Стихотворения

Верлен в исполнении Брюсова чудо как хорош. Претензии вызывает разве что фрагментарность – он не смог перевести все, поэтому стихотворения из каждой книги даны очень избирательно. Но зато хорошо прослеживается эволюция «бедного Лелиана» (его так любит называть Б. в биографическом очерке). От счастья страшного и огромного от любви Верлен приходит к «жажде сна иного» («Калейдоскоп», кн. «Когда-то и Недавно»). По Верлену, поэзия – это поиск «иных небес»(смыслов), в котором «точность с зыбкостью слиты» («Искусство поэзии»). Точность – красота и строгость формы, зыбкость – главенство полутонов и текучесть восприятия образов. Через все книги проходит тягучая и беспредельная тоска и подавленность. Все чрезмерно и все страшно, даже голоса «ликующей любви». Чем дальше, тем проявление этого интенсивнее, но тем больше Верлена кидает в крайности – от небесной Любви-света в Кровать (кн. «Песни к ней»). Недавно не так уж и сильно отличается от Когда-то, утрата цельности и понимание, что восстановить ее невозможно, несмотря на самое сильное устремление к ней. Несмотря на оттенки, в стихотворениях Верлена есть зачатки той христианской цветовой лаконичности-монохромности, что позже будет, например, у Георга Тракля. Поэзия Верлена очень музыкальна, и Брюсову удалось это передать. В стихотворениях самой строгой и выверенной книги «Мудрость» это ощущается лучше всего. В первом стихотворении второй части цикла («О Боже, Ты меня любовью ранил…») переходы из минора в параллельный мажор органичен и вместе с тем ожидаемо-неожиданный – как в фугах Баха в последних 1-2 тактах наступает просветление; третье стихотворение части третьей («Огромный, черный сон…») – тонкое диминуэндо. В этом же первом стихотворении весьма любопытно то, как Верлен характеризует взаимоотношения с Богом: у поэта Бог – некая активная, познающая и действующая сила, а мотив жертвоприношения трасформируется в самопоедание. Заимствования: естественно, Бодлер (показательны: «Раковины», «Женщина и кошка»). Также есть сходства между шестым стихотворением первой части кн. «Мудрость» («О! Гордость…»), она вполне рембовидна (сонет «Гласные»). Но Рембо – импрессионист, он объективен, он цитирует свои ассоциации, не вписывая их в себя, он мыслит предметно, Верлен же переживает их в крайне субъективной форме, говоря об абстракциях. Вообще же, стихотворения Верлена нельзя, невозможно и непозволительно читать ровным и хорошо поставленным голосом. Скорее, сбивающийся, надтреснутый фальцет (Мартин Жак Мартин Жак Мартин Жак, если б он был француз), который к концу переходит в крик («Хромой сонет»). И еще: Жан Жене превращается в куст или что там у них дрока, а Верлен – в стебель иссопа, который НЕПРЕМЕННО сломают. Ну это так, забавность.

В сравнении с Бодлером Верлен, как сплин в сравнении с жестокой депрессией. Здесь всё мягче, нежнее, сплошь полутона и светлая грусть. Там поэзия разрушения и тлена, оставляющая привкус гноя и разложения. Дело вкуса, но Верлен мне ближе.