– Когда есть два никому не нужных человека, из этого может что-то да получиться!
Пластиковые стаканчики чокнулись, Таня отвернулась от двух опустившихся алкашей. У них явно что-то уже намечалось. И правда – встретились два одиночества. А вот кому могла понадобиться Таня, она и не знала.
После рождения Коли Таня не работала. Бывшие коллеги давно не звонили и номинально значились в Фейсбуке друзьями. На пять лет её вырвали из социума. Сиди дома, сказал муж, я семью обеспечу.
Она и сидела. Поначалу казалось, это не жертва. Потом – жертва оправданная.
Теперь, после развода и откупных за сына, Таня бродила одна, обеспеченная и одинокая.
Была б поумней, вышла бы на работу с декрета, была бы сейчас начальницей отдела и могла остаться с Колей. А так, муж – бывший муж – определил сына к себе и отстегнул Тане приличную сумму.
– Ты, Таня, пойми, ему со мной будет лучше. Ну как ты с ним будешь жить? У тебя ни угла, ни работы. Я тебя квартиру оставлю, денег дам, ты только иди.
Дать денег, оставить квартиру и сына он не хотел. Пригрозил, что ещё прав лишит, если не угомонится.
А Таня так выгорела, что готова была принять любые условия и оправдать своё согласие беспомощностью. Да и сыну с отцом будет лучше, он всегда его обожал. А мама? Что мама? Там уже новая жена, помоложе да погрудастей.
Как-то муж Тане предлагал поставить импланты – не согласилась. Обиделась. Авось, сейчас не осталась бы на помойке.
Квартира тихо гудела соседским кондиционером. Таня открыла все окна, сквозняк играл шторами, оставленной на полу требухой. Взлетали, кружились и глухо падали пакеты от чипсов, конфетные фантики и разорванные листки. Таня писала дневник, потом рвала и ревела.
– Ну и чего ты сидишь? – Маришка стряхивала мимо пепельницы. Таня косилась на замызганный стол, вот бывший бы разозлился. – Вали куда-нибудь отдохни, у тебя денег вон – жопой жуй.
– Ну и куда я поеду? Сейчас всё закрыто.
– Да хотя бы и в Турцию!
Таня закатила глаза.
– Ой ну прям королева! – Маришка затянулась так, что огромные губы вывернулись наизнанку. Вот она бы на новые сиськи сказала бы «да». – Ты вот там не была, а говоришь – отстойно. Нет, ну ты посмотри, – она залезла в мобильный, нашла чей-то там Инстаграм. – Видишь? Листай.
Таня нехотя разглядывала карусель.
– Ну да… вроде неплохо…
– Ну а я что говорю! И это тебе не Тагил – знаешь, она сколько стран блин объехала?
– Знаю-знаю… дай ещё посмотрю.
Таня разглядывала страничку их общей знакомой. Когда-то вместе учились, потом та поступила в МГУ, подхватила богатого мажора и быстренько заженилась. До короны и надоевших локдаунов запостила весь мир. То она в Африке, то в США, даже на полюс слетала, правда, не указала какой. А теперь вот отдыхала на берегу Средиземного.
С заставки смотрел Коля. Его яркие глазки будто бы укоряли. Мама, мама, ну куда ж ты ушла? И так хотелось кричать, что никуда Таня не уходила, вот только и самой ей верилось в это с трудом.
Признать, что бросила сына, она не могла. Хотя где-то, даже не очень уж глубоко, знала, что всё именно так.
Будь ей так нужно продолжать оставаться матерью, она бы сделала всё.
Но не всем дано материнство, даже если из тебя и вылез живой человек.
А так оно, думалось, лучше. И правда же лучше, если он будет с отцом, когда матушка задолбалась. Она почти не жила: только дом, быт, уход за мужем и сыном. Несмотря на достаток, Таня всё делала сама. Какие салоны? Какие няни и домработницы? Всё сама, сама и сама. Хоть сынишке было всего-то четыре, он уже понимал, кто есть кто, и давал маме указки, как его надо кормить, как вытирать попу и слушаться. Мужик – в доме хозяин. Батя так часто это повторял, что Коля, еще чуть старше года, уже бегал, как попугай: «Музик – в дёме хофаин!»
Мужа это очень уж забавляло. Таня серо надевала улыбку. Уже тогда она хотела, чтоб это закончилось.
Сегодня был её день. Каждый четверг ей разрешалось видеться с сыном. Чтоб не нервировать жену, новую, настоящую, Колин отец отправлял его к Тане с водителем на квартиру.
– Привет, сыночек! – Таня его обняла.
Тот быстро махнул вокруг шеи руками – тоже вроде бы обнял. Пробежал в гостиную, не сняв мокрые от дождя боты.
По полу тянулись следы. Таня только его вымыла. Готовилась к приходу сынишки.
– Ма-ам! Чипсы хочу! – он сидел на диване и щёлкал каналы, искал «Карусель».
– Чипсы? Коля, нельзя. Когда я тебе чипсы давала?
Сын посмотрел исподлобья, как, бывало, в злобе – отец.
– Ты – плохая! Новая мама мне разрешает!
Да и какого блин чёрта?! Стоило Коле уйти с приехавшим снова водителем, Таня тут же зашла в интернет и купила путёвку.
– Новая мама! Новая мама то! Новая мама это! Ну и живи со своей новой мамой!
Под конец Коля сказал, что старую маму больше не любит. Что теперь у него новая мама, которая лучше.
Всё-таки какой надо быть плохой матерью, чтобы собственный сын променял тебя на сисястую бабу за какие-то там три месяца?
– Тань, ты меня, конечно, прости, но Коля твой… кхм… нет, он, конечно же, ещё маленький, но такое… говно, – Маришка с осторожностью отстранилась.
Таня вроде бы напряглась, а потом как рассмеялась. Смеялась долго, до слёз. До настоящих и жгучих, не готовых остановиться.
Таня посмотрела на билет, на номер сиденья, протиснулась, села. Впереди седовласый и высокий уселся посерединке, рядом опустилась, по всей видимости, супруга.
Конечно, едут семьёй. А как же?
Это только Таня уже пять лет нигде не была. За сыном следи, сиди дома. Муж был против путешествий с ребёнком: сами не отдохнём и малого замучим. Так что Таня с Колей оставались в Москве, пока батя катался по отпускам.
Таня опять сверила номер в билете и на сиденье. Вот же блин, не тот ряд…
– Простите, можно?
– О, вы к нам?! – «по всей видимости, супруга» нарочито радостно выскочила в проход.
Таня растерянно улыбнулась. Кивнула. Седовласый вылез, Таня протиснулась, прижалась к окну.
Весь полёт теперь с парой. Конечно, смотри, как у других бывает. Люди вон путешествуют вместе, у них всё-всё хорошо. В отличие от тебя.
Земля бежала под шасси, проматывался аэропорт, шаттлы, кислотно-жёлтые жилеты.
Неужели и правда, на самом деле Таня только что оторвалась от земли? Неужели она снова увидит море? Снова будет жить, как самый обычный, нормальный человек?
Большую часть полёта Таня спала. Откинула столик, сложила на него руки и опустила лицо.
Рядом ощущался мужчина. Седовласый, чужой. Но Таня так истосковалась, так жаждала быть с кем-то рядом, что неумышленно придвигалась к крепким рукам.
С мужем у них давно было только сотрудничество. Не самое взаимовыгодное. Когда он к ней прикасался? Да кто ж его знает?
Таня стала не женщиной. Просто матерью, функцией, домработницей.
Интересно, а новую мадам он до этого доведёт?
Сон мешался с мыслями и реальностью. Так, судорожно и незаметно, прошёл весь полёт.
Седовласый с «по всей видимости, женой» удалился. Таня медленно покинула борт, прошла границу, забрала чемодан.
Декорации казались искусственными. Вот сейчас, вот уже скоро рассыплется антураж, и Таня проснётся в московской квартире. Одна. Брошенная и ненужная.
Но вот уже виды из автобусного окна говорили: нет, Таня, и ты и правда в Анталье.
Поначалу было не так, чтобы и живописно. Но вот завиднелось и море, вот солнце врывалось в окно, будто на дворе было лето.
Рядом ехавшая старушка достала сосалку, зачмокала, источая ментоловый аромат.
А может, и правда всё к лучшему? Коле-то точно будет там хорошо. А Тане ему нечего было дать.
– Слушай, ну там то ли гены, то ли не знаю уж что… но… я тебе, конечно, не говорила, но он мне никогда, твой Колька, не нравился. – вспоминались слова разоткровенничавшейся Маришки. – Злой, агрессивный пацан.
– Избаловала я его… – и вроде надо было Тане на неё разозлиться, встать на сторону сына, но она знала, что подруга была совершенно права.
Всякий раз на площадке он отбирал у детишек игрушки, затевал драки и мучил котов. У него не было привычного интереса к животным, ему хотелось их разобрать. Посмотреть, что внутри. Поиздеваться.
Как-то они шли домой и увидели сбитую кошку. Коля, махавший на прохожих палкой, тут же к ней подскочил и стал тыкать, будто это некогда не было живым существом, а так – просто какашка.
Конечно, Таню это пугало. Она даже просила мужа сводить сына к врачу. Но тот только отмахивался: пацан растёт, не мешай. Лучше иди пол снова вымой, там Коля сок свой разлил.
Седовласый тоже ехал в автобусе. Что-то Таня на него часто смотрела. А он сидел с каким-то длиннющим пацаном. Сыном, что ли? А где «по всей видимости, жена»?
Таня огляделась, насколько смогла. Женщины не было видно.
Потихоньку автобус стал останавливаться, высаживать пассажиров. По одному и целыми семьями сходили у разных отелей, тащили баулы, старались не забыть стариков.
Соседняя бабулька, на удивление тихая, вышла одна. Неужели и Таня так же через полвека по-прежнему будет ни с кем? Сын уже вырастет, заведёт собственную семью. Или на него заведут уголовное дело и посадят на десяток-другой. Что более вероятно.
Чем дальше Таня была от дома и прошлой жизни, от мужа, быта и санкционированных измен, тем отчётливее виделась уродливая картина. И напоминала она полную жопу. Грязную, вонючую и нездоровую.
Как говорится, большое видно на расстоянии. А жопа была огромной, так что отчётливо виделась только сейчас.
Как оглушённая грязным мешком, Таня вылупилась в окно и вместо Аланийских пейзажей видела только одно: надпись на школьной парте – «Танька – дура».
– Татиана! – Таня опомнилась и вылупилась на кричавшего турка. – Ваща отель!
Она метнулась на выход, вернулась за сумкой, получила ждавший её чемодан и осталась перед распахнутыми дверями.
Отельный служащий незамедлительно подхватил её чемодан, Таня и опомниться не успела.
– Плиииз, плиииз, – улыбался он и склонялся, как перед именитым гостем.
За белоснежной стойкой ресепшн возвышалась длинноволосая и большегрудая копия новой Колиной мамы. Таня замерла прямо в проходе.
– Здравствуйте! – на чистом русском поприветствовала её ресепшионистка.
Таня кивнула, попробовала улыбнуться. Да нет, не она. Вроде лицо не обколото, губы свои. А сиськи? Отчего-то так важно было узнать, натуральная ли у девушки грудь. Своя ли у неё красота, или всё же легла под нож мужчинам в угоду.
Вспревшими за полёт и трансфер ногами Таня прошаркала к стойке и только заметила, что седовласый и другая парочка с рейса были здесь.
Всем раздали коктейли, собрали ваучеры. Большегрудая ковырялась в компьютере.
«По всей видимости, жены» рядом не было. Таня украдкой взглянула на седовласого, чтобы понять, не смотрит ли он на роскошную грудь.
Он задумчиво разглядывал потом, уронил взгляд на Таню. Она отвернулась.
Коктейль был сладкий, холодный. Таня увлечённо пила и больше не поднимала глаза, пока к ней не обратились.
– Подпишите, пожалуйста, здесь, Татьяна. Хорошо, вот ваши ключи. Приятного отдыха.
Служащий пригласил её в лифт, занёс в номер вещи и оставил одну.
На белых простынях красовались нелепые лебеди. Целых два.
В голове заиграла «Лебединая верность», нижняя губа задрожала, Таня бросилась на кровать и прорыдала без малого час.
Апрельское солнце клонилось ко сну и еле заглядывало в открытые окна.
Опухшие глаза таращились в зеркало. Вот вам и отдых.
Хотелось домой. Вернуться в привычные стены, закрыться, спрятаться.
Пять лет семейного одиночества подготовили к самоизоляции, но только не к путешествиям. Куда понятнее было мерить шагами расстояние от кухни до туалета. Перестилать постель, готовить ежедневно праздничный ужин.
Коля вечно выпрашивал наггетсы. Кормить полуфабрикатами такого малыша она не решалась, так что брала свежую грудку, обваливала в яйце, потом в панировке и жарила до готовности.
Она всё знала о доме, о быте и, когда-то думала, о семье.
Какие ей путешествия? Какой номер люкс с джакузи на балконе?
Какой?..
Таня включила воду, набрала в трясущиеся ладони и окунула лицо.
Ничего, когда-то она и это умела. До замужества побывала в Мексике и на Мальдивах, видела Прагу, Дрезден, Брно.
А теперь, в двадцать пять, когда весь мир должен был открываться, Таня хотела его закрыть, заморозить и оставить до лучших времён.
Когда только эти времена ожидались?
Она промокнула лицо полотенцем, полезла за патчами, уронила всю банку. Хорошо – не открыла.
Разместилась на балконе на лежаке, ловя уходящие лучи закатного солнца.
Прибой шумел крутыми волнами, доносилась музыка и разговоры. Таня гнала мысли о прошлом, вслушивалась в настоящее.
До носа долетел запах курева. Таня поморщилась, открыла глаза. Дым шёл с балкона под ней.
Вот же гады! Вот сволочи, а! Ну зачем портить всё своей вонью? Ведь такие тут приятные запахи: моря, влаги, цветов.
И правда, пахло невероятно. Сладковатые, сочные и свежие нотки растений смешивались с солоноватыми, яркими. Лёгкий ветер гладил открытую кожу, ещё тёплый, подогретый лучами.
– Да. Да. Хорошо.
Таня приподнялась. Голос принадлежал кому-то знакомому. Всё с того же балкона. Дым прекратился. Голос ушёл.
А может быть, это тот седовласый?
Таня закатила глаза. И чего она к нему привязалась? Он же явно женат и куда её старше.
Угомонись.
К ужину она подготовилась капитально: босоножки с танкеткой, коротенький сарафан, украшения. Серьги оттягивали мочки, звенели, переливались. Накладные ресницы угрожающе хлопали, губы склеивались от яркого блеска.
В конце концов, какой курорт без романа? А без всех дамских штучек кого можно тут ухватить? Нет, конечно, малолетние красотки могли и не краситься, не одеваться. Да что там – это им только сыграло бы на руку. Ещё не тронутые целлюлитом тела, уже подёрнутые загаром, рассаживались по столам, улыбались.
Таня исподлобья смотрела на конкуренток, которым конкуренцию не составить. Сочные, подтянутые, живые. Они бесстыдно выхаживали в до неприличия коротеньких шортах, садились и оставались такими же идеальными.
Таня сурово оглядела собственные ляжки, растёкшиеся по стулу. Неприятные ямочки напомнили, что ей двадцать пять. Это казалось таким огромным числом – скоро будет и тридцать, а там и к земле привыкать.
Уже рожавшая, Таня прятала так и не исчезнувшие растяжки. Чего она только не пробовала: и крема, и лазер, и болезненные уколы. А стрии как были на ляжках и бёдрах, так на них и остались. Живот она тоже прятала от посторонних, родить сама не смогла – кесорили.
От этого ей было стыдно. Все бабы сами рожают, а она! Вроде же молодая, а пришлось разрезать.
Сына ей сразу к груди не прикладывали, отнесли, чтоб помыть.
А потом, раскроенная внизу, Таня увидела мальчика. Маленького, сморщенного, со взглядом пустым и холодным.
Она ещё себя долго корила. Это же сын! Сын твой!
Таня его, конечно, прижала. А то как? Но казалось, это кто-то чужой, не малыш, сидевший в ней девять месяцев.
Выбор на шведском столе был хорошим. От фруктов, нарезки и салатов, до разнообразного мяса и морепродуктов.
Таня ухватила клешню омара, пасту и сборный салат. Накидала в миску рукколы, черри, сухариков. Полила пряным соусом и посыпала сыром.
Ела с давно забытым удовольствием. До развода Таня придерживалась диеты – муж строго следил за фигурой. Не за своей. Его повисшее брюхо перекрывало ремень, но никому не мешало.
Тане надлежало быть стройной. Надлежало подчёркивать его презентабельность. А что могла подчеркнуть жирная жена?
После развода Тане было не до изысков. Брала готовую еду, иногда даже не разогревала.
А тут, каждый кусочек становился феерией. Таня зажмуривалась, долго жевала, смаковала от первого укуса и до глотка.
Наевшись, она ещё долго облизывалась на роскошный выбор пока не съеденных блюд, у одного из которых завиднелась знакомая голова.
Таня узнавала его пока по причёске, по яркой седине коротких волос. Она даже не видела его лица, так, мельком бросила пару взглядов.
Он возвышался над фруктами и накладывал поверх мяса. Высокий, с рельефными икрами.
Таня выпрямилась, одёрнула юбку.
Седовласый направился к пустому столу и, не поднимая головы, приступил к поеданию. Ел он отважно. По-другому не скажешь. Жевал мясо так, как, бесспорно, делали викинги.
Наконец Тане удалось немного разглядеть черты оказавшего, на удивление, молодым лица. Под тёмно-русыми дугами бровей светлели переливчатые глаза. То они казались голубыми, то, стоило углу света смениться, зелёными.
От разглядывания отвлёк громкий смех молодых подружек. Тех самых, с ножками, шортиками, телами. Таня глянула на них, стушевалась – зачем-то все пятеро пялились на неё. Это всё потому, что она старая и некрасивая? Вдруг накладные ресницы показались нелепыми, давно съеденный блеск – не к месту. Это же, в конце концов, Турция. Здесь солнце, вода и пляж. На кой вся эта косметика, которую смоет потом ещё до того, как это сделает море.
Таня снова одёрнула низ сарафана, встала, снова одёрнула и поторопилась в свой роскошный номер на последнем этаже невысокого отеля.
Он стоял прямо на пляже. С балкона видно было всю Клеопатру от одного мыса с крепостью до другого. В душевой располагался хамам, скошенный потолок опускался к большому балкону с джакузи и полосатой тахтой. Всё склоняло к неуёмному отдыху и наслаждению, но Таня снова таращилась на себя перед зеркалом и ревела.
Ресницы полетели в раковину, подводка осталась на вате. Сарафан опустился на пол, и Таня предстала перед собой нагая, незащищённая.
Так желанная стать большей грудь, шрам от кесарева, чуть выпирающий снизу живот. Сколько бы Таня ни худела, он вечно был с ней. От подвздошных костей бежали ненавистные стрии, из-за которых, Таня боялась, муж её разлюбил.
– Да ну ты совсем, что ль?! – ругалась Маришка. – Смотри! – и она без стеснения оголила живот, исполосованный растяжками. – И что, теперь меня не любить?
И правда, Маришка родила двоих, а муж по-прежнему, если не сильнее, её любил. Обожал и боготворил. И будь с ними что-то не так, Маришка тут же бы рассказала, она любила выносить ссор из избы. Так что, наверное, нет. Наверное, в Тане был ещё какой-то подвох.
Напарившись в собственном на две недели хамаме, Таня вышла, закутанная в халат. Пляж мерно очищался от посетителей, солнце закатывалось за мыс. Красно-жёлтое небо со слепящим пятном блестело на волнующей ряби.
– Господи… как же красиво…
Она отступила от края лоджии, и, сокрытая от любопытных, обнажила разгорячённое тело.
Бриз гулял по открытым грудям, по мягкому животу, по умиротворённой душе, забывавшей о прошлых страданиях.
Спалось Тане так, будто она снова стала маленькой девочкой. Мягкая постель кутала в яркие сны, где она бегала босая по полю, полному одуванчиков. Мелкие солнца щекотали гладкие пятки, и Таня, смеясь, носилась без устали.
Впервые за долгие годы Таня проснулась счастливой. Обычно она уговаривала себя за час-два, что не всё так уж и плохо. После развода не хватало и дня – так, отдельные проблески.
Сегодня же было приятно оказаться в реальности, и даже радостный сон не манил обратно в кровать.
Таня потянулась и, босая, вышла на тёплый балкон. Солнце уже подпекало неугомонных пловцов, большая часть отдыхающих валялась на пляже. Небо выглаженным полотном тянулось от одного мыса к другому, яркое, голубое. Морская рябь, словно Луна, отражала свечение солнца. Так хотелось спуститься, окунуться, поиграть в мелких волнах.
Успеется. Плаванье плаваньем, а завтрак – по расписанию.
Нет, ну правда, завтрак в отеле был до одиннадцати.
На этот раз Таня не стала расфуфыриваться. Облачила белёсые телеса в бермуды и майку, надела обычные шлёпки.
Маришка понаписала кучу вопросов, на которые Таня принялась отвечать, попивая горячий кофе.
В столовой было мало людей. Кто-то всё ещё спал, часть загорала у моря.
Сладкий брауни хорошо шёл под кофе, настоящий, туреций. Маришкино любопытство было удовлетворено.
Всё хорошо. Действительно, вчера было вчера, а сегодня – всё замечательно. Нет, ни с кем не знакомилась, в море ещё не была.
– У вас не занято? – седой старичок в канотье и шортиках восьмидесятых, слишком коротких, чтобы смотреть на них без стыда, улыбался всеми тридцатью двумя вставленными зубами.
В первую секунду Таня подумала, что пришёл Седовласый. Сердце прыгнуло к горлу, а потом в нём и застряло при виде бессовестного бугорка.
Она закивала, отставила кофе, расплескав половину на стол.
– Что? – старикан закивал, передразнивая Таню, и спрятал улыбку под высушенными губами.
– Эм…
– Ясно, – он развернулся и отобрал последние крошечки аппетита демонстрацией двускладчатых ягодиц.
Дряблые шкурки подрагивали при ходьбе и выдавали, что старикан повсюду седой. Он уселся в одиночестве, ещё раз посмотрел с укоризной и приступил к поеданию.
Таню передёрнуло, как от запаха тухлой рыбы, она оглядела свой завтрак и решила уйти. Нужно было стереть из памяти ягодицы. И запомнить стул, на который после них не садиться.
У выхода она заметила истинного Седовласого. Он, как и вчера, без супруги ел и что-то внимательно изучал в телефоне.
Таня замедлилась, шмыгнула носом, потопталась и ушла. Седовласый всё так же сидел и не обращал ни на кого никакого внимания.
Таня долго собиралась на море. Нужно взять сумку. И полотенце. И крем. Даже крема: для загара, от загара, от загара для лица, после загара. Солнечные очки, шляпку, парео.
Из трёх новых купальников Таня не могла выбрать ни одного. Во всех она была страшной. Тут – попа висит. В этом – грудь кажется ещё меньше. Ну а этот – совсем уж бабушкинский. И зачем покупала?
Утренний задор испарился. Куда она такая пойдёт? На пляже, небось, одни только красотки. И тут она – здрасте, пожалуйста!
– Не пойду… – Таня плюхнулась на крвоать, надула губки, как обиженная малышка, и пнула ногой пляжную сумку.
Лучше опять в джакузи сидеть. Зачем ей это море? У неё свой собственный уголок, уютненький и приятный. Она включила воду и так, одним разве глазком, выглянула с балкона на пляж.
Из-под зонтиков торчали разномастные, расномассные и разнокалиберные телеса. Вон худенький мужичок с выпирающим пузиком, а тут пара немок, молодых, симпатичных, покрытых гроздями целлюлита. А тут – гладконогая, загорелая – загляденье. Таня от неё отвернулась, лучше вон на тех посмотрю. А те – с толстыми брюшками, прехорошенькие.
– А, да и пофиг!
Таня выключила воду, натянула купальник – тот, что не дружил с её попой, похватала сумку необходимых вещей и, нахлобучив солнечные очки, отправилась загорать.
Лежаки пустовали – иди, выбирай. Таня выбрала тот, что ближе к линии моря и подальше от всех. Разложилась, огляделась – на неё никто не смотрел. Огляделась ещё – ну ладно – стянула тунику, одёрнула трусики и легла.
Привстала, схватилась за сумку, принялась намазываться в разных местах. Так, для лица – этот, вот этим надо намазать плечи, ну а на ноги – для загара. Вечно у неё была одна и та же история: нос сгорал и начинал облезать в первые же часы, а вот икры и ляжки ещё долго оставались белыми, как мертвечина.
Намазавшись, Таня угомонилась и растянулась на лежаке. Солнце приятно грело тело, с каждым вдохом оно расслаблялось, ощущало тепло и лёгкость мягкого бриза. Издалека доносилась весёлая музыка, в Москве такую слушали лет эдак десять назад. Разговоры были тихими, никто никому не мешал.
И чего это о Турции сложилось такое впечатление, что тут отдыхают быдла и алкоголики? Всё чинно и благородно. Красивый пейзаж, никаких приставаний.
– Аэй, ц-ц-ц! – Таня открыла глаза и увидела сияющего турка, шедшего следом за девушкой в стрингах.
Та молча не обращала на него внимания, но он продолжал идти и перебирать разные языки, чтобы завоевать её сердце.
– Хэллоу! Прывэт! Ола! Ц-ц-ц!
Разозлившись, будто бы это к ней приставали или оттого, что не к ней, Таня перевернулась на живот и засунула в уши наушники. Её музыка тоже была старой и позабытой. Замужем ей было не до современных новинок. Древний плейлист напоминал о родине и прошлом. Пришлось выключить.
Сон сморил незаметно. В тепле и благодати как не поспать? Вот только из сна Таню просто-напросто вытрясли. Лежак ходил ходуном, она открыла глаза в полном непонимании. Только что она расслаблялась, а теперь колбасилась в землетрясении. А может, и правда движение тектонических плит пришлось так невовремя и неудачно? Ну нет чтобы подождать, пока у Тани закончится отдых. А там – хоть…
Отчего-то Таня не оборачивалась, посмотрела на соседние лежаки, продолжая трястись. На них спокойно нежились красивые девушки, и к каждой из них подходил статный и галантный мужчина. Одной поднёс сладкие фрукты, запах которых слышался издалека. Другой – подарил кольцо с таким бриллиантом, что за его стоимость можно было б купить целый дом. Третью – массажировали в четыре руки, а она попивала коктейль из рук третьего кавалера, стоявшего на коленях.
Наконец Таня посмотрела назад – вдруг и её кто-то, допустим, сношал. А что? Может, здесь так и принято: приходят красавчики и дают всё, что ты хочешь.
– Коля?..
Таня всё так же лежала, а позади неё, схватив руками лежак, стоял её сынишка и тряс его, что было сил.
– Да, он просто – придурок! – Таня вскочила от громкого голоса. Мимо проходили две девушки, выставив торчащие груди напоказ.
Это тоже, что ль, сон, подумалось ей. Уж слишком стройны и красивы были девчонки. Тела гладкие, загорелые, прикрытые лишь крошечными стрингами.
Таня огляделась, посмотрела на свой живот, подтянула трусы от купальника. Вроде, не спит. Вроде, всё настоящее. Она, на всякий случай, глянула на время в телефоне, отвернулась, посмотрела опять. Как было одиннадцать тридцать, так на часах и осталось.
Когда-то от нечего делать Таня интересовалась осознанными сновидениями. Даже писала бумажки и раскладывала по дому: «Я сплю?» И всякий раз она не спала, хотя мечтала проснуться.
Коли здесь не было. И от этого материнское сердце ничем не начало облеваться – наоборот, накрыло сладостным облегчением. Потом подоспело чувство вины, но от него отвлёк Седовласый. Он закрыл собой солнце, бросил футболку на отдалённый лежак и пошёл в воду.
Тёмный силуэт стал окрашиваться в светлую кожу, тёмно-синие плавки. Спина расчерчивалась чёткими формами мышц и заковыристой татуировкой.
Как он хорош, пронеслось в голове. Таня привстала. Седовласый зашёл в море и быстро нырнул. Голова появилась через несколько метров, и, загребая руками, он помчался к буйкам, еле заметным с земли.
Он слишком в хорошей форме для старика. Сколько ему? Пятьдесят? Сорок? Стоило б рассмотреть получше лицо.
– Да не хочу я его! – снова девчонки. Могли б и потише своих мужиков обсуждать.
Таня нахмурилась, опять вспомнила Колю и порадовалась, несмотря на вину. Какая мать будет счастлива быть как можно дальше от сына?
– Хэштег щастьематеринства! – прозвучал в голове Маришкин голос.
Она знала, о чём говорила. Её первый ребёнок, тоже сын, родился пять триста и разорвал маму в хлам. Швы долго болели, потом болела спина от таскания богатыря. Но Маришке хоть повезло с мужем, он ей сказал: езжай-ка ты куда-нибудь отдохнуть, заслужила. Взял пару недель отпуска и возился с сыном, пока Маришка приходила в себя.
Таня же, несмотря на послеродовую депрессию и желание накрыть Колю подушкой, таскала его на себе, подмывала, кормила, а муж только временами смотрел на чистенького наследника и говорил: «Мой пацан!»
Лежаки потихонечку занимались. Приходили древние пары, молодые, одинокие. Были все, кроме детей. Таню это так удивило и очень обрадовало. Турция нравилась ей всё больше и больше. Она так часто читала истории про яжматерей, выпускающих отпрысков на волю без трусиков, что морально готовилась к трындецу. Но нет, ни одной голой сосиски и пирожка.
Но грудей было много. Через три лежака развалилась девчонка лет двадцати. Попа – как барабан, кожа натянутая, упругая. Гладкая спина и никакого купального верха. Только опять те же стринги, что и у болтливых девчонок.
Сколько разврата! Таня встала, отвернулась, как старая бабка, кляня бесстыдных девчонок, и пошла к морю.
Вода была тихой. Осторожно, чтобы не напугать, она облизывала берег кончиком языка. Таня сбросила шлёпки, тёплый песок запоминал следы её ног. Холодное и оттого ещё больше приятное море умыло стопы.
Чем дальше Таня шла, тем менее радовала прохлада. На уровне живота она уже злила. Мелкий песок под ногами превратился в гальку и перешёл в каменную плиту.
Таня быстро окунулась, дрожа, окунулась ещё и поплыла по-собачьи.
Где-то там вдалеке мелькали седины. Таня делала вид, что не смотрит, и поглядывала исподтишка. Тело быстро привыкло к воде, которая уже не казалась холодной. Солнце смотрело свысока, припекало. Таня нырнула, потом долго отплёвывалась, протирала глаза, раздражённые солью.
Седовласый всё рассекал. Да он тебя даже не видит! И всё же нужно было вести себя надменно – так её учила мамуля. Женщина не должна показывать мужчине, что он ей нравится. Пусть добивается. Мужчины, они же – охотники. Понимаешь? Чем проще добыча – там меньше она нужна. Поиграет и бросит.
А потом приговаривала, узнав, что тесть подал на развод:
– А я тебе говорила! Всегда надо сохранять тайну, а ты? Ты посмотри, во что превратилась! Стоптанные тапки, халаты. Вот он и ушёл, где интересней.
Таню хоть и обижала, но реакция матери была довольно привычной. И, может, она реально была права? Так что Таня всеми силами делала вид, что ей на седого охотника совершенно плевать.
Тот тоже не особо интересовался ни Таней, ни разложенными по шезлонгам телами. Хотя Таня, не будучи падкой на девушек, разглядывала их, любовалась. Одна другой краше. Вон та, в зелёном купальнике, такая длинноногая и жопастая, а волосы блестящие, волнистые. А эта – с такой большой грудью, что, сто пудов, обошла не один магазин, чтоб найти подходящего размера купальник. И ведь настоящая! Не то, что у той, неподалёку. Таня поморщилась. Ну нет, лучше уж быть плоскодонкой. Дамочка с выжелченными волосами и губами пятого размера разложилась, как кура – на гриль, и поджаривала искусственные шары.
А ей так не тяжело? Спину не ломит?
Таня не могла оторваться. Нет, ну это прям восьмое чудо света – как и размер. И как ходить с такой грудью? А на солнце она не растает? Ну или перегреется, взорвётся…
Когда китайская подделка Памелы заметила на себе взгляд, Таня потупилась и пошла к бару, делая вид, что она вовсе не в шоке.
Клубничный мохито был очень кстати. Солнце разгоралось, поднималось в зенит. Седовласый куда-то запропастился. Не утонул? Попивая коктейль и разглядывая отдыхающих, Таня посматривала на его лежак с оставленными вещами. Вдалеке мелькала белая точка. Видимо он.