Призрак моей любви

Monica McCarty

The Ghost

© Monica McCarty, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

* * *

Благодарю всех читателей, прошедших вместе со мной путь от «Возлюбленной воина» до «Призрака моей любви»!

Предисловие

Год тысяча триста четырнадцатый от Рождества Христова…

Война Роберта Брюса с Англией за шотландский трон подошла к решающему этапу: на чашу весов брошена свобода народа.

Прошло восемь лет после сокрушительного поражения в битве при Метвене, когда Брюсу, словно преступнику, пришлось бежать из собственного королевства, он избегал открытой схватки с англичанами на поле боя – смертельного противостояния двух армий. Вместо этого, окруженный лучшими воинами Хайлендской гвардии, он вел «тайную войну», прибегал к разбойничьим приемам, нападал из засады, хитростью и обманом побеждал своих врагов – как англичан, так и шотландцев – и освободил от захватчиков большую часть важнейших шотландских замков-крепостей, уничтожив размещенные в них английские гарнизоны.

Но только этим довольствоваться было нельзя. Без победы в решающем сражении – без знака воли Господней – законность притязаний Брюса на престол не признали бы ни англичане, ни остальной христианский мир. Однажды ему придется вступить в последнюю, главную битву. Между тем армия англичан вновь готовится к походу на Шотландию, и Брюс должен определиться, настал ли тот решающий час.

Пока войска трубят сбор, стягивают силы и готовятся к, возможно, величайшей битве всех времен, Брюсу снова предстоит довериться воинам тайной Хайлендской гвардии, как настоящим, так и бывшим.

Пролог

Замок Хейгерстаун, Нортумберленд, Англия

Конец сентября, 1306 год

Ужасная, гнусная ложь! Если бы она узнала об этом, не подслушивая тайком разговор двух надоедливых женщин, которых отец приставил присматривать за ней, Джоан Комин обязательно так бы и сказала.

Это просто не могло быть правдой. Ни один рыцарь не поступил бы так с женщиной. Даже английский король Эдуард, называющий себя «Молот Шотландцев», не способен на такую чудовищную жестокость.

Или способен?

Она почувствовала, как страх больно кольнул в груди. Джоан почти никогда не плакала, но сейчас ее глаза наполнились слезами, и она выскользнула из алькова, где читала книгу. Затем бесшумно поспешила вниз по витой лестнице замка на севере Англии, служившего им временным пристанищем. Ей хотелось закрыть уши руками, чтобы заглушить оскорбительные слова, звеневшие в ее голове. Покарать… изменница… клетка.

Нет! Сердце бешено колотилось, когда она пробежала через просторный главный зал, не обращая внимания на любопытные взгляды, которыми все присутствующие ее провожали, и бросилась к уединенным покоям отца. Распахнув большую дубовую дверь, Джоан ворвалась в комнату.

– Это неправда! Не может быть!

При виде сердито сдвинутых бровей на лице отца она осеклась и замерла. Внезапно опомнившись, Джоан выругала себя за то, что забыла постучать. Джон Комин, граф Бьюкен, терпеть не мог, когда его беспокоили, и хотя он редко обращал свой грозный гнев на дочь, одна мысль о том, что он может это сделать, заставила ее сердце забиться чаще.

– Ты забываешься, дочь моя. Что ты себе позволяешь? Как видишь, – он обвел рукой полдюжины рыцарей и баронов, сидевших за столом, – я очень занят.

Джоан тотчас почувствовала себя виноватой. Она прижала руки к груди и склонила голову, стараясь выглядеть скромной, почтительной – два этих качества отец больше всего ценил в женщинах (и в двенадцатилетних девочках, еще не достигших поры женского расцвета).

Потом она умоляюще подняла большие глаза.

– Пожалуйста, простите меня за то, что помешала вам, отец. Но я кое-что слышала… – Джоан понизила голос, хорошо зная, чем грозят ей эти дерзкие слова. – О матушке.

Она снова быстро опустила глаза, но успела заметить, как красивое лицо отца исказилось от ярости. Когда при нем упоминали о жене, от брака с которой он собирался вскоре избавиться, в лучшем случае граф терял всякое самообладание и рассудительность, а в худшем – впадал в неистовство, и тогда никто не мог предсказать, до чего доведет его гнев.

В комнате повисла гробовая тишина. Казалось, в воздухе сгустились напряжение и неловкость.

– Оставьте нас, – резко бросил отец своим людям.

Все с явной охотой исполнили его распоряжение: поспешно проследовали к двери, не глядя на Джоан и стараясь не встречаться с ней взглядами.

Ее сердце упало. О господи, что, если это все же правда?

Слезы обжигали веки, и Джоан подняла взгляд на мужчину, сидевшего за огромным столом. Она не назвала бы его ласковым и любящим – отец никогда таким не был. Но в этом холодном, угрюмом, жестком человеке, каким он стал за последние полгода, сейчас невозможно было узнать ее родителя.

– Если ты говоришь о наказании вероломной твари, – жестокие слова заставили Джоан вздрогнуть, хотя она не раз слышала их от отца, – то это чистая правда, не сомневайся.

Кровь отлила от ее лица, колени ослабели. Бледная как смерть, девочка пошатнулась и, чтобы не упасть, рухнула на только что опустевшую скамью напротив отца.

– Но этого не может быть. Я слышала, что ее заперли в клетку и выставили на крепостном валу замка Берик… словно животное.

Взгляд отца стал колючим, жестким, холодным, как оникс, в глазах мелькнула несомненная злоба.

– Это правда.

От ужаса Джоан забыла об осторожности.

– Но это же варварство! Кто выдумал такое? Вы должны вмешаться, помочь ей! Король вас послушает.

Даже в Англии шотландский граф Бьюкен пользовался немалым влиянием. Мать Джоан тоже была важной особой. Изабелла Макдуфф, дочь прежнего графа Файфа и сестра нынешнего, принадлежала к одному из древнейших и знатнейших семейств Шотландии. Казалось немыслимым, что король Англии Эдуард мог подвергнуть подобному наказанию женщину, да вдобавок благородную даму, графиню, чье положение столь высоко… Конечно же, отец сможет положить этому конец.

Лицо графа побагровело, в глазах вспыхнул дьявольский огонь.

Девочка съежилась при виде отцовского гнева, который сама же так опрометчиво и вызвала.

– Я и пальцем не пошевелю! Шлюха получила по заслугам.

У Джоан перехватило дыхание, слезы душили ее. Матушка не шлюха! Ей хотелось кричать, спорить, но страх сковал язык.

Должно быть, угадав ее мысли, отец ударил кулаком по столу. Казалось, содрогнулась не только Джоан, но и вся комната.

– Возложить корону на голову своего любовника для нее оказалось мало, она, говорят, пустила в свою постель пирата, самого отъявленного злодея на всех Западных островах^[1]. Лахлана Макруайри, – выплюнул он с отвращением, в уголках его рта пузырилась слюна. – Мерзавца, разбойника. Если ее заперли в клетку, точно зверя, то только потому, что бешеная похотливая тварь это заслужила.

Джоан любила мать больше всех на свете. Она не желала верить злым россказням о ней. Люди лгали, чтобы ее опорочить. Подобная храбрость в женщине казалась им диковинной, противоестественной. Они выдумывали объяснения тому, что женщина осмелилась пойти наперекор воле не только мужа, но и самого могущественного короля во всем христианском мире. Осмелилась короновать «мятежника».

Но Роберт Брюс был для Изабеллы как брат, а не любовник. А что до Лахлана Макруайри… Джоан помнила грозного воина, что проник в ее спальню посреди ночи вскоре после того, как матушка покинула замок Балвени и уехала в Скун на коронацию Брюса. Тот воин объяснил, почему Изабелла, вопреки своему желанию, не смогла взять с собой дочь. Он возглавлял отряд Хайлендской гвардии, отправленный охранять матушку, только и всего.

– Она замерзнет, умрет от холода, – слабо прошептала Джоан, пытаясь вызвать в отце хоть каплю жалости к женщине, что была ему женой тринадцать лет. К той, которую он любил так сильно, что не спускал с нее глаз и всегда окружал надежным караулом. Заботился, чтобы с ней ничего не случилось.

По крайней мере, так Джоан раньше думала. А может быть, это мама хотела, чтобы она так думала. Со временем девочка все яснее начинала понимать: брак ее родителей не был счастливым. И причина – в ее отце, в нем заключался какой-то изъян. Только мама не желала, чтобы дочь это видела. Чувство, которое Джоан принимала прежде за любовь, вовсе не было ею. Это была страсть собственника, властность и необузданная ревность.

– Пускай замерзает, – прорычал отец. – Будь моя воля, я приказал бы вздернуть ее на виселице. Я так и сказал Эдуарду, но король не решился казнить женщину. Даже ту, что заслуживает смерти. Ее заключение станет предостережением всем, кто задумает поддержать мятежного Короля-Разбойника.

Такое прозвище дали Роберту Брюсу англичане – окрестили его королем головорезов. О Брюсе и его сторонниках давно уже не было ничего слышно. Поговаривали, что они сбежали на Западные острова. На них была объявлена охота. Сколько времени пройдет, прежде чем король Эдуард схватит их?

Джоан понимала: они не вызволят ее мать, надеяться на их помощь не стоит. У Роберта Брюса и его людей и без того хватает забот: они пытаются спасти собственные жизни.

Нет, это предстоит сделать ей. Если кто-то и может помочь ее матери, так это сама Джоан. Отец привязан к ней, к «своей красавице-дочери», столь похожей на него. Она должна его разжалобить, упросить, даже если он разгневается.

Джоан была, возможно, тихой и сдержанной, но никак не трусливой. В ее жилах текла благородная кровь двух могущественных графских родов Шотландии. Она набрала в грудь побольше воздуха и попыталась сглотнуть комок слез, подступивший к горлу. Потом подняла глаза и встретила взгляд отца.

– Знаю, вы думаете, будто она предала вас, отец, но матушка лишь делала то, что считала правильным.

– Правильным? – вскричал отец и так резко вскочил, что массивная скамья, на которой он сидел, опрокинулась с оглушающим грохотом. Обогнув стол, он схватил девочку за локоть и рывком поднял на ноги. – Как ты смеешь ее защищать?!

Может, Джоан все же была трусихой, потому что теперь испугалась не на шутку.

– Я н-не…

Но отец был глух к ее мольбам.

– Я тебе покажу, что такое «правильно», на случай если вздумаешь пойти по стопам своей матери, вероломной шлюхи. Я хотел избавить тебя от этого, но теперь вижу, что напрасно тебе попустительствовал, только избаловал. Вот ты и сбилась с пути, забыла, что такое преданность. Дочь Бьюкена… из рода Комин… никогда не назовет правильным вступление Брюса на престол.

Он потащил ее через главный зал. Одного взгляда на его свирепое лицо оказалось достаточно, чтобы даже самые любопытные отвернулись и опустили глаза. Джоан старалась успокоить отца, умоляла простить ее, но тот был слишком разъярен и не слушал.

Ледяной осенний ветер пронизал девочку насквозь, несмотря на шерстяное платье, когда отец, толчком распахнув двери, поволок ее вниз по лестнице. Он приказал запрячь лошадей, их тотчас привели.

Джоан поняла, что он задумал.

– Нет, пожалуйста, отец. Не заставляйте меня. Я не хочу видеть…

– Ни слова больше, – злобно прорычал Джон Комин. – Ты исполнишь мою волю, или я прикажу выпороть тебя плетьми. Мне следовало пороть твою мать, чтобы выбить из нее своеволие. Так мы избежали бы бесчестья, этой гнили, поразившей нашу семью.

Джоан испуганно округлила глаза, не веря своим ушам. Плеть? Отец никогда еще не поднимал на нее руку. Но ее попытка защитить мать заставила его забыть о былой заботливости и отцовской привязанности. Не сомневаясь, что отец выполнит свою угрозу, девочка сдалась и не сопротивлялась, когда он грубо зашвырнул ее на лошадь и они поехали прочь, через земли Нортумберленда к замку Берик. Впереди было пять миль пути.

Никогда в жизни Джоан не чувствовала себя такой несчастной, как в ту минуту, когда они въехали в ворота замка. За время пути она не проронила ни слова. Отец казался ей незнакомцем, суровым безжалостным тираном, таким же, как английский король, которому он служил.

Уже стемнело, ее вытащили из дома без плаща и перчаток, руки и уши у Джоан замерзли.

Каково это, сидеть в клетке на самом верху башни?

Девочка содрогнулась то ли от ужаса, то ли от холода, а может, от того и другого вместе.

О господи, это невыносимо! Видеть, как матушка так жестоко страдает…

Но если и была у нее надежда попытаться снова тронуть сердце отца, воззвать к его милосердию, то мысли эти исчезли, когда он рывком сдернул ее с лошади. Их взгляды встретились, и Джоан поняла: уговоры бессмысленны, он будто обезумел.

Она шла, опустив голову, сколько могла. Но когда они оказались в толпе зевак, отец велел ей смотреть.

Позабыв о страхе, она взмолилась:

– Пожалуйста, отец, не заставляйте меня…

– Смотри, черт тебя побери! – Он обхватил ладонью ее подбородок и силой вынудил посмотреть вверх на крепостную стену. – Смотри, что бывает с изменниками и шлюхами, которые предают свою семью и встают на сторону лжекоролей.

В первый миг разум Джоан взбунтовался и скрыл от нее чудовищное, варварское зрелище за мутной пеленой. Но спасительная слепота длилась всего одно мгновение. Словно видения из ночного кошмара, в сгущающихся сумерках проступили тени. Все яснее и яснее становились они…

Колья деревянной решетки… железный каркас… тесная клетка, в которой едва можно стоять, выставленная на потребу жадной до зрелищ толпы… презрительные взгляды и ухмылки зевак.

Нет! Из раскрытого рта Джоан вырвалось невольное рыдание – она заметила какое-то движение в клетке.

– Мама! – Девочка всхлипнула и бросилась к башне, словно хотела освободить пленницу. Она рвалась к матери всем своим существом. Она должна была что-то сделать. Положить конец этому уродливому фарсу. Разве можно обращаться так с людьми? Разве мама способна вынести такое? «Ох, матушка, мне так горько!»

Она успела сделать лишь несколько шагов, когда отец схватил ее и оттащил назад. Джоан начала кричать, брыкаться, но он заставил ее замолкнуть.

– Сделаешь только хуже, – предупредил он. – Хочешь, чтобы она тебя услышала? Думаешь, твоя мать хотела бы, чтобы ты видела ее такой?

Джоан понимала: отец лишь пытается избежать скандала, ему безразличны чувства ее матери. Но слова его достигли цели. Девочка чувствовала: мама не вынесет, если узнает, что дочь заставили смотреть на ее мучения.

И все же она не желала сдаваться. «Ты должна что-то сделать, – сказала она себе. – Матушке нужна твоя помощь».

Уже не опасаясь навлечь на себя гнев отца, она заговорила снова:

– Пожалуйста, отец, умоляю вас. Пожалуйста, помогите ей. Вы не можете оставить ее там.

Но он смог. Именно это и сделал граф Бьюкен, невзирая на мольбы рыдающей дочери, потащив ее к воротам замка.

Никогда прежде Джоан не чувствовала себя такой беспомощной. Она потерпела неудачу. Колени ее подогнулись, она упала бы на землю, если бы отец не удержал ее за локоть.

Боль и отчаяние на лице дочери заставили графа наконец опомниться. Черная пелена гнева, застилавшая ему взор, рассеялась.

Казалось, отец с опозданием понял, что, возможно, слишком далеко зашел. Он подхватил дочь и прижал к себе, словно красивую куклу из тех, что покупал ей, когда она была ребенком.

– Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, дочка. Но это ради твоего же блага.

Джоан посмотрела на него как на безумца. Разве такое может быть ей во благо? Этого она никогда не забудет. В память навсегда врезалась беспощадная жестокость отца, который привез ее сюда.

Должно быть, выражение лица дочери встревожило его. Джону Комину явно было не по себе, когда он отвел прядь волос с ее лица. Коснувшись холодной кожи Джоан, отец почувствовал, что девочка замерзла. Он сорвал с себя плед и укутал ее.

– Твоя мать мертва для нас обоих, – добавил он. – Мы никогда больше не будем говорить о ней.

В этом Джон Комин оказался прав. Они больше не говорили о матери Джоан. Но смерть настигла не мать, а отца девочки. Два года спустя жестокая лихорадка уложила его в постель и вскоре свела в могилу.

Джоан не горевала по нему.

Он умер для нее в тот день, когда привез ее к замку Берик и заставил смотреть на мать в подвешенной на стене клетке. В тот день отец преподал ей урок, однако добился отнюдь не того, на что рассчитывал. Джоан навсегда запомнила ту жестокую сцену, муки матери и чувство собственного бессилия. С тех пор поселилась в ее душе лютая ненависть к королю, что обрек на поругание несчастную женщину, и к человеку, который отказался даже пальцем пошевелить, чтобы помочь ей. С того дня она стала смотреть на отца другими глазами.

Многое изменилось для нее тогда бесповоротно, навсегда. В войне между Шотландией и Англией она больше не была сторонним наблюдателем. Отныне самым горячим ее желанием стало увидеть, как король Англии Эдуард будет повержен и Роберт Брюс взойдет на трон – лишь это имело теперь значение. Она не смогла освободить мать из клетки, но поклялась сделать все возможное, чтобы страдания той не оказались напрасными.

Лучше бы ее избили плетьми. Рубцы от плети, по крайней мере, заживают.

Глава 1

Замок Карлайл, Камбрия, Англия

16 апреля 1314 года

– Вы сводите меня с ума, – прошептал молодой рыцарь, исступленно покрывая поцелуями ее шею. – Боже, вы восхитительно пахнете.

Хотела бы Джоан сказать то же самое о своем кавалере, но сэр Ричард Фицджеральд, правая рука графа Ольстера, командующего военным флотом Ирландии, заключил ее в объятия после обильного обеда, от него так и разило копченой селедкой. Излишне говорить, что Джоан не очень-то жаловала это кушанье.

Когда он снова попытался прижаться губами к ее губам, Джоан поспешно отвернула голову. Ее не остановила бы даже заманчивая перспектива узнать подробности передвижения всего английского флота.

– Мы не можем, – тихо произнесла она с легким придыханием. Причиной хрипотцы в голосе была вовсе не страсть, но старание удержать на расстоянии настойчивого поклонника, уставшего слышать вечные отказы. – Нас могут увидеть.

Потому она и выбрала для встречи именно это место. Уединенное, но не слишком. Джоан всегда тщательно продумывала план побега и не позволяла отрезать ей путь к отступлению.

Она проворно выскользнула из осьминожьих объятий сэра Ричарда. Ловкость ее движений говорила об изрядном опыте – похоже, прежде ей не раз доводилось ускользать от мужчин, чьи руки походили на щупальца гидры. Джоан обеспокоенно огляделась по сторонам, будто желая доказать правоту своих слов.

Они стояли в тихом уголке сада возле стены замка. Джоан объявила, что желает прогуляться после долгой трапезы. Это она и собиралась сделать, но сэр Ричард последовал за ней и затащил за одну из шпалер, увитых цветущими розами.

Молодой капитан сердито нахмурился, покрасневшее лицо его горело от неутоленного желания. Светлые глаза, золотисто-рыжие волосы, красноватая обветренная кожа и крепкое сложение выдавали в нем кровь ирландских предков. Он не был лишен привлекательности. Впрочем, едва ли это имело значение. Джоан давным-давно потеряла интерес к красивым молодым рыцарям.

– Нас никто не увидит, если вы согласитесь пойти в мои покои. Мой оруженосец может провести ночь в казарме.

– Это невозможно, – вспыхнула Джоан, будто предложение ее смутило и потрясло, хотя подобное она слышала далеко не впервые.

Наверное, женщине менее искушенной, мало знакомой с мужскими повадками, улыбка сэра Ричарда показалась бы очаровательной.

– Ничего предосудительного не случится, – заверил он и нежно провел пальцем по ее щеке.

Ну разумеется. Слишком часто приходилось ей выслушивать подобные лживые обещания, и с каждым разом все труднее становилось разыгрывать невинность, изображать наивное изумление. Джоан справилась с собой, но это далось ей не без усилия.

– Вы уверены?

Он кивнул и вкрадчиво добавил охрипшим голосом:

– Мы можем просто немного побыть наедине. Я думал, вы этого хотите.

Джоан от волнения закусила губу, словно обдумывая грязное предложение. Глаза рыцаря загорелись, взгляд не отрывался от ее рта. Должно быть, сэр Ричард уже воображал себе всевозможные непристойности.

– Конечно же, хочу, – отвечала Джоан. – Но это слишком опасно, вдобавок к чему спешить, у нас впереди много времени…

– Вовсе нет, – буркнул он, теряя терпение. Вот уже две недели молодой капитан пытался ее соблазнить, но, к своей досаде, не продвинулся дальше нескольких сорванных тайком поцелуев. А он еще считал ее легкой добычей. – Вчера я получил приказ. Уезжаю через три дня.

Итак, в ее распоряжении наконец были сведения, за которыми она так долго охотилась! Джоан начала уже сомневаться, что услышит от этого олуха хоть что-то важное. Обычно молодые рыцари любят хвастать своими подвигами, пускать дамам пыль в глаза, потому она и избрала их своей мишенью (вдобавок у них нет жен). Но сэр Ричард оказался, к несчастью, на редкость неболтливым и откровенничать как будто не собирался.

До этой минуты.

Свое радостное волнение и живой интерес она спрятала под маской беспокойства.

– Приказ? Так вы покидаете нас? Я думала, всех вас соберут в Берике не раньше июня.

– Я отправляюсь не в Берик. – Его голос звучал рассеянно, а взгляд снова опустился к ее груди, как бывало уже не раз. – Боже, как вы прекрасны. Другие женщины и в подметки вам не годятся.

Казалось, сэр Ричард собрался снова ее поцеловать. Джоан нервно вильнула в сторону и быстро проговорила:

– Не в Берик? Так значит, война закончилась?

Молодой капитан с трудом оторвал похотливый взор от ее груди. Джоан надеялась, что он видит в ней всего лишь глупышку, такую же бесхитростную, как ее вопросы. Судя по его довольной, чуть снисходительной усмешке, ее надежды оправдались.

– Нет, война еще не закончилась. Но долг призывает меня выйти в море, опередив наступление армии.

Именно поэтому она и терпела его общество. Ходили слухи, что графу Ольстеру, которому служил сэр Ричард и который в эти дни встречался в Йорке с королем Эдуардом, поручат отвечать за снабжение гарнизонов оружием и провиантом в преддверии вторжения англичан. Король Роберт Брюс будет рад узнать об их планах. Хоть Ольстер и приходился Брюсу тестем, однако он был преданным вассалом Эдуарда Английского.

Джоан сделала вид, будто известие о скором отъезде молодого рыцаря привело ее в отчаяние:

– Но куда вы едете? И когда вернетесь? Это опасно?

Возможно, сэр Ричард и ответил бы на ее вопросы, но Джоан этого так и не узнала. Шум приближающихся голосов быстро положил конец разговору. Капитан наклонился и торопливо поцеловал ее в губы, увернуться она не успела. Проклятая селедка.

– Увидимся позже, – прошептал он прежде, чем ускользнул прочь.

«И не мечтай. Скорее уж в преисподней, в дьявольском саду», – содрогнулась про себя Джоан. Во всяком случае, пока у нее есть все средства этого избежать.

Она мысленно выругалась, понимая, что, наверное, другого такого шанса уже не представится. Потом вышла из-за шпалеры навстречу нескольким дамам, которые так некстати оборвали важную беседу – те как раз обогнули угол высокой и густой живой изгороди, окружавшей несколько пышных цветочных клумб.

Джоан была так близка к цели. Но ее план спасения на случай опасности сработал слишком хорошо. Она не хотела рисковать, оставаясь наедине с сэром Ричардом слишком долго. Вдобавок Джоан не знала, как долго еще сможет удерживать его на расстоянии. Она затеяла опасную игру и хорошо сознавала, что ходит по тонкому льду.

Не в первый раз поощряла она ухаживания мужчины, чтобы добыть важные сведения. Вот уже почти шесть лет Джоан служила тайным осведомителем Роберта Брюса.

Вскоре после смерти ее отца, верный сторонник Брюса, глава епархии Сент-Эндрюс, епископ Уильям Ламбертон, пребывавший в то время в Англии, осторожно подступился к Джоан, чтобы узнать, пожелает ли она стать посредницей между Брюсом и его женой, заключенной в тюрьму. Королева Елизавета, вместе с мятежной Изабеллой Макдуфф захваченная англичанами, избежала клетки, но томилась в каземате под надзором сэра Хью Деспенсера – старшего, новоназначенного опекуна Джоан.

Предложение епископа оказалось той самой возможностью, которой Джоан так долго ждала. Ей страстно хотелось сделать хоть что-то, и, разумеется, она немедленно согласилась. Хотя, надо признать, тогда она понятия не имела, во что ввязывается. С годами ее роль становилась все более значительной и опасной. После того как ее лживо объявили незаконнорожденной и лишили наследства, а затем отослали жить с ее кузиной Элис Комин, женой сэра Генри де Бомонта, одного из наиболее могущественных баронов короля Эдуарда на севере, Джоан из посредницы превратилась в шпионку. Положение ее в доме де Бомонта неожиданно открыло ей доступ к ценнейшим сведениям и важным фигурам.

Лишенная покровителей и защитников, девушка «нечистой» крови, чья мать покрыла себя позором, считалась легкой добычей. Мужчины досаждали ей своим назойливым вниманием с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Тогда она была слишком юной, чтобы защитить себя, но, в конечном счете, нашла способ обернуть их преследования в свою пользу.

Хотя некоторые из ее поклонников, подобно сэру Ричарду, решительно не желали принимать отказ, с годами она научилась сдерживать натиск даже самых настойчивых. Во многом благодаря человеку, который стал ей верным стражем с того дня, как узнал, что она тайно служит Брюсу.

Лахлан Макруайри, спаситель ее матери, ставший позднее той мужем, научил Джоан бесшумно двигаться, оставаясь незамеченной. От него узнала она, как выпутаться из самого безнадежного положения и защитить себя в случае необходимости. Благодаря ему она стала частью Хайлендской гвардии, вошла в отряд лучших воинов Брюса, которым поручались самые опасные миссии. Один лишь Лахлан знал, кто она такая, остальные бойцы называли ее просто Призраком.

Наверное, они и сами не понимали, как подходит ей это прозвище. Почти все время Джоан ощущала себя тенью. Она вроде бы здесь, но в действительности ее нет. На самом виду, и все же незрима. Бесплотный дух, которого нельзя коснуться. Та, кому неведомы чувства.

Дамы остановились, чтобы обменяться приветствиями с Джоан, но не пригласили ее прогуляться вместе. Джоан ничего другого не ждала и не почувствовала разочарования. Она давно усвоила урок: если многого не ждать от людей, то их невнимание и черствость не ранят. Впервые она убедилась в этом на примере отца, а затем не раз находила подтверждение в своих наблюдениях.

Джоан вдруг спохватилась, что уже поздно – кузина вот-вот начнет ее искать, попросит помочь ей выбрать наряд для ужина (занятие это, похоже, отнимало у нее большую часть предвечернего времени). Она торопливо миновала мост, перекинутый через ров, вошла в ворота с поднятой решеткой и оказалась во внутреннем дворе.

Будучи хранителем королевского замка, де Бомонт занимал самые большие покои верхнего этажа новой двухъярусной башни, которую окончательно достроили лишь несколько лет назад. Джоан как бедной родственнице кузины Элис выделили тесную клетушку, примыкавшую к «господским покоям». Места там было немного, но из окна открывался вид на земли за восточной стеной замка, а главное… закуток принадлежал ей одной. К сожалению, кузина задержала ее надолго, прошло несколько часов, прежде чем Джоан смогла уединиться в своей каморке.

Вначале она не заметила в комнате ничего необычного. Джоан сдернула плед, которым укутывала плечи, бросила его на кровать, скинула туфли, вынула из волос шпильки и небрежно уронила их на крошечный туалетный столик, затем подошла к окну.

И на мгновение оцепенела. Короткую шелковую нитку, которую она привязала к засову на ставнях, кто-то оборвал.

Джоан охватило радостное волнение. Наконец-то! Он здесь. Это была их любимая игра. Лахлан издавна славился своим умением незаметно появляться где угодно и исчезать, оставаясь невидимкой, а Джоан все эти годы пыталась его поймать.

Пыталась. Но безуспешно. Во всяком случае, до сих пор. Улыбка тронула ее губы, что случалось нечасто. Ее переполняло чувство столь давно забытое, что она насилу его узнала. Счастье.

Быстро подскочив к шкафу, она распахнула дверцу.

– Здравствуйте, отец.

Привычка называть Лахлана отцом возникла как знак признания его старшинства (ему миновало сорок, а ей едва исполнилось двадцать). Но Джоан знала: теперь это не только жест почтения. Человек, которого Джон Комин называл негодяем, разбойником и пиратом, был ей куда лучшим родителем, чем родной отец.

Впрочем, выбираясь из-за ее платьев, рослый плотный воин бранился отнюдь не по-отцовски. Он свирепо хмурился, однако у человека, получившего боевое прозвище Змей, подобное выражение лица означало лишь легкую досаду.

– Как ты догадалась?

Джоан скрестила руки на груди и насмешливо выгнула бровь, подражая самому Лахлану.

– Вы ведь не ждете, что я расскажу вам все мои секреты?

Многие из тех, кто знал Макруайри, удивились бы, увидев, как легко растянулись в улыбке его губы. Безжалостный разбойник с черной душой изменился, хотя, наверное, скорее умер бы, чем это признал. В конце концов, ему приходилось заботиться о своей репутации.

Лахлан кивнул и жестом предложил Джоан сесть. Она опустилась на край кровати, а он занял место напротив, на каменном подоконнике. Потом бросил выразительный взгляд на дверь. Джоан покачала головой.

– Моя кузина с сэром Генри все еще в главном зале.

Воин кивнул и заговорил:

– Каррик попробует захватить замок сегодня ночью, нападет со стороны восточной стены. – Он сухо взглянул на девушку. – Я знаю, тебе это не по нраву (видит бог, твоя мать в точности такая же – осторожность противна ее природе), но постарайся держаться в стороне и не лезть в самое пекло, хорошо?

Джоан рассмеялась.

– Я постараюсь. Признательна вам за предупреждение. Надеюсь, план графа по-настоящему хорош. Англичане в бешенстве от того, что Брюс отвоевывает замки один за другим. Они не отдадут без боя одну из важнейших своих цитаделей. Думаю, излишне вам объяснять, как хорошо охраняется крепость.

– Да, черт возьми, мне пришлось изрядно потрудиться… – Он осекся и с подозрением прищурился. – Если это уловка, чтобы выведать у меня, как я проник в замок, она не сработает. – Джоан с самым невинным видом захлопала ресницами, но Лахлан не поверил ей ни на грош. – Боже милостивый, теперь я знаю, откуда это у нее! – Джоан недоуменно вскинула брови. – Речь о твоей сестре. Кристина смотрит на меня точно так же всякий раз, как выкинет какую-нибудь шалость, что, похоже, вошло у нее в привычку.

Сердце девушки невольно сжалось. Когда Лахлан вызволил ее мать из темницы, Джоан не вернулась вместе с ней в Шотландию и никогда не сожалела о принятом решении. Дочь Изабеллы Макдуфф выбрала свой путь, зная, что это путь одиночества. Но ей было горько от того, что она никогда не видела других детей своей матери. Теперь их было уже трое: Эрик, которому через несколько месяцев должно было исполниться пять, Кристина трех с половиной лет и почти полуторагодовалый Робби.