В оформлении обложки использованы изображения с
и https://www.shutterstock.com/ по стандартной лицензии
Некролог
– Может, пролог?
– Ты дослушай.
Шима кивнул и подлил себе курарчелло, отчего пузырек заманчиво треснул посредине. Редчайшая выдержка, восхитительный сорт. Кафт наспех выпил и на закуску швырнул пузырек об угол термостата.
– Так что там коричневый субкарлик?
– А, да, планемо. Звезда-неудачник. Ей не хватило жара, чтобы запустить термоядерный синтез, как положено. А планемо Эзерминори так не повезло, что стоило ей остыть, как на ней завелись паразиты. Насекомые плодились и множились, эволюционировали так и сяк… Но не могли превзойти размера самых обычных вшей. Ты ведь знаешь, их кровеносная система плохо разносит кислород. Вырастая, они начинают задыхаться. Но их амбиции не желали мириться с естественным отбором, и вскоре эзеры смекнули, что природу можно обмануть. Они овладели диастимагией. И научились менять свою анатомию – как и когда захотят, на сколько захотят.
– Но зачем?
– Сначала просто искали форму, которая будет лучше усваивать кислород, чтобы доминировать над остальным животным миром. Позже – над миром природы. И наконец – над вселенной. Они много кого повидали, а повидав, убили и копировали. И птиц, и зверей, и гадов. Хлоп! – перед тобой таракан, хлоп! – пес или рыба. Хлоп! – обратно таракан. Но все было не то. Недостаточно удобно, недостаточно смертоносно. Ведь правильно: какой вид самый опасный?
– Мы…
– Да. Все закрутилось, когда Эзерминори посетил человек. Случайно, ибо нарочно туда никто не хотел попасть, разве что сумасшедшие. Очень скоро, получив личину гуманоидов в пару к своей, энтоморфы серьезно возвысились. Их имаго – реальные тела – тоже выросли. Видели нашего Бритца? Теперь эзеры пьют кровь побежденных, чтобы запасать эритроциты. А используют запасы, когда летают, размножаются, линяют и воскресают. В себя приходят лишь по необходимости. Ведь быть монстром действительно удобнее, когда ты человек.
Уже привычным жестом Эйден обновил свой бокал варфарома. Он полюбовался на лабораторию сквозь его ярко-розовый цвет.
– Насекомые и мне попортили крови. Они были настолько жестоки, насколько талантливы. А цивилизация их, даром что из одного созвездия, давала жару всей имперской армии. Наконец, после сотен попыток осадить вшей, мы решили перерубить этот узел: взорвать Эзерминори, их столицу. Накрыть тараканов одним большим… тапком. Ой, да не смейтесь, Шима, я ему тут о грустном… Это было против всех принципов, за тысячи лет врезанных в наши гены. Уничтожить целую планету – а ведь на ней, должно быть, жили миллиарды ни в чем не повинных эзеров.
– Бросьте! Каждый энтоморф с колыбели – по локоть в крови своих рабов!
– Но это их образ жизни! Я не могу винить ребенка в том, что он убивает, видя, как убивают взрослые. Мы просто не смогли найти решения лучше. Не справились. И времени, и сил терпеть уже не осталось. Мы решили выжечь их дом подчистую, как иные земледельцы, кому нечем удобрить почву, выжигают поле со всем зверьем, что там живет. Как полевой хирург рубит тебе руку по плечо, а ты лишь отморозил палец. Но у него нет времени и лекарств, чтобы рисковать твоей жизнью, доводя до гангрены. Мы были в отчаянии. Или теперь уговариваем себя, что были. Не стоит думать, будто я не казнил планеты. Но я давал им время, чтобы эвакуировать мирных, иногда даже ресурсы для этого. А Эзерминори с их гравитационной коронадой… Намекни я им заранее – ничего бы не вышло. Вернее… нет, вышли бы тысячи мертвых имперцев, сплюснутых вместе с кораблем до размера вот этого яблока. Но весом с целый дом. – глоток варфарома, вдох, выдох, снова вдох, чтобы Шима успел представить, как сам коллапсирует в яблоко. – В общем, я мог дать им три часа: от момента, когда коллаборат моих кораблей прибыл в их систему, до щелчка мышеловки.
Не случалось мне разрабатывать план сложнее и коварнее. Козыри насекомых должны были сыграть против них самих. Но обо всем по порядку. Мы пригнали тринадцать флотилий – три тысячи крейсеров, не заметных с Эзерминори. Мои корабли не отражают ни фотона, а в том месте, где они закрывают собой звезды и могут себя выдать, они излучают свет нужной яркости и спектра. И на планете уверены, что видят звезду, а не копию на обшивке крейсера.
– А как же радары спутников?
– Да, радары… орбитальных там была не одна сотня, и это только боевых. Но нашей целью было скрыться от планетарных орудий. Мы просто сметали радар за радаром. А пустое место тут же занимал наш корабль. Отключал маскировку. Копировал сигнал эзеров. И с планеты казалось, что спутник на миг потерял связь, но тут же восстановил. Ты вообще не представляешь, насколько быстро нам приходилось проворачивать вот это все… На распад одного спутника и взлом его сигнала требуется пять секунд.
– И сколько же у вас ушло на все?
– Пять секунд.
– Нет, на все спутники.
– Пять секунд!
– А…
– Три тысячи крейсеров против трех сотен радаров, Шима. Какие у них были шансы? Я висел на орбите, и планета сверху казалась вся покрыта кровью, до того красная. Но я отвлекся. Итак, какие-то сигналы о нас поступили эзерам, но их маршалы пришли в смятение: врага они не видят, спутники на месте и работают. Больше похоже на атмосферные помехи, на обычный сбой ресиверов. Да будь на их месте даже я, и то не стал бы вводить чрезвычайную ситуацию. Отослал бы данные о сбое на анализ и занимался своими делами, пока Ибрион не разнесло бы к чертям. Но эзеры были б не эзеры, если б не подняли авиацию даже по ничтожному поводу. Такая порода. Они всегда начеку, как разбойники, что спят с ножом под подушкой.
Как только их джеты вышли из атмосферы, нас раскрыли: с новых углов обзора мы были видны, как на ладони. Их первую эскадрилью разведчиков без труда растворили те наши крейсеры, что имитировали спутники. По-моему, наших коллапсировала всего дюжина. Их место тотчас заняли другие. Блазар! И когда я выучился говорить так холодно о потерях? Помню, как бесился из-за четверых людей… теперь смешно даже. – Эйден чокнулся пробиркой с пузырьком профессора и крутанул за хвостик чужое яблоко на столе. Оно завертелось по стеклу, как зеленая планета. – И вот – пока насекомые поднимали основной флот, мы ставили крейсеры на орбиту. Строили плотную сеть. На установку одного корабля уходило от трех до пятнадцати секунд, и мои ребята встраивались в контур неравномерно – ни по времени, ни по расстоянию.
Маршалы Эзерминори продолжали наблюдать бессовестно чистое небо, психовали и теряли один корабль за другим. Коллапсируя, наши позитронные двигатели взрывались и убивали стреляющего. Как пчелы: один выстрел – и награда посмертно. Боевых кораблей насекомых поднялось всего пятьсот против нас. И то – это колоссальная армия для одной планеты! И нам досталось. Вот имперский крейсер, и через секунду – горошина… Плесните своего курарчелло.
– Вы же в курсе, что на андроидов не действует алкоголь?
– О, Шима, вот умеешь ты… давай на «ты»… вот умеешь ты развеять эффект плацебо.
– Всегда к услугам. Но курарчелло мне не жалко, что ж.
– Ты вот думаешь, сколько времени нужно, чтобы уничтожить планету? День? Час? Шима, мы собирались уложиться в полчаса. Наверное, затем уж просыпаются совесть, жалость, сомнения. Нельзя было этого допустить. Очень скоро у Эзерминори не осталось никого, чтобы вести бой в космосе. На кораблях эзеров нет специальных радаров, чтобы вычислить несоответствие между положением звезд и их копий. Смерть косила их просто из ниоткуда. Мы потеряли в общей сложности двести крейсеров. Много. А теперь спроси, почему оно того стоило.
– Почему оно того стоило, Эйден?
– Все это время мы формировали из своих кораблей невидимый контур. Орбитальную сферу. Каждый шаг был рассчитан заранее: крейсер встает на свое место, запускает все телепорты, какими располагает, и цепляется ими к соседям. Каждый к четырем другим: эдакая… четырехвалентная связь. А пятым, последним телепортом, команда отправляется в коллаборат свободных крейсеров на границе системы. Затем пятый луч встраивается в общий контур, замыкает ячейку, и корабль уже не может выйти оттуда, не нарушая целостности сферы вокруг планеты.
Каждый орбитальный крейсер имел свой конкретный, строгий план действий. Какие телепорты связать между собой, какими – прыгнуть на коллаборат. Как только эвакуировались три четверти людей – коллаборат перестал прятаться.
– Но ведь эзеры открыли огонь!
– Да. Сильнейшими планетарными коронадами, – вслед за Шимой андроид запустил своей пробиркой в тот же термостат, где остатки коктейля рассыпались фейерверком. – Они думали, что стреляют по коллаборату, а на самом деле – по сфере вокруг планеты. Она еще достраивалась, но корабли орбитального контура, связанные телепортами, принимались оружием за единое целое. И для коллапса не хватало мощности коронад. Понял теперь, чего мы хотели? Чтобы коллапсировал не каждый корабль по отдельности, нет… Чтобы контур целиком коллапсировал внутрь! – Эйден сжал яблоко в руке, и силы робота хватило, чтобы оно смялось и брызнуло. Кафт вздрогнул, а яблоко полетело в термостат. – Эзеры не понимали, что делали. Они решили нарастить силу удара до максимума, и на это требовалось еще какое-то время. Они не соображали, что это ловушка. Корабли с полными баками позитронов – сотни кораблей – готовые выстрелить собой в планету. Но насекомые думали, их коронада просто еще недостаточно сильно бьет. И крутили резистор, не задумываясь. А контур был почти закончен. Шли минуты… Мы не знали точно, сколько еще…
Когда на мостик ворвался энсин – очумелый, с буйным взглядом – я думал, эзеры обнаружили сферу или прорвали ее. Понимаешь? Вот что казалось мне катастрофой, вот из-за чего впервые в жизни сердце зашлось.
Но помню, он прокричал:
«– Милорд, там Наэль риз Авир!.. Не вернулась в коллаборат! Перепутала телепорты, или они сработали не так… Вместо эвакуации прыгнула в какой-то из соседних кораблей! А эвакуация-то уже все!.. Телепортов досюда уж нет больше…
– Контур замкнут полностью? Еще остался где-нибудь разрыв? – мы с Джуром напали на штурмана. Герцог навис над лейтенантом, мешал ему вертеть конвисферу, расталкивал изображения. Я не оттеснял: Наэль – его племянница, его любимая проказница. Одна из немногих родных, кто и его любил в ответ. Я ожидал приговора штурмана, снаряжая личный шаттл.
– Нашел одну трещину! – догнал меня ответ лейтенанта, обернутый в стенания герцога. – Последний эвакуационный телепорт близко к Наэль – тыщ пять миль всего. Она уже бежит туда! Но Ваше Величество… мощность коронады эзеров на пределе. До коллапса орбиты десять ми…
– Разорви контур рядом с ней, – теряя голос, одним дыханием взмолился Джур.
А я взбесился на него.
– Я не могу! Еще хоть один корабль снизит валентность – и контур схлопнется по частям! – я разбил руку о переборку, доказывая, как именно все будет. – И все пилоты в том бою погибли зря, да? Скажешь это их родным? Я не говорю о… (это было чудо, что так и не сказал. Не ткнул его в бюджетные траты на подготовку и осуществление плана). Джур, нам нельзя, Джур… Нет.
– Что значит, нет! Ведь это же…
– Координаты разрыва мне в шлюпку! – исчезая, я уже знал, что меня слышал весь флагман».
Пять тысяч миль Наэль должна была преодолеть за десять минут. Конечно, основную часть телепортами, но между ними – от шлюза до шлюза – на своих двоих через весь корабль. Через одиннадцать кораблей. По крейсеру в минуту, обивая колени о переборки и консоли. Бежать спринтом, как гепард, врезаясь ребрами в газовые кресла, которые вечно ни черта не видно! Падать на порогах модулей, расталкивать обрывки конвисфер. Оставлять кровь, слезы на погасших мониторах. Ломать ногти о клинкеты. Аварийные огни мигали и путали ее: в их свете теряешься даже в знакомых коридорах. Телепорт – шлюз – мостик – шлюз – телепорт… и снова. И снова. Стыковаться с контуром было нельзя. Я мог лишь подвести шлюп к разрыву и протянуть ей телепорт на свободный приемник.
«– Быстрее! – подгонял я, проклиная себя за это, ведь она и так бежала на пределе. На пределе были и мои нервы. И целой армии, наблюдавшей безрассудство двух первых лиц Империи. С Джуром-то все было понятно сразу. Но они там решили, что и я могу бросить все, бросить их ради нее! Это ведь естественно… для человека. Когда Наэль оставалась треть пути, контур засбоило: шлюп Джура стыковался с одним из кораблей ближе к ней.
– Нельзя, назад!
– Она не успеет к тебе! – рычали на меня из комма.
– Джур, ты выбьешь крейсер из контура! Будет еще дыра!
– Отвали от меня, р-робот, машина!»
Как же он, мать его, рисковал. Стыковка выводила систему из равновесия, когда одно неаккуратное движение – а Джур вел вручную! – и все пропало. Две дыры в сфере при таком уровне бомбардировки срывали весь план. Наэль и Джур могли погибнуть на орбите вместе. А эзеры посмотрели бы снизу, засняли на видео. Посмеялись бы потом. Я плюнул на свой разрыв и помчался навстречу риз Авиру. Я уже понял, что его не переубедить, и решил помочь со стыковкой. Не был уверен, что в состоянии заменить автопилот, но в той ситуации я был чуть лучше, чем ничего. С коллабората Проци верещал мне в динамик, что я сошел с ума… Так что комм пришлось отключить.
На шлюпках всего один телепорт, им я прыгнул к Джуру. Выгнал его из рубки, состыковался… не помню, как, но мы остались живы. Значит, повезло. Я всегда считаю, когда не разбиваю корабль, что так звезды сошлись, потому что пилот я тот еще… Мы ждали Наэль в стыковочном фильтре, у шлюза. Молча. В тишине. Комм Джура валялся где-то в рубке – Вурис и его достал своими воплями. За минуту до схлопывания мы поняли, что четыреста девяносто девять миль в минуту – недостаточно быстро. Наэль была в пятистах милях от нас.
– Тридцать секунд, Джур. Уходим.
Я начал отстыковку, шлюз удалял кислород из фильтра.
– Нет! – он задыхался, а я мог не дышать совсем. – Успеет, Эй…
– Не успеет. Выйди из фильтра.
Давление падало. Десять секунд.
– Ты ублюдок, она же тебя любит!
– И я ее!
– Видимо, недоста…
Он потерял сознание. На исходе восьмой секунды мы отстыковались. На исходе девятой – в шлюз ворвалась… голограмма Наэль.
Теперь я знаю точно, насколько именно недостаточно я ее любил. На одну секунду. На во-о-от столечко, Шима. Я… был готов для нее на все – но до разумного предела. Ее цифровой образ рассыпался у меня в руках. Контур, в котором она осталась, ударил в Эзерминори.
Не могу вспомнить, что я чувствовал. Там, у шлюза, во мне пульсировала только ее боль. В рубке она потеснилась для боли Джура. Его, ее. Не моя.
Шима не был уверен, что до конца понимает.
– А Эзерминори?
– Сотни громадных кораблей рухнули на планету – разом, со скоростью света. Росли грибы их термоядерных взрывов. То, что не погубили наши реакторы, доедала антиматерия из боевых отсеков. Когда я вернулся в рубку, все эзеры, что не успели на ковчеги, были мертвы, а то, что осталось от их планеты, до сих пор непригодно для жизни. Куски размером вот с этот город улетали в космос, целые горные цепи таяли в остатках позитронных лучей. Эзерминори была красива раньше. Наэль была еще красивее.
Я помню, Джур стоял спиной ко мне и делал вид, что разворачивает шлюп домой. Удивительно, именно в тот момент я понял, что уж его-то я бы точно дождался в том фильтре. У меня бы и мысли не возникло о погибших впустую героях, о тратах… будь на кону жизнь его или Вуриса. Как не возникло мысли вывести корабль рядом с Наэль из контура и надеяться, что это не обернется преждевременным коллапсом. Ведь шанс на чудо был. Неужели она того не стоила?
– Тебя это мучает?
– Нет. Меня мучает то, что меня это не мучает.
И снова профессор кивнул, уже порядком сбитый с толку их сеансом психоанализа.
– Флот смотрел, как догорает Эзерминори. Джур смотрел на свое отражение в иллюминаторе. Я смотрел вглубь себя и ужасался. Не уверен, что уже начал дышать, когда заговорил… то ли с ним, то ли с его призраком у консоли. То был единственный момент за всю жизнь, который не остался в памяти ясным и подробным.
« – Не этого ты ждал от меня, когда отдавал корону. И уж точно не этого, когда подписывал мой сертификат качества.
– Эйден, прости, ты все сде…
– Я мог бы пообещать, что больше не подведу тебя, но ты ведь знаешь… Подведу еще – стоит только встать похожему выбору.
– Ты…
– Да перестань! «Эйден, ты все сделал правильно», хочешь сказать? «Правильно» сделал император, но не твой друг. Джур, я… просто не в состоянии им быть! Четыреста лет меня не покидала мысль: «почему он так добр, так бесконечно терпелив ко мне, – ему что же, больше дружить не с кем?» Ведь я совершенно отвратительный, самый неподходящий вариант для близких отношений всякого рода. Уйди! Отвернись от меня наконец! Я не могу больше выносить твою преданность – это бремя тяжелее короны».
Он не проронил ни слова. Выслушал молча. Будто машина, прошел мимо – к телепорту – и исчез. Он перенесся на другой шлюп, тот, что болтался неподалеку, и мы добирались до коллабората поодиночке.
– Джур не вмешивался в жизнь племянницы?
– Миллион раз он просил Наэль заглянуть правде в глаза и уйти, но она не могла. А я и не настаивал. С чего бы? Удобная женщина рядом. Послушная, красивая, тихая – идеальный компаньон. Но она-то положила на меня жизнь! И если б не таскалась вслед за мной… в горе и в радости… не погибла бы там, а потягивала бы коктейли на Ибрионе. Знаешь, Шима, положить жизнь на того, кому и в голову не придет рискнуть для тебя всем – это катастрофа.
За окном лаборатории светало. Все прежние исследования, все разработки научного центра показались Шиме ничтожными рядом с тем, что вдруг заимело первостепенное значение: изобрести наконец алкоголь для андроидов. Потому что одной машине он сейчас был очень, очень нужен.
– Это ведь случилось лет… сто назад. Герцог скоро остыл?
– А мы и не говорили с ним. С тех пор. – Эйден смотрел в одну точку, не моргая уже несколько минут. – Формально он оставался канцлером и превосходно исполнял свой долг, но меня избегал. Бедняга Ву стал посредником меж двух огней.
– Но ты до сих пор называешь их лучшими друзьями.
– Потому что они продолжают меня бесить. Джур молчит, но психует всякий раз, как я улетаю в зоны конфликта. Ву делает вид, что не присматривает за мной. Эти двое неисправимы. Казнить их разве…
Кафт поперхнулся курарчелло.
– А Вы? – донеслось из палаты, где утренняя синева и бой посуды разбудили пациента.
– А мне кажется, лишь после того, как Джур ушел тогда, я наконец выучился быть ему другом.
– Вот эт Вы заморочились… – проворчал господин Слоун. – Запутались в своем клубке, аспиды имперские… ой, не в обиду, Вашчество.
– На правду-то чего обижаться.
Эйден обнаружил, что пробирки закончились, опрокинул варфаром из горлышка и заглянул в палату.
– Принимай работу, Шима! – крикнул он оттуда. – Мы победили уроборос.
1. Глава о том, как выбрать правильный момент
Личный кабинет Альды Хокс – просторный, с высоченным потолком – купался в свежем воздухе и мягких утренних лучах. Ветерок с улицы колыхал шелковые гардины. Работать здесь было одно удовольствие. Которым полосатая стерва в тот день поделилась с лучшим из лучших, дабы он составил за нее годовой отчет.
«Ты же у меня такой умница, Норти…» Он согласился лишь оттого, что в тюремных катакомбах он света белого не видел. А тут почти как дома. И аквариум встроен прямо в столешницу. Умиротворяет.
Рабыня помялась на пороге, переступила с ноги на ногу и подошла к столу, дребезжа подносом. Она поставила его на самый край и с содроганием отстранилась.
– Уйди с ковра, пожалуйста, – не поднимая головы, тихо бросил Кайнорт. – Это альпака редкой породы, мне бы не хотелось отправлять ее в химчистку за свой счет.
– М-меня прислала госпожа Хокс, минори, – лепетала девушка, стягивая шелковый шарфик и сминая его в ладони.
– Кто ж еще может достать здесь живую шчеру… а что, карминцы закончились? – Не дожидаясь ответа, эзер отложил бумаги и поднялся. Это был обеденный перерыв, и паучиха струсила не без оснований.
– Так и будешь стоять там? – Кайнорт оглядел белую шею и острые ключицы – чистые, без отметин от укусов. – Не чай же ты мне принесла.
Альда пожелала сделать любимцу приятное, но когда Бритц был занят, то предпочитал опытных рабов. С этой же не обойдется без грязи. Паучиха обошла стол и завозилась с застежками на блузке. Первая, вторая, тре…
– Куда, бестолковая? – прервал эзер, перехватил ее руку и развернул шчеру спиной к себе. – У меня нет настроения.
Девушка вздрогнула и сжалась, когда длинные пальцы зацепили воротник: Кайнорт привычным движением сдернул его вниз. Шея сзади обнажилась до лопаток. Эзер и не задумывался о девчонке, та была упаковкой, которую просто нужно вскрыть, чтобы поесть. И вернуться к отчетам поскорее. В самом деле, ничто так не вдохновляет на умственный труд, как обеденный перерыв. Так что для привычного раба в этих манипуляциях не было ничего страшнее, чем когда хирург направляет свет или дантист опускает кресло. Но шчеру трясло, как на эшафоте. Она боялась опустить руки на стол, хотя ей говорили, что надо на что-то опереться, когда от потери крови закружится голова. Перед глазами все расплывалось. Живые рыбки – золотые, скалярии. Декоративный канцелярский набор в роскошном стиле. Она понятия не имела, что за имаго у минори за ее спиной, а когда не знаешь наверняка, каков монстр на вид, оттого еще страшнее. Кайнорт еще не притронулся к ней. Он замешкался с поиском спрея для обезболивания, недоумевая, отчего Альда так далеко его запрятала. Ужель она садист круче Бритца? И тут девчонка не выдержала – как многие неопытные шчеры.
Набежала тень. Звуки, что наполняли кабинет, неожиданно стихли, притупился запах дорогого лосьона минори. Вдруг он толкнул ее вперед и прижал к столу. Девушка взвизгнула: искристые паруса крыльев взметнули портьеры на окнах.
– Скажи мне, любезная, отчего я потянулся за криоспреем, а взял это? – горло уколол холодный нож для писем. Волосы на затылке рвались у корней, натянутые хваткой эзера.
– Минори, простите! Я не хотела, я… случайно! Я больше не буду! Мино…
– Не верещи, – Бритц вполсилы приложил ее виском об аметистовую вазу, и рыдания захлебнулись. – Здесь кабинет посла, моя дорогая. Окажись на этом месте Хокс, за несанкционированную диастимагию ты получила бы жало в печень. Не скажу, что со мной тебе повезло: я невосприимчив к твоему воздействию и не ядовит, но… ты подняла мне настроение.
Шчера заскулила. Послышались треск и хруст, когда из-под ребер эзера, прямо сквозь ткань, выросли шесть острых и цепких лап. Кайнорт был энтоморфом третьей линьки: той, что давала возможность неполного превращения. Теперь он имел две лапы, чтобы прижать руки девушки к столу, две – чтобы удерживать голову и тело жертвы, а еще две забрались под одежду и кромсали ее вместе с кожей – не смертельно, просто небрежно. Голой исцарапанной спиной шчера кололась о тонкую шерсть жилета и хлопок рубашки. Свободную руку Бритц запустил под ее лохмотья, которые еще минуту назад были блузкой. Скользнул пальцами вдоль порезов от своих лап. Не спеша, как редкий ценитель болезненных узоров, написанных алой гуашью на дрожащем холсте. Опять склизко захлюпало: эзер выпустил мощные жвала. Они выросли у него из-под горла, обхватили шею жертвы, сомкнулись на секунду и разошлись. Челюсти оставили глубокие порезы над ключицами шчеры. Девушка вскрикнула, и полилась кровь…
– Без криоспрея совсем иной кайф, да? – шепнул Кайнорт и впился человечьими клыками ей в мягкую ямку за ухом. Кровь потекла в два рта – стрекозе для питания, человеку – для удовольствия. Третий мерзкий звук был гаже прежних: левой рукой, последней свободной, эзер щелкнул ремнем и расстегнул брюки. Коленом легко развел девушке бедра: сопротивляться или вывернуться из-под хватки уже не было сил – утекали с кровью. И шчера сдалась кошмару.
* * *
О серьезный настрой Самины разбились сомнения швейцаров на входе, отступили дежурные администраторы и оплавился караул. Она парировала возражения охраны, с разворота ударяя взглядом, жестом, крепким словом. Секретарь Альды вскочила с места («постойте, у минори обед!»), но тотчас шмыгнула обратно. Чрезвычайно злая фурия ворвалась в логово Альды Хокс.
Запах сырого железа, окровавленные лохмотья из ткани и плоти на столе, переплетенье рук, лап, жвал… и широкие зрачки чудовища: Самина запечатлела кульминационный момент.
– Одну минуту, леди Зури… – мурлыкнул Бритц, продолжая удерживать рабыню в лапах, а себя – в ней. По правде, между Саминой и капитаном приличествовали стол и жертва на нем, но несложно было домыслить, чем обернулся перерыв на обед.
Серьезный настрой серьезно пошатнулся.
– Что ты… Отпусти ее, чудовище!
Бросаться на эзера было самоубийством, а что, если он и ее вот так… Мимолетный взгляд в пустой коридор дал понять, что помощи ждать не от кого. Но Бритц вздохнул и оправился, удачно прикрытый бесчувственным телом. Он не помял костюм, но был весь в крови – от скул до пояса. По меньшей мере.
– Отпусти девушку, – твердо прошипела Самина, и зрачки напротив сузились, принимая вызов.
– Перейдем к сути визита? – Кайнорт втянул лишние ноги и приподнял шчеру за волосы. Под всхлип Самины он разбил взлохмаченной головой своей жертвы стекло на столе, погружая ее в аквариум. Шчера забилась под его рукой. Пузыри воздуха изо рта и носа давали понять, что она кричит под водой, но ладони скользили по сырой от крови столешнице, царапали острые края битого стекла. – Отпущу, как только закончим разговор.
Глядя на то, как шчера судорожно цепляется за убийцу, Самина едва не забыла, зачем пришла.
– Где мой брат? Он жив?
– Я не знаю. Это все?
– Что ты заставил его делать?
– Я не буду обсуждать это с тобой.
– А с кем! Кайнорт, он мой брат! Если он умрет, я заплачу всем дезинсекторам Браны, чтобы они тебя раздавили, вытравили!
– Ой, как вдруг захотелось пооткровенничать с тобой… Время! Время, Самина.
Пузырей в аквариуме уже не было. Биолог в ужасе отступила назад, но промахнулась мимо выхода и врезалась в косяк затылком. Сзади в дверях возникла голова Альды Хокс. Шершень целиком заходить не стала, завопив из коридора:
– Норти! Мой ковер?!
– В порядке.
Моментально удовлетворенная, Альда кивнула и убралась восвояси. Похоже, она не заметила Самину или приняла за второе блюдо.
– Отпусти ее, Кайнорт, я ухожу…
Бритц отступил от шчеры – согласно договору. Тяжелым мешком она скатилась по осколкам аквариума на пол, в ноги эзеру.
– Скорее. Не думаешь ли ты, что я сам вызову ей медиков, – и уже в спину ей донеслось:
– И тебе, кстати!
Только через два-три коридора Самина поняла, о чем он: тем ударом о косяк она рассекла затылок, и вдоль позвоночника струилась теплая кровь. В медицинском крыле нахохлилась эзер-фельдшер.
– А я повторяю: после минори Бритца только на эвтаназию. Девушка, Вы меня задерживаете.
– Да ведь она жива!
– Страховка рабов не покрывает реанимацию.
– Я заплачу! – биолог высыпала ей на пост кредитки. Фельдшер поджала губы, пискнула одной карточкой и передала вызов бригаде.
Самина вышла из башни, села на ступени и схватилась за голову. Добираясь к Башне Эзеров, она представляла, как хватает стрекозу за жвала и трясет, пока не добивается признаний. А что в итоге? Опять щелчок по носу. Но прямо сейчас, на этих ступенях, Самина решила: этот будет последним. Она наконец поняла правила. Девушка отняла бактерицидную салфетку от затылка и развернула комм:
– Мне срочно нужно кое-что достать. Три вещи.
– Все, что угодно.
– Во-первых, имперскую форму Эйдена. Я ему обещала.
На том конце вздохнули и скептически хмыкнули.
– Это будет непросто.
– Да или нет?
– Дальше, дальше, дальше!
Самина продиктовала заказ. Мимо нее шли, ползли и летели насекомые, плелись изможденные пауки. Девушка на лестнице их не замечала. Ей нужен был план – прямо сейчас, не сходя с этого места. Ее прежний мир и семью рвали враги: сильные, древние, хитрые. Нельзя было оставить все, как есть.