Стилист

* * *

Настя терпеть не могла опаздывать. Она всегда старалась выходить заранее, оставляя запас времени на всякие непредвиденные осложнения типа остановившегося в тоннеле поезда метро или транспортной пробки, в которой надолго застрянет автобус. С Геной Сваловым она договорилась встретиться на «Комсомольской», но до назначенного времени оставалось еще 25 минут, и она решила побродить по привокзальной площади, посмотреть книги, которые продавались там в изобилии.

Книг издательства «Шерхан» было много, они сразу бросались в глаза ярким и легко узнаваемым оформлением. К своему удивлению, Настя увидела и «Клинок» – книгу, которая, по словам Соловьева, была издана год назад и давно исчезла из продажи. «Володя явно преувеличивает популярность серии», – с усмешкой подумала она. Но роман решила купить, хотя Соловьев и дал ей свой собственный экземпляр. Пусть будет, а Володину книгу она вернет, не дай бог с ней что-нибудь случится, неудобно получится. Заодно Настя приобрела еще три романа из серии «Восточный бестселлер». Соловьев уверял, что все эти детективы написаны ровно и на достаточно высоком уровне, а детективы они с мужем любили и с удовольствием читали.

Продавец-лоточник, заметив ее интерес к книгам одной серии, тут же пустился в обстоятельный разговор.

– Вам повезло, вы «Тайну времени» последнюю взяли. Ее очень хорошо берут, сегодня уже шесть книжек продал.

– А вообще как эта серия расходится? – поинтересовалась Настя.

– Отлично! Знаете, ее так берут! Ждут новую вещь, спрашивают все время, а постоянные покупатели даже просят оставить.

– А что, эта «Тайна времени» действительно последняя? – недоверчиво уточнила она. – Совсем-совсем последняя?

– На сегодня – да. Завтра еще привезут. Мы же каждого наименования берем по три-четыре штучки на день торговли. Если издание ходовое, тогда, конечно, побольше, до десять книжек. Если плохо берут – привозим по одной.

– И давно вы этой «Тайной» торгуете?

– Почти месяц.

Настя прошлась по площади, посмотрела ассортимент на других лотках. Книги с затейливым красивым вензелем «ВБ» лежали всюду, и все продавцы в один голос уверяли, что серия раскупается на «ура». Что ж, немудрено, что Соловьев стал богатым. Видно, гонорары ему платят более чем приличные. Особенно если он получает не фиксированную сумму, а процент с прибыли от реализации.

Сунув купленные книги в сумку, она подошла к месту встречи с Геной Сваловым. Геннадий опаздывал, после назначенного времени прошло уже пять минут. Настя поморщилась. Она не любила неточности.

Наконец с опозданием на пятнадцать минут появился молодой оперативник. Он и не подумал извиняться и сразу же с деловым видом принялся вытаскивать из кейса бумаги. При этом выражение лица у него было не очень-то приветливое и даже, можно сказать, брюзгливое.

– Здесь выписки из журналов по тридцати пунктам проката. Два дня убил на это.

– А сколько всего пунктов? – невинно спросила Настя.

– Семьдесят четыре.

– Значит, еще три дня убьешь, – спокойно сказала она. – И не смотри на меня так, как будто я заставляю тебя в рабочее время заниматься моими личными проблемами.

– У меня текущей работы навалом, – сердито буркнул Свалов.

– Представь себе, у меня тоже. И маньяк, который свободно гуляет по городу, – это наша с тобой головная боль. Не чья-нибудь, а именно наша с тобой. Давай постараемся все время об этом помнить, ладно?

Забрав бумаги, Настя вернулась на Петровку и занялась неотложными делами. Домой она явилась почти в десять вечера. В кухне на столе ее ждала записка:

Уехал читать лекцию, вернусь поздно. Ужин в духовке, не ленись, пожалуйста, и подогрей. Целую.

Да, Алексей хорошо знал свою жену, отрицать это глупо. Настина знаменитая лень порой доходила до парадоксальных проявлений, а уж полениться разогреть еду – дело самое обычное для нее. Если блюдо в принципе можно было съесть холодным, она так и поступала, если же в холодном виде его употреблять нельзя, она в отсутствие строгого Лешиного надзора предпочитала отрезать кусок хлеба и сжевать его с сыром или колбасой, запивая крепким кофе.

Борьба голода с ленью длилась примерно минуту, после чего Настя приняла компромиссное решение: быстро запихнуть в себя традиционный бутерброд и терпеливо ждать возвращения мужа, чтобы поужинать вместе с ним. Отрезав хлеб и кусок салями, она уселась поудобнее, вытянула ноги, положив их на второй стул, и открыла купленный на вокзале бестселлер под названием «Клинок». Книга была написана прекрасным языком, интрига разворачивалась стремительно, и первые же несколько страниц полностью захватили внимание.

Через некоторое время Настя с удивлением заметила, что подушечка пальца, которым она прижимала страницы, почернела. Краска, что ли, пачкается? Она приложила к тексту другой палец и слегка потерла. На белом листе появились грязные разводы. Настя поднесла книгу к самому лицу – так и есть, характерный запах, который бывает у книг, только-только вышедших из типографии.

Она открыла книгу с конца и посмотрела выходные данные. Сдано в набор 26 января 1995 года, подписано в печать 3 марта 1995 года. Больше года прошло, а краска пачкается. И запах. Так не бывает. Наверное, это допечатка, дополнительный тираж. Но почему указаны старые выходные данные? Выходит, это остатки прошлогоднего тиража.

Она полезла в сумку и достала вторую книгу – ту, которую ей дал Соловьев из собственных запасов. Книги были абсолютно одинаковыми, и выходные данные совпадали. Но эта книга свежей краской не пахла, и разводы на странице не оставались. Как же так могло получиться, если обе книги отпечатаны в одно и то же время, год назад?

Тут же мысль ее заработала в математическом направлении. Продавец книжного лотка сказал, что ходовые книги продаются до десять штук в день. Хорошо, пусть пять. Сколько в Москве лотков? Около трехсот. Возьмем двести. По пять книг с двухсот лотков – тысяча в день. Какой тираж указан в выходных данных? 70 000 экземпляров. Это на 70 дней торговли. И только в Москве. Но ведь в других городах «Шерхан» тоже продает свои книги. Вот, на предпоследней странице целый список официальных дилеров этого издательства. Двенадцать фирм в двенадцати областях России. Предположим, половина тиража осталась в Москве, другая половина ушла в другие города. Значит, 35 000. 35 дней торговли. Может быть, по пять книг в день продают только в первую неделю, а потом продажа идет медленнее? Но продавец на вокзале сказал, что «Тайна времени» в продаже уже около месяца, а только сегодня он продал семь книжек. Нет, никак не получается. Не может «Клинок» из популярнейшей серии год лежать на прилавках при тираже 70 000 экземпляров. Он должен был исчезнуть из продажи еще в мае – июне прошлого года. Ну хорошо, пусть в августе. Но сейчас-то уже апрель… Откуда же взялась эта книга на лотке у Ленинградского вокзала?

В замке клацнул ключ, вернулся Алексей.

– Как твоя лекция? – спросила Настя, ласково потершись щекой о его плечо.

– Нормально. Ты почему не ела, нахалка?

– Тебя ждала. Ты же знаешь, я не могу есть одна, мне скучно. Сейчас вместе поедим.

– Ну да, – хмыкнул Чистяков, – сейчас добрый Леша все разогреет и подаст, и поедим. Ладно, сиди уж, все равно тебя не переделать. Что читаешь?

– «Восточный бестселлер» из японско-американской жизни.

– А вторая книжка?

– Она точно такая же. Две одинаковые.

– Купила для кого-то?

– Нет. Леш, отвлекись на минутку, пожалуйста.

Алексей уже поставил жаркое разогреваться и ловко резал помидоры на разделочной доске, повернувшись к Насте спиной.

– Говори, я слушаю, – сказал он, не оборачиваясь.

– Мне надо, чтобы ты посмотрел.

– Тогда подожди.

Он быстро закончил делать салат, вытер руки полотенцем и подошел к ней.

– Посмотри, пожалуйста, на эти две книги, – попросила Настя, – и скажи, что ты о них думаешь.

– Кроме того, что они совершенно одинаковые?

– Да.

Алексей открыл обе книги и стал внимательно изучать титульный лист, на котором, по мнению Насти, не было ничего интересного. Наверху – черными буквами имя автора, Акира Накахара. В середине страницы название «Клинок». Внизу логотип издательства «Шерхан» – морда рычащего тигра.

– Но они же разные, – наконец сказал он, подняв на жену удивленные глаза.

– С чего ты взял?

– Они изготовлены разным способом. Вот эта, – он взял в руки экземпляр Соловьева, – отпечатана фотомеханическим способом, а другая фотоэлектрографическим. Это же видно невооруженным глазом.

– Мне не видно. По каким признакам ты определил?

– Прокраска букв разная. При фотомеханическом способе краска лежит ровно, а вот здесь, на второй книжке, видно, что в нижней части больших букв краска заметно бледнее, чем в верхней части. Посмотри сама.

Теперь и Настя это увидела. Точнее, это было видно и раньше, но человек, не разбирающийся в полиграфии, просто никогда не обратил бы на это внимания.

– И что это означает? – медленно спросила она, уже понимая, что нащупала что-то важное.

– Это означает, что книги не могут быть из одного тиража. Ты, кстати, почему меня вообще об этом спросила? У тебя какие-то подозрения?

– Краска пачкается, – объяснила она, показывая Леше почерневшую подушечку пальца. – Она совсем свежая. А в выходных данных написано, что тираж отпечатан год назад. Ой, Лешик, у нас что-то горит!

– Тьфу ты! – Он метнулся к плите и выключил огонь под сковородой. – Жаркое пригорело. Все из-за твоих полиграфических изысканий.

– Ну прости, – жалобно сказала Настя. – Я не нарочно.

Некоторое время они ели молча, потом Настя не выдержала:

– Леш, а что такое фотомеханический способ?

– Да ну тебя, – отмахнулся Алексей. – Это долго и сложно рассказывать.

– А ты коротко и попроще, как для тупых. Только в самых общих чертах. Я хочу понять, чем один способ отличается от другого.

– Для тебя это принципиально важно?

– Не принципиально, но важно. Ни для какого преступления, которыми я занимаюсь, это значения не имеет. Но ты же знаешь, я не люблю, когда чего-то не понимаю.

– Сначала рукопись набирается на компьютере и делается оригинал-макет. Потом с оригинал-макета делают пленки. Слайды. Это понятно?

– Пока да.

– Эта часть для обоих способов общая. Дальше начинаются различия. При фотомеханике на основе слайдов делают матрицы. Набор матриц на резиновой основе. Их хватает примерно на пятьдесят тысяч оттисков. Если тираж больше пятидесяти тысяч, то делают второй комплект. При электрографии оттиски печатают на фотокопировальной технике. Типа ризографа, если ты вообще знаешь, что это такое.

– Не знаю, но это не суть важно. Главное отличие я ухватила. Леш, а зачем же тогда делать тираж, не кратный пятидесяти тысячам?

– В каком смысле – зачем? Подай кетчуп, будь добра.

– Держи. Я хочу понять, почему делают тираж больше пятидесяти тысяч экземпляров, но меньше ста. Если все равно нужно делать второй комплект матриц, то имеет смысл и использовать его полностью. Разве нет?

– Может, это нерентабельно, – пожал плечами Алексей. – Сто тысяч могут и не разойтись, деньги на бумагу и обложку потрачены, а книги будут лежать на складе мертвым грузом. Пятьдесят – мало, спрос явно больше, а сто – много. Вот и все.

– Тогда я другого не понимаю. Зачем печатать книгу на копировальной технике, если есть матрицы, которые можно использовать еще для тридцати тысяч экземпляров. После тиражирования в типографии матрицы уничтожают?

– Как договорятся. Могут уничтожить, а могут и оставить. Что тебе дались эти тиражи?

– Любопытно. Леш, по-моему, мы здесь имеем уклонение от уплаты налогов в чистом виде. Издательство не такое тупое, как твоя жена. Они наверняка используют матрицы на полную катушку и делают стотысячный тираж. В выходных данных указывают семьдесят тысяч, представляют в налоговую инспекцию документы на их реализацию и с этой прибыли платят налоги. Остальные тридцать тысяч они тоже продают, но налоги уже не платят. Спустя какое-то время берут свои пленки и запускают тираж на электрографии. Выходные данные остаются те же, и все кругом считают, что это все еще продаются остатки того, старого тиража, который был реализован издательством в прошлом году и за который все налоги давно уплачены. Главное, чтобы книга пользовалась большим спросом. Лихо, да?

– Лихо, – согласился муж. – Только я не понимаю, каким боком это тебя касается. Ты собираешься сменить работу и уйти в налоговую полицию? Или юристом в издательство?

– Да нет, солнышко, никуда я не собираюсь. Просто решаю очередную задачку для умственной гимнастики.

– Неужели? – вскинул брови Алексей. – А я уж подумал было, что ты собираешься защищать своего друга Соловьева, которого обидели плохие жадные дядьки-издатели.

Краска бросилась ей в лицо. Он не прав, она совершенно не думала при этом о Соловьеве. Более того, судя по уровню его благосостояния, издатели его не обижали. Но Лешка все равно заметил, что-то заподозрил и насторожился. Даже обиделся, кажется. Какая же она неуклюжая! Черт ее дернул за язык обсуждать с ним эти книги!

– Ты не прав, милый, – сказала она ровным голосом. – Соловьев не имеет к этому никакого отношения. Просто случайно совпало, что речь в данном случае идет о его книгах.

– Хорошо, – легко согласился он. – Не имеет так не имеет. Какие у нас планы на субботу? Опять на работу пойдешь?

– Нет, завтра я дома. Мне надо на компьютере поработать.

– А когда к Соловьеву следующий визит?

– Леша!

– Что ты, Асенька, я спокоен, как ископаемый мамонт. Просто надо определиться с машиной. Когда она тебе понадобится?

– Если ты не возражаешь, я хотела бы поехать в воскресенье днем. Но если тебе машина нужна, я могу поехать завтра или в понедельник.

– Поезжай, как планировала, – кивнул Алексей. – Я в воскресенье буду дома.

– Спасибо.

За столом возникло напряжение, и Настя судорожно пыталась придумать, как его снять. Но ничего оригинального в голову не приходило.

– Леша, я не могу видеть, как ты терзаешься, – произнесла она решительно. – Я уже говорила тебе, что речь идет о попытке раскрыть тяжкое преступление. Погибли девять юношей, которые перед этим исчезли из дома. Где-то в Москве или области живет монстр, который держит их взаперти, пичкает наркотиками, спит с ними, пока они не умрут от передозировки. Он сумасшедший, он маньяк. Каждый день я с ужасом жду, что придут еще одни родители и заявят об исчезновении еще одного паренька. У меня есть одна-единственная зацепка, и она связана с тем местом, где живет Соловьев. Я не могу не ездить туда, пойми. Это моя обязанность. Это мой долг перед несчастными родителями, которые месяцами ищут сына, а находят его мертвое тело. Но твои переживания для меня не менее важны. Ты мой муж, я люблю тебя, и для твоего душевного спокойствия я готова сделать очень многое. Я не хочу, чтобы ты изводил себя беспричинной ревностью. Но если ты не можешь остановиться, тогда придется остановиться мне.

– Что ты хочешь сказать?

– Я перестану ездить к Соловьеву.

– А как же мальчики? И их родители?

– А никак. Пусть маньяка ищет кто-нибудь другой, у кого муж не такой ревнивый.

Алексей улыбнулся смущенно, но с видимым облегчением. Ему, похоже, самому стало неловко.

– Прости, Асенька. Не думал, что тебя это так нервирует. Все, больше не буду.

– И я могу ездить к Соловьеву?

– На здоровье, сколько угодно.

– И ты не будешь по этому поводу психовать?

– Буду. – Он рассмеялся. – Исключительно из упрямства. Тебе назло. Чтобы ты поняла наконец, каково мне приходится, когда ты из-за чего-то переживаешь, а я не знаю, из-за чего и чем тебе помочь.

– Вредный, да?

Настя уже поняла, что конфликт исчерпан. Он длился целую неделю, с прошлой пятницы, когда она впервые поехала к Соловьеву поздравлять его с днем рождения. Целую неделю в квартире висели настороженность, напряжение и прохладное отчуждение, хотя оба они вели себя как обычно – спокойно, миролюбиво и дружелюбно. Такие скрытые конфликты очень опасны, они оставляют в душе незаживающие раны, несмотря на то, что нет криков, скандалов и прочих ярких и громких проявлений. Она вспомнила фразу из только что прочитанного отрывка из «Клинка»: «Человек с грустными глазами – это человек, который в детстве никогда не плакал, когда его ругали и били». Фраза показалась ей смутно знакомой, но сейчас Настя не была настроена копаться в воспоминаниях.

Глава 5

Эра видеотехники принесла с собой множество изменений. Первым и наиболее заметным стало постепенное перепрофилирование кинотеатров с показа кинофильмов на торговлю мебелью, автомобилями, техникой и даже свадебными платьями. В просторных и когда-то нарядных холлах теперь стояли игровые автоматы, светились вывески «Обмен валюты» и уже ничто не напоминало о том, что здесь когда-то царствовало кино – между прочим, среди приличных людей считавшееся искусством. Впрочем, вытеснение искусства торговлей и примитивными забавами уже давно стало привычным.

Вторым последствием, заметить которое мог не каждый, было постепенное «перетекание» подростков с улицы в квартиры. Разумеется, если бы можно было включить видак прямо в парке на скамеечке, юная поросль поступала бы именно так, ибо на свободе, в компании, с сигареткой в зубах и стаканом фальсифицированного виноподобного дерьма, но главное – без родительского надзора смотреть кино куда как приятнее. Однако, поскольку мировой технический прогресс почему-то за потребностями малолеток никак не успевал, кино приходилось смотреть все-таки в домашних условиях. Родители довольны – чадо не шляется по подворотням, а чадо, в свою очередь, радуется, что можно развлекаться и получать удовольствие, а не читать нудные толстые книжки про какую-то войну и мир. Инспектора подразделений по предупреждению правонарушений несовершеннолетних слегка перевели дух. Учителя безнадежно махнули рукой, отчаявшись дождаться, когда ученики все-таки соизволят прочесть положенную по программе литературу. С каждым годом дети читали все меньше и меньше, а грамматических ошибок в письменных работах становилось все больше и больше.

Купить видеокассеты можно было теперь на каждом углу. И почти в каждом из этих мест кассету можно было взять напрокат. Прокат же существовал в двух формах – безымянно-доверительной, то есть несерьезной и дорогой, и журнально-учетной, то есть серьезной и дешевой. В первом случае человек приходил в пункт продажи-проката, брал кассету, оставлял залоговую сумму, равную продажной цене кассеты, а когда возвращал пленку – получал обратно свои деньги за вычетом стоимости пользования, то есть проката. При этом можно было в коробку с яркой наклейкой сунуть все, что угодно, оставив, например, в личное пользование какой-нибудь новый хит и вернув в палатку что-нибудь очень старое и совершенно некассовое. Вариантом этого некрасивого поступка был возврат прокатчику не той кассеты, которая была получена, а копии, сделанной на очень плохой аппаратуре и потому некачественной, с полосами, искажениями звука и прочими прелестями. В момент приема кассеты проверка не производилась. Но и цена проката в этих палатках была высокой: продавец-прокатчик понимал всю степень риска, ибо, обнаружив подлог, не смог бы разыскать наглого мошенника-клиента, посему взвинчивал цену за пользование кассетами, чтобы в случае таких вот неприятностей иметь финансовый резерв для приобретения новой копии взамен украденной.

При журнально-учетной форме взаимоотношений прокатчиков с клиентами фамилию все-таки спрашивали и даже просили показать документы на предмет уточнения адреса. Зато и брали за прокат мало, сущие гроши. Но так было только на бумаге. На деле же все выглядело несколько иначе. Документы спрашивали далеко не всегда, хотя фамилии, конечно, записывали. При этом за прокат брали немножко побольше, чем полагалось брать при предъявлении паспорта, но, конечно, не так много, как «безымянщики». Где-то посрединке выходило. Вот таких пунктов проката, где велись журналы, и было в столице семьдесят четыре. И по тридцати из них, в которых успел побывать Геннадий Свалов, Насте предстояло поработать в эту субботу.

День для домашней кропотливой работы выдался самым что ни на есть подходящим. Вчера еще ярко светило солнце, ставя под сомнение способность некоторых не очень волевых граждан противостоять соблазну неспешной прогулки. Зато в субботу с самого утра погода ну совершенно никуда не манила. Под низкими плотными облаками было сумрачно, серо и сыро, накрапывал мелкий дождь, и никаких приятных ассоциаций мысль о прогулке не вызывала.

Настя, конечно, не удержалась, дала себе поблажку и проспала до половины одиннадцатого. Она вообще любила поспать подольше, особенно в такую пасмурную, дождливую погоду, как сегодня. Алексей встал намного раньше, и, когда она с трудом продрала глаза, оказалось, что муж давным-давно позавтракал и уселся на кухне готовиться к очередной лекции, которую предстояло читать сегодня вечером в каком-то коммерческом учебном заведении, где готовили экономистов и посему включали в программу в обязательном порядке курс высшей математики.

Тяжело приволакивая ноги и чувствуя разбитость во всем теле, Настя влезла под душ и начала просыпаться. Для того чтобы заставить голову работать, она попыталась припомнить названия всех четырнадцати фильмов, которые украл странный вор. И не только названия, но и жанр. На третьем названии она слегка повернула ручку крана, сделав воду чуть прохладнее. На седьмом процесс застопорился, название фильма было сложным и длинным. Настя от злости резко повернула ручку с синим кружочком, и под струями вмиг похолодевшей воды трудное название всплыло в памяти само собой. Тело ее покрылось гусиной кожей, но она мужественно терзала свой полупроснувшийся мозг, пока не перечислила все четырнадцать названий.

Зато после экзекуции она появилась на кухне веселая, с порозовевшим лицом и блестящими глазами. Алексей сдвинул свои бумаги в сторону, освободив жене место для завтрака.

– Лешик, давай я сегодня приготовлю на обед что-нибудь экзотическое по твоему желанию, – предложила Настя.

После вчерашнего объяснения с мужем она еще острее почувствовала свою вину за то, что заставила его переживать и мучиться, и эту вину ей хотелось загладить ну хоть чем-нибудь.

Алексей поднял голову и с интересом посмотрел на нее.

– Например?

– Ну, я не знаю. По твоему выбору. Чего тебе хочется?

– Осетрину. Желательно гриль. Справишься?

– Попробую, – храбро сказала она.

Настя совершенно не была уверена в своих способностях приготовить осетрину в гриле, но в конце концов главное – начать, а там посмотрим, заглянем в кулинарную книгу или у Лешки спросить можно. Она не спеша выпила две чашки крепкого кофе, сжевала бутерброд с сыром и стала одеваться, чтобы идти в магазин. Леша то и дело поглядывал на нее с нескрываемой усмешкой, но, впрочем, вполне добродушно. Когда жена раз в три месяца собирается идти в субботу в магазин одна, без мужа, это может оказаться даже забавным. Обычно в выходные дни они ходили за покупками или вместе, или, если Настя работала, этим занимался один Алексей.

Натянув куртку и кроссовки, она заглянула на кухню.

– Леш, а чего покупать?

– Ну здравствуйте. – Он картинно развел руками. – А из чего ты собираешься делать осетрину? Из говядины?

– Ну Леш, – жалобно промычала она. – Я же не знаю, какую осетрину покупать. Мороженую, свежую, в коробочках, развесную или еще какую.

Алексей горестно вздохнул и подробно объяснил, где поблизости можно купить такую осетрину, которая им нужна, сколько покупать и как ее выбирать.

– И не забудь помидоры, огурцы, зелень, картошку и банку шампиньонов. И если увидишь маринованную свеклу-«соломку», тоже купи.

– А зачем? – глупо спросила Настя.

– Для гарнира. Если уж мы тратим такие деньги на осетрину, то и подавать ее следует так, чтобы было не стыдно. Делай, что тебе старшие говорят, не умничай.

– Подумаешь! – фыркнула она, запихивая в сумку пластиковые пакеты с ручками. – Всего-то на восемь месяцев старше, а разговоров…

– Машину возьми, взрослая ты моя, – насмешливо сказал Чистяков. – Овощей нужно много купить, чтобы на всю неделю хватило.

– Не надо, – отмахнулась Настя.

– Нет, надо. Опять будешь за спину хвататься. Не спорь, пожалуйста.

– Да ну ее, Лешик, не люблю я на машине на рынок ездить. Барство какое-то. И потом, там нужно место искать для парковки, толпа, людей полно. Нет, не хочу.

Алексей швырнул ручку на стол и поднял глаза к потолку.

– Господи, почему ты подсунул мне в жены не ту умницу, которую я сам выбирал и ждал долгие годы, а какую-то безмозглую тупицу? Мне сейчас придется бросить свою лекцию, одеваться и идти вместе с ней за продуктами, потому что этой дурочке нельзя таскать ничего тяжелее трех килограммов, иначе у нее разболится спина. Она, видите ли, машину брать не хочет, блажь у нее такая в субботу с утра сделалась. И из-за этой блажи ее несчастный муж должен либо идти вместе с ней, чтобы нести сумку, либо готовиться к тому, что в ближайшие несколько дней она будет ныть, охать, стонать и хвататься за спину, вызывая к себе жалость и сострадание. Так какой вариант мне предпочесть, господи?

Настя понимала, что он шутит, но по его голосу чувствовала, что муж начинает сердиться. Она действительно не любила водить машину, очень уставала от вождения, но сейчас, похоже, сопротивляться не нужно, иначе Лешка пойдет с ней, бросив свою лекцию. Нехорошо получится.

Рынок был не очень далеко, и много времени поход за продуктами не занял. Уже через час Настя выгрузила на кухне все покупки, придирчиво осмотренные Алексеем. К ее большому удивлению, оказалось, что она правильно выбрала осетрину и вообще купила все, что нужно, ничего не забыв и не напутав.

– Ладно, иди работай, – великодушно сказал Чистяков. – Сам все приготовлю. А то ты непременно загубишь дорогой продукт.

Она радостно чмокнула мужа в щеку и умчалась в комнату. Неприятная, но обязательная часть была выполнена, теперь начиналось приятное, интересное и доставляющее удовольствие – работа.

Настя включила компьютер и для начала начертила большую таблицу, в которой было четырнадцать колонок – по числу украденных фильмов. Вписав наверху каждой колонки название фильма, Настя принялась расчерчивать строки. Десять административных округов. Сбоку проставить название округа. Теперь берем каждый конкретный пункт проката видеокассет, смотрим по адресу, в каком округе он находится, и вносим все данные в соответствующий раздел. Пока таких пунктов тридцать, но ко вторнику, как она надеется, появятся списки еще по сорока четырем.

Настя, выполняя какую-то работу, не любила думать о том, что, возможно, делает ее впустую. Она твердо верила в то, что напрасной работы не бывает. Даже если нет желаемого результата, обязательно получается какой-то другой результат, которого и не ждал вовсе. Вор-кинолюбитель мог брать кассеты там, где за прокат берут дороже, но не спрашивают фамилию. Мог. Вполне. И тогда Настина попытка вычислить его среди великого множества тех, кто берет кассеты в дешевых прокатных пунктах, заранее обречена на неудачу. Но она все время помнила о том, что вор украл кассеты, хотя проще было бы их купить. И если это связано с его материальным положением, то кассеты он скорее всего брал там, где дешевле. Конечно, кража могла быть связана и не с нехваткой денег, а с особенностями психики преступника. Но в любом случае работать с фамилиями было необходимо. Если ничего не выйдет, стало быть, вор брал кассеты там, где дороже, или вообще не пользовался услугами проката, получая кассеты на время из какого-то другого источника. Это уже будут другие рабочие версии, и их тоже придется отрабатывать. Напрасной работы не бывает, а отрицательный результат – тоже результат, как любила повторять сама Настя Каменская.

* * *

Было уже достаточно тепло, и Кирилл Есипов, генеральный директор издательства «Шерхан», решил открыть дачный сезон. На свою дачу в ближнем Подмосковье по Ярославской дороге он уехал в пятницу вечером, ожидая в субботу к обеду двоих друзей-соратников – Гришу Автаева и Семена Воронца. Есипов был не женат, но дама сердца у него была все та же, что и два года назад. Высокая, на голову выше его, длинноногая манекенщица Оксана, на которую давно уже облизывался здоровенный двухметровый телохранитель Есипова Вовчик.

В доме было жарко натоплено, и Оксана расхаживала в одних шортах и коротенькой маечке на бретельках, оставляющей открытой довольно широкую полоску гладкой кожи на упругом животе.

– Во сколько твои прибудут? – спросила она, подходя к Кириллу и усаживаясь к нему на колени.

– В три. А что? У тебя какие-то планы?

– Планов никаких, просто хочу успеть одеться до их появления.

– Откуда такая скромность? – усмехнулся Есипов.

– От верблюда, – грубо и обиженно ответила девушка. – Мне не нравится, когда твой дебильный Воронец меня взглядом раздевает.

– А он раздевает? – по-прежнему лениво поинтересовался Кирилл.

– А ты сам не замечал? Или, может, ты думаешь, что раз вы трое такие богатые и друзья – не разлей водой, так и я у вас должна быть общей? Сначала тебе, конечно, как командиру, капитану команды, а потом и им, что останется. Так, что ли?

– Ксюша, Ксюша. – Он ласковым и успокаивающим жестом погладил ее по спине и плечам. – Ну что ты, детка. Ты у меня красавица, и ничего удивительного, что мужики слюни пускают. Это совершенно естественно, и ты не должна обижаться на них. Точно так же ты не должна обижаться и на меня за то, что я не кидаюсь бить морду каждому, кто взглянет на тебя. Я же не могу измордовать пол-России, правда?

– Все равно ты должен сказать своему Воронцу, чтобы не пялился на меня, – упрямилась Оксана, крепче прижимаясь к Есипову. – Он противный, и мне неприятно.

– Ну Ксюшенька, это глупо. И потом, это непрофессионально. Ты манекенщица и должна привыкнуть к тому, что на тебя будут смотреть все подряд, а не только те, кто лично тебе приятен.

– Ладно. – Она шутливо вздохнула и поцеловала его в макушку. – Буду терпеть твоего Семена во имя величия своей профессии.

Оксана была вовсе не глупа, хотя и любила посюсюкать и поприкидываться маленькой дурочкой. За этим широким безмятежным лбом без единой морщинки таился прагматичный ум девицы, которая хорошо знает, что почем, что ради чего и чем расплачиваться за ту или иную услугу. Она была достаточно деликатна и воспитанна, чтобы Есипов мог водить ее с собой на светские мероприятия, и в то же время хорошо чувствовала социальную дистанцию. Ведь к телохранителю Вовчику она могла бы предъявить те же претензии, что и к Семену, но на Вовчика она не пожаловалась Есипову ни разу. Вовчик – обслуга, нижний слой, скажи она хоть слово – и его выпрут без сожалений и выходного пособия. А за что, в сущности, парню страдать? За то, что у него нормальная, здоровая мужская реакция, не делающая различия между просто девкой и девкой хозяина? Семен Воронец – другое дело. Ему ничто не угрожает, с ним Кирилл не расстанется ни при каких условиях, они давние друзья и деловые партнеры, поэтому на него и пожаловаться можно. Вреда для Семена никакого, а душу Оксана как-никак отвела, не вечно же ей все в себе носить. И потом, на Вовчика грех жаловаться, он добрый мальчик, а главное – понимает, что у него против хозяина шансов нет. А Семен Воронец считает себя неотразимым и почему-то не видит ничего постыдного в том, чтобы трахнуть девушку своего друга и партнера по бизнесу. Хотя что в нем неотразимого?