных обществ: из обществ рабочих, крестьян и государственных служащих, они превратились в общества менеджеров частных и (намного реже) государственных структур.

Также это не могло не привести к разрастанию военной машины Запада, росту военных бюджетов, бюджетов полиции и спецслужб. Последние со временем до такой степени расширили свой функционал, что по факту превратились в ещё одну ветвь власти в США, Канаде и странах Европы.

Распространились и частные военные и охранные структуры.

При этом пресса оказалась взята под тотальный контроль частного бизнеса. Притом если в XIX веке владельцы газет открывали подчас трибуну разным политическим силам во имя роста популярности газеты (и следовательно прибыли), а в сороковые и пятидесятые годы часто просто боялись выставить вон несогласного редактора, то теперь и само содержание публикаций оказалось под тотальным контролем бизнеса.

В образовании стали насаждаться узкая специализация и отказ от системного подхода, упразднялась его творческая сторона. Одновременно создавались кафедры «гендерных», «постколониальных» и других «исследований», где как бы левые профессора могли бы рассуждать о ничего не значащих вопросах.

Культура сознательно опрощалась, в ней насаждался культ успеха и потребительства.

Всё это снижало революционный потенциал студенчества и интеллигенции.

Именно эти тревожные изменения отличали эпоху первого поколения РАФ (1969–1973) от эпохи «Прямого действия» (1977–1987).

На первый взгляд может показаться, что между деятельностью этих двух организаций прошло совсем не много времени, но в реальности разница в периодах их активности колоссальна. Различия между 1973 и 1983 годами для современного человека незначительны, но в действительности они столь же глубоки, как различия между 1913 и 1923 годами.

* * *

Руйян оказался в сложнейших условиях постепенно умирающего рабочего и студенческого движения, тяжелого идеологического и политического кризиса левых вообще и «новых левых» в частности, наползающей неолиберальной реакции и роста влияния спецслужб – по своим политическим ориентирам всё более черносотенных.

Тем не менее, даже в таких условиях он смог организовать не просто эффективное, а очень эффективное сопротивление.

Как же ему это удалось?

Ответ одновременно и прост, и очень сложен.

Если говорить кратко, то это отказ от догматизма.

Руйян значительно раньше «фракционеров» понял, что старые («партийные» методы организации с ЦК, Политбюро, местными ячейками и тому подобными элементами, придуманными когда-то в рамках массовой пролетарской партии и опробованными большевиками) теперь не работают. В условиях падения численности движения, усиления репрессий и необходимости интенсификации борьбы такое управление было уже слишком громоздким и неэффективным для партизанской организации. Нельзя было больше прикидываться партией и играть в дореволюционную РСДРП.

Тем не менее, тактика аффинити-групп и безлидерного сопротивления тоже была уязвима, а потому «Прямое действие» стало уникальным примером объединения тактики аффинити-групп и организационной тактики. Это давало ему необычайную эффективность.

Руйян один из первых обратился к нуждам мигрантов, активно начал привлекать их для помощи организации (не забрасывая при этом и работу в среде «белого» рабочего класса).

Активная связь Руйяна с правозащитными, общественными, профсоюзными, студенческими и земляческими организациями помогала «Прямому действию» всегда находить новые конспиративные квартиры и вообще обеспечивало ей тот уровень поддержки «на земле», которого не было у РАФ и большинства других городских герилий Запада.

Наконец, высокий профессионализм, ориентация на качество проведённых акций, а не их количество, тщательная работа по подготовке боевиков – помогли «Прямому действию» добиться совершенно удивительных результатов.

Способствовал этому и отказ от узконационального характера борьбы. Руйян не ограничивал свою деятельность Францией: он стремился создать единый революционный фронт, включавший в себя испанских, французских, ирландских, итальянских, немецких, бельгийских, ливанских, турецких, иранских, греческих, латиноамериканских, канадских и даже южноафриканских революционеров.

В ответ на международную кооперацию буржуазии (пресловутую «глобализацию») Руйян предлагает нам международное объединение революционеров и трудящихся.

Итак, прав оказывается историк городской герильи Павел Ткачёв: во многих вопросах члены РАФ и даже «Красных бригад» были настоящими дилетантами по сравнению с людьми из «Прямого действия».

Жан-Марк Руйян в наше время

Тем не менее, опыт французского «Прямого действия» оказался во многих странах Европы забыт (отчасти и в родной для Руйяна Франции), тогда как на постсоветском пространстве он оказался даже не забытым, а попусту неузнанным.

Доселе на русском языке было лишь несколько статей про «Прямое действие» (большинство из них – рерайты статьи Павла Ткачёва из журнала «Скепсис») и несколько переводных интервью с Руйяном (ещё одно оригинальное взяли левые учёные из близкой к КПРФ организации РУСО).

Тогда как про РАФ на русском языке вышло порядка десяти книг (последняя – в этом году), сотни, если не тысячи статей и примерно столько же видеороликов и документальных фильмов (начиная от фильма в цикле «Битва империй» на канале «Совершенно секретно» до огромного и весьма поверхностного ролика Андрея Рудого на Ютуб-канале «Вестник бури»).

Почему же опыт РАФ оказался куда интереснее российским леворадикалам, нежели куда более успешный, последовательный, а главное – близкий к нашей действительности опыт «Прямого действия»?

Во многом это, конечно, связано с самой сутью нашей левой сцены (и радикальной её части – особенно).

* * *

Как ни смешно, у нас сложилась странная, смешная и во многом патологичная ситуация, в которой российские леворадикалы совсем не радикальны. Это касается как методов, так и теории.

В нашей новейшей (с 1991 года) истории, безусловно, было немало примеров вооруженной борьбы против власти государства и капитала, но все они исходили не от леворадикалов, а от сталинистов (дело РВС^[2] Губкина), анархистов («Краснодарское» дело, дело НРА^[3]), нацболов. При этом опыт РАФ всеми этими группами как таковой не осмысливался, так как идеологически был им глубоко чужд.

Руйян в молодости

Так, Губкин, по его собственному признанию, пришёл к изучению истории РАФ уже в тюрьме.

Но если для сталиниста Губкина немецкие подпольщики просто долгое время не существовали как явление, то для анархистов и нацболов рафовцы были ценны главным образом как символ, а их возвеличивание – как ритуал, как поза.

Анархисты восхваляли рафовцев, одновременно с этим старательно пресекая со стороны паствы любые попытки изучения их наследия, их методов, их идеологии. Анархисты одновременно любили РАФ и не принимали её за «авторитарность», за марксизм, за приверженность «неправильным» идеям.

Нацболы рафовцев любили, но точно так же пресекали попытки исследовать их наследия, особенно углублённо. Во многом это было связано с личным отношением Лимонова к Франкфуртской школе – ведь идеология РАФ во многом строилась на радикальной интерпретации её теоретического наследия. Лимонов же «франкфуртцев» не признавал: они были для него предшественниками того ливолиберального болота, что захватило сейчас всё общественное поле. Таким образом, нацболы рассматривали Баадера и Майнхоф отдельно от Маркузе, Адорно и Фромма, но такое рассмотрение, как мы понимаем, абсурдно.

Что же касается самих леворадикалов – российских наследников «новых левых»?

А с ними ситуация ещё печальнее: в отличии от сталинистов, нацболов и даже анархистов они так и не смогли сколь-либо значительно расширить своё влияние даже в маргинальной молодёжной среде. Российские «новые левые», в целом неплохо дебютировавшие в девяностых со своим «Партизанским движением» Цветкова и «Студенческой защитой» Костенко, – не смогли развить успех и очень быстро снова скатились до уровня микроскопических кружков в два-три человека, занятых исключительно обсуждением и трансляцией чужого (в первую очередь европейского и американского) опыта борьбы в лучшем случае тридцатилетней давности.

Впрочем, и здесь они не пошли далеко. Ещё в девяностых российские леворадикалы открыли для себя и РАФ, и «Красные бригады», и «Тупамарос».

Позднее, в нулевые, в расцвет деятельности Ильи Кормильцева, – произошло некоторое углубление наших левых в их познаниях насчёт западной городской герильи. Так, вышла книга «Веспер, Энслин, Баадер. Немецкий терроризм. Начало спектакля».

Российские «новые левые» старательно героизировали РАФ.

Однако же эта их героизация всё больше рутинизировалась, превращалась пустые слова.

Российские ультралевые не хотели анализировать опыт западногерманских революционеров, не хотели делать из него стратегические и организационные выводы. Он подходил им как героический пример борьбы – пример, который и не нужно анализировать.

Этим грешит ещё одна книга того времени – раздутый труд Лачина «РАФ, и особенно Ульрика Майнхоф». Неубывающий на протяжении полутысячи страниц восторг соседствует с полным отказом от научного анализа деятельности РАФ.

Итак, рафовцы (во всяком случае в российском левом дискурсе) превратились в символ, такой же, как портрет Че Гевары. Символ, к тому же, коммерчески апроприированный (вспомните, сколько продаётся у нас маек с символикой RAF).

Однако же времена меняются: недавние события существенно меняют политический ландшафт не только в нашей стране, но и во всём мире. Не осталось нетронутым и российское левое болото, которое оказалось попусту смыто потоком событий.

Сонно-дремотные нулевые и невнятные десятые годы остались позади. Время, когда для того, чтобы стать видным левым деятелем, достаточно было просто болтать на «левые» темы, ничего при этом не делая, – прошло.

Наступила эпоха серьёзных решений, когда нужно думать, анализировать и, конечно, иметь смелость занимать позицию.