Пролог
Зимнее солнце можно любить только в городе. Выберись из его лабиринта, добравшись до полей Джерси и солнце впору ненавидеть. Снег и солнце, день чудесный… Ненавижу.
Но иногда наша звезда мучает меня даже тут, посреди высоких домов, портовых складов и не очень старых деревьев Центрального парка. Жаль, не нацепишь темные очки, хорошо, хотя бы есть шляпа. Плохо, когда та тебе не положена.
Первое правило слежки – не привлекай внимания. Копы частенько похожи друг на друга, как яйца одной курицы. Шляпы, темные очки, поднятые воротники и газета перед глазами всегда привлекают внимание. А нужно ли оно нам? Да к черту, мы со Смитом старательно сливаемся с любителями прогулок, поклонниками кормления голубей и даже сторонниками гражданских прав, митингующих за всякую ерунду каждое воскресенье.
Мы со Смитом на работе.
Смитти жевал хот-дог и пялился на девчушек, несколько молоденьких подружек, занимающихся благотворительностью. Девчушки продавали печенье, пели, натягивая кусок ткани с призывом пожертвований детскому приюту. Благое дело, девчонки умницы, а крайняя справа еще и красавица.
Смитти пялился и улыбался зря. Ну, сегодня уж так точно, это понимал он сам.
На пальто каждой красотки поблескивал значок, явственно выдавая их принадлежность к высокодуховному обществу студентов и студенток. Возраст и социальное положение точно не подходили простому парню, работавшему в доках или на фабрике. А такими мы со Смитти сегодня и были – недалекими грубиянами, выбравшимися в Парк отдохнуть, попить пивка, съесть по паре сосисок и убраться восвояси, в свой Квинс, клеить подоходящих малышек из рабочих трущоб.
Рождество надвигалось на Город стремительно, уже начав переливаться гирляндами в витринах магазинов, плакатами о распродажах и зеленея ёлками на площадях со скверами, устанавливаемых за счет каждого района-боро. В Парке, с самого утра, стучали молотки, сколачивая балаганы и лотки, устанавливая карусели и даже самые настоящие ледяные горки.
Рождество, ура, праздник, подарки и много-много надежд.
А мы работали. Посреди белого дня и радостной толпы, орущих карапузов, добреньких старичков со старушками и наших коллег, пару раз уже останавливающихся неподалеку и ищущих повод докопаться до двух докеров, смотрящихся тут как седло на корове.
– Не хлопнуть ли нам кофейку, Лекси? – поинтересовался Смитти, состроив совершено идиотскую гримасу. – Замерз.
И ведь не поспоришь. Иногда, вот ведь, можно порадоваться отсутствию шляпы. У моей кепки окащались отличные опускающиеся уши, вместе с шарфом даже не так холодно.
Копы не отставали, совершенно точно вознамерившись поинтересоваться нашим, как минимум, настроением. Невовремя, парни, что и говорить, мы ж на работе.
Наводчик Смита рассказал про пушера-толкача, на выходных сбывающего в Парке пурпурную пыль. И не просто сбывающего, а торгующего чертову дурь унциями. Единственное, что мы знали – сволочь прикидывалась человеком, совершенно им не являясь и выглядела сущим ангелочком в виде школьника-старшеклассника. И обожала красный цвет.
Старшеклассников в парке оказалось много. Поклонников красных шарфов – куда меньше. Во в всяком случае среди парней и это казалось не очень хорошим знаком. Оставалось шляться взад-вперед и прикидываться олухами, шалеющими от нормального человеческого веселья. Ну и, чего уж, злиться на Смитти, настоявшего на чертовом маскараде. Любителей кожаных пальто, шляп и галстуков, выглядывавших из-под шарфов, тут хватало. Другое дело, что тяжелые рабочие ботинки, шедшие в комплекте, совершенно не скользили даже на льду, а свободные брюки точно не помешают пробежаться, если придется.
Суровые парни в форме явно решили пообщаться с нами и их совершенно не впечатлил наш поход за кофе. Ну, что поделать, придется объясняться с коллегами, раз уж…
Крик донесся из глубины парка. Кричало несколько голосов, дико и страшно. Копы, забыв про нас, кинулись туда. Мы присоединились к ним чуть позже.
К сожалению, выяснилось, что не зря.
Снег лег всего несколько дней назад. Удивительное дело, но вместе с ним пришел почти мороз и сугробы не растаяли. Только вот именно здесь и сейчас белого оказалось маловато. В отличие от красного, густо усеявшего с пару десятков квадратных футов, огороженных деревьями.
Холод превратил их в бревна, еще больше напомнив лесопилку. Наверное, только там можно так настрогать несколько человек, превратив их в подобное.
Три недавно виденные девчушки, за каким-то чертом попершиеся за деревья, уже сравнялись цветом лиц со снегом. Но хотя бы не орали. Мы со Смитом переглянулись.
– Хреновые дела, Кроу, – сказал Смит, – видно…
Он не договорил, но все было ясно и без слов. Наши клиенты, наши.
Кому еще потребуется разложить останки пятиконечной звездой, а головы разбросать по концам лучей? То-то, что кому-то из Ночного города.
– Эй, валите отсюда, парни! – наконец-то порадовался возможности рыкнуть в нашу сторону один из тех самых копов. – Это не ваше дело.
– Вот тут, дружище, ты как раз ошибаешься. – сказал Смитти.
– Эт точно, – согласился я, – и еще как, к сожалению, ошибаешься.
И мы потащили наружу значки.
Хреновое в этом году Рождество, ребятки.
Глава первая: Шекспир, бурбон и сигареты
Если рассматривать самый обычный револьвер со всех сторон, то в некоторых случаях он даже красив. Порой, как в случае с редкими у нас «французами», несколько странен, но, в целом, все равно револьверы весьма симпатичны. Ничего лишнего – сталь простого механического решения, как вершина инженерной мысли.
Если ты коп, то цену такой красоте знаешь чуть больше обычных людей. Результаты попаданий пуль видел неоднократно и всегда оценишь всю опасности этой смертельной красоты. Особенно, если рассматриваешь ствол, когда тот смотрит в твою сторону черным провалом, готовым выстрелить. Да уж…
Май.
Красное: 5
Черное: 7
Белое: 12
Интересно…
Снег летел густо, налипая на стекло. Зима.
Говорят, саморазрушению подвержены тонкие и трепетные натуры, романтики, меланхолики и просто разочаровавшиеся в жизни. Говорят, что…
Говорить можно что угодно, если задуматься. А уж отыскать пару-тройку причин для самобичевания легко отыщет кто угодно. Ну и от самобичевания до деструктивных действий просто подать рукой. Я, правда, не верил, еще пару дней назад. Оказалось, что зря.
– И дорожка лунного серебра, о, да
Разлетится под твоими ногами
Моя чёрная кошка…
Хрипло-медовый голос Морриса из «Моррис, Моррис и Мак-Кейн» замолчал, спрятался за последними тягучими риффами луизианского блюза. О, да, детка, лунное серебро такое, мать твою, хрупкое. Совсем как страдающая душа детектива 13 Алекса, черт меня дери, Кроу.
Я подмигнул отражению и приложился к горлышку. Оказалось, просто зря. Пойло-то закончилось, пришлось просто втянуть через нос пахучие эфирные остатки бурбона и снова закурить. Сигареты вроде бы у меня оставались, да?
За окном мотало уличный фонарь, свет прыгал по комнате, уже не раздражая. Зима подступилась неожиданно и очень серьезно, за последнюю неделю завалив город несколько раз. А ветрище, пришедший с океана, рвал вывески, тенты, ломал козырьки из крашеной жести и гнул тонкие шеи уличных фонарей. Прямо как сейчас…
– Не пошли бы вы все куда подальше? – поинтересовался я у пустоты комнаты и её сестры внутри меня самого. – Чертовы ублюдки, больше вы нет никто. Дерьмоеды, засранцы и бздуны!
Эй, Кроу, не сходить ли тебе в отпуск… Да, шеф, конечно, совершенно замотался, хочу выспаться, хочу пожить нормальной жизнью, спасибо, кэп. Точка, да уж.
За окном, несмотря на холод и снова поваливший снег, бурлила жизнь. Меня от нее, если честно, блевать тянуло и вовсе не в переносном смысле. Врач, осмотрев меня после первой жалобы, выписал какие-то пилюли на ночь и посоветовал не нервничать.
– Кроу, у нас дерьмовая работа, пусть ее и оплачивают. – сморщился Стеллан, чертов усатый морж, одинаково спокойно выписывающий аспирин и пластающий найденные трупы жертв. Стеллан любил пофилософствовать, сидя в своей берлоге, где сперва тебя записывала сестра, потом ты попадал в приемную, а пройдя через нее и операционную – рукой подать до прозекторской с шестеркой холодильников, куда складировали найденные бренные остатки. Хорошо, хоть их подвозили и заносили с другого входа.
– Она дерьмовая, но кто-то должен её делать, так, Кроу? – продолжал делиться мыслями старший врач 13, он же коронер и все такое. – А тебе впрямь нужно отдохнуть. Отоспись, погуляй, найди какую-то красотку… что я тебе советую? Ты взрослый бой и сам все знаешь.
Нервы? Недосып? Конечно, этого вполне хватало. Когда-то давно, почти два года назад, мысли вились совершенно другие. Да-да, в то самое время, как мне выдали значок детектива, эдакий прекрасный тяжелый жетон с зажимом, крепи куда хочешь или носи как настоящий агент из парней Гувера – в кожаном портмоне.
Под койкой, с огромным удивлением, обнаружил две полных бутылки «Корз». Приятный сюрприз, греющий созревающего внутри меня алкоголика. Неплохо, что и говорить, самый настоящий ужин. Ведь пиво, кроме мягкого седативного эффекта, еще и весьма питательно.
Когда меня не особо торжественно ввели в состав детективов и передали лично мистеру Макнамара, пива мне особо не пилось. Так, раз в неделю, чтобы не отрываться от старших товарищей, в баре у Смитти. Наш Смит почему-то не особо любил туда ходить, хотя именно оттуда к нему прицепилось дурацкой «Смитти», от чего Смит злился. А, да, дело-то совершенно в не в этом, пусть у меня уже и мысли заплетаются.
Какой, к черту, из меня детектив, если разбираться? Я самый обычный боевой офисный бурундук, попавший сюда исключительно из-за привычки курить. Да, помните же – круглосуточный на той стороне, переход, хрен-демон по имени Блэкстоун, выскочившие из пространства боевые маги, дырка в памяти и немножко везения с физической силой, подаренные демоном на прощанье. Да я даже детективы читать не особо любил, предпочитая всяких монстроуродов, охотящихся на них крутых мужиков с пушками, эти, как их… печко-гречко-ружбайко и, совсем немного, грудастых красоток, любящих любить крутых мужиков.
То-то и оно, а тут раз – поздравляю, Кроу, ты шагнул на ступеньку выше. Да чума на оба ваши дома!
Видно, последнее сказал вслух. И зря… Потому как:
– Пусть ложь сердец прикроет ложью лица!
Я тут приобрел привычку палить прямо в квартире, знаете ли. Ненадолго, ровно до явившейся ко мне во гневе ясной пани Ядвиги, моей домохозяйки. А палил же не с дуру, а ровно из-за такой вот чертовой декламации во, вроде бы, пустой комнате и поздно ночью. Выпустил половину магазина и мимо. Даже обидно, да поди попади в него.
– Все сказал? – поинтересовался я у Вортигерна.
– Совсем не знак бездушья молчаливость
Гремит лишь то, что пусто изнутри!
И не поспоришь.
Мой собеседник, старый ворон-гонец Вортигерн, приплывший из Старого Света давным-давно и подкармливаемый милостивой панной, решил поселиться у меня совершенно неожиданно. Черная, как смоль, птица, при надобности и без оной сыплящая цитатами великого Шекспира, упорно не желала пропадать из моей жизни. И даже привык, хотя еще пару раз пытался стрелять в нее, чтобы та перестала каркать классической литературой. Потом по лестнице сердито цокало, предвещая визит миссис Ковальски, потом… Ну, в общем вы поняли.
Мисс Китти, моя странная кошка-найденыш, не так давно отрастившая второй хвост и вызывающая постоянные косы взгляды пани Ковальски, свинтила на улицу точно перед его первым появлением. Как, понимаете, отшептали мою бархатно-черную красотку и, бывает же такое, мне её не хватало.
Когтистая нахалка никуда не делась, проживая на чердаке, подкармливая домовым-брауни, шляющаяся по лестницам с коридорами, подоконникам и коньку крыши, между трубами соседских домов и даже по тротуару, ночью, но домой не шла. Я сурово смотрел на старого ворона, тот делал вид, что спит и не спешил валить куда подальше. Интересная, в общем, сложилась ситуация.
Сейчас я уже не стрелял, рассматривая ворона, сидящего на столе.
– Ты б хоть лапы мыл, натащишь мне грязи.
– Судить грехи других вы так усердно рветесь… – завела свою шарманку птица.
Шиш, тут ты меня не проведешь, грач-переросток!
– Начните со своих и до чужих не доберетесь. Съел?
Птица каркнула и заткнулась.
Может, что зря. Мысли снова закрутились вокруг того самого, бутылка плавно поехала вверх и нытик-детектив Кроу продолжил любимое занятие – упиваться собственной бесполезностью, ненужностью и, для гармонии, неполноценностью мира вокруг. Мира, что так сильно нравился еще совсем недавно.
Что же случилось? О, тут все как раз очень просто.
Может, детектив из меня и впрямь, как из коровьего вымя настоящая волынка, но я все же детектив. Живу здесь, служу Городу и людям, пусть и не только, населяющими его, верно? Значит, должен служить на совесть. А вышло, как всегда, как в дерьмо макнули лицом.
Снег лег всего несколько дней назад. Удивительное дело, но вместе с ним пришел почти мороз и сугробы не растаяли. Только вот именно здесь и сейчас белого оказалось маловато. В отличие от красного, густо усеявшего с пару десятков квадратных футов, огороженных деревьями.
Холод превратил их в бревна, еще больше напомнив лесопилку. Наверное, только там можно так настрогать несколько человек, превратив их в подобное.
Три недавно виденные девчушки, за каким-то чертом попершиеся за деревья, уже сравнялись цветом лиц со снегом. Но хотя бы не орали. Мы со Смитом переглянулись.
– Хреновые дела, Кроу, – сказал Смит, – видно…
Он не договорил, но все было ясно и без слов. Наши клиенты, наши.
Кому еще потребуется разложить останки пятиконечной звездой, а головы разбросать по концам лучей? То-то, что кому-то из Ночного города.
– Эй, валите отсюда, парни! – наконец-то порадовался возможности рыкнуть в нашу сторону один из тех самых копов. – Это не ваше дело.
– Вот тут, дружище, ты как раз ошибаешься. – сказал Смитти.
– Эт точно, – согласился я, – и еще как, к сожалению, ошибаешься.
И мы потащили наружу значки.
Хреновое в этом году Рождество, ребятки.
Что мы со Смитом успели сделать? Дать указания обычным копами и связаться с 13, дожидаясь наших. Вместо них в парк пожаловали парни Гувера и Каттинга, ФБР и СиКей, близнецы в темных костюмах, пальто и галстуках, на почти одинаковых черных машинах и, как всегда, с сурово-умными мордами.
Нас потурили чуть ли не пинками, появился кэп, в дело пошли разные дипломатические выражения, а наш медведь иногда явно желал засветить коллегам-конкурентам и… дело ушло из нашей юрисдикции. Мол, парни, идите и ловите своего пушера, нечего вам тут делать, полный секрет с подпиской о неразглашении. Мы даже не узнали простейших вещей, включая личности и точное количество бедолаг, разложенных по снегу пентаграммой.
Не нашего ума, вот оно как, надо же…
На автомате мы спокойно словили толкача, оказавшегося полукровкой, учившего алхимию в какой-то закрытой школе Старых и исключенного пару месяцев назад. Случилось несколько переломанных челюстей у не желавших о нем рассказывать, письменные жалобы на произвол лягавых в Ковен и так далее. Но мы его взяли и, видно в качестве поощрения, отправились в отпуск.
Вчера в доках патрульные обнаружили новую икебану из не очень аккуратно нашинкованных тел. Мне об этом рассказал лейтенант, Сент-Клер, заехавший проведать свою заблудшую овцу, не желающую подходить к телефону. Вечером я самым решительным образом выбрался наружу и пополнил свои запасы в бакалее за углом. Родж, старый жирный гоблин, торгующий из-под полы спиртным, не стал спорить и выставил две пинты «Катти Сарк», закончившихся с час назад. И почему-то не пожелавших помочь моим нервам, никак не принимающим пилюльки доктора Стеллана.
Вчера в доках оказались наши парни и потому лейтенант вполне обоснованно поделился информацией. Натюрморт выложили из шести пока неопознанных жертв. Шести. Шесть погибших душ, превращенных в символ и не более. Думаете, дело уже у СиКей? Вы точно не ошиблись, так оно и есть.
Рождество в этом году становилось все более дерьмовым.
– Наши сомнения – наши предатели! – каркнул древний птиц и чего-то там закурлыкал.
Удивительное дело, но все его изречения постоянно подходили как нельзя кстати. Впору плюнуть на собственное обещание хотя бы уменьшить скуриваемые сигареты и закурить. «Лаки» ни шиша не поможет избавиться от злости, ворочавшейся внутри, но без нее вообще никак.
В дверь постучали.
А ведь лестница даже ни разу не скрипнула, да? Я уставился на ворона, Вортигерн отвернулся.
К двери пришлось подкрадываться осторожно, держа наготове кольт. Панна-ведьма Ковальска защищает свой дом, но шагов вот я не слышал, хотя дверь хлипкая, а лестница старая. Мало ли?
Моё «осторожно», после выпитого, превратилось в покатившуюся по полу бутылку, неожиданно заплясавшие ноги и удар плечом о стену.
– Открывай, Кроу, – донеслось из коридора, – ты там жив, я слышу.
Ну, я и открыл, тут же уставившись на «спешиал полис», лишь чуть смотревший не на меня.
Вообще, интересно рассматривать самый обычный револьвер со всех сторон, то в некоторых случаях он даже красив. Порой, как в случае с редкими у нас «французами», несколько странен, но, в целом, все равно револьверы весьма симпатичны. Ничего лишнего – сталь простого механического решения, как вершины инженерной мысли.
Если ты коп, то цену такой красоте знаешь чуть больше обычных людей. Результаты попаданий пуль видел неоднократно и всегда оценишь всю опасности этой смертельной красоты. Особенно, если рассматриваешь ствол, когда тот смотрит в твою сторону черным провалом, готовым выстрелить. Да уж…
– Господь всемогущий, Кроу! – фыркнула самая прекрасная женщина мира, а если точнее, то агент СиКей Агнесс Роецки. – Забери у меня ствол, как сказала твоя хозяйка, дай мне войти и умойся хотя бы. Ты тут что, пьешь как конюх?!
Глава вторая: интересные дела, новый виток и Агнешка
Людей всегда привлекают тайны, особенно грязные, вонючие и кровавые. Человеческая природа, мать её, вся в этом – интриги, скандалы, расследования. Кэпу доводиться общаться с журналистами из двух газетенок Ночного города и, думаю, ему порой очень хочется взять кого-то из этих ребятишек и…
И, крепко сжав шею своей клешней, потыкать носом в свежатинку, обнаруженную патрульными:
– Вот, познакомьтесь, мистер золотое перо, это выпущенные кишки, уважаемые выпущенные кишки – это сам мистер золотое перо…
Старые и люди, мы и Другие, кое в чем совершенно не отличаемся друг от друга. К сожалению.
Июнь.
Красное: 4
Черное: 5
Белое: 8
Точно?
– Господь всемогущий, Кроу! – фыркнула Роецки. – Забери у меня ствол, как сказала твоя хозяйка, дай мне войти и умойся хотя бы. Ты тут что, пьешь как конюх?!
– Как сапожник.
– Да ну к черту ваш клятый русский! – возмутилась Роецки. – Все не как у людей!
Я постарался махнуть рукой как можно гостеприимнее, приглашая её войти. Но чуть не упал и пришлось ухватиться за косяк. Как это вышло так набраться, вот что интересно…
– О, – сказал я. – А тебе что надо?
Вопрос относился к брауни, домовому, жившему у пани Ковальски, отвратной пакости, любившей устраивать всякую дрянь жильцам. Это чудо, едва достававшее мне до пупка, стояло в коридоре прямо за Роецки и обозревало ее прекрасную пятую точку. Роецки, к слову, была уже без пальто, оставив то внизу.
Интересный момент, слово чести, доблестная агент СиКей вызвала у ясной пани Ядвиги приятные положительные эмоции? Интересно, вследствие фамилии или чего иного?
– Кроу, куда ты пялишься?
Агнесса Роецки, лучшая и прекрасная из женщин, смотрела мрачнее тучи.
– Я смотрю на некоего, эм, типа, а вот он как раз пялится. Знаешь куда?
– На задницу? – абсолютно холодно протянула Роецки и повернулась к брауни. – А все ли документы у тебя в порядке, коротышка?
– Коротышка у него в штанах, – хрипнул домовой, – а я из благород…
– Благородному семейству английских домовых разрешено рассматривать женские задницы? – голос Агнешки умел превращать в лёд одним тембром и брауни стоило задуматься, прежде чем дерзить дальше. – Э?
– Был неправ, мисс.
– Откуда знаешь, что мисс, карикатура на человека?
– Порядочные миссис по чужим мужикам, тем более пьющим, по вечерам не шастают.
Чу! Показалось ли мне, либо Роецки уже потянулась внутрь пиджака своей неизменно стильной тройки за чем-то убийственным? Этого мне еще не хватало.
– Ты чего пришел то?
Чем любой Старый отличается от нас с вами? Врожденными фокусами, такими, что закачаешься. Этот вот, к примеру, спокойно и почти из воздуха, извлек поднос с кофейником, молочником, сахарницей и чашечками. Покрутил, мать его, на пальце, как хороший пиццьяла пиццу и гордо прошествовал внутрь.
– У тебя не хозяйка, а сокровище, – изволила улыбнуться лучшая из женщин, – взял бы да женился.
Прежде чем ей ответить, я захлопнул за брауни дверь. Пьяный или нет, но не стоит говорить некоторых вещей при чужих ушах, особенно таких, что любую женщину выведут из себя и обратят в фурию. А что из таких вещей точно произведут такой эффект? Верно! Именно эти:
– На ведьме возрастом в полтыщу лет? Жениться?
– Ну, наконец-то. – фыркнула Роецки и соизволила сесть на стул.
– Что наконец-то?
– Мобилизовался и включил голову. Вместо твоего «а-а-а-эмм-брр» и мата, явно для связи слов, услышала нормальную речь. Давай, ухаживая за несостоявшейся приличной миссис и налей мне кофе.
Вот так вот, не успев, прийти – сразу давай командовать. Не женщина, говорю же, богиня.
– Алекс, – Роецки удивительно мило дернула кончиком своего лисьего носика. – Я тебе все объясню, но потом. Приходи в себя, а простые механические движения и горячий сладкий кофе тебе помогут. Мне сахара один кусочек, мне еще талию блюсти, а себе…
Она порыскала глазами вокруг и, обнаружив мою кружку, взяла и понюхала, сморщившись:
– Ты тут стекломоем балуешься, что ли? Лей кофе сюда и сахару клади больше. Сахар диоксидирует алкоголь и поможет тебе вернуться в себя самого. Давай-давай, Алекс, ты мне нужен.
Самая прекрасная женщина всегда отличалась высоким интеллектом, но вот её-то «диоксидирует» убило напрочь. Я даже не стал спорить и интересоваться что-то и когда «потом», а просто сделал нам кофе. Пока возился с сахаром, из-за спины раздалось бульканье, явственно говорившее о резко закончившемся пиве, куда-то вылитом.
– Со свиданьицем, что ли? – спросила Агнешка, подняв чашечку для самого настоящего тоста.
Роецки явно темнила. Задевало ли такое меня после того случая пару месяцев назад? После ее «это была ошибка»? Хороший, черт, вопрос, с такой подковыркой, что сразу не ответишь.
Странно, но меня на самом деле зацепила та ситуация, зацепила крепко всей своей глупостью. Вроде и романтика – чушь полная, и адреналин хлестал тогда, чего уж, но…
Может, всплыла какая-то глупая обида, когда тебя взяли и отставили в сторону, а может что другое. О другом, учитывая прозрачный блеск глаз Роецки на расстоянии полутора футов, думать не желалось. Любовь штука глупая и непозволительная, а мисс агент, при всей её несравненной красоте и прочих дарованиях, остается собой. Агентом СиКей, умной, холодной и донельзя профессиональной.
– Эй, Алекс, ты со мной? – поинтересовалась Агнесс.
– Да.
– Хорошо, пей кофе и…
– Никак, нас неожиданно объединили? – Я достал «лаки» и закурил. – Так?
– Это точно просто кофе? – она покосилась на свою чашечку. – Ничего не подмешала твоя домохозяйка, по которой костер плачет? Ты, смотрю, не просто в себя пришел, а еще вдруг приобрел не всегда свойственную тебе проницательность.
– Так и ты мне не теорему Лобачевского с собой принесла.
– Не знаю, кто такой пан Лобачевский, хотя подозреваю, что математик, причем гениальный. Но это просто, он же поляк.
– Он русский.
– Лобачевский-то?! – фыркнула Роецки. – Ну-ну. Дай угадаю, Кроу. Наверное, что у тебя побывал кто-то из ваших. И не далее, как совсем недавно. Сейчас я удивлю тебя своей проницательностью и скажу – кто именно тут был. Поиграем в детективов?
Ага, я уже не Алекс, а Кроу, ну-ну. Хитрая лиса Роецки, как обычно, все сделала по плану, прибыла, проникла, сумела заинтересовать, взяла на слабо обычной манипуляцией с моим мужским эго и теперь хочет пободаться в дедукции. Все стандартно, а я-то, дурак, даже обрадовался.
А, я в этом признался? Надеюсь, хотя бы не вслух.
– С удовольствием, Роецки. Играть с тобой в детектива, надеюсь, также увлекательно, как в охотников за головами.
– Слабый ход, Кроу. Напоминать женщине о минуте слабости, знаешь ли, мужчину не красит.
Еще лучше, полагать, что «потом» развеет какие-то мои глупо-романтичные бредни, почему-то образовавшиеся по её поводу, не стоит и думать. Но зато честно.
– Ты уже начнешь доказывать все превосходство своего интеллекта?
Кофе, провалившись внутрь, неожиданно легко растекся и явно начал дио… диокси… в общем, приводил меня в норму с ужасающей скоростью.
– Всегда рада. – Агнесс снова дернула носиком, на этот раз в показушной гримаске из-за моей сигареты. – Все же проще, э-э-э, как у вас там, у москалей-большевиков говорят… пареной репы.
– Давай, Агнес, жги глаголом и проницай проницательностью, аки рентген.
– Кроу, не стоит считать, что такие вот слабенькие трюизмы делают тебя интеллектуальным покорителем женских сердец. Женщины любят приятный мед в ушки, а не этот вот сарказм с кислой мордой. Фу на тебя, Кроу, не разочаровывай меня сильнее, чем есть.
– Знаешь, – я налил еще адского черного варева от панны Ковальски. – Что мне всё это вот напоминает?
– М?
– Мы с тобой как двое учеников средней школы, искренне симпатизирующие друг другу, но совершенно не умеющие превратить это всё в правильно-взрослое состояние. Не хватает только постепенного сближения и неожиданного страстного поцелуя с продолжением.
– Да? – Агнесс явно призадумалась. – Ну, хорошо. Давай серьезно, если уж так. Тем более, что неожиданно-страстные лобзания с тобой в текущем виде… Грозит воспаленной кожей на половину лица. Ты чего не бреешься, Алекс?
И тут… и тут проснулся Вортигерн, все это время старательно изображавший из себя чучело, незаметно оказавшись на платяном шкафу:
– Прямых речей от женщин не жди
В её «уйди» звучит не уходи!..
Странно, но Роецки явно расслабилась и сейчас почти подпрыгнула, уставившись на ворона:
– Матка Боска Ченстоховска, Кроу, что это за… чтоб меня черти взяли!
– Вот уж кому-кому, Агнесс, но точно не нам поминать нечистых, зная про их существование, верно?
Она покосилась на меня, на Вортигерна, снова на меня. И ткнула в птицу пальцем:
– Это, мать его за ощипанную гузку, кто такой?!
Ворон перелетел на мое плечо и расселся как на любимой жердочке. Кракнул и:
– Как можешь ты судить о том,
Чего не знаешь…
И моргнул агатовым глазом.
– Это Вортигерн, ворон-гонец, – сказал я и, неожиданно, решил погладить птицу.
Та оказалась удивительно теплой, гладкой и приятной. Почти как кошка, разве что отличие небольшое – получить клювом даже больнее, чем практически мягкой лапкой.
– Сволочь, – констатировал я, – а ведь скормил тебе вчера половину своего сендвича.
– Откуда он? – Агнесс прищурилась. – Как давно с тобой, как появился, что делает, поч…
– Тихо-тихо, тихо-тихо, – сказал я по очереди, сперва возмущенно затрещавшей птице, потом яростно кося на мою гостью, – он тут лет триста, попав с первыми переселенцами, вернее, с тем самым домовым. Достался пани Ядвиге в наследство от прежних хозяев.
– Подожди.
Роецки опустила руку во внутренний карман и достала самый обычный очешник из плотной кожи.
– Я хорошо вижу, – предупреждающе сказала она и извлекла на свет Божий сложную конструкцию из нескольких разновеликих и разноцветных линз, удивительно невесомо закрепленных на оправе. – Птица, сиди спокойно и не притворяйся, что не понимаешь!
– Живи, пока ты жив, приятель
Вортигерн каркнул это все мрачно и совершенно не к месту, но, удивительное дело, замер на моем плече.
В мире Старых, мире Других, многое имеет значение. Я не особо знаток во всяких тонкостях, ибо неоткуда взяться знаниям всяких тонких материй. Но кое-что понятно даже такому дубу, как я.
Роецки искала в вороне следы фамильяра. Самого настоящего фамильяра, и не демона и не беса, существо, пришедшее с Тонкой Границы, из мира, где людям места не имелось.
Сент-Клер, ненавидящий Старых всей душой, как-то рассказал о них. Обычно из него, кроме наших дел, слова не вытащишь, но тогда, в самый Самайн, мы все сидели в участке, пили понемногу, курили, травили байки. В такие дни, четыре раза в год, 13 всегда в полном сборе. В Городе редко что случается, никому не нужны проблемы, но традиция дело такое, сами знаете.
Фамильяры, слуги, есть лишь у сильных Других, людей со способностями, полученными с рождения или приобретенных в учёбе. Способностей, позволяющих им бороться со Старыми. Существа с Тонкой Границы, переходя в наш мир, делали это самостоятельно или насильно. Добротой и гуманизмом те никогда не отличались и, само собой, были сущими занозами в заднице, если срывались с цепи.
Мог у Ядвиги Ковальски, жившей, если не врала, очень давно, иметься собственный фамильяр? Вполне. Было ли это плохо? Я не знаю.
Линзы щелкали, сменяя друг друга, свет, переламываясь через них, окрашивал глаза Роецки в разные цвета. СиКей, и признаться в таком не стыдно, куда серьезнее нас, обычных копов с необычными делами и клиентами. Сент-Клер знал о таких вот очках, позволяющих рассмотреть скрытое от взгляда людей без магического таланта.
Думаете – не стало ли мне страшновато в этот самый момент? Конечно, ведь алкоголя-то, из-за советов этой самой красотки и сахара, густо растворенного в кофе и крови, во мне не осталось. А представить, что на плече сидит бес с Границы… легче лёгкого, когда Ночной Город давно стал своим.
– Успокойся, Алекс, – Агнешка сняла свою оптику и улыбнулась. Облегченно и с явной радостью.
– Это на самом деле не совсем обычный ворон, вот и все, – она протянула руку и погладила перья. – Извини, дружок, так было нужно. И вот что я тебе скажу, милая красивая птица – лучше бы тебе держать клюв закрытым, либо валить из комнаты Кроу. Потому что дальше будет настолько не для всех, что я даже опасаюсь твоих шекспировских цитат.
Ворон покосился на нее и, важно-неторопливо, спрыгнул на пол, проскрипев когтями к двери.
– Какой умный мальчик, – ласково пропела Роецки, – а я-то думала, что враки про таких…
Вортигерн, явно желая доказать, что про враки – сущая правда, проскрипел обратно, подобрав у двери незамеченный раньше кусочек бекона с вчерашнего сендвича. И взлетел на мое плечо, растопырил крылья и каркнул, глядя на Агнешку.
– Дела-а-а…
– У тебя паранойя, – сказал я, – это птица, шпарящая, по делу и нет, классической поэзией, не больше. Давай, выкладывай секреты и не требуй с меня подписку. Только сперва скажи – кто же у меня все же был вчера. Изнемогаю от нетерпения увидеть настоящую профессиональную дедукцию.