Рай

Judith McNaught

PARADISE

Печатается с разрешения издательства Grand, литературных агентств Curtis Brown LTD и Synopsis.

© Eagle Syndication, Inc., 1991

© Перевод. Т.А. Перцева, 1995

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

* * *

Все, с кем сводила автора судьба во время работы над романом, знают, что общение со мной требовало от них невероятного терпения, а вернее, сверхъестественной терпимости, способности верить и понимать, что писатель постоянно работает, даже если при этом он полностью отключился и тупо уставился в пространство.

Этот роман посвящен прежде всего моим родным и друзьям, сполна проявившим эти качества, вселившим в меня дух уверенности и безмерно обогатившим мою жизнь.

Моему мужу Дону Смиту, привносящему в мою жизнь покой и новое значение слова «понимание».

Моему сыну Клейтону и дочери Уитни, чья гордость за меня была огромным источником радости. И облегчения.

Всем необыкновенным людям, предложившим мне свою дружбу и вынесшим на плечах бремя этой дружбы, особенно Филлис и Ричарду Эшли, Дебби и Крейгу Кифер, Кэти и Ллойду Стенсберри и Кэти и Полу Уолднер. Нельзя просить у Бога лучшей «команды поддержки», чем вы.

Автор выражает также признательность:

Роберту Хайленду – за все, что он сделал для меня; адвокату Ллойду Стенсберри – за бесконечные консультации по юридическим тонкостям, которых немало в этом романе; потрясающе отзывчивым служащим универмагов по всей стране, которые тратили на меня время и знания и без чьей помощи роман никогда не был бы написан.

Глава 1

Декабрь 1973 года

Усевшись с ногами на широкую постель под балдахином, Мередит Бенкрофт положила рядом альбом и аккуратно вырезала снимок из «Чикаго трибюн». Крупные буквы заголовка сразу бросались в глаза:

«Дети именитых граждан Чикаго в костюмах эльфов участвуют в благотворительном рождественском спектакле в Оклендском Мемориальном госпитале».

Ниже перечислялись имена и помещалось большое фото «эльфов» – пять мальчиков и пять девочек, включая Мередит, вручают подарки пациентам детского отделения. Слева, наблюдая за порядком, стоял красивый молодой человек лет восемнадцати, гордо именовавшийся, если верить газете, «Паркером Рейнолдсом III, сыном мистера и миссис Рейнолдс из Кенилуорта».

Мередит беспристрастно сравнивала себя с остальными девочками в одеяниях эльфов, удивляясь, каким образом все они умудряются выглядеть изящными и грациозными, а она…

– Мешок с мукой! – объявила девочка, болезненно морщась. – Я похожа не на эльфа, а на тролля!

Какая ужасная несправедливость в том, что остальные, которым только исполнилось четырнадцать, всего на несколько несчастных недель старше Мередит, кажутся такими великолепно взрослыми, тогда как она смотрится плоскогрудым троллем со скобками на зубах!

Взгляд девочки снова упал на снимок, и она в который раз пожалела, что внезапный порыв тщеславия заставил ее снять очки – без них Мередит имела малопривлекательную привычку щуриться, совсем как на этой ужасной фотографии.

– Контактные линзы, несомненно, помогли бы, – предположила Мередит.

Она посмотрела на Паркера, и мечтательная улыбка осветила лицо. Девочка порывисто прижала газетную вырезку к груди… то есть к тому месту, где должны были находиться груди, которых не было. Пока. И вероятно, при существующем положении вообще не будет.

Дверь спальни открылась, и Мередит поспешно отдернула от сердца руку с зажатой в ней вырезкой при виде солидной шестидесятилетней экономки, явившейся, чтобы забрать поднос с остатками ужина.

– Вы совсем не притронулись к десерту, – упрекнула миссис Эллис.

– Я и без того толстая, миссис Эллис, – вздохнула Мередит и в доказательство сползла со старинной кровати и подошла к зеркалу над туалетным столиком. – Взгляните на меня, – продолжала она, с видом обвинителя указывая на свое отражение. – Даже талии нет!

– Детский жирок, только и всего. Подрастете – все исчезнет.

– И бедер тоже незаметно. Я выгляжу ходячим шкафом. Неудивительно, что у меня нет друзей…

Миссис Эллис, работавшая у Бенкрофтов меньше года, удивленно подняла брови:

– Нет друзей? Но почему?

Мередит, отчаянно нуждавшаяся в человеке, которому можно было излить душу, призналась:

– Я только притворялась, что в школе все хорошо. На самом деле там ужасно. Я… просто белая ворона и всегда была белой вороной.

– Не может этого быть! Скорее всего с детьми в вашей школе что-то неладно…

– Дело не в них, а во мне, но я собираюсь все исправить. Сажусь на диету и хочу что-нибудь сделать с волосами. Они отвратительно выглядят.

– Вовсе нет, – возразила миссис Эллис, оглядывая доходящие до плеч белокурые волосы Мередит и бирюзовые глаза. – У вас потрясающие глаза и очень красивые волосы. Густые, блестящие и…

– Бесцветные.

– Светлые.

Мередит упрямо уставилась в зеркало, не понимая, что чудовищно преувеличивает собственные, не такие уж безнадежные недостатки.

– И рост у меня почти пять футов семь дюймов! Хорошо еще, что перестала расти, пока не превратилась в гиганта. Но я не совсем безнадежна и поняла это в субботу.

Миссис Эллис недоуменно свела брови:

– Какое же именно событие заставило вас изменить мнение о себе?

– Ничего эпохального, – заверила Мередит.

«Кое-что потрясающее, – подумала она. – Паркер улыбнулся мне во время представления. Принес кока-колу, хотя я даже не просила его об этом. Велел, чтобы я обязательно оставила для него танец на балу у мисс Эппингем в следующую субботу».

Семьдесят пять лет назад семья Паркера основала в Чикаго большой банк, одним из основных вкладчиков которого стала фирма «Бенкрофт энд компани», а дружба между Бенкрофтами и Рейнолдсами длилась уже несколько поколений.

– Отныне все изменится, и не только моя внешность, – счастливо пообещала себе Мередит, продолжая смотреться в зеркало. – И подруга у меня будет! В школу пришла новая девочка, и она еще не знает, что меня никто не любит. Она умная и способная, совсем как я, и позвонила мне сегодня насчет домашнего задания. Подумать только – позвонила мне, и мы долго болтали обо всем на свете.

– Я заметила, что вы никогда не приводите домой школьных друзей, – кивнула миссис Эллис, нервно ломая руки, – но думала, это оттого, что живете так далеко.

– Нет, дело не в этом, – покачала головой Мередит, вновь бросаясь на постель и смущенно разглядывая домашние шлепанцы, точную копию тех, которые носил отец. Невзирая на огромное богатство, он испытывал благоговейное почтение к деньгам, поэтому вся одежда дочери приобреталась лишь в случае крайней необходимости и должна была удовлетворять строжайшим требованиям прочности и добротности. – Просто я неудачница и белая ворона.

– Когда я была маленькой, – неожиданно кивнула миссис Эллис, – мы всегда подсмеивались над отличниками.

– Беда не в отметках, – грустно улыбнулась Мередит, – и не в том, как я выгляжу. Вот это все… – Она широким жестом обвела просторную, обставленную старинной мебелью спальню, похожую на все остальные сорок пять комнат особняка Бенкрофтов. – Все считают меня придурочной, потому что по настоянию отца Фенвик возит меня в школу.

– Ну и что в этом плохого, позвольте спросить?

– Остальные идут туда пешком или приезжают на школьном автобусе.

– И?..

– И не являются туда на «роллс-ройсе» с водителем! – И Мередит почти с завистью добавила: – Их отцы – сантехники и бухгалтеры. Один даже работает в нашем магазине.

Не в силах ничего возразить против логики умозаключений девочки и не желая признаться, что все это чистая правда, миссис Эллис тем не менее сказала:

– Но эта новая девочка в школе… она не находит странным, что Фенвик вас возит?

– Нет, – виновато хмыкнула Мередит, отчего глаза за стеклами очков неожиданно сверкнули, – потому что считает Фенвика моим отцом. Я объяснила, что мой отец работает на богатых людей – владельцев магазина.

– Не может быть!

– Честное слово… И мне ничуть не стыдно! Нужно было с самого начала так и сказать всем в классе, да только врать не хотелось.

– А разве сейчас вы не солгали? – укоризненно вздохнула миссис Эллис.

– Это не совсем ложь, – жалобно проговорила Мередит. – Отец как-то объяснил, что «Бенкрофт энд компани» – корпорация, а корпорацией на самом деле владеют акционеры. Поэтому как президент компании отец, по крайней мере формально, считается служащим, нанятым акционерами. Понимаете?

– Не очень, – призналась экономка. – Кто же владеет акциями?

Мередит смущенно потупилась:

– В основном мы.

Подобные принципы работы «Бенкрофт энд компани» – знаменитого универмага, расположенного в самом центре Чикаго, казались экономке совершенно непостижимыми, но Мередит часто выказывала необыкновенное для четырнадцатилетней девочки умение разбираться в бизнесе. Хотя, с внезапным, но безнадежным осуждением отца Мередит подумала миссис Эллис, что тут сверхъестественного, если человек обращает внимание на собственную дочь лишь для того, чтобы в очередной раз прочесть ей наставление, как лучше управлять магазином. Вероятнее всего, именно Филипа Бенкрофта следует винить за то, что девочка никак не может приспособиться к школьной жизни. Он обращался с дочерью, как со взрослым человеком, и настаивал, чтобы она в любой ситуации разговаривала и вела себя соответственно. В тех редких случаях, когда он принимал друзей, Мередит доверялась роль хозяйки дома. В результате девочка совершенно непринужденно чувствовала себя среди взрослых, но понятия не имела, о чем говорить со сверстниками.

– Вы правы насчет одного, – продолжала Мередит. – Я больше не желаю дурачить Лайзу Понтини. Просто подумала, что, если у нее будет время узнать меня получше, она не отвернется от меня, узнав, что на самом деле Фенвик – наш водитель. Она ничего не заподозрила единственно потому, что никого не знает в нашем классе и всегда уходит домой сразу после занятий. У Лайзы семь братьев и сестер, и она должна помогать по дому.

Миссис Эллис неуклюже похлопала Мередит по руке, пытаясь придумать какие-нибудь ободряющие слова.

– Утро вечера мудренее, – объявила наконец экономка, прибегая к очередной избитой банальности, в которых привыкла находить утешение, и, захватив поднос, направилась к выходу. Остановившись у самого порога, она обернулась. – И помните, – наставляла она Мередит натужно-веселым голосом, – будет и на вашей улице праздник.

Девочка не знала, плакать ей или смеяться.

– Спасибо, миссис Эллис, вы мне очень помогли.

И, дождавшись, пока за экономкой закроется дверь, она медленно подняла альбом. Когда вырезка из «Трибюн» была крепко приклеена к странице, Мередит долго смотрела на нее, потом осторожно коснулась смеющихся губ Паркера. Мысль о том, как она будет кружиться в его объятиях, заставила ее вздрогнуть от ужаса, смешанного с предвкушением чего-то ослепительного. Сегодня четверг. Вечер у мисс Эппингем послезавтра. Целая вечность ожидания!

Мередит, вздохнув, перелистала страницы большого альбома. Сначала шли очень старые, пожелтевшие вырезки с выцветшими от времени снимками. Альбом когда-то принадлежал ее матери, Кэролайн, и служил единственным ощутимым доказательством того, что Кэролайн Эдвардс Бенкрофт вообще существовала на свете и жила в этом особняке. Все остальные принадлежащие ей вещи были убраны из дома по приказу Филипа Бенкрофта.

Кэролайн Эдвардс была актрисой, правда, не особого таланта, если верить критикам, но, без сомнения, очаровательной и обаятельной женщиной. Мередит изучала поблекшие снимки, но не читала заметок, потому что знала наизусть каждое слово. Она помнила, что Кэри Грант провожал мать на церемонию присуждения наград Академии в 1955 году, а Дэвид Найвен считал ее самой ослепительной красавицей в подлунном мире и что Дэвид Селзник приглашал Кэролайн сниматься в одной из своих картин. Мередит помнила также, что мать играла в трех бродвейских мюзиклах, и критики, уничтожающе отзывавшиеся об ее игре, превозносили, однако, стройные ножки и идеальную фигуру. Репортеры светской хроники намекали на страстные романы между Кэролайн и почти всеми героями-любовниками в спектаклях и фильмах. В альбом были вклеены снимки Кэролайн, закутанной в дорогие меха, на вечеринке в Риме, в черном вечернем платье без бретелек – в игорном зале Монте-Карло. На одной фотографии она в узеньком бикини загорает на пляже в Монако, на другой – катается в Гстааде на лыжах в компании олимпийского чемпиона Швеции. Для Мередит было очевидным, что Кэролайн постоянно окружали привлекательные мужчины.

Последняя вырезка была наклеена матерью полгода спустя после поездки в Гстаад. На фотографии Кэролайн в роскошном белом подвенечном платье, смеясь, сбегает вниз по ступенькам собора под руку с Филипом Бенкрофтом под дождем из рисовых зерен. Ведущие светской хроники из кожи вон лезли, чтобы описать свадьбу, ставшую событием сезона. На прием в «Палмер-Хаус» представители прессы не допускались, но тем не менее скрупулезно перечислили всех знаменитых гостей, приглашенных счастливым женихом, – от Вандербильдов и Уитни до судей Верховного суда и четырех американских сенаторов.

Супружеская жизнь длилась два года – достаточно долго, чтобы Кэролайн успела забеременеть, родить девочку, броситься в объятия подозрительной личности – тренера по конному спорту – и сбежать в Европу с поддельным итальянским графом, гостившим к тому же в доме Бенкрофтов.

Больше Мередит почти ничего не знала, если не считать того, что мать ни разу не удосужилась послать ей письмо, не говоря уже о поздравительной открытке на день рождения. Отец Мередит, придававший огромное значение достоинству, как, впрочем, и другим старомодным ценностям, считал ее мать эгоистичной потаскухой, не имеющей ни малейшего представления о супружеской верности и материнском долге. Когда Мередит исполнился год, Филип подал на развод и обратился в суд с заявлением о получении опеки над дочерью, готовый пустить в ход все немалое политическое и финансовое влияние Бенкрофтов, чтобы добиться своего и лишить Кэролайн родительских прав. Правда, особых усилий не понадобилось. Если верить словам Филипа, мать даже не явилась на судебное заседание и, уж конечно, не пыталась вступить в бой с бывшим мужем.

Выиграв иск, Филип решил сделать все, чтобы дочь не пошла по стопам матери. Он был полон решимости добиться, чтобы Мередит заняла подобающее место в длинном ряду исполненных достоинства женщин, носивших фамилию Бенкрофт и проживших примерную жизнь, посвященную добрым делам и благотворительности, подобающую их положению, чьи репутации никогда не затронула и тень скандала.

Когда Мередит настало время идти в школу, Филип, к собственному раздражению, обнаружил, что принципы поведения даже в его обществе стали значительно менее строгими. Многие из его знакомых более благодушно смотрели на поведение своих детей и даже посылали своих отпрысков в такие прогрессивные школы, как Бентли и Ривервью. Посетив эти школы, Филип услышал странные для себя фразы: «занятия без домашних заданий» и «самовыражение». Столь прогрессивное обучение казалось ему обыкновенной распущенностью и говорило лишь о весьма невысоких стандартах. Филип не пожелал и слышать ни о чем подобном и записал дочь в закрытую католическую школу Святого Стефана, управляемую монахинями-бенедиктинками, ту самую школу, которую в свое время посещали его мать и тетя.

В этой школе ему нравилось все. Тридцать четыре первоклассницы в скромных серо-голубых джемперах в клеточку и десять мальчиков в белых сорочках и голубых галстуках почтительно встали, как только Филип в сопровождении монахини вошел в комнату. Сорок четыре юных голоса пропели хором:

– Доброе утро, сестра!

Кроме того, обучение здесь до сих пор велось академическими методами в отличие от Бентли, где Филип своими глазами видел, как некоторые дети рисовали, окуная пальцы в гуашь, а остальные, те, кто хотел заниматься, трудились над математическими заданиями. Кроме того, здесь Мередит впитает и строгие правила морали.

Отец не закрывал глаза на то, что теперь в домах по соседству со школой Святого Стефана живут люди более скромного положения, чем в былые времена, но был одержим желанием, чтобы дочь воспитывалась так же, как порядочные женщины трех поколений Бенкрофтов, посещавшие эту школу. Пришлось решить проблему неподходящего окружения, приказав водителю каждое утро отвозить Мередит в школу.

Единственное, чего не удавалось понять Филипу, – то, что мальчики и девочки, посещавшие школу, совсем не были, как раньше, добродетельными маленькими созданиями. Обычные ребятишки из семей среднего достатка и даже совсем бедных, они вместе играли, вместе ходили в школу и все как один подозрительно относились к отпрыскам более состоятельных семей.

Мередит тоже не сознавала этого, когда переступила порог первого класса. Одетая в аккуратную серо-голубую клетчатую форму и сжимая новую корзинку с завтраком, она буквально тряслась от нервного возбуждения, как любая шестилетняя девочка, перед встречей с целым классом незнакомых детей, но совсем не чувствовала страха. Проведя почти всю жизнь в относительном одиночестве, если не считать отца и слуг в качестве компаньонов, девочка нетерпеливо предвкушала, что теперь у нее наконец появятся друзья.

Первый день прошел довольно спокойно, но дела неожиданно обернулись куда хуже, когда после уроков ученики высыпали на площадку для игр и автостоянку. На площадке Мередит уже поджидал стоящий у «роллс-ройса» Фенвик в черной шоферской униформе. Остальные дети замерли, глядя на нее с раскрытыми ртами, и тут же определили, что новая ученица богата, а следовательно, «не такая».

Этого было достаточно, чтобы отнестись к ней настороженно и держаться на расстоянии, но к концу недели одноклассники подметили кое-что еще: Мередит Бенкрофт рассуждала как взрослая, не знала ни одной игры, в которые они играли на переменах, а если и присоединялась к ним, то выглядела ужасно неуклюжей. Хуже всего, что не прошло и нескольких дней, как природный ум и сообразительность позволили девочке стать любимицей учительницы.

Мередит осудили и заклеймили как чужачку, существо из иного, враждебного, мира, с которым лучше не общаться. Возможно, если бы девочка оказалась достаточно хорошенькой, чтобы вызвать восхищение, это со временем помогло бы ей стать «своей», но красотой она не отличалась. В девять лет она появилась в школе с очками на носу, в двенадцать – со скобками на зубах, в тринадцать считалась самой высокой девочкой в классе. Так проходили унылые одинокие годы.

Мередит уже отчаялась завести настоящую подругу, как вдруг все изменилось. В восьмой класс пришла Лайза Понтини. На дюйм выше Мередит, Лайза двигалась с грацией прославленной фотомодели и отвечала на сложные вопросы по алгебре, словно пресыщенный званиями ученый. В тот полдень Мередит сидела на низком каменном заборе, идущем по периметру школы, как в любой другой день, и ела завтрак в одиночестве, раскрыв книгу на коленях. Она начала читать просто затем, чтобы скоротать время и хотя бы немного приглушить тягостное чувство одиночества и оторванности от класса, но через несколько лет стала настоящим книжным червем.

Она уже хотела перевернуть страницу, когда в поле зрения возникла пара обшарпанных полуботинок. Мередит подняла глаза. Лайза Понтини с любопытством взирала на нее. Розовощекая, с непокорной гривой рыжевато-каштановых волос, Лайза была полной противоположностью Мередит; более того, она излучала неуловимую атмосферу дерзкой уверенности в себе, придававшей ей то, что журнал «Семнадцатилетние» называл рисовкой. Вместо того чтобы скромно накинуть на плечи серый школьный свитер, как это сделала Мередит, Лайза небрежно завязала рукава над грудью.

– Господи, ну и скучища же, – объявила она, плюхнувшись рядом с Мередит и оглядывая школьный двор. – Никогда в жизни не видела столько парней-коротышек! Должно быть, в фонтанчики с питьевой водой подбавляют что-то замедляющее их рост. Какая у тебя средняя оценка?

Отметки в школе выражались в процентах с точностью до одной десятой.

– 97,8, – ответила Мередит, немного ошеломленная словесным градом и непонятным дружелюбием.

– А моя – 98,1, – объявила Лайза.

И тут Мередит заметила, что уши новой знакомой проколоты. В школе запрещалось носить серьги и красить губы. Лайза, в свою очередь, разглядывала Мередит и с недоуменной улыбкой без обиняков осведомилась:

– Ты одиночка по характеру или что-то вроде парии?

– Никогда не думала об этом, – солгала Мередит.

– Сколько еще тебе осталось носить скобки?

– Ровно год, – пробормотала Мередит, решив, что Лайза совершенно ей не нравится. Она закрыла книгу и встала, радуясь, что звонок вот-вот прозвенит.

В этот день, как обычно в последнюю пятницу каждого месяца, ученики выстроились в церкви на исповедь. Чувствуя себя, как всегда, позорной грешницей, Мередит встала на колени в исповедальне и призналась отцу Викерсу во всех омерзительных деяниях, включая такие, как нелюбовь к сестре Мэри Лоренс и пустая трата времени из-за размышлений о собственной внешности. Закончив, она придержала дверь для следующего в очереди, а сама, встав на колени в проходе, произнесла наложенные в качестве епитимьи молитвы. Поскольку школьникам после этого было позволено отправляться домой, Мередит решила подождать Фенвика и вышла из церкви. Несколько минут спустя по ступенькам сбежала Лайза, на ходу натягивая жакет. Все еще терзаясь из-за мучительно-правдивых слов Лайзы, Мередит настороженно наблюдала, как новенькая, оглядевшись, не спеша подходит к ней.

– Просто не поверишь, – провозгласила Лайза, – этот Викерс велел прочитать по одной молитве на каждую бусину четки, и всего-навсего за то, что немного пообжималась с парнем! Представляю, какую епитимью он наложит за французский поцелуй! – добавила она с дерзкой ухмылкой, садясь на ступеньку рядом с Мередит.

Той раньше и в голову не приходило, что национальность может иметь какое-то отношение к способу целоваться, но из замечания Лайзы невольно напрашивалось заключение, что, каким бы образом это ни проделывали во Франции, священники явно не желали, чтобы ученики школы Святого Стефана занимались подобными вещами. Пытаясь выглядеть искушенной и умудренной жизнью, она кивнула:

– За подобные вещи отец Викерс заставит тебя подметать церковь.

Лайза хихикнула, с любопытством изучая Мередит:

– А у твоего дружка тоже скобки на зубах?

Мередит, подумав о Паркере, покачала головой.

– Здорово, – объявила Лайза, заразительно улыбаясь. – Я всегда гадала, как могут двое людей со скобками целоваться и при этом не зацепиться друг за друга. Моего дружка зовут Марио Кампано. Он высокий, красивый и смуглый. А твоего? И какой он?

Мередит посмотрела в сторону улицы, надеясь, что Фенвик не вспомнит, какой сегодня день. И хотя тема разговора была довольно щекотливой, но Лайза Понтини почему-то неодолимо притягивала Мередит, и она почувствовала, что новенькая искренне хочет с ней подружиться.

– Ему восемнадцать, – откровенно объяснила Мередит, – и он похож на Роберта Редфорда. Его зовут Паркер.

– А фамилия?

– Рейнолдс.

– Паркер Рейнолдс, – повторила Лайза, сморщив носик. – Похоже на светского сноба. Он хорош в этом?

– В чем?

– Здорово целуется?

– О… ну… да. Совершенно фантастически.

Лайза издевательски прищурилась:

– Да ты с ним в жизни не целовалась. Краснеешь, когда врешь.

Мередит резко вскочила.

– Послушай, – рассерженно начала она, – я не просила тебя подходить и…

– Эй, не стоит из-за этого лезть в бутылку. Целоваться вовсе не так уж приятно. То есть когда Марио впервые поцеловал меня… не поверишь, мне в жизни не было так неловко.

Гнев Мередит мгновенно испарился, как только она поняла, что Лайза готова честно признаться в собственных недостатках. Девочка села рядом с новенькой.

– Ты смутилась, потому что он поцеловал тебя?

– Нет, просто я нечаянно оперлась о входную дверь и нажала плечом звонок. Отец открыл дверь, я рухнула в его объятия, пока Марио что было сил цеплялся за меня. Мы трое свалились на пол, и нас целую вечность не могли распутать.

Радостный вопль Мередит немедленно стих при виде «роллс-ройса», заворачивающего за угол.

– Это… это за мной, – пробормотала она.

Лайза подняла глаза и охнула:

– Иисусе, да ведь это «роллс»!

Сконфуженно кивнув, Мередит пожала плечами и собрала книги:

– Мы живем далеко отсюда, и отец не хочет, чтобы я ездила автобусом.

– Значит, твой па – водитель? – кивнула Лайза, направляясь вместе с Мередит к машине. – Должно быть, здорово кататься в таком автомобиле и делать вид, что богата. – И, не дав Мередит ответить, продолжала: – Мой отец – слесарь-водопроводчик. Сейчас его профсоюз объявил забастовку, поэтому мы переехали сюда, где квартиры дешевле. Ну знаешь, как это бывает.

Мередит не имела ни малейшего представления о том, «как это бывает», но из гневных тирад отца знала, какое воздействие профсоюзы и забастовки оказывают на подобных Бенкрофту деловых людей. Но, услышав мрачный вздох Лайзы, девочка сочувственно кивнула:

– Должно быть, туго вам приходится. Хочешь, подвезу домой?

– Неужели! Нет, постой, не может это подождать до следующей недели? У меня семеро братьев и сестер, и у ма вечно находится тысяча дел. Я уж лучше поболтаюсь тут немного, а потом пойду домой в обычное время.

Это было неделю назад, и робкая дружба, родившаяся в тот день, расцвела и окрепла, подкрепляемая смехом, разделенными секретами и взаимными признаниями. И теперь, глядя на портрет Паркера и думая о танцах в субботу, Мередит решила завтра же попросить у Лайзы совета. Она все знала насчет мод и причесок. Может, Лайза предложит что-нибудь, что сделает Мередит более привлекательной для Паркера.

На следующий день, когда девочки принялись за завтрак, Мередит приступила к осуществлению своего плана:

– Скажи, могу я сделать что-нибудь со своим лицом, кроме пластической операции, конечно, чтобы понравиться Паркеру?

Прежде чем ответить, Лайза долго, внимательно изучала подругу:

– Эти очки и скобки, конечно, вряд ли могут возбудить страсть, сама понимаешь, – пошутила она наконец. – Сними очки и встань.

Мередит молча подчинилась и, чуть поеживаясь, огорченно ожидала, пока Лайза медленно обходила ее, продолжая оглядывать.

– Ты как будто из кожи вон лезешь, чтобы выглядеть дурнушкой, – заключила она. – И это при таких потрясающих глазах и волосах! Чуть-чуть косметики, никаких очков, другая прическа – и, вполне возможно, Паркер посмотрит на тебя повнимательнее завтра вечером.

– Ты в самом деле так думаешь? – выдохнула Мередит, не спуская с подруги широко раскрытых глаз.

– Я сказала «возможно», – с безжалостной искренностью поправила Лайза. – Он старше тебя, так что твой возраст – недостаток. Кстати, какой у тебя ответ в контрольной по математике?

За последнюю неделю Мередит уже привыкла к мгновенным переходам Лайзы от одной темы к другой. Она, похоже, была слишком умна, чтобы надолго сосредоточиться на чем-то одном. Мередит назвала цифру, и Лайза кивнула.

– У меня тот же. С такими мозгами, как у нас, – пошутила она, – очевидно, что другого просто быть не может. Знаешь, в этой занудной школе все считают, что «роллс» принадлежит твоему папаше.

– Я никогда не уверяла их в обратном, – честно призналась Мередит.

Лайза впилась зубами в яблоко и кивнула:

– С какой радости? Если они настолько глупы, что считают, будто богатая девчонка может ходить в такую школу, я, возможно, тоже позволила бы им так думать.

Сегодня, как и всю неделю, Лайза снова с готовностью уселась в машину, поскольку Фенвик, хотя и неохотно, согласился отвозить домой и ее. Когда «роллс» остановился перед выкрашенным в коричневую краску бунгало, где жило семейство Понтини, Мередит жадно впитывала взглядом обычную суматоху на переднем дворе: всюду бегают малыши, валяются игрушки, стоит непрерывный крик. Мать Лайзы, как всегда, в огромном фартуке, стояла на крыльце.

– Лайза, – окликнула она с сильным итальянским акцентом, – Марио звонит. Хочет поговорить с тобой. Привет, Мередит, – добавила она, помахав рукой, – оставайся как-нибудь на ужин. И переночуешь у нас, чтобы отцу не приходилось заезжать за тобой так поздно.

– Спасибо, миссис Понтини, – отозвалась Мередит, в свою очередь, помахав рукой, – обязательно.

Все было именно так, как много лет мечтала Мередит: наконец-то у нее есть подруга, с которой можно делиться всем и даже получить приглашение погостить, и девочка была вне себя от радости.

Лайза захлопнула дверцу машины и сунула голову в окошко.

– Твоя мама сказала, что Марио у телефона, – напомнила Мередит.

– Невредно заставлять парня подождать, – пояснила Лайза, – пусть немного поволнуется. Только не забудь позвонить мне в воскресенье и рассказать, как все было с Паркером. Жаль, что я не смогу причесать тебя перед танцами.

– Жаль, – согласилась Мередит, хотя знала, что, если Лайза попадет к ней домой, обман тут же раскроется. Каждый день она давала себе слово признаться во всем и каждый день не решалась, убеждая себя, что чем лучше Лайза узнает, какова Мередит на самом деле, тем меньше для нее будет значить, богат или беден ее отец.

– Если бы ты пришла завтра, могла бы провести у нас ночь. Пока я буду на танцах, сделаешь уроки, а потом я вернусь и расскажу, как все было.

– Но я не могу. Завтра вечером иду на свидание с Марио.

Мередит была потрясена тем, что родители Лайзы позволяют четырнадцатилетней дочери встречаться с мальчиком. Но Лайза только рассмеялась и сказала, что Марио не посмеет распустить руки, поскольку знает, какую веселую жизнь ее отец и дядья устроят ему в этом случае.

Выпрямившись, Лайза сказала на прощание:

– Только помни, что я тебе говорила, хорошо? Флиртуй с Паркером, смотри ему в глаза, нежно улыбайся. И зачеши волосы наверх, чтобы выглядеть старше и утонченнее.

Всю дорогу домой Мередит пыталась представить себя флиртующей с Паркером. Послезавтра его день рождения – она еще год назад узнала об этом и запомнила… и именно тогда впервые поняла, что влюбилась в него. На прошлой неделе она провела в аптеке^[1] целый час, пытаясь найти подходящую поздравительную открытку, но те, которые выражали ее действительные чувства, были весьма несдержанные или слишком сентиментальные. И какой бы наивной ни была девушка, все-таки сумела сообразить, что Паркер едва ли обрадуется открытке с надписью: «Моей настоящей и единственной любви…»

Пришлось, хотя и с сожалением, довольствоваться открыткой, где было затейливо выведено: «Поздравляю дорогого друга с днем рождения».

Мередит откинула голову и закрыла глаза, мечтательно улыбаясь, представляя себя великолепной моделью, изрекающей остроумные меткие фразы, и Паркера, который с восторгом ловит каждое слово.