Пролог
Я прячусь в кухне чужого дома, за холодильником. Считаю удары сердца, глотаю глупые эмоции, застрявшие комом в горле. Марк ходит по коридору, я слышу его шаги. Чувствую его присутствие в нескольких метрах от моего случайного убежища – я всегда его чувствую, будто меня проклял им кто-то.
Ещё немного и Марк будет рядом, но я всё ещё надеюсь, что получится избежать разговора и скрыться раньше, чем он найдёт меня. Я не хочу его видеть, я боюсь его видеть. Боюсь дать слабину и поверить в ложь.
Чёрт, он же должен быть ещё в командировке. А я… я лишь вернулась за своими вещами и книгами. На несколько минут всего заскочила. Мы не должны были встретиться, я же всё просчитала!
Но задержалась в доме и вот результат: Марк вернулся.
Он здесь, а я, как последняя трусиха, прячусь. Ну не глупость? Надо поднять повыше голову, проплыть мимо этого обманщика и забыть о нём, словно мы никогда не были знакомы. Это ведь просто. Конечно, просто. Просто ли? Как бы ни так, потому что на практике я не могу даже шага сделать – тело в камень превратилось, не пошевелиться.
Остаётся только надеяться, что Марку надоест меня искать, он плюнет и уедет. А я сбегу из его жизни окончательно и бесповоротно и больше никогда в ней не появиться.
– Марта, я же тебя всё равно найду! – и следом дверь в кухню словно тараном прошибают. Лакированное полотно из особо ценных пород дерева с грохотом встречается со стеной. От неожиданности сильнее вжимаюсь в стену и крепко жмурюсь.
По телу проходит дрожь. Меня буквально трясёт только от одной мысли, что ещё несколько мгновений, и он найдёт меня.
Уже нашёл.
– Марта, – то ли злое, то ли встревоженное совсем рядом. Крепкая хватка, рывок, и меня буквально впечатывает носом в широкую грудь.
Марк держит меня, прижимает к себе крепко, руку на затылок кладёт, гладит, в волосах пальцами путается. Его дыхание тяжёлое, словно он бежал марафон, будто действительно искал меня.
На Марке чёрная футболка с длинными рукавами, серые джинсы, а на ногах замшевые дезерты. Я опускаю взгляд, смотрю на их тупые носки горчичного оттенка, а больше ничего не вижу.
Но это, во всяком случае, проще, чем смотреть в тёмные глаза мужчины напротив. Мужчины, которого слишком сильно успела полюбить, хоть и нельзя было этого делать. Мы ведь из разных миров, из параллельных вселенных! Но сердцу ведь не прикажешь, а теперь мучаюсь.
– Марта, как это называется? – голос Марка, слегка охрипший, немножко простуженный, требовательный. В нём ожидание ответа и нетерпение, а ещё злость. – Почему тут сидишь? Что успело случиться, пока я в командировке был?
– Ты сам всё знаешь, – выдыхаю зло. – Отпусти!
– Марта… я не понимаю, – вот теперь растерян Марк. – Я не знаю ничего, вообще ничего, кроме того, что чуть не сдох от сердечного приступа, когда мчал обратно. Я думал, с тобой случилось что-то.
– Ты со мной случился. Отпусти, говорю! Не слышишь, что ли? Не трогай меня, предатель!
Рука Марка падает с моего затылка, повисает вдоль тела, а я нахожу в себе смелость и поднимаю глаза. Мой принц взъерошенный, растерянный, удивлённый. Смотрит на меня, сощурившись, словно признаки помешательства ищет.
– Марта, я не могу так, я не устроен так, понимаешь? – Марк наклоняется ниже, а сильные руки снова на плечи ложатся. Он фиксирует меня, чтобы никуда не делась, лбом в мой упирается, горячим дыханием обдаёт. – Скажи, что случилось? Я не понимаю твоих намёков, это трудно. Тебе кто-то что-то сказал?
– Ненавижу! – изо всех сил, что у меня ещё остались, толкаю Марка в грудь, но он лишь ближе оказывается.
Такой высокий, красивый, такой… лживый. Как я вообще ему поверила? Ошиблась, дурочка, а теперь хлебаю полной ложкой.
Собираю всю волю в кулак и выдаю на одном долгом выдохе:
– Я не хочу тебя знать. Больше никогда не подходи ко мне. Предатель!
– В каком это смысле? Марта, что ты несёшь? Тебя клещ, что ли, укусил? Откуда этот бред в твоей хорошенькой головке родился?
Марк теряет терпение, бледнеет, а на скулах желваки «ходят». От его наглости и нежелания понимать очевидное захлёбываюсь возмущением. Неужели он думал, что я ничего не узнаю? Что мне не скажут? Удивительная логика, альтернативная.
– Нет, Дюймовочка. Я никуда не уйду. Ты моя и это не обсуждается.
Я задыхаюсь от возмущения, потому что этот невозможный человек, который ни во что меня не ставит, слишком близко. Преступно. Порочно.
Ещё и вид делает, что это я глупая, а он в белом шоколаде!
– Мне всё популярно объяснила твоя мать, – говорю, собрав всю волю в кулак. – Что тебе нужна девушка из приличной семьи. Не дочка уборщицы. А я? Я ведь самая обычная. У меня нет ни родовой фамилии, ни папиных денег. Я никто. Вот Регина… Регина это другое дело, да?
– В смысле? – морщится с таким видом, будто бы я на китайском разговариваю. – Ты та, кого я люблю. Этого достаточно. Слышишь? Я тебя люблю, ты нужна мне. При чём тут вообще Регина? Твоя мать? Моя мать, в конце концов?! Я люблю тебя, что ещё нужно?
В голосе Марка столько убеждённости, что мне хочется только одного: убить его за то, что снова заставляет верить в свою ложь.
– Да-да, именно. Любишь. Только женишься на другой.
В кухне воцаряется тишина, и на мгновение кажется, что я оглохла.
– Что, думал, я не узнаю? Отойди от меня, видеть тебя не могу! – и добавляю, гордо вскинув голову, хотя меня и разрывает на части от обиды: – Желаю тебе счастья с твоей невестой. И детишек восемь штук! На свадьбу не приду, у меня будут мои маленькие плебейские дела.
Марк растерян. Огорошен. Смотрит недоверчиво, вглядывается в моё лицо и на мгновение теряется. И это позволяет мне вырваться и выбежать из кухни. Пусть остаётся тут один, в своём благочестивом семействе. Пусть идёт к невесте – она его заждалась. Им же ещё к свадьбе готовиться, гостей двести штук пригласить и платье купить за миллион. У богатых в мире всё именно так и происходит.
Где-то в глубине души во мне ещё живёт надежда: сейчас Марк кинется меня догонять. Остановит, всё объяснит. Соврёт, а я поверю. Но я бегу по двору, едва не сталкиваюсь с садовником, краем глаза замечаю равнодушный взгляд охранника, следящего за выходом из окошка небольшой будки.
Меня никто не догоняет и не останавливает. Ворота разъезжаются так медленно, что хочется кричать на них, бездушных. Быстрее, пожалуйста, я не могу больше оставаться здесь. Мне плохо, я задыхаюсь. Больно, господи, как же больно-то.
Выскакиваю на улицу. К чёрту книги, пусть хоть сгниют тут, новые куплю. Сворачиваю вправо, совершенно не разбирая дороги. Кажется, если не окажусь как можно дальше отсюда, на части разлечусь, как переполненный воздухом воздушный шарик.
Но сил моих хватает только на то, чтобы дойти до раскидистого дерева и привалиться к нему спиной, на землю сесть.
Пошёл ты на фиг, Марк. Будь счастлив, Марк.
Глава 1 Марта
– На, держи! – мама вручает мне стопку постельного белья. Оно идеально выглажено, пахнет ополаскивателем и слепит своей чистотой. – Помнишь, да? Правое крыло, второй этаж, третья дверь налево. Не перепутай. И быстро там, не задерживайся!
– Не переживай, я же умница, – смеюсь беззаботно, хоть и волнуюсь слегка.
Мама дарит мне усталую улыбку, ловким движением заправляет за ухо выпавшую из тугого пучка прядь и снова возвращается к сортировке белья, а я иду в нужную комнату – перестилать чужую постель.
В этом доме, где работает моя мама, я бывала лишь несколько раз, но этого оказалось недостаточно, чтобы привыкнуть к нарочитой роскоши, царящей в каждом уголке. К пошлости бросающегося в глаза богатства. Его вокруг меня до неприличия много. Настолько, что дышать боюсь. Вдруг что-то нечаянно задену и разобью? Мы с мамой тогда вовек не расплатимся.
Маме нужна эта работа, она ею очень дорожит, и раз я вызвалась помочь, нужно всё делать быстро и аккуратно.
Иду осторожно, практически бесшумно, хотя некому меня сейчас услышать: хозяева сей роскошной обители в элитном посёлке ещё несколько дней пробудут в Ницце. Там, говорят, на Лазурном берегу нынче самый сезон. Там сейчас кинофестиваль, звёзды кинематографа гуляют по берегу. А ещё Средиземное море и яхты – романтика.
Сейчас, когда никто меня не видит, я позволяю себе мечтать. Интересно, каково это: жить вот так? В таком доме, не задумываясь о деньгах? Нежиться под заграничным солнцем, утопать ногами в шелковистом золотом песке? Видеть море, когда хочется и какое хочется? Не ждать распродаж, чтобы купить новое платье? Эх.
На миг представляю себя хозяйкой вот этого всего, и смех душит. Честное слово, я довольна своей жизнью, но мечтать-то не запрещено? Особенно, когда тебе девятнадцать и всё, что успел увидеть в жизни: санаторий "Утренняя заря", студенческую кафешку да ночной клуб в вечера, когда вход для девушек бесплатный.
В правом крыле царит тишина, и я начинаю тихо напевать, пока поднимаюсь по лестнице. Ступенька за ступенькой, и я наконец оказываюсь на нужном этаже. Так, третья комната, верно? А вот и она.
Толкаю плечом дверь и оказываюсь в просторной комнате – в ней царит мужская энергетика. На окнах лёгкие жалюзи, минимум декора, но всё такое же роскошное, как и во всём доме. Тёмная мебель с резными деталями, синее шёлковое покрывало с золотистым тиснением, несколько отполированных до блеска спортивных кубков на прибитой к стене полочке и книги. Очень много книг. Они буквально везде: в шкафу, на прикроватной тумбочке, на столе у окна и даже на полу у кровати. Справа дверь, утопленная в стену – ванная, наверное, но оттуда не долетает ни единого звука. Тишина. И хорошо.
Я знаю, кто живёт в этой комнате – Марк, хозяйский сын. Я видела его фотографии на страницах журналов, любовалась изредка. Он… красивый. А ещё по слухам очень проблемный – настоящий бунтарь. Семья Орловых блюдёт свою репутацию, потому в прессу обычно попадает только проверенная и чётко выверенная информация, но сплетни глубоко не спрячешь – всё равно всплывут.
Зачем-то скидываю у двери свои простенькие балетки. Они удобные и любимые, но вдруг к их подошве что-то прилипло, что испортит ворс элитного ковра?
Глупо, наверное. Я вообще чувствую себя глупо с первой секунды, как попала в дом. И пусть мама созвонилась с хозяйкой накануне, договорилась о моём присутствии внутри, плюс мне ещё и приплатить за помощь пообещали, всё равно никак не могу избавиться от ощущения, что пробралась по ту сторону высокого забора чуть ли не обманом и хитростью.
Так, надо избавляться от этих дурацких мыслей.
Ставлю корзину для белья радом с низким стульчиком на витой ножке и резким движением откидываю шёлковое покрывало. И, чтобы заглушить сомнения, подавить инстинкт самозванца, я достаю из кармана наушники и вставляю капельки в уши. Теперь нужно нажать всего лишь пару кнопок на экране мобильного, выбрать самый бодрый свой плейлист и раствориться в музыке.
Под мощный вокал P!nk снимаю простыню, высвобождаю из наволочки ортопедическую подушку с "умным" наполнителем и принимаюсь за работу. Пританцовываю даже, и настроение моё всё лучше и лучше с каждой секундой. Когда моя миссия в этой комнате закончена, выдыхаю с облегчением. Расправляю последние складки на покрывале, удовлетворённо улыбаюсь. Несвежее бельё аккуратной стопкой высится в плетёной корзине, я уже было собираюсь слинять отсюда побыстрее, но взгляд зачем-то цепляется за стоящие на комоде фотографии в стильных серебристых рамах.
Честное слово, моё зрение далеко от совершенства – такой себе из меня зоркий сокол. Но мне почему-то вдруг дико хочется посмотреть на картинки чужой жизни поближе. Просто любопытно. Если быстренько, то ничего же страшного не случится, верно?
Воровато осматриваюсь по сторонам и, точно преступница, крадусь в желанной цели. Спроси меня кто-то в этот момент, зачем оно мне надо, ни за что не отвечу. Не знаю.
На полированной поверхности тонкий слой пыли. Пыль и на серебристых рамках, внутри которых знакомые по глянцу улыбки, выверенные до миллиметра прикосновения, прохладные объятия. Наклоняюсь ниже, дую на одну из рамок, очищаю портрет юноши. Русые волосы идеально зачёсаны на сторону. Тонкий пробор, словно кто-то измерял его линейкой, широкая улыбка. Ему тут лет пятнадцать, наверное, ещё угловатый, голенастый, распахнутый всему миру.
Сама не замечаю, как беру рамку в руки, разглядываю фотографию ближе, пристально. Завороженно.
Интересно, шустрые журналисты из жёлтых газетёнок видели его таким? Беззащитным, что ли? Радостным. Марк, – а это именно его фотографии – кажется таким юным здесь, невероятно трогательным. С футбольным мячом под мышкой, в коротких шортах, с острыми коленками, он смотрит на меня, улыбаясь, а я почему-то никак не могу оторвать от него взгляда.
Я так задумалась, что не заметила, что песни в наушниках давно уже не звучат. Вдруг за спиной что-то щёлкает.
Замираю испуганно, прислушиваюсь к непонятным звукам, но всё вроде как стихает. Померещилось, что ли? Снова звук. На этот раз открывающейся двери. Я так и стою, вцепившись пальцами в дурацкую рамку, и чувствую себя полной дурой.
– Ты ещё кто такая? – мужской голос царапает мои напряжённые нервы наждаком. Господи, попалась!
Ойкаю и, подпрыгнув на месте, медленно поворачиваюсь на голос. Вытаскиваю наушники, сжимаю тонкий длинный провод в кулаке, смотрю на мужчину, стоящего напротив.
Пока я пялилась на фотки, он успел подойти очень близко и это… смущает.
Нервно сую наушники в задний карман, отвожу взгляд, а щёки горят.
– Я… я Марта.
Прижимаю к груди рамку до боли в солнечном сплетении, потому что смотрящий на меня мужчина практически… голый.
Если не считать, конечно, белоснежного полотенца, обмотанного вокруг бёдер.
– И что ты, Марта, делаешь в моей комнате?
Глава 2 Марта
– И что ты, Марта делаешь в моей комнате? – он обводит меня удивлённым взглядом с головы до ног. Будто оценивает лошадь на сельской ярмарке.
Взгляд его далёк от доброты, тепла и света. Сейчас в нём настороженность и ирония.
Ещё влажные волосы падают на лоб, и Марк расслабленным жестом зачёсывает их назад. Смотрит внимательно, ждёт ответа. А у меня ощущение, что светят лампой в лицо, обвиняя во всех смертных грехах.
Это же надо было так опозориться!
– Я… маме помогаю.
Господи, что я несу вообще?! Будто мне три года, я пробралась в чужой сад, а злой дядька с ружьём застукал меня в малиннике. Странное ощущение всепоглощающего стыда и неловкости.
– Маме помогаешь? – хмыкает и пожимает голыми плечами, а вниз по коже стекают капельки воды. – Большей чуши в своей жизни не слышал. Это ей моя фотка понадобилась?
В голосе издёвка, а мне хочется сквозь землю провалиться. И так обидно вдруг становится. Я ведь ничего плохого не хотела, а теперь наверняка кажусь полной дурой.
Щёки горят, в уголках глаз закипают злые слёзы. На кого я сержусь? Кроме меня никто не виноват – сама в эту идиотскую ситуацию влипла, по собственной инициативе. Теперь придётся как-то выпутываться.
За долю секунды Марк оказывается совсем близко. Грациозный и стройный, с хорошо прокачанным рельефом мышц, с теми самыми пресловутыми кубиками на животе – влажной мечтой тысяч девушек, а мне не остаётся ничего, кроме как крепче прижать к себе его фотографию. Брось, Марта, выкинь. Но руки не слушаются – я будто бы щитом закрываюсь.
Марк всё ближе, а я растеряна впервые в жизни настолько, что язык немеет и коленки дрожат. Он здесь хозяин! Это его комната, его фотография, его кубки и книги. А я… я лишь глупая девчонка, попавшаяся “на горячем”.
– Это мама тебя попросила чужие вещи руками трогать? Надо было тогда с трусов начинать, – взмах руки в сторону комода. – Говорят, на аукционе для извращенцев за чужое бельё можно приличную сумму получить. Там, – дёргает подбородком в строну ванной, – в корзине грязные лежат. Может быть, за них больше выручишь, а?
Хам.
– Мне не нужны чужие трусы, – вскидываю подбородок, гордо так поворачиваюсь к комоду и ставлю на место рамку. – Я просто решила… вытереть тут пыль.
Ты гляди, а я, оказывается, разговаривать умею. Значит, не всё потеряно.
– Ну-ну, – кивает, а я вдруг понимаю, что он слишком близко. Между нашими телами всего несколько сантиметров, и это… пугает.
– Отойдите, – прошу, но с громким хлопком Марк ставит руки на комод, отсекая мне пути к отступлению.
Мой взгляд впивается в его голую грудь, и всё, о чём могу думать: он очень высокий.
На всех фотографиях, что я видела раньше, Марк казался совсем другим. Не таким большим, что ли.
Чёрт, о чём я думаю вообще?!
– Отойдите, – повторяю, вкладывая в слова всю уверенность в себе. Но, кажется, её во мне не осталось совсем. – Пожалуйста.
– И не подумаю, – уверенно так, серьёзно. – Ты как вообще в дом пробралась? Тебя кто-то прислал? Сюрприз от друзей к моему возвращению? Или навязчивая поклонница? Что, Марта, решила взять богатого холостяка за… рог?
– Делать мне нечего! – задыхаюсь возмущением, потому что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять его намёк правильно. – Ваш рог – точно не мечта всей моей жизни.
Прикусываю язык до лёгкой боли. Любое неосторожное слово может обернуться в первую очередь проблемами для моей мамы, а этого я хочу меньше всего. Вдруг Марк решит отомстить, если начну ему перечить? Но и терпеть всё это – сложно. Я не привыкла к таким двусмысленным ситуациям и пошлым намёкам. Мне… трудно.
Потому поднимаю взгляд выше и выше, пока не фокусируюсь на тёмных глазах, глядящих на меня с насмешкой.
Я должна ему всё объяснить, чтобы не выдумывал себе, чего в природе не существует.
– Я дочка Иванны Станиславовны, – сглатываю, облизываю вмиг пересохшие губы. Марк смотрит на мой рот, и от этого мне очень стыдно.
Словно я провоцирую его, но ведь случайно!
– Это ещё кто? Что за бред ты несёшь, Марта?
Впрочем, странно было думать, что Марк знает всех, кто работает в доме его родителей, поимённо. Наверное, прислуга для него всё равно, что мусор под ногами.
– Она работает в этом доме. Несколько лет уже работает! А меня попросила помочь, – сбивчиво поясняю и торопливо добавляю, пока он слушает: – Мама ваша в курсе, они договорились! Я никакая не проходимка, не воровка и уж точно не охотница за вашими трусами или рогом. Вы меня понимаете?
Кажется, последний вопрос был лишним.
– Я похож на тупого, который в пяти фразах запутается? – заламывает тёмно-русую бровь и явно ждёт моего ответа, морально напирая. Он не пытается до меня дотронуться. Вроде бы как держит дистанцию, но мне всё равно душно и немного стыдно находиться рядом с ним. – Хотя ты и очень много говоришь. Голова от тебя пухнет.
В подтверждение своих слов кривится, а в глазах настороженность.
– Я нервничаю! Отойдите!
Но он и не думает меня слушать.
– В мою комнату зачем влезла? – требовательно.
– Никуда я не влезала! Я меняла постельное бельё! По распоряжению вашей мамы.
Жестом указываю на сиротливую корзину, но Марк не поворачивается в ту сторону. Наклоняется ниже, заглядывает в глаза, а в мою поясницу впивается острое ребро комода. Но это не помогает мне выторговать себе хотя бы лишний сантиметр пространства.
– Моя матушка любит суету, – замечает тихо, и что-то в его словах, тоне голоса меня настораживает. – Чего трясёшься? Я такой страшный?
– Вы же почти голый! – зачем-то объявляю громко и нервно, а Марк отвечает мне взрывом хохота.
– Прости, знал бы, что ко мне гости пожалуют, обязательно напялил фрак. Или тебе больше понравилось, если бы совсем голым был?
– Хамить некрасиво, – бурчу, но Марк лишь пожимает плечами в ответ, всем своим видом показывая, в каком месте он видел моё мнение о своём поведении.
Плавно оттолкнувшись, отходит назад, освобождает проход. Господи, спасибо тебе, что его полотенце всё ещё плотно сидит на бёдрах.
Я пытаюсь выскочить из комнаты, но властное: "Стоять" пригвождает к месту. Намертво приклеивает.
– Ну что ещё? Я же всё объяснила!
– Ты милая девочка, и я бы с удовольствием посмотрел, что там под твоим платьицем, но верить людям на слово я давно уже не умею.
Марк нажимает какую-то кнопку на белой панельке у двери – как я её сразу не заметила? – и через мгновение оттуда доносится низкий мужской голос:
– Марк Романович? Что-то случилось?
В голосе сквозит учтивость и услужливость, и это лишний раз показывает, насколько в разных мирах мы обитаем. На разных орбитах крутимся. Моя мама, я, мужчина этот невидимый. А по ту сторону жизненных баррикад – Орловы. И Марк.
– Миша, скажи, в нашем доме шуршит девочка Марта? Ты в курсе?
– Кхм… да, Марк Романович, Анфиса Игоревна ведь распорядилась. Что-то не так? Какие-то проблемы?
– Нет-нет, Миша, всё отлично.
И снова нажимает крошечную кнопку, обрывая разговор, а я уже лопнуть от возмущения и обиды готова.
– Убедились, Марк Романович?
– Свободна, – усмехается и, кажется, теряет ко мне всяческий интерес.
Хватаю корзину с грязным бельём. Прижимаю к себе, стремительно иду к выходу из этой чёртовой комнаты, но на пороге зачем-то оборачиваюсь.
И ловлю взгляд Марка, брошенный через плечо, наглую усмешку на губах. А ещё в фокус зрения – совершенно случайно, клянусь! – попадают его голые ягодицы и летящее на пол полотенце.
Точно вам говорю: хам.