– Привет! Как твои московские дела? – спросил Костю журналист Морозов.
Его звонок в выходной день с утра едва не сбил Соболева с намеченного графика. Они с Таней пили кофе, собираясь после завтрака ехать в торговый центр. Соболев с Морозовым очень редко созванивались, и никогда по выходным.
Какие у Кости дела? Вот, с бывшей женой помирился. Ну, правда уже давно. Наверное, он говорил об этом Морозову. Таня дала ему второй шанс. Ну, или они оба просто дали второй шанс своему браку. Расписываться пока не спешили – просто съехались обратно. Пока вроде всё было тьфу-тьфу-тьфу. Костя старался уделять Тане больше времени, чем своим исследованиям. Про его поездку в Позднее, откуда Соболев вернулся почти год назад, он старался не говорить. Да и в разговорах с Морозовым эта тема не поднималась. Сразу после случившегося у них состоялся вялый разговор типа: «Надо бы съездить, проверить». Но им так не хотелось ни ездить, ни проверять. Даже Морозову не хотелось. Он и не ездил. Прошёл год, и кое-что случилось. То, что заставило Андрея позвонить Соболеву в субботу, побеспокоить в его законный выходной день. Как ни пытался Морозов говорить непринуждённо, а видать не особо получалось.
Костя показал извинительный жест Татьяне и ушел с сотовым в комнату. Вместо того, чтобы рассказывать Андрею, как дела, он принялся задавать ему вопросы:
– Что случилось?
– Почему сразу «случилось»?
– Да так. Не нравишься ты мне.
– Правда? – изумился Андрей. – А я думал, мы с тобой друзья.
– Ты понял, что я хочу сказать. Мне не нравится твой голос. Твоё настроение, сколько бы ты не задавал мне отвлекающих вопросов. Быстро говори, что у тебя случилось. Сегодня выходной, у меня планы. Мне некогда.
– Так может я перезвоню в другое время? – с надеждой спросил Андрей.
– Морозов, мать твою!
– Ладно-ладно! В общем… я видел Марка.
– Что-о? Где? – потрясённо спросил Костя.
– В Запрудном. На рынке.
– А ты знаком с Марком?
– Нет, Соболев. Я, к счастью, не знаком с Марком. Но я его знаю.
– Чёрт… Акела промахнулся. – Костя почувствовал, будто на плечи ему положили плиту.
Бетонную. Ну, или гранитную. Тяжесть ощутил Соболев. Тяжесть ошибки, тяжесть несделанного дела…
– Но это не конец истории. – невесело продолжил Андрей. – Я проследил за ним. Марк поехал на своей телеге в сторону Позднего.
– Что?! Позднего нет! Мы его уничтожили…
– Мы не проверяли этого, Костя.
В комнату вошла Таня и вопросительно посмотрела на мужа. На мужа, конечно, а на кого ещё? Да, не расписались. Но ведь прежде были женаты. И сейчас живут вместе. И любовь есть – как без любви-то? Никак и никуда.
Костя снова показал супруге жест, на этот раз успокаивающий, мол, подожди дорогая, я почти уже освободился. Ему не хотелось конфликтовать с Таней. Ни из-за чего не хотелось. Но… новости от Морозова были настолько неожиданными и пугающими, что важность восстановленного Соболевского брака вдруг снизилась градусов на десять. Однако, он решил, что если год Марк был жив-здоров, и они с Морозовым знать об этом не знали, то ещё несколько дней точно погоды не сделают.
– Видимо, ты мне всё-таки перезвони. – сказал Соболев в трубку. – Или, давай я тебе. В понедельник. Да?
– Да конечно, Кость. Я так и предлагал.
Угу. Предлагал он. Кто вообще звонит в выходной с такими новостями?
– Что-то случилось? – с тревогой спросила Таня.
«Ничего такого, о чём тебе следовало бы знать» – подумал Соболев, а вслух сказал.
– Небольшие рабочие проблемы. Ничего из ряда вон выходящего… ты готова?
Она кивнула.
– Ну, поехали тогда.
Соболев в тот день был очень хреновым собеседником для Тани. На вопросы по пути в торговый центр отвечал рассеянно, всё больше старался кивать и улыбаться. Если так и дальше дело пойдёт, то от плохого собеседника до плохого мужа один ответ невпопад.
– Тань, ты меня прости! Я задумался о работе, и поэтому такой. Даже не задумался, а загрузился, так точнее будет.
– Так ты вроде говоришь: ничего из ряда вон выходящего?
В этом месте Костя снова улыбнулся. Ему хорошо было с Таней. В принципе, она была права, когда говорила Соболеву после развода: ты меня не замечаешь. Ты весь в своей тератологии, тебе уродства подавай. А я не урод. Ну, или что-то в этом роде Таня говорила.
Вернувшись из Позднего, Соболев подумал, что выжил в этом приключении, в общем-то, чудом. И вспомнил о своей жене, которую, в общем-то, любил. Да, может он был слишком помешан на науке, и поэтому не вёл себя, как примерный муж, но что любил – это точно. Надя – Господи, прости в самом деле – отвлекла его от любви к жене и боли от развалившейся семьи. Наверное, не знай Соболев, кем Надя была на самом деле, может даже был бы ей благодарен, за то, что отвлекла. Но после того, как Костя узнал, что спал с ходячей покойницей, и практически влюбился в неё, благодарность улетучилась. Влюблённость тоже. И вообще, всё доброе, что он чувствовал к Наде, испарилось. Исчезло без следа. Соболев был уверен, что Марк пристрелил Надю – он сам видел, как здоровенные бугаи увели её на казнь. Никто не удосужился сказать Соболеву, что Надя пересидела их взрыв и пожар в заговорённом подземном погребе. Глубоком погребе. Если бы он знал… вряд ли бы тогда уехал из Запрудного. Он бы вернулся, и самолично пристрелил девушку. Он бы смог!
Но хоть и не чувствовал Костя ничего доброго к Наде, и вовсе старался не думать, не вспоминать о ней – как о таком вообще можно вспомнить без содрогания? А всё же именно история с мёртвой Надеждой дала ему шанс переоценить ситуацию с Таней. И он пришёл к бывшей жене.
Татьяна жила в их квартире, по вечерам показывая её потенциальным покупателям. Так она и не послушала Константина, который говорил ей оставить квартиру себе. Убеждал, что он устроится как-нибудь – мужчина Соболев, или кто? Но Таня решила разделить всё по-честному. А Костя решил по-честному, прямо, с ней поговорить. После того, что он пережил, глупо было тратить время на окольные пути.
– Привет! Ну, что? Не продаётся квартира?
– Пока нет. – невесело сказала Таня. – Но это вопрос времени. Тебе есть где жить?
Соболев пока не думал, где он будет жить. Прилетев из Красноярска, он остаток ночи провел в машине. Утром съездил на работу, а к вечеру заявился домой. Костя даже не репетировал разговор с Таней. Подумал, что лучше будет довериться ситуации: как пойдёт, так и пойдёт.
– Тань, я должен кое-что тебе сказать. А ты уж сама решай, что тебе делать. В общем… я тебя люблю, наш развод был ошибкой. Мне кажется, мы заслуживаем второй шанс. Ты точно заслуживаешь, а я – тут уж не мне решать. Поэтому, если у тебя никого нет, и если ты тоже меня любишь… ну, хотя бы что-то чувствуешь, то я прошу тебя: давай попробуем ещё раз!
Он выпалил свою речь на одном дыхании, и ждал Таниной реакции. Заранее сказав себе: что будет, то и будет. Таня смотрела на него, как на пришельца. Потом спросила:
– Соболев, ты серьёзно, что ли?
– Ну, конечно! Кто такими вещами шутит вообще?
Татьяна всхлипнула и бросилась ему на шею. Костя целовал её, зажмурившись, и уговаривая себя ничего не вспоминать. Не ловить никаких триггеров. Не было в его жизни никакой Нади! Не было, и всё тут.
У них получилось. Как будто и не расставались, и не разводились. Соболева этот факт порадовал, и он действительно старался. Быть хорошим мужем: внимательным, заботливым. Поменьше внимания работе, побольше – жене. Никто из них не стремился второй раз пойти в ЗАГС. Это они уже проходили, когда были моложе. Сейчас главным было то, что двоим людям вместе хорошо. И всё.
Если бы ещё третьего… но третий никак не хотел получаться. Как учёный в одной из областей медицины, Соболев не особо приветствовал медицинское вмешательство в процесс. ЭКО – это прекрасный способ помочь бездетным парам, кто бы спорил. Но побочные эффекты от гормональной стимуляции ещё никто не отменял. Таня очень хотела ребёнка, и уже готова была пойти на искусственное оплодотворение, но Соболев пока придерживался своей позиции. Очень боялся за неё.
– Костя, ну я же буду под твоим присмотром!
– Тань, я не врач. Я могу и прозевать какой-нибудь нежелательный эффект. Да что там я! Даже врачи могут.
Она расстраивалась, плакала. Соболев думал, что уже, наверное, надо решиться. Пойти, наконец, и сделать это треклятое ЭКО. И ведь, скорее всего, от одной процедуры-то ничего и не будет, вот только мало у кого получалось с первой попытки.
Вообще, новый Соболев, вернувшийся из Позднего, скорее бы доверился какой-нибудь магии. Идеально было бы найти в Москве настоящую ведьму, способную исцелить их от бесплодия. Но, во-первых, где тут её найдёшь – это же не сибирская глубинка. Шарлатанки сплошные. А во-вторых, как сказать Тане, что он, Соболев, учёный, теперь верит в магию и колдовство? Как сказать-то? Костя не представлял такого разговора совершенно.
Звонок Морозова разбередил в Соболеве какую-то рану, о существовании которой Костя то ли не знал, то ли просто уже забыл. Бредя с коляской вдоль полок гипермаркета, Костя видел картинки:
вот он покупает пиво и собачий корм;
вот он сидит в интернет-кафе, ищет информацию. Сначала о Позднем, а потом – объявления о покупке машин;
вот он едет по Запрудному в поиске дома на улице Советской, где живёт Захар. Старый дед, бывший житель Позднего, который погиб, пытаясь спасти его, Соболева;
вот он возвращается по темноте из Запрудного в Позднее, а на заднем сидении ворчит верный алабай Гэри. Большой и надёжный, как скала. Гэри, который однажды спас ему жизнь.
Эти флешбэки не давали Соболеву сосредоточиться на покупках. Они мелькали в голове, толкая друг друга, как стёкла калейдоскопа. Соболев испытывал странную тоску. И не понимал, что она означает. То ли он скучает по своим приключениям в Сибири – да ну, бред! То ли он переживает, что дело сделано некачественно, и подлец Марк жив-здоров. Непонятно, но точно тоска. Гнетущая, тянущая нервы в груди.
– Кость! Ну, что ты берёшь?! Кто это есть-то будет?
– А? – вынырнул Соболев из кинозала в своей голове.
Он стоял посреди столичного гипермаркета и держал в руке собачьи консервы. Большую банку, мясной корм для собак крупных пород. Для алабаев в самый раз.
Соболев поставил консервы обратно на полку. Таня укоризненно покачала головой, и прошла дальше. Соболев поплёлся с телегой за ней, матерясь про себя. Пытаясь избавиться от своего прошлого, нахлынувшего на него волной. Чёрт бы побрал журналиста Морозова! Не мог он позвонить со своими новостями в понедельник?
Соболев с трудом дотерпел до понедельника. Сначала его мучили флешбэки, от которых он отмахивался, как от мух. Кстати, довольно бестолково и безрезультатно. Потом ему всё же удалось вытеснить из головы картинки из прошлого. С трудом, но получилось. И он… тут же погрузился в фантазии о Позднем. Марк жив – тут напрашивается только один вывод. Марк жив, потому, что на момент их с Морозовым теракта его не было в Позднем. Видимо, он успел смыться. Но тут же богатая Соболевская фантазия подсказала ему невероятное: а что, если уничтожить Позднее невозможно? Ведь люди в Позднем возвращаются после смерти, внешне точно такими же, какими были при жизни. А вдруг, магия ведьмы Сони, точнее, побочный эффект от неё, распространяется не только на людей?! На деревню тоже. На дома, на землю. Ничего в Позднем не подвластно смерти. Они с Морозовым уничтожили, но всё возродилось. А?
Жуткие картинки домов и людей, восстающих из пепла, как Феникс. Дома-фениксы, и люди-фениксы. Бр-р. Так, стоп! А ведьма, которую съела Тамара. Она призналась Соболеву перед тем, как они вместе пошли закладывать бомбы. Ну, Соня-то точно не может воскреснуть! Не воскрес же – кого там съел отец Захара, Тимофей? Парня какого-то, Соболев уже и забыл, как его звали. Не воскрес. Значит, и Соня не могла. А могла магия Сони умереть вместе с ней? «Не могла» – насмешливо шепнул внутренний голос. Действительно, не могла. Ведь Сони уже не было, а всё оставалось, как при её жизни. Так что же, чёрт возьми, произошло? Спасся один Марк? Да, если бы Марк восстал из пепла, как подсказывает дикое воображение Соболева, он бы не смог выезжать из заколдованной деревни. Значит, его не было во время взрыва. Марк сбежал раньше, и выжил. И живёт на руинах Позднего? Или, не живёт, – чего обязательно живёт, – а просто поехал в лес. Что он, в лес поехать не мог? Вот Андрей тоже… в Позднее-в Позднее. Сам взбаламутился, и его, Соболева, взбаламутил. Одно слово: журналист!
Так, успокаивая себя, Соболев и дожил до понедельника. С утра у него была консультация с аспирантом, потом он заперся в кабинете и позвонил Морозову.
– Ну? Ты ездил туда? – спросил Костя вместо привет.
– Это шутка такая? Я не поеду туда один. – обиделся Андрей. – Добрый день, кстати.
– У нас утро ещё. – Соболев глянул на часы. – Да. Точно. Ещё утро. Андрей, послушай, я вот тут подумал… чего ты сразу на Марка наговариваешь? Почему решил, что он поехал в Позднее? Он мог просто в лес поехать. По делам.
– Соболев, я за ним следил. Он на рынке покупал крупы. И сахар.
– Так. Ну, и что?
– Мешками! – уточнил Андрей.
– Ну-ну! И о чём это говорит?
– Соболев, иди к чёрту! Не надо делать вид, что мне одному это нужно. Это наше общее дело – ты помнишь? Мы вместе приняли решение. И вместе сделали… ну, то что сделали. И, видимо, налажали. Если твоя совесть позволит тебе дальше спокойно жить в своей Москве – я тебе слова не скажу. Но мне показалось, что ты должен знать.
Соболев молчал. Слушал.
– Ошибся, наверное. – сказал Морозов. – Ладно, пока.
– Подожди. – тяжело ответил Костя.
Опять эта тяжесть… наверное, так ощущается долг. Проклятое чувство долга, которое взваливаешь сам на себя. Как следует, на совесть возлагаешь этот груз на плечи.
В трубке было тихо.
– Ты тут?
– Тут. Жду. – иронично сказал Морозов.
– Блядь, у меня только всё начало налаживаться! У меня семья. Мы ребёнка хотим завести… ну нахрена мне вот это всё сейчас?!
Про себя Соболев подумал: хорошо, что ребёнка ещё не завели. Вот так бы был ребёнок, маленький человечек, а он, Костя, ломанулся бы в сибирскую глубинку, косяки свои исправлять.
– Морозов, я подумаю, как мне поступить, и позвоню тебе. Хорошо?
– А у меня есть выбор? Я могу только ждать. Звони.
И отключился.
Соболев понимал, что вполне может взять пару недель за свой счёт, хотя зачем так много? Недели хватит, чтобы скататься туда и обратно. Самолётом до Красноярска… в этом месте Костя хлопнул себя по лбу, и полез в список контактов. Трубку снял тот, кто ему был нужен. Быстро снял. После третьего гудка.
– Приветствую я тебя всячески Пётр. – сказал Костя.
На том конце связи помолчали, а потом не особо удивлённо сказали:
– Костя? Не ожидал. Ты из Москвы звонишь?
– Ну, да. Из неё. Как твоё здоровье?
Они виделись с Петром последний раз, когда Соболев завозил собаку. Машину он тоже оставил в Красноярске. Косте пришлось честно рассказать всё о гибели Позднего. Пётр, судя по всему, был расстроен услышанным. Тем более, Соболев принёс весть не только о гибели села, но и о смерти Захара. С учётом магической отсрочки дед мог прожить ещё лет пятнадцать-двадцать, а он так нелепо погиб в чужой борьбе. Ну… и о гибели Тамары, матери Петра, Костя тоже поведал. Хоть и была она давно уже мертва, а всё же – мать. Про Марка Соболев тоже тогда думал, что он погиб. Так и сказал: всё сгорело, ничего и никого нет.
Сестра Петра, Людмила, услышав историю, не расстроилась из-за гибели родственников. Дослушав рассказ Соболева, она встала из-за стола и трижды перекрестилась, приговаривая «Слава тебе, Господи!» Пётр был мрачен и грустен, когда провожал Соболева до двери, но претензий никаких не высказывал. Были и положительные моменты – любимый пёс вернулся к нему живым и здоровым. С тех пор Костя с Петром не разговаривали, так что немудрено, что звонок Соболева удивил его.
– Ты позвонил мне из Москвы, чтобы справиться о моём здоровье? – не слишком ласково уточнил Пётр.
– Я тебя понимаю! Правда. Я бы тоже не твоём месте ненавидел меня.
– Слушай, Костя Соболев. Я живу своей жизнью. И не думаю о тебе. Так с чего ты вспомнил обо мне?
– Ладно. Вижу, светской беседы не получится. Скажу прямо: твой отец жив.
– Я знаю. И что с того?
– Знаешь?! – потрясённо переспросил Костя.
– Знаю. Приезжал он к нам с Людмилой. Как нашёл – не сказал. Зачем приезжал – тоже непонятно. Повидаться, мол. Пару дней пробыл, и уехал. Даже не уехал… я бы сказал, что он исчез также внезапно, как и появился. Люда была ему не рада. А я… не знаю я, что почувствовал. А ты-то откуда узнал?
– Видели его в Запрудном. Но не это главное. Видели, как он поехал из Запрудного в Позднее. Зачем он туда поехал?
– А мне почём знать? – удивился Пётр. – Я же тебе говорю, Марк заехал на пару дней, и всё. Мы особо и не общались.
– Ну, то есть он не спрашивал, например, как найти меня?
«Чтобы отомстить» – продолжил Соболев фразу у себя в голове.
Петя заверил, что Марк о Косте не заговаривал. Костя спросил, стоит ли у Петра во дворе ещё его девятка.
– Стоит. А собаку больше не дам. – отрезал Пётр.
Чего он так злится? Может, знает что-то ещё, и скрывает от Соболева? Костя видел Петра полтора раза, но успел понять, что это за человек. Вряд ли из него можно что-то вытянуть, если уж тот не хочет говорить. Костя попрощался, и решил не думать ни о чём до вечера. Ни о Позднем, ни о Морозове. Ни о Марке с Петей. И ему даже удалось на время переключиться на работу, но вечером все мысли вернулись.
От Тани не укрылось, что Соболев снова не в своей тарелке. Собственно, после субботнего утреннего звонка он стал каким-то задумчивым и отстранённым. Тане в этой истории не нравилось буквально всё. И то, что кто-то позвонил в субботу с утра. И то, что Костя почему-то ушёл в комнату с телефоном. И то, что стоило ей появиться в комнате, муж свернул разговор, сказав, что перезвонит в понедельник. Ей сказал, рабочие моменты. Но Татьяна не поверила в это объяснение. Какие в его работе могут быть моменты, чтобы уходить с телефоном подальше от жены, и после звонка вести себя таким образом?
– Костя… ты может мне скажешь, что всё-таки происходит?!
Соболев усовестился. Чего он, в самом деле? Сам пришёл к жене, сам предложил начать всё сначала, а теперь ведёт себя, как урод.
Он поцеловал Таню и потёрся носом об её волосы.
– Ты чего?
– Соскучился! – заявил Костя.
Ночь для них началась раньше времени. Закончилась в спальне. Обнимая жену перед сном, Костя думал, что пошло оно всё к чертям собачьим. И Позднее, и все его жители. И неугомонные журналисты из Запрудного туда же.
Он прижал к себе Таню рукой и потянулся, чтобы поцеловать на сон грядущий. На его плече лежала… Надина голова. Девушка открыла глаза и потянулась Соболеву навстречу. Он хотел было отпрянуть, вскочить, убежать в ужасе, но почему-то не стал этого делать. Костя поцеловал Надю. Раз, второй, третий. Она закинула руку ему за голову и положила ладонь на затылок. Соболев вдруг почувствовал, что тонет в своих безумных ощущениях. Проваливается в бездну, как всегда, когда он с Надей. Костя тонул в Наде, как она сама когда-то тонула в озере Смоль. Тонула, и… утонула! Надя мертва.
Соболев открыл глаза и отстранился. Девушка смотрела на него не отрываясь своими бездонными глазами. И они были живыми. Через зрачки на Соболева смотрела душа, настоящая, живая. Это не Надя. Точнее, не та Надя, которую он знал. Это же сон! Соболев понял, что спит, но не понял, что с этим делать.
– Тебя нет! – сказал он Наде.
– Ты же знаешь, что это неправда. – улыбнулась она, и снова потянулась к нему.
Костя резко отстранился, вздрогнул и проснулся.
– Боже мой, Соболев, может хватит! – заворчала жена, отворачиваясь. – То ходишь, как в воду опущенный. То орёшь и подпрыгиваешь во сне. Или скажи, что с тобой, или дай поспать!
С ним что-то не то. Он вспомнил, как целовал во сне Надю, и волна жара прокатилась по телу. Гребаный некрофил, успокойся уже! Ты давно ничего к ней не чувствуешь… «Ты же знаешь, что это неправда» – прозвучал в голове её голос. И Соболев понял, что не отмахнуться. Ему придётся ехать и проверять, что творится в этом Богом забытом селе. Иначе он будет есть себя поедом изнутри, а такие вот сны его прикончат.
– Таня, я еду в командировку! – объявил он прямо с утра.
Жена помолчала и сказала:
– У меня ощущение дежавю. Ты шутишь, надеюсь?
– Да почему шучу-то? – взорвался Соболев. – Я что, не могу в командировку поехать?
– Да ты вечером ни слова не сказал ни о какой командировке! – и Таня вдруг заплакала.
А Соболев понял, что если начнёт сейчас оправдываться, или утешать Таню, уговаривать, – его затянет в это болото. Так не должно быть. Он взрослый мужик, ему сорок лет – нельзя придумать ничего глупее уговоров и оправданий. Соболев посмотрел на плачущую жену, и велел своему сердцу заткнуться и немедленно прекратить обливаться кровью!
– Тань, я тебя очень люблю! Клянусь тебе. Вот просто… очень! Но если я говорю, что мне нужно уехать по делам – значит, так и есть. А ты должна мне доверять. А если… если ты мне не доверяешь, то нафиг это всё вообще тогда нужно?
Костя со стуком поставил недопитый кофе на стол и вышел из дома, аккуратно закрыв за собой дверь.
Он обрадовал Морозова, позвонив ему и сообщив без обиняков и приветствий:
– Я приеду. С начальством утрясу, и приеду. Но в этот раз ненадолго! Весь свой, ранее накопленный, отпуск я потратил в вашей глуши год назад.
Андрей помолчал, переваривая информацию.
– Ну… я рад. И равноденствие уже миновало, слава Богу. Что бы там, в Позднем не было – уже не так опасно.
– Не помню, говорил ли я тебе, что Тамара сожрала ведьму Соню?
– Говорил.
– Что это значит, ты понимаешь?
– Ну… что они способны жрать людей не только в день равноденствия.
– Бинго! Не только. И если там, в Позднем, вдруг почему-то снова водятся такие твари, помни, Андрюша: они опасны всегда! Безумно опасны два дня в году, но, оказалось, что даже в уме эти живые мертвецы способны сожрать человека. И не подавиться. У них такая сила… вот помню, я чуть сознание не потерял, а Тамара…
– Соболев, ты что, предаёшься ностальгии?
– Иди к чёрту! – буркнул Костя. – Доберусь – позвоню.
И отключился.
Таня, видимо, здорово обиделась, и до самого отъезда разговаривала с ним очень скупо и сухо. Чисто по бытовым вопросам, ограничиваясь парой-тройкой предложений. Соболев стиснул зубы и решил не выяснять отношений до своего возвращения. Билет уже был куплен, и большой серебристый самолёт переместил его по небу в Красноярск за пять неполных часов. Спускаясь по трапу, Соболев поёжился от утреннего холода в тёплой, в общем-то, куртке – специально взял потеплее. Всего пять часов, и вот он уже за четыре с лишним тысячи километров от Москвы. А по ощущениям, будто в параллельной вселенной. Куда он снова едет, безумец?! Разве не хватило одного, прошлого раза.
– Привет. – сказал Пётр, открыв дверь. – Любишь ты сюрпризы делать. Чего не сказал, что приедешь?
Он стоял на пороге, загораживая своим молодым, крепким не по возрасту, телом дверной проём, и казалось, не собирался приглашать Соболева пройти.
– Кто там, Петь? – высунулась Люда.
Женщина, по сравнению со своим братом, долго живущим в Позднем, выглядела почти пожилой. Сколько ей? Шестьдесят? Нет, шестьдесят ей было год назад. Теперь, получается, уже пошёл седьмой десяток. На фоне Петра её возраст особенно бросался в глаза. Зато она, рассмотрев через прищур глаз, кто именно к ним пожаловал с утра пораньше, сразу принялась приглашать Костю пройти в квартиру. Она отодвинула брата, и громко заговорила:
– Это же Костя! Проходи, Костя, проходи, чего же ты в дверях стоишь? Гэри, Гэри, посмотри, кто приехал!
Из квартиры послышалось ворчание собаки.
– Не надо впутывать сюда Гэри. – раздражённо сказал Пётр. – Проходи.
И ушёл внутрь. Скрылся из виду.
– Сердится на меня? – спросил Костя, вешая куртку на деревянный гвоздь.
Люда махнула рукой.
– Мне кажется, он жалеет, что уехал из деревни. Старею, говорит, я. Совести нет совсем.
Она говорила почти шёпотом, и Костя тоже понизил голос:
– Раньше он был другого мнения. Жалел, что не выбрался раньше.
– Хватит там шептаться! – крикнул Петя.
А в коридор степенной походкой наконец-то вышел алабай. Потянул носом, потом растянул спину, прогнувшись. И уже после этого подошёл к Соболеву и подставил ему свою лобастую башку. Гладь, мол. Давно не виделись же.
Костя умилился и принялся наглаживать Гэри. Оказалось, он соскучился по этому большому и верному псу. Соболев немного чувствовал свою вину. Когда он попал в плен к Марку, с Гэри могло случиться всё что угодно! Не случилось, в общем-то, только благодаря Тамаре, которая хоть и была бездушным монстром, а алабая не бросила.
– Гэри… мальчик мой хороший…
Костя почувствовал подступающие слёзы. Он был готов расцеловать пса – вот как соскучился.
Людмила отвела Костю в кухню и принялась кормить завтраком.
– А ты чего опять в наши края? Случилось что?
– А Пётр не говорил разве? – удивился Соболев.
– Да не о чем говорить, Костя. – сказал Петя, появляясь в кухне. – Я честно не понимаю, чего тебе в Москве твоей не сидится? Ну скажи мне, какое это всё имеет к тебе отношение? Отец мой? Деревня наша?
– Так ты из-за Марка приехал? – ахнула Люда, и опустилась на табуретку. – Что он опять натворил?
Пётр махнул на них рукой и увёл Гэри на улицу.
– Ты на него не серчай, Костя. Он поначалу-то радовался, когда вернулся в жизнь, где всё, как у людей. Дети рождаются, старики умирают. Время не стоит, а идёт. А потом, видимо, стало его мучить то, что жизнь конечна. Последние пару месяцев буквально запечалился он что-то.
– Люда, расскажите мне про своего отца. Когда приезжал Марк? Что говорил?
– Тяжело это всё, Костя. Вот представь сам, мне шестьдесят лет. Я мужа похоронила, с которым всю жизнь душа в душу прожили. Детей вырастили, внуков теперь навещаю. И тут является молодой мужик и с порога: «Здравствуй, дочка!» Как тебе такое?
– Жесть! – вполне по-московски ответил Костя.
– То-то и оно! А у меня все эти годы в памяти то, как он проклял меня. Как шлюхой назвал за то, что я полюбила, и от Игоря своего забеременела. И даже не за это он меня обзывал и проклинал, а за то, что поперёк его воли пошла. Каким он у меня в памяти остался, когда говорил мне те страшные вещи в лицо, таким точно он сюда и заявился. У меня жизнь прошла, целая жизнь, а он стоит на пороге, будто и не было этих тридцати с лишним лет. Я словно в тот день вернулась, когда родной отец, которого я любила, проклял меня и прогнал прочь.
– Я понимаю, Люда. Правда понимаю! Ну, то есть, я такого не переживал, слава Богу, но понимаю, насколько это страшно и нелепо.
– А я ведь ещё думала, нет его больше. Всё. Умер. Ой, Костя… ты ешь сырники-то, ешь.
– Спасибо, Люда. Вы знаете, где ключи от моей машины?
– Так а в коридоре они висят. На гвоздике. – Людмила вытерла фартуком глаза. – Поедешь туда?
Слово «туда» она сказала таинственным и страшным голосом.
– Поеду, Люда. Что-то не так пошло в прошлый раз. Я намерен выяснить, что.
Соболев хотел бы сказать, что собирается не только выяснить, но и исправить. Но промолчал. С ужасом подумал, что исправление потребует от него снова жить в Сибири, искать способы, сотрудничать с Морозовым. Нет, не то, что бы Андрей был чем-то плох… но Соболев помнил их общее прошлое, и сам факт возвращения к нему тяготил Костю. Вызывал чувство досады, которое поневоле распространялось и на журналиста.
Костя не дождался Петра. Уже потом, когда ждал около машины тех. помощь, – девятка не заводилась, немудрено, – видел, как мужчина прошёл в подъезд, сопровождаемый алабаем. «А собаку не дам!» – вспомнилось Косте. Ничего не поделать, придётся без Гэри. Может там дело-то выеденного яйца не стоит, и беспокоиться не о чем. Вот только интуиция подсказывала Соболеву: «Стоит. Есть о чём».
Пока на машину поставили новый аккумулятор, поменяли масло – в Запрудный Константин приехал к ночи. Он подъехал к супермаркету и позвонил Морозову:
– Надеюсь ты не спишь.
– Надейся.
– Я в посёлке. Ну, что? Поедем сейчас? – ехидно спросил Соболев.
– Нет. Давай поедем завтра.
– Выпить у тебя дома есть? Я что-то устал уже. Хотя только утром приехал в Сибирь.
– Что-то есть…
– Нет. Меня не устроит что-то. Ладно я куплю.
– Так сейчас уже не продадут.
Соболев легонько хлопнул себя по лбу. Точно! Время-то позднее. Позднее… чёртово село, куда завтра придётся ехать – ну не просто же так он пёрся из Москвы?
– Я куплю в ресторане. Жди.
– Хорошо. – согласился Андрей. – Я тогда ужин приготовлю.
Константин почувствовал, как зверски проголодался. Последний раз он ел какой-то пирожок с кофе, пока ремонтировали машину.
– Макароны с сыром? – спросил он.
– Нет. Яичницу с ветчиной. Макароны уже год есть не могу.
– Ура! Жди, в общем.
Соболев купил литр водки в баре, и поехал к Андрею. Поразительно то, что он помнил, где живёт Морозов. Даже не пришлось перезванивать, чтобы просить напомнить адрес.
Андрей открыл дверь и раскрыл объятия. Костя хотел было возмутиться и отмахнуться от такого радостного приветствия, но именно тут, в маленьком коридорчике Морозовской квартиры на него накатило: это же, по сути, его боевой товарищ. Андрей – свой! Они вместе сражались и вместе выжили. Соболев аккуратно поставил бутылки на обувную полку и обнял журналиста.
Весь вечер они пили водку, и вспоминали. То страшное, что их объединяло в прошлом. А может и объединило на всю жизнь, просто жили Соболев с Морозовым в разных концах страны.
– Надо бы сворачиваться, Кость. А то завтра день будет потерян.
– Надо бы. – согласился Соболев. – Только неохота. Охота вот так сидеть и вспоминать, а нового что бы ничего такого не было.
Он налил ещё водки.
– Ладно, я ещё не уезжаю. Если что, поедем послезавтра. Ну. За Захара!
Андрей кивнул. Они выпили, не чокаясь. Костя про себя присовокупил к поминальному тосту Тамару. Морозов не при чём, а Соболев с ней, вроде как, подружился.
Утром мужчины проснулись на удивление бодрыми, словно и не пили водку до четырёх часов. Когда Соболев вышел в кухню, Андрей уже варил кофе в турке.
– Доброе утро. Ну, что? Сегодня поедем?
– Получается, сегодня. – кивнул Костя. – Кофейком взбодримся, и вперёд. На подвиги.
Морозов налепил каких-то даже съедобных бутербродов. Костя прислушался к себе. Нет, правда, будто не пил. Придется ехать.
– Сам как думаешь, что там? – спросил он у Морозова.
Тот в ответ только плечами пожал, а в глазах его промелькнула тень страха.
Они решили не подъезжать на машине к деревне. Не доехали метров триста, Морозов поставил девятку поближе к деревьям. Дорога была одновременно и знакомой, и как будто ни разу не виданной. Странное ощущение. Морозов с Соболевым шли по дороге, и чем дальше шли, тем больше недоумевали. По их ощущениям, должна была уже показаться опушка, на которой стояла деревня Позднее. Но перед глазами была совершенно другая картина. Длинная, бесконечная просто, дорога уходила в глубь леса.