Цирк чудес

Джаспер

Джаспер кормит волка кусочками красного мяса через прутья клетки. Зверь хватает их затупленными желтыми зубами из серебряных щипцов. У ног волка свернулся заяц, чешущий свое ухо. Это его любимые животные; время от времени, как сейчас, он велит работнику принести их клетку в его собственный фургон.

Он перенял хитроумную уловку, которую впервые увидел в исполнении уличного торговца. Самое лучшее, что она не требовала никаких трюков. Он сводил в одной клетке хищника и добычу, пока они находились в младенческом возрасте, едва оторвавшись от материнских сосцов. Его до сих пор изумляет, что таким образом можно подавить врожденные инстинкты и наклонности. Сова лишь иногда показывает свой нрав и съедает мышь. Волк и заяц становятся такими же близкими, как представители одного вида.

Он смотрит на своего брата, сгорбившегося на бархатном стуле. Они всегда были очень разными, но тем не менее сейчас они вместе. Они практически неразлучны.

– Кто волк, а кто заяц? – спрашивает он с лающим смехом.

– Ты о чем?

– О нас с тобой.

– Можешь быть волком. Ты старше.

– Так и думал, что ты это скажешь. – Джаспер скрючивает пальцы, словно когти, и добродушно смеется. – Помнишь, как мы нашли мешок с овечьей шерстью и смастерили себе усы? Пожалуй, мне было лет десять.

Эта тема нравится Джасперу, и он продолжает перебирать детские воспоминания. О том, как он получил микроскоп, а Тоби – фотографический аппарат. О том, как они впервые увидели леопарда. О том, как отец взял их на представление Том-Тама под названием «Мальчик-с-пальчик» в театре «Лицеум».

Он до сих пор ярко помнит эту сцену в жарком и влажном зале, обитом бархатом. Завсегдатаи перешептывались между собой, а отец указывал им на Чарльза Диккенса, художника Ландсира^[3] и актера Макриди^[4], сидевших в первых рядах. Занавес разошелся в стороны, свечи были погашены. Сердце Джаспера бешено стучало в груди. Они смотрели, как восьмилетний карлик Чарльз Страттон катается на миниатюрной лошади, как его запекают в пироге и как он прорывается на свободу через запеченную корку с помощью маленького тесака. Но взгляд Джаспера лишь изредка останавливался на сцене. Он наблюдал за толпой зрителей – и что он видел? Ярость, страх, восторг. Весь зал взревел от смеха, когда малыш заявил: «Хотя я крошка, я могучий герой!» Каково это было – безраздельно владеть вниманием тысячи людей?

Потом, в Ламбете, они видели, как пятьдесят лошадей устремились друг за другом на арене амфитеатра Эстли^[5]. Топот копыт был похож на грохот ружейных выстрелов. Когда зверинец Уомбелла зимовал в городе во время ярмарки Св. Варфоломея, они бродили между клеток со львами, оцелотами, кенгуру и носорогами. Они стояли на берегу Темзы, когда синьор Дюваль пересек реку по натянутому канату. В ушах Джаспера трещали фейерверки, его мозг пузырился новыми возможностями. В школе он продавал крапленые карты, хлопушки и волшебные шляпы собственного изготовления и не жалел времени на зарисовку механизмов и сложных финтифлюшек. Его кошелек распухал от денег. Мир был сдобной булочкой с присыпкой из сахарной пудры, только и ждал, когда его купят. Он говорил, что однажды заведет собственную труппу и устроит лучшее представление во всей стране. Тоби серьезно относился к его словам и выражал желание стать совладельцем. Он предложил название: «Великое шоу Тоби и Джаспера Браунов», – но Джаспер недовольно поморщился. Браун? Им нужно придумать новое семейное имя: Зевс, Ахиллес или даже Юпитер. Братья Джупитер.

Отец благосклонно улыбался, прислушиваясь к их мечтаниям. Он пребывал в убеждении, что цирк был мальчишеской прихотью, которую Джаспер обязательно перерастет. По его словам, Джасперу были нужны усидчивость и целеустремленность. Его собственное положение в мире торговли было неустойчивым, и он не хотел, чтобы его ребенок страдал от таких же ограничений. Когда несколько его судов потонуло у побережья Сиама и они были вынуждены переехать в менее просторный дом в Клапэме, он наскреб и занял денег, чтобы купить Джасперу офицерское назначение в далеко не самом популярном провинциальном полку. Джасперу было двадцать лет: более чем достаточно, чтобы отказаться от глупых мечтаний о дрессированных тюленях и танцующих лошадях.

Разочарование Джаспера рассеялось уже через несколько дней. К своему удивлению, он обнаружил, что в армии полно трюков и актеров, даже на злосчастных равнинах Крыма. Он устремлялся в атаку по склону холма в мундире с потрепанными эполетами и блестящими знаками различия, и Дэш бежал рядом с ним. Парады, звуки сигнальных горнов, военные оркестры, взрывы снарядов как смертоносные фейерверки, ощущение принадлежности – это был цирк в чистом виде. Цирк был театральным подобием жизни и человеческого желания. Когда наступила цветущая весна, дамы наблюдали за сражениями с вершин холмов, как могли бы наблюдать за представлением, прижав к глазам театральные бинокли. Однажды утром, в тревожные дни перед штурмом Севастополя, он слышал, как одна женщина невозмутимо сказала: «Они так летали по небу, когда падали мортирные снаряды, что были похожи на умирающих птиц». Туристические пароходы совершали круизы в местных водах ради наблюдения за морскими боями, и зрители аплодировали, когда падавшие снаряды поднимали фонтаны брызг. Говорили, что во время атаки на Эльму стайка русских дам в панике бежала на колясках с места сражения, оставив лорнеты, разделанных цыплят, бутылки шампанского и зонтики от солнца. Убийство было представлением, и иногда, закалывая штыком очередного русского казака, Джаспер ожидал, что убитый вскочит на ноги и поклонится публике под гром аплодисментов.

После сентябрьского падения Севастополя и смерти Дэша Джаспер получил известие, что его отец тоже отправился в мир иной. Он купил дюжину русских лошадей, несколько верблюдов и вышел в отставку. Представление начинается.

Тоби был без всякого обсуждения отстранен от руководства, их мечты о совместном предприятии канули в прошлое. Имя Дэша незримо висело между ними как гнилостный запах, но никогда не упоминалось. Джаспер внушал себе, что Тоби всегда было наплевать на цирк, но причина находилась гораздо глубже, и он знал об этом. Его брат изменился. То, что он видел и сделал, навсегда сломило его. Они никогда не были равными, но теперь баланс сил необратимо сместился. Речь шла о мечте Джаспера и о его жизни, а Тоби находился у него в долгу. Это был Балаган Чудес Джаспера Джупитера.

Джаспер вздрагивает от стука в дверь, застигнутый на середине анекдота о фальшивой лягушке и школьном учителе.

– Заходите! – кричит он.

Джаспер не уверен, кто или что оказывается в комнате первым: человек или его запах. Потасканный, как бродячий пес, в паршивых обносках вместо одежды.

– Я не подаю милостыню, – говорит Джаспер.

– А я не нищий, – отвечает мужчина и вертит кепку в руках. – Я однажды поймал… лобстера с тремя клешнями.

Пьян в стельку. Джаспер обменивается взглядом с Тоби, откидывается назад и улыбается. Он намерен немного позабавиться.

– И у тебя сейчас есть этот лобстер?

– Я съел его.

– Охо-хо, какая незадача. И теперь ты хочешь продать нам твои воспоминания об этом курьезе?

Мужчина яростно трясет головой.

– Не лобстера. Мою дочь.

– Свою дочь? – Джаспер заливается смехом. – Итак, ты хочешь продать мне свою дочь. Что же, приведи ее сюда, и я посмотрю, понравится ли она мне.

– Не так. – Мужчина краснеет, хотя это трудно разобрать из-за выпивки. – Она… она такая же, как ваши чудеса.

– Сомневаюсь.

Он поворачивается к Тоби, приглашая его присоединиться к веселью, но глаза его брата широко распахнуты и наполнены паникой. Здесь что-то не так. Чего-то не хватает, но он не может точно определить, в чем дело. Тоби никогда не прятал свои чувства. Еще ребенком Джаспер мог ощущать расстройство своего брата через стену по ночам и приходил к нему в спальню, чтобы утешить его.

– Давай-ка, заходи, не стой на пороге, – велит он.

Когда мужчина переваливается через порог, Джаспер видит фургон его глазами: яркие афиши, мирный волк рядом с зайцем, графины из граненого стекла, которые он оборачивает салфеткой, когда берет их. Мужчина смиренно наклоняет голову.

– Почему она похожа на моих исполнителей?

– Она… на ней есть отметины.

– Отметины.

– Она родилась с ними. Они занимают у нее пол-лица. Другие – на руках и ногах, как пятна.

– Девушка-леопард? – с интересом спрашивает Джаспер. – Витилиго^[6]?

– Нет. Это родимые пятна.

– Любопытно, – говорит Джаспер. Он никогда не видел такую девушку, а новизна – это наркотик для любого антрепренера. В «Панче» нынешняя мода на чудеса получила название «эпоха чудовищ». Мания уродства. Но там, где есть мания, можно делать хорошие деньги. Он улыбается.

– Нужно спросить ее, – говорит Тоби. – Ты сначала спросишь ее, правда?

Джаспер берет гаванскую сигару и срезает плесень на кончиках табачных листьев.

– Ты видел ее вчера вечером – да, Тоби? Вот о чем ты не сказал мне.

Джаспер старается проглотить гнев, подступающий к горлу, как комок желчи. Разве он не делает все возможное ради защиты своего брата? Он разглаживает складку на брюках и вздыхает.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать.

– Она замужем?

Мужчина хохочет.

– Нет.

– Тогда она принадлежит тебе.

Тоби смотрит на него, но Джаспер знает, когда стоит проявить власть и напомнить брату о его долгах. Еще он думает о девушке и о том разнообразии, которое она может внести.

– Сколько ты хочешь за нее?

Тоби дергает заусенцы, не глядя на Джаспера. Заяц съежился в своей клетке и прижал уши к голове. Джаспер чует запах свежего дерьма; как только пришелец уйдет, он распорядится отослать животных в зверинец.

– Двадцать фунтов, – осторожно произносит селянин, словно не в силах поверить в такую неслыханную сумму.

– Хорошо. Когда мы сможем забрать ее?

Тот моргает.

– Ты спросишь ее, не так ли? – повторяет Тоби.

Отец девушки смотрит в пол.

– Она не пойдет добровольно, – глухо гово-рит он.

Тоби качает головой.

– Ты не должен так поступать.

Джаспер машет рукой, отгоняя тревоги; его сердце учащенно бьется.

– Неважно, неважно, – говорит он. – Двойняшек из Каролины перекупали несколько раз. Один антрепренер даже доставил их на пароходе из Америки в Англию. – Он поворачивается к брату. – Ты же знаешь Двухголового Соловья?

– Ты лучше, чем они. – Тоби берет свою шляпу, и Джаспер делает вид, будто не слышал его. Дверь захлопывается за его братом. Но кто такой Тоби, чтобы читать ему проповеди о добродетели? Он отрезает ломтик лимона и бросает в коктейль с джином, делает глоток и вытирает губы.

– Ты будешь добрым к ней? Она будет счастлива у тебя. Здесь ей самое место, – бормочет старый пьяница, словно пытаясь убедить себя.

– Разве родители Том-Тама не продали его Финеасу Барнуму в четырехлетнем возрасте? А теперь посмотри: у него есть собственная яхта и табун породистых лошадей.

При этом он думает о сицилийской карлице Каролине Граччани. Продана в три года, умерла в девять лет от истощения и чахотки. Ее скелет находится в коллекции Джона Хантера. Но куда ни посмотри, всюду сломанные человеческие судьбы. Джаспер срезает кончик сигары.

– Между нами никогда не было любви и радости. Она… – Старик жутко гримасничает. – …ей нет места здесь. Моя жена умерла из-за нее. Испустила последний вздох, когда рожала ее. – Он смотрит на волка, потом на пол. – Люди называли ее подменышем. Говорили, что я должен был оставить ее на морозе, когда она родилась, и тогда нам вернут настоящего ребенка. Так говорят, верно?

– Люди болтают что угодно…

– Но я так не поступил, – настаивает отец. – Я не верил в это. Я не хотел ей зла. Просто скажите, что она будет счастлива.

– Она найдет место среди нас. Мы позаботимся о ней. Ты говоришь, она этого не хочет, но я поговорю с ней и постараюсь убедить ее.

Старик жует губу.

– Она ни за что не расстанется со своим братом.

– С ее братом, – эхом откликается Джаспер. Он думает о Тоби, который ничего не сказал ему об этой девушке.

– Мне нужны деньги прямо сейчас.

– Только после того, как я увижу ее.

Джаспер переходит на утешительный язык торговли. Они совершат сделку завтра вечером, когда в деревне будут танцы. Он выпроваживает мужчину из фургона, желая поскорее избавиться от него. Он не любит вести дела с убогими невеждами. Поспишь с собаками, утром не жалуйся на блох.

Джаспер опускается на стул и выглядывает из окна. Дети смеются, когда Панч душит Джуди связкой сосисок и бьет ее головой об стол. Стелла стоит у маленького костра, одергивая свой камзол, пока селяне глазеют на нее. Он замечает клочок ее лобковых волос, темнее ее бороды; она катает свои груди в руках. Одна из тройняшек гоняет верблюда по кругу. Луна блещет, как новенькая гинея. Чайки кричат, как уличные зазывалы. Да, думает Джаспер, это правильное решение. В новом мире торговли все может быть куплено или продано. Ему нужно расширять свою труппу; это постоянное движение к новизне. Если он объедет достаточное количество провинциальных городков и деревень, то через год накопит денег, чтобы дать большое представление в Лондоне. Возможно, даже сама королева услышит о нем и соизволит посмотреть на него. В конце концов, она известна своей слабостью к образцовым курьезам и приглашала к себе во дворец ацтеков, карликов и уродцев с куриными мозгами. Он представляет себя с раскинутыми руками, дающим представление перед королевой в картинной галерее, как делали уже многие актеры до него, включая Барнума. Балаган Чудес Джаспера Джупитера. Самая большая, самая лучшая цирковая труппа!

Он шумно выдыхает, но что-то гложет его.

Ты лучше, чем они.

Волк тычет носом в голову зайца и начинает вылизывать его.

Нелл

На следующее утро работа в поле замирает, когда процессия цирковых повозок движется по дороге. Верблюды переставляют ноги, тонкие, как палки. Львица протяжно ревет. Нелл видит Стеллу Певчую Птичку в рубашке и штанах, по-мужски сидящую в седле. Она держит во рту курительную трубку.

– Скатертью дорога, – ворчит Пиггот. – Шайка воров.

Вскоре селяне возвращаются на поле: маленькая армия торчащих вверх задниц и согбенных голов. Нелл прикладывает ладонь к груди. Какое облегчение! Больше никаких оглушительных маршей и пестрых красок. Единственными звуками будут стук металлических инструментов, долбящих серую землю, и хруст стеблей, отрезаемых от соцветий. Ее ногти забиты грязью, плечи ноют от усталости. Другие девушки носят свободные хлопковые платья по колено и почти без рукавов, но на ней платье с длинными рукавами и высоким воротником. Пот стекает по спине и внутренней стороне бедер. Пыль липнет к коже, отчего родимые пятна начинают чесаться. Солнце жарит как на ско-вородке.

– Воды? – Ленни протягивает фляжку, но она качает головой. Какое-то время он стоит, словно собираясь сказать что-то еще, но потом возвращается к укладке растительных плетей.

Мэри заводит песню, и вскоре все остальные присоединяются к хору. Нелл бормочет слова себе под нос.

 
Смелее друг, давай споем,
Ведь рядом дом родной,
Когда мы вместе, нипочем
Нам зло в глуши ночной!
 

День заканчивается, и Нелл находит утешение в монотонной работе. Ее руки движутся быстро, как поршни. Сорвать цветок, забрать его, сорвать, забрать… Когда она держит в руке пятьдесят цветков, то связывает их бечевкой и кладет в коробку. Пот капает с ее носа.

Когда Пиггот дует в свисток, подавая сигнал об окончании рабочего дня, она едва может распрямиться. Сегодня работа заканчивается раньше обычного, чтобы у людей было время подготовиться к танцам. Мужчины сложат костер, женщины потушат овощи, а потом все наденут свои лучшие воскресные наряды.

По пути домой Нелли следует за Чарли туда, где стоял цирковой шатер. Повсюду вытоптанная трава и разбросанный мусор; рядом с обрывком бархата валяется длинная берцовая кость от говяжьей ноги. Нелл поднимает с земли горбушку черствого хлеба.

– Он будет хорош, если размочить в бульоне, – говорит она.

Угли костра еще теплые, когда она шевелит их пальцами ноги. Поворачиваясь, чтобы уйти, она видит, что остался один фургон, укрытый в тени старого дуба. Охваченная беспричинным страхом, она роняет горбушку и убегает.

Танцоры топают, ухают и хлопают. Восходит луна, горит костер, перед которым греются собаки, а старый Джеймс пиликает на скрипке. У нескольких человек есть тамбурины, и они задают ритм, поднимая руки и покачивая бедрами. Девушки танцуют с развевающимися лентами, вплетенными в волосы.

Нелл сидит на стожке сена у края танцевального круга. Ее брат кружит Мэри, похожую на белоснежный вихрь, она откинула голову так далеко назад, что Нелл видит ее ребристое горло. Ее выступающий живот уже хорошо заметен, и время от времени она похлопывает по нему в знак того, что ей нужно передохнуть. Люси, которой столько же лет, как и Нелл, нянчит новорожденного младенца, чьи поджатые губы похожи на крошечный розовый бутон.

Нелл прикасается к своему пустому животу. Говорят, что она будет хорошей, доброй тетушкой, и этого достаточно. Другие парни и девушки начинают разбиваться на пары. Они поправляют друг другу волосы, громко перешептываются и хихикают над общими шутками. Нелл подтягивает ноги и кладет голову на колени. Она гадает, каково это – находиться на грани большой жизненной перемены от детства к материнству. Иметь собственную маленькую комнату с дровяной плитой, горшками и кроватью. Свою комнату, которую можно содержать в чистоте и жить там. Вместо этого Чарли и Мэри каждое утро будут переступать через ее матрас, а она будет отскребать их сковородки и возиться с их детьми.

Чарли прерывает танец и подходит к ней, разгоряченный после быстрого вращения.

– Потанцуй со мной, – говорит он и тянет ее за руку.

Его глаза ярко блестят в свете костра. Нелл качает головой; ей уже кажется, что все смотрят на нее. Она замечает косой взгляд Ленни и ощущает другие взгляды, которые могут выражать лишь презрение.

– Пошли, – уговаривает Мэри. – Вот, выпей-ка.

Мэри протягивает бутылку джина. Нелл хватает ее и делает глоток, потом другой, пока не выпивает полбутылки. Она чувствует действие спиртного как резкий шлепок по затылку. Деревья размываются по краям, но ей нравится внезапная храбрость, как будто она стала совершенно другим человеком.

– Аккуратнее, – предостерегает Чарли и придерживает ее за плечо.

– Иди потанцуй, – говорит Мэри. – Чего ты боишься?

– Давай, – присоединяется Люси, поглаживая своего малыша. Кто-то еще толкает ее вперед.

Нелл прикасается к лентам в волосах. Тепло от выпивки начинает распространяться наружу из ее живота, и она позволяет брату увлечь ее в круг танцующих.

Чарли берет ее за руку, крутит перед собой раз, другой, и она начинает улыбаться. Сначала она скованна и ее ноги механически переступают по земле. Она уверена, что люди будут смеяться над ней, что она неуклюжая, как неоперившийся птенец. Кто-то передает ей чашку, она залпом выпивает содержимое, морщится и вытирает рот ладонью.

– Быстрее! – говорит Чарли. Они откидываются назад, и мир проносится мимо нее. Ее суставы разогреваются, и, когда Чарли отпускает ее, она начинает работать руками в такт барабанам.

– Да! – кричит Мэри и встает сбоку.

Чарли ловит ее взгляд и пускается в бешеный пляс – так же, как они делали с Нелл, когда оставались дома одни. Она присоединяется к нему: голова запрокинута, руки подняты в воздух, ноги топают по земле. Все ее страхи уносятся прочь. Почему она раньше не могла как следует танцевать под скрипку и барабанный бой? Почему всегда сидела с краю и пряталась? Музыка гудит внутри нее и содрогается, как второе сердце.

Нелл отрывается от остальных, качает бедрами, раскидывает руки и снова начинает кружиться под общее гиканье, прыгая с носка на носок. Боль в плечах прошла. Она знает, что все пялятся на нее, но это не имеет значения. Когда ее косы обвиваются вокруг шеи, она танцует точно так же, как и остальные девушки, захваченные восторгом бездумного кружения, пока они не начинают спотыкаться. Хриплый смех вырывается из ее горла. Свободна, она наконец свободна. Ее рука снова в руке брата, и он ведет ее в центр круга. Кто-то восклицает: «Нелл!» – то ли с восторгом, то ли с удивлением. Ее ладони вспотели, волосы липнут к лицу. Она потеряла ленту, но ей все равно, она ничего не замечает. Пока Нелл кружится, переходя из рук Чарли в руки Мэри, она одна из них.

Джаспер

Когда Джасперу было четырнадцать, а Тоби – двенадцать лет, отец вручил им подарки на Рождество. Он привел их в гостиную и объяснил:

– Это микроскоп и фотографический аппарат. Два разных способа изучения мира.

Джаспер приставил глаз к холодному цилиндру, но увидел только серую мглу. Тогда его отец положил под микроскоп луковую кожицу, покрутил регуляторы настройки и сказал:

– Вот, смотри.

Перед ним распустилась целая вселенная. Там, в десятикратном увеличении, Джаспер увидел идеальную кирпичную стенку, не видимую для невооруженного глаза.

– А как работает мой аппарат? – тихо спросил Тоби. Джаспер заметил его завистливый взгляд в сторону микроскопа.

Когда Джаспер раздавил маленького жука и поместил его на предметное стекло, он подумал, что его отец понимал разницу между своими сыновьями. Тоби был зрителем, который довольствовался внешним наблюдением за жизнью и редко принимал в чем-то активное участие. Джаспер был любознательным и стремился распознать внутреннее устройство вещей, разоблачать иллюзии, чтобы видеть истинное устройство мира.

Для Джаспера микроскоп был порталом в неведомое, средством познания тайн природы и причин ее удивительной точности и согласованности. Он понимал тщательный замысел любого организма. Он выкладывал на предметное стекло мертвых муравьев (чудовищных драконоподобных существ с устрашающими лакированными жвалами), блох, мух и пауков. Иногда он разрешал Тоби заглянуть в холодный окуляр и разделить свой восторг исследователя и организатора. Они изображали Джаспера видным ученым, а Тоби – его фотографом-ассистентом. Они только что вернулись из джунглей Борнео, где выслеживали орангутангов и редких мотыльков.

– Ты фотографируй, а я буду разгадывать загадки, – говорил Джаспер. Ему доставляло удовольствие думать о себе как о властелине этих царств, о человеке, который находит во всем смысл и предназначение. Весь мир можно было разложить на предметном стекле и овладеть им.

Теперь Джаспер испытывает сходное чувство, пока наблюдает за Нелл. Когда он видит ее сидящей на стожке сена, то испытывает острое разочарование. Она выглядит такой обыкновенной, такой незаметной… Просто девушка, испещренная родимыми пятнами и робкая, как котенок. Он сделал себе имя, потому что его «чудеса» сами по себе являются одаренными актерами. Сочетание таланта и умелого руководства возвышает его представление над тысячами человеческих курьезов, выставленных в витринах уличных лавок и в Египетском музее, где уроды неподвижно стоят на подставках. Он научил свою великаншу жонглировать, а ходячий скелет – прыгать через обручи. Стелла чирикает по-птичьи и летает на трапеции. Но эта девчонка выглядит совсем бесталанной.

В глубине души он понимает, что главный смысл имеет не само представление, а история, которую вы рассказываете. Он видел, как антрепренеры вкладывают тысячи фунтов в посредственные шоу. Дженни Линд по прозвищу Шведский Соловей умела проквакать оперную арию не лучше, чем любая нищенка с Друри-Лейн, но Барнум раздул ее славу до таких размеров, что она шествовала по улицам Нью-Йорка с эскортом из трехсот огнеборцев с пылающими факелами. Тем не менее полезно, если в исходном материале есть нечто, с чем можно поработать, крупица исполнительского таланта. Слава Чарльза Страттона отчасти была результатом его умения показать себя с лучшей стороны, даже если все трюки были отрепетированы заранее.

Но потом девушка начинает танцевать.

Сначала она делает это робко и неуверенно, и Джаспер закуривает сигару. Женщины вокруг нее одеты в штопаные платья, в основном вышедшие из моды в столице еще тридцать или сорок лет назад. Девушки выглядят такими же юными, как воспитанницы детского дома. Он зевает и не заботится о том, чтобы прикрыть рот ладонью.

Но когда он снова глядит на нее, то налегает на ручку трости и выпрямляется. Ее волосы взлетают и опадают за спиной. Она неистовая, но грациозная; ее руки гибкие и проворные, как у акробата. Она притягательно живая, как мотылек перед пламенем свечи, она испускает радостные эманации. Он видит, как другие селяне начинают перешептываться, глядя на нее. Если он прищуривается, то может вообразить ряд газовых фонарей вокруг танцевального круга, скрипки и барабаны собственного оркестра. Грязь под ее ногами превращается в цирковые опилки.

Я представляю Лондону дивное зрелище…

Да, думает Джаспер. Вот его пропуск в большую игру. Она будет блестящей, новой и завораживающей. Он тщательно планировал свою атаку на Лондон – это займет не менее года, если ему удастся обеспечить хорошие сборы в более крупных городах, таких как Брайтон и Гастингс, – но с этой девушкой в составе труппы он может накопить достаточный капитал за девять месяцев.

– Ты будешь добрым к ней? – спрашивает ее отец. – Ты обещаешь, что она будет счастливее, чем здесь?

– Разумеется, – отвечает он.

Ты лучше, чем они?

Чушь, думает Джаспер. Это шоу-бизнес. Именно так делают состояния, завоевывают аудитории. Он возвысит ее.

Джаспер провел целый день, занимаясь меблировкой и обустройством для нового члена труппы, – только из-за желания доказать Тоби, что он не такой монстр, каким его представляют некоторые люди. Он распорядился вычистить, вымыть и заново покрасить фургон для зебры и даже велел человеку-бабочке взять турецкие покрывала с его собственной кровати. Воспользовавшись клеевой ванной для этикеток, он приклеил к стене павлиньи перья.

– Даже Командор Натт^[7] с его состоянием в тридцать тысяч долларов был бы доволен таким жильем, – громко сказал Джаспер в надежде, что Тоби услышит его.

Он аккуратно выбрал для нее три книги, памятуя о том, как высоко ценит Тоби их позолоченные переплеты, редко осмеливаясь хотя бы разрезать страницы. Даже если она не умеет читать, ей понравятся гравюры и типографские рисунки. Перевод «Метаморфоз» Овидия, «Франкенштейн» Мэри Шелли и «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте. Он положил книги в верхний ящик ее туалетного комода.

Когда его брат ускакал развешивать афиши в следующем городке, Джаспер проверил металлические задвижки на ее фургоне и потряс их, пока не убедился, что они держатся прочно. Пока он стоял внутри и напирал на стены, то понимал, что сначала она испугается. Честно говоря, у него самого дрожали запястья, а рот словно прополоскали с мылом. Но другие циркачи купили бы ее без всяких церемоний и обращались бы с ней как с собакой. Ей еще повезло, что он первым обнаружил ее.

Теперь этот самый фургон был готов и ожидал немного позади. Лошади мотали головами и звякали поводьями. Один из его грумов сидел на козлах и курил индийскую травку; Джаспер собирался усесться рядом с ним перед отъездом.

– Раньше она никогда не танцевала, – говорит ее отец и подается вперед, упираясь подбородком в клюку. – Обычно она уходила первой. Не знаю… если она ждет своего брата, тогда… – Он наклоняет голову и кашляет. – Уверен, она скоро придет.

Но она продолжает танцевать, все быстрее и быстрее, в хлещущем вихре светлых волос, с широко раскинутыми руками и неутомимыми ногами. Джаспер не может оторвать глаз от нее. Она умеет двигаться. Он мимолетно думает, сознает ли она, что все восхищенно смотрят на нее, что она неотразимо привлекательна. Не стоит удивляться, что Тоби ревниво охранял свой секрет.

Я представляю чудо из чудес, леопардовую девушку…

Он бы заплатил ее отцу в двадцать раз больше того, что у него запросили.

Ее лицо пылает, почти светится от жара. А потом, с последним прыжком, она наконец отделяется от других танцовщиков.

Пульс Джаспера колотится у него в глотке. Скоро она будет принадлежать ему. Скоро он изменит ее жизнь и она станет необыкновенной актрисой.