Невыносимая любовь

Для тех, кто немного знаком с творчеством Макьюэна, известно, что любая его книга – это не просто так. Это особая литературная вязь из необычного сюжета, витиеватых аллюзий, замысловатых аллегорий и метких метафор. Размышления героев – это не вязкий поток сознания, а мастерски структурированные мысли, интеллектуальные шахматные ходы, гармоничный перевал от личного к бесконечному. Эта книга не стала исключением, и потому ценителям неспешной атмосферы, в которую автор заманивает читателя своей исключительной магией слова, придётся над ней поразмышлять.Да, поразмышлять действительно есть о чём. Вот перед нами прекрасный образец счастливой английской пары среднего класса. Кларисса занимается исследовательской работой по биографии и творчеству Китса и преподаванием в университете, Джо – успешный писатель, оставивший научную работу и посвятивший себя научной литературе. Они только что купили новый дом, в котором души не чают. У них интересная и увлекательная светская и культурная жизнь, множество друзей и знакомых из интеллектуальной среды, любимая работа, стабильный доход, отдых и поездки за границу. У них нет детей, но они настолько самодостаточны в паре, что больше им никого не надо.Уже с первых страниц истории, излагающейся от лица Джо, автор предупреждает нас о неком событии, разрушившим мирное течение жизни Джо и Клариссы и разметавшим в пыль их идиллическую картинку мироощущения.Событие не заставляет себя долго ждать – и вот уже Джо бежит через поле, пытаясь догнать воздушный шар, в стропилах которого запутался человек, а из корзины шара слышен детский плач. К шару бегут и другие люди, и единственное, что ими движет на тот момент – спасти мужчину и ребёнка. В неумелых и нестройных попытках остановить громадный шар, кто-то из участников выпускает из рук верёвку, и взмывший на огромную высоту шар не оставляет повисшему на канате мужчине никаких шансов на выживание. Во всей этой суматохе был ещё один участник – Джед Перри, который и станет третьим ключевым персонажем трагичной истории. Отталкиваясь от каких-то только ему ведомых факторов (взгляд, поворот левого локтя, взмах правой коленки) Джед решает, что Джо в него влюбился и начинает нешуточно преследовать. И для Джо наступает кромешный ад: семичасовые стояния поклонника под окнами, любовные письма с уклоном в религиозную тематику, бесконечные телефонные звонки, уличные преследования. Но Кларисса не понимает, что одержимость этого человека губительна и для Джо, и для их с ним отношений…Сюжет довольно неспешный и закручивается вокруг маниакальной одержимости Джеда и её психологическом давлении на совместную жизнь Джо и Клариссы. Так что любители динамичного развития событий, неожиданных финалов и интригующих твистовых поворотов могут остаться разочарованными. Любителям же помедитировать, поразмышлять над превратностями психологических кульбитов и прочувствовать атмосферу в абсолютных деталях (да, Макьюэн может две страницы описывать форточку) роман придётся по душе.

Вспомнить начало легко. утверждает Джо Роуз – главный герой Невыносимой любви и это сразу настораживает. Редко кто может похвастаться, что точно знает начало своей истории – все так связано, так цепляется одно за другое, что размотать клубок и узнать точку отсчета почти невозможно, нить бесконечна. А для Джо – легко. Если вспомнить начало – самое легкое, легче чем признаться во всем остальном, что же должно случиться? К чему готовиться? Макьюэн предупреждает сразу Какой идиотизм – броситься в эту историю со всеми ее лабиринтами, оставив наше счастье в нежной весенней траве под дубом. Но я, игнорируя намеки, кидаюсь в эту историю. Время безумной любви, случайностей, переворачивающих жизнь вверх дном и ненадежной реальности пришло.Я кружу ястребом над сюжетом и наблюдаю за тем, что творится с Джо и его подругой Клариссой. У них в анамнезе семь совместных счастливых безоблачных лет, полных глубины и свободы и шесть недель разлуки, у меня же – подспудное понимание, что вся эта идиллия прямо-таки напрашивается, чтобы ее проверили на прочность. Рядом со мной проплывает воздушный шар. Джо, заметив его, размышляет о том, как безрассудно путешествовать таким образом в сильный ветер. Но, что если, в этом вся прелесть – в невозможности полностью взять на себя управление полетом, в возможности покориться воли ветра или судьбы? Есть в этом необъяснимая притягательность риска, азарта, адреналина.Что ж Джо, вселенная тебя услышала. Совсем скоро тебя закрутит обезумевший воздушный поток. Сумеешь ли ты уцелеть и выйти победителем из схватки со стихией? Ты – такой рациональный, идущий напролом, одержимый потребностью действовать. Как исправишь ошибку, которой не было? На что будешь опираться, лишившись союзников? Что противопоставишь тому очевидному факту, что мы не принимаем реальность, если она нас не устраиваетПамять избирательна и любит создавать неразбериху, внося информацию задним числом. Органы чувств подводят, повинуясь диктату самообмана. И все, что ты делаешь и чего НЕ делаешь будет истолковано превратно и использовано против тебя. Как поступишь ты со своим ближним, учитывая, что уютный уголок его помешательства надежно защищен от бурь внешнего мира и реальности в нее не пробиться? И кто потом простит тебя? Кто простит нас всех за наш эгоизм и беспечность?Эту маленькую книгу можно читать бесконечно. Пара абзацев и меня уносит в немыслимые дали. Мысли скачут аллюром, эмоции бурлят и грозятся выплеснуться наружу. За вечер невозможно прочесть даже одну главу – столько событий не прожить за несколько часов. Текст слишком концентрирован. Его надо принимать в маленьких дозах, чтобы не пропустить ни капли. Прочитать немного, вернуться заново и повторить. Продлить этот восторг. Я сбилась со счета, сколько раз возвращалась к началу, зато теперь с чистой совестью могу повторить вслед за Джо: «Вспомнить начало легко!» Если бы не моя дырявая память, я выучила бы текст наизусть и приставала к прохожим на улице, цитируя им отрывки из Макьюэна. Автор явно владеет магией слова и у меня какая-то особо сильная подверженность ее воздействию. Всего несколько строк и я уже зачарована. Я недоступна для реальности. Я витаю в иных измерениях и повторяю: «Как прекрасна наша саванна, если ее воспевает Макьюэн». А если он еще привлечет высокомерно эстетствующего Китса и тонко чувствующего цвет Шагала, нет мне спасения. Ну что тут скажешь? Если я не вернусь и больше не напишу ни одной рецензии, считайте меня фанатом автора. Если напишу, все равно считайте, ибо это – неопровержимая истина.

Третья прочитанная у Иэна Макьюэна книга убедила меня в том, что это «мой» автор, и он занял свое почетное место среди моих фаворитов современной прозы (где его поджидали Маргарет Этвуд и Кадзуо Исигуро). Правда, признаюсь, я с некой опаской бралась за данную книгу, боясь разочароваться, так как оценки друзей, показываемые ЛЛ на первой странице книги, не внушали оптимизма. Но «магия» сработала и в этот раз, однако мне сложно сформулировать, что именно мне так нравится в творчестве данного писателя (как и у двух других «любимцев»). Книги прельщают не сюжетом, хотя Макьюэн выбирает весьма любопытные темы, умеет завлечь, буквально с первых слов заманивая читателя До столкновения, которое лишит нас покоя, еще несколько минут, и вся его чудовищность скрыта от нас не только временем, но и колоссом в центре поля; он манит нас с силой, которая непропорционально больше ничтожных человеческих бед.Скорее сама авторская манера подходить к описываемым ситуациям, погружаться во внутренний мир персонажей, анализировать происходящее кажется мне очень притягательной, хочется узнать, о чем он еще поведает ( тут стоит отметить работу переводчика и озвучку Сергея Ганина, без которых эта книга могла бы и «не выстрелить»). В одной из аннотаций к его произведениям было написано про «интеллектуальную прозу» и хочется согласиться с таким определением. Например, в данной книге герои преимущественно работники умственного труда – преподаватели, журналисты-популяризаторы науки, биологи, они ведут весьма любопытные разговоры о том, где найти редкие письма поэта Китса и с кем в последние годы жизни он общался, обдумывают осознанность у животных, анализируют Библию, пишут статьи об углеродном анализе возраста Туринской плащаницы или изучают недостатки космического телескопа, а за ужином слушают истории об открытии ДНК. Но даже когда писатель рассказывает о самых обычных житейских моментах, сохраняется некая «сложность» текста, отчасти чопорный английский стиль, что отличает произведение от множества иных современных книг с весьма незамысловатым изложением сюжета.цитатыЯ так подробно описываю диспозицию, указывая сравнительные расстояния и стороны света, потому что начиная с того момента я вообще перестал ясно осознавать, что происходит.Лучше сбавить темп. Давайте внимательно посмотрим на первые тридцать секунд после падения....Что происходило одновременно, а что одно за другим, что говорилось, как мы двигались или замерли, что я думал – все это нужно разложить по полочкам. Так много последовало за этим происшествием, столько ответвлений и развилок появилось с того момента, такие тропы любви и ненависти протянулись от этой точки, что немного рефлексии, даже занудства только помогут мне. Лучшее описание действия не должно подражать его быстроте. Целые тома, целые исследовательские институты посвящены тридцати секундам от начала мира. Головокружительные теории хаоса и турбулентности утверждают значимость исходных условий, нуждающихся в тщательном описании.Я уже обозначил начало, повлекшее взрыв, прикосновением к горлышку бутылки и криком. Но это мгновение относительно, как точка в евклидовой геометрии, и легко переносится в момент, когда мы с Клариссой запланировали пикник после встречи в аэропорту, или когда выбирали маршрут и место, в котором остановиться, или в миг, когда приступили к еде. Всегда остается какое-то «до». Исходная точка – лишь уловка, и какую точку считать исходной, зависит от того, насколько она определяет последствия. Прикосновение холодного стекла к коже и крик Джеймса Гэдда – эти моменты фиксируют переход, развилку с ожидаемым: от вина, которое мы не успели попробовать (мы выпили его той ночью, чтобы забыться), к судебной повестке, от восхитительной жизни, устраивающей нас, к испытаниям, которые предстояло вынести.В общих чертах я уже наметил концепцию – не совсем такую, в которую верил сам, зато вокруг нее легко выстраивалась статья. Предлагать гипотезы, разбирать свидетельства, обдумывать возможные возражения и в заключение отметать их. Такой же, по сути, сюжетный ход, возможно, немного избитый, но исправно служивший тысяче журналистов до меня.Этот проект интересовал меня уже несколько лет. Он воплощал в себе старомодный героизм и величие, не служил военным целям, не приносил быстрой прибыли, им двигала простая и благородная потребность – больше знать и понимать. Когда выяснилось, что главное трехметровое зеркало на тысячные доли миллиметра тоньше, чем нужно, общество не разочаровалось. Кто-то ликовал, кто-то злорадствовал, восторги и хохот до колик сотрясали планету. Еще со времен гибели «Титаника» мы беспощадны к технарям, с цинизмом воспринимая их экстравагантные амбиции. И вот теперь в космосе красовалась наша самая большая игрушка – говорят, высотой с четырехэтажный дом, – которая должна была донести до сетчатки наших глаз чудо из чудес, образы рождения Вселенной, начало всех начал. А она не сработала, и не из-за алгоритмических загадок программного обеспечения, а из-за понятной всем ошибки – недосмотра за старой доброй шлифовкой-полировкой. «Хаббл» был краеугольным камнем всех телевизионных ток-шоу, он рифмовался с «trouble» и «rubble» и подтверждал, что Америка вошла в фазу промышленного упадка.По-прежнему не произнося ни слова, Кларисса достала брошь и продемонстрировала нам на ладони.Две золотые, скрученные двойной спиралью ленточки. Между ними крошечные серебряные ступеньки группами по три, символизирующие пары оснований – буквы четырехзначного алфавита, сменяющимися тройками которых написаны все живые существа. На спиралях выгравированы сферы, относящиеся к двадцати аминокислотам, на сферах нанесены трехбуквенные кодоны. Ярко освещенная брошь в руке Клариссы выглядела не просто как изображение. Она могла быть вещью, готовой преобразовывать цепи аминокислот в протеиновые молекулы. Прямо сейчас, лежа на ее ладони, она, казалось, могла сотворить еще один подарок. Когда Кларисса выдохнула имя Джослина, на нас опять нахлынули волны ресторанного шума.– Боже мой, какая красота! – воскликнула Кларисса и поцеловала его.свернутьКак часто я пишу в рецензиях – данная книга поднимает интересные проблемы, начиная с первой же: выбор между альтруизмом или эгоизмом, действием сообща ради общей цели или спасением своей собственной жизни.цитатаЯсно лишь, что, если бы наш ряд не дрогнул, общего веса хватило бы опустить шар на откосе, когда через несколько секунд порыв утих. Но, как я уже объяснял, мы не были командой, не имели общего плана, не было договоренности, а значит, нечего было нарушать. Никаких невыполненных обязательств. Выходит, все правильно, каждый сам за себя? Сделало ли нас счастливее это разумное решение? Мы не обрели покоя, ведь глубоко в нас засел древний и непреложный завет. Сотрудничество – вот основа наших первых успехов на охоте, сила, вызвавшая эволюцию языка, клей, соединяющий нас в общество. Наша горечь впоследствии доказывала – мы знали, что подвели самих себя. Хотя выпустить веревку нам также велела наша натура. Эгоизм также написан в наших сердцах. Дилемма всех млекопитающих: что отдать другому, а что оставить себе.Кто-то сказал «я», и продолжать говорить «мы» не имело смысла. Обычно мы хорошие, когда в этом есть смысл. Хорошо сообщество, дающее смысл хорошим поступкам. Неожиданно мы, висящие под корзиной, стали плохим сообществом, мы были разобщены. Неожиданно благоразумным выбором стал эгоизм. Мальчик в корзине не был моим ребенком, и я не собирался умирать за него.свернутьОписывая катастрофу, писатель продолжает анализировать происходящее с научной точки зрения, хотя и героя, и читателей уже так захватывают переживания, что невольно вздрагиваешь, когда внезапно наступает развязка. Но это лишь начало книги, клубок интриги разворачивается постепенно, мы погружаемся в семейные проблемы и в борьбу с одержимым любовью преследователем, сталкиваемся с недоверием полиции и близких. Очень здорово получается у Макьюэна передавать чувства персонажей, в какой-то момент попадаешь под обаяние речей о любви, как пишет сам автор – «он так правдоподобно описывает эмоции…, что это автоматически вызывает определенный отклик».цитатыДорогой Джо, я чувствую, как радость, словно электрический ток, струится по моим жилам. Я закрываю глаза и вижу, как ты стоишь под дождем, отделенный от меня дорогой, и невысказанная любовь связывает нас, словно стальным тросом. Я закрываю глаза и вслух благодарю Господа, даровавшего жизнь тебе и даровавшего жизнь мне в то же самое время и в том же самом месте и позволившего начаться нашему странному приключению. Я благодарю Его за каждый пустяк, что есть у нас. Сегодня утром я проснулся и увидел на стене у кровати ровный круг солнечного света и возблагодарил Его за то, что тот же солнечный свет падает на тебя. Так же как прошлой ночью соединял нас дождь, льющийся на тебя и на меня.Любовь подарила мне новые глаза, теперь я вижу все с такой ясностью, различаю мельчайшие подробности. Прожилки на дереве старых перил, каждую отдельную травинку на мокрой лужайке под балконом, черные щекотливые лапки божьей коровки, минуту назад пробежавшей по моей руке. Мне хочется погладить и потрогать все, что я вижу. Наконец-то я очнулся от сна. Я чувствую в себе столько жизни, я так возбужден от любви.свернутьХотя, к сожалению, подруге главного героя досталось меньше внимания, ее я понимала плохо, однако в какой-то момент допускала и ее правотуспойлер( вдруг все дело в ненадежном рассказчике и главный герой действительно все выдумал, возможно, страдает от галлюцинаций). свернутьНепонимание героини вылилось в то, что в финале я точно не была на ее стороне, ее позиция и претензии напомнили мне рассказ Бернхард Шлинк – Последнее лето (где супруга главного героя отчасти предъявляла похожие притязания на решения мужа, так что это очередной любопытный вопрос для обдумывания: какие права на другого человека дает любовь, насколько его действия должны быть согласованы со второй половинкой и в чем тогда проявляется свобода личности? Или же вообще аргументы Клариссы лишь повод снять с себя вину, как-то оправдаться, когда в ход идет любое подвернувшееся обвинение?)Не сводя все лишь к одной сюжетной линии, автор параллельно продолжает историю с катастрофой, которая породила неожиданные «круги на воде», так что ближе к финалу нас ждет завершение нескольких сюжетных линий, каждая из которых по-своему интересна.Подводя итог, рекомендую данную книгу поклонникам неторопливой современной прозы и тем, кто любит погружаться во внутренний мир персонажей.цитатыНаша легкая жизнь, перетекавшая без усилий из года в год, неожиданно показалась мне сложной конструкцией, искусственно поддерживаемой в равновесии, как старинные часы с гирями. Мы теряли секрет балансировки или разучивались делать это без предельной концентрации. В последнее время в каждом разговоре с Клариссой я просчитывал возможные последствия своих высказываний. Может, у нее складывалось впечатление, что втайне мне льстит внимание Перри, или что я бессознательно его провоцирую, или что я, не отдавая себе отчета, наслаждаюсь своей властью над ним, или – может, она и это думала – своей властью над ней?Он демонстративно пытается успокоиться, будто собирается возобновить разговор в разумном ключе, будто он разумный мужчина, который не прибегает к крайностям. Он говорит тихо, с придыханием, подчеркнуто медленно. Где мы набираемся таких штучек? Неужели они также заложены в нас вместе с остальным набором эмоций? Или мы заимствуем их у киногероев?– Послушай, там возникла проблема, – он показывает на окно, – только я хотел твоей помощи и поддержки.Но Кларисса не чувствует никакой разумности. В низком голосе и прошедшем времени глагола «хотеть» она угадывает самолюбование и обвинения в свой адрес. Ей не хочется упоминать, что он всегда получал ее помощь и поддержку. Вместо этого она избирает другую тактику, единым усилием придумывая и вспоминая обиду:– Помнишь, он позвонил в первый раз и сказал, что любит тебя? Ты признался, что тогда солгал мне.Джо так ошеломлен, что может лишь смотреть на нее, и, пока его губы пытаются вымолвить хоть слово, Кларисса, не закаленная в подобных битвах, испытывает восторг триумфа, который так легко перепутать с мстительностью. В тот момент она искренне полагает, что ее предали, и поэтому считает своим долгом добавить:– Так что я должна думать? Скажи мне. Тогда и посмотрим, какая помощь и поддержка тебе нужна. – Она сует ноги в домашние туфли.К Джо возвращается дар речи. В его голову одновременно пришло столько возражений, что он запутался.– Подожди минуту. Ты правда считаешь…Кларисса, чувствуя, что ее ремарки не выдержат обсуждения, выходит из игры лидером и покидает комнату в момент, когда еще так приятно представляться обманутой.– Ну и пошла ты! – кричит Джо ее удаляющейся спине. Он чувствует, что был бы не прочь схватить табуретку и швырнуть ее в окно. Это он должен был уйти. После недолгих колебаний он выскакивает из комнаты, обгоняет в коридоре Клариссу, срывает с крючка пальто и выбегает, громко хлопнув дверью, очень довольный, что ей пришлось услышать этот грохот.свернуть