Неприкрытая жестокость

Серия «Зарубежная классика»

Colleen McCullough

NAKED CRUELTY

Перевод с английского И.Л. Чусовитиной

Печатается с разрешения автора и литературных агентств InkWell Management и Synopsis.

© Colleen McCullough, 2010

© Перевод. И.Л. Чусовитина, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2012

1968

Со вторника, 24 сентября, по понедельник, 14 октября

Вышагивая вдоль Персимон-стрит, в Кэрью – одном из самых спокойных районов города Холломена, штат Коннектикут, – Didus ineptus позволил себе легкую усмешку. Однако когда он подошел к окончательной цели своего маршрута – двухквартирному дому, от веселья не осталось и следа. В этот вторник, 24 сентября 1968 года от Рождества Христова, около пяти часов дня солнце по-прежнему сияло, а улицы были сравнительно пустынны. Еще полчаса – и поток студентов и выпускников известнейшего Университета Чабба наводнит тротуары; молодые люди выплеснутся из классов и лабораторий Сайнс-Хилл, а обочины дорог заполнятся «жуками-фольксвагенами» и другими старыми автомобилями, чьи владельцы живут слишком далеко от парковок.

Никто не обратил внимания, как он свернул с тротуара и уверенно направился вдоль торца выбранного дома к заднему входу, как всегда открытому. Скользнув внутрь, он остановился у двери на первый этаж и прислушался. Оттуда раздавались вопли ребенка и раздраженный голос матери – беспокоиться не о чем. Он тихо поднялся вверх по обитым резиновым покрытием ступенькам на крошечную лестничную площадку, которой Мэгги никогда не пользовалась, – она входила через переднюю дверь, всегда. Конечно, Мэгги делила второй этаж с другой девушкой, но Кэрол сейчас на семинаре в Чикаго и вернуться должна только дня через четыре, не раньше.

У двери в ход пошли отмычки. Уверенные движения рук – и через минуту он вошел внутрь. Теперь он мог снять рюкзак – какое облегчение; из-за дополнительного снаряжения, которое он вообще-то не планировал использовать, тот был довольно тяжел. Сначала он изучил обстановку каждой комнаты, дабы удостовериться, что ничего не изменилось; особое внимание уделил расположению вещей возле входной двери. Мэгги войдет, положит свой дипломат здесь же на рабочий стол, а потом направится в ванную, пописать и ополоснуться. Его женщины всегда терпели до дома, брезгуя воспользоваться общественным туалетом. Как он и решил во время своих предыдущих визитов, лучше всего будет спрятаться здесь, за высоким креслом с подголовником, которое привезено в Холломен Мэгги или Кэрол – такими вещами домовладельцы не обставляют сдаваемые внаем квартиры. Что такого важного было в этом кресле для хозяйки, что она тащила его за собой тысячу миль?

Решив сделать первый ход в своей сладостной игре, Didus ineptus понес свой рюкзак в спальню Мэгги. Выдержанная в немного необычной цветовой гамме – он не любил экстравагантных женщин, – спальня радовала чистотой и порядком: двуспальная кровать заправлена так же идеально, как койка новобранца, на туалетном столике все аккуратно расставлено, двери встроенного шкафа плотно закрыты, а ящики тумбочки задвинуты. О, как же она опрятна!

Возле стены стоял комод с абсолютно не заставленной поверхностью – он идеально подходил для его целей. Гость быстро разложил свои инструменты в определенном порядке, отрезал пятнадцатисантиметровую полоску синей изоленты, а затем еще отхватил около метра толстой бечевки. Все готово. Он прошел в гостиную, где висело большое зеркало, привел себя в порядок и наконец расположился за креслом.

Ее ключ завозился в замке точно в определенное время – разница всегда составляла не больше трех минут до или после шести часов. У нее был удачный день. Он мог с уверенностью сказать это, потому что не слышал ее на лестнице; в плохие дни Мэгги тащилась вверх, глухо стуча каблуками по ступенькам. Она вошла, держа дипломат в левой руке, и пересекла комнату, чтобы положить его на стол, намереваясь еще поработать вечером. Затем молодая женщина направилась в ванную…

Изолента, до этого слегка приклеенная к задней выпуклой части спинки кресла, закрыла ей рот прежде, чем у Мэгги возникла мысль закричать. В ту же секунду одним движением он завел ей руки за спину и до того сильно стянул их бечевкой, что лицо девушки исказила гримаса боли. Теперь она была беспомощна!

Только сейчас он развернул ее, и только сейчас Мэгги увидела мужчину, который расправился с ней так быстро, что у нее не было ни единого шанса к сопротивлению. Он был полностью обнажен: высокий, стройное тело без единого волоска и набухший возбужденный член. В глазах женщины билось отчаяние. В течение всего лишь минуты он полностью подчинил ее, и она чувствовала себя совершенно беспомощной. Он заставил Мэгги пойти в ванную, спустил с нее трусы и усадил на унитаз. Мочевой пузырь словно прорвало; она позволила накопившейся моче покинуть тело, пронзенная ужасающей мыслью: мужчина знал, что ей нужно в туалет!

Сдернув ее с унитаза, он заставил женщину пойти в спальню, с силой лупя по ягодицам, пихнул на кровать, срезал одежду жуткими портновскими ножницами, надел на ноги белые хлопковые носки и зафиксировал их клейкой лентой на щиколотках. Затем, перевернув Мэгги на живот, мужчина сел на край кровати и под корень обстриг ей ногти на руках специальными кусачками, не обращая внимания на кровь, выступившую там, где он обрезал слишком коротко. Краем глаза она видела, как его руки собирают обрезанные кусочки ногтей и складывают их в маленький полиэтиленовый пакет, и еще заметила, что на нем тончайшие хирургические перчатки.

Didus ineptus снова перевернул ее. Превозмогая страх, Мэгги всмотрелась в его лицо, скрытое под черным шелковым капюшоном, который был надежно завязан на шее, – она даже не смогла бы сказать, какого цвета у него волосы. Расположившись между ног брыкающейся женщины, он щипал и тискал ее грудь, живот, бедра. Она продолжала сопротивляться, но силы быстро иссякли.

Вдруг у нее на шее затянулась какая-то веревка; мир вокруг поплыл, в глазах потемнело, а тело пронзила сильная боль – его член грубо проник во влагалище. Он обращался с веревкой как с неким музыкальным инструментом: перекрывал дыхание, потом ослаблял, чтобы Мэгги могла сделать один, два или несколько судорожных вдохов, затем снова затягивал эту удавку, и тогда женщина погружалась во тьму Она не знала, кончил ли он, но только через некоторое время, показавшееся ей вечностью, мужчина оставил ее. Но не ушел. Мэгги слышала, как он перемещался по кухне, открыл дверь холодильника, потом звуки шагов донеслись из гостиной. Он вернулся с книгой, сел в ее кресло и стал читать – если только действительно мог что-то увидеть через пару узких щелочек в капюшоне. И хотя глаза опухли от слез, она смогла рассмотреть время на будильнике – 18:40. Десять минут, чтобы полностью ее подчинить, и около тридцати на изнасилование и удушение.

В семь часов он изнасиловал ее во второй раз. Боль! Боль!

В восемь настал черед третьего раза, в девять – четвертого.

Тут она начала впадать в беспамятство – веревка на шее делала свое дело все быстрее. Он убьет ее! О Боже, пусть это случится быстро! И поскорее!

Между изнасилованиями он садился в ее кресло и читал книгу – ее книгу, так как на корешке карандашом были нанесены ее инициалы. Он казался ей более голым, чем все виденные ранее мужчины, из-за гладкой кожи и отсутствия волос на теле. И ни шрама, ни родинки, ни прыщика – нигде. «О, Кэрол, зачем ты уехала на этот семинар? Он знал, он все знал! И нет ничего, чего бы он обо мне не знал».

В десять часов он подошел к кровати с новыми намерениями, и Мэгги, закрыв глаза, приготовилась к смерти. Но он перевернул ее на живот и изнасиловал в задний проход. Невыносимое мучение все продолжалось и продолжалось, но на сей раз насильник не воспользовался веревкой, и сознание отказалось покидать тело.

В одиннадцать он изнасиловал ее так во второй раз, но, как ей подумалось, уже с помощью кулака: она чувствовала, как рвутся внутри ткани, и испытывала неимоверную боль. Как она сможет жить дальше, если он не убьет ее?

Наконец все закончилось, он перевернул ее на спину.

– Пожалуйста, убей меня, – невнятно стонала она. – Пожалуйста, не надо больше, пожалуйста, пожалуйста!

Он поднял что-то с кровати и поднес к ней, чтобы она смогла увидеть. Перед ее глазами была аккуратно напечатанная записка.

СКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ – УМРЕШЬ.

Я – DIDUSINEPTUS

Записка исчезла. Мэгги лежала и слушала, как он уходит, несмотря на то что по Персимон-стрит в этот поздний вечер еще гуляли люди. Было 23:40.

Она подождала еще минут пять, потом слезла с кровати и заставила себя доковылять до входной двери, там повернулась к ней спиной и с трудом открыла единственный замок, слегка разведя кисти связанных рук. Сделав это, она упала на колени и поползла на кухню, где имелось вытяжное отверстие от ее газовой печи, объединявшееся с вытяжкой из кухни первого этажа. Передохнув, Мэгги встала на ноги, ухватила связанными руками топорик для рубки мяса, привстала на цыпочки и стала бить им по вытяжке.

Когда Боб Симпсон с первого этажа обнаружил, что дверь соседки открыта и зашел внутрь квартиры, она все еще стучала по вытяжке, но уже большой деревянной колотушкой – вся побитая, связанная, с заклеенным ртом и абсолютно голая. Записка с угрозой на миг вспыхнула у нее перед глазами, когда Боб стал звонить в полицию, но Мэгги Драммонд было все равно. Она хотела, чтобы Didus ineptus поймали, да… Но еще больше она хотела другого: она хотела, чтобы он был мертв, какдодо.

Капитан Кармайн Дельмонико увидел ее в отделении Скорой хирургической помощи клиники Университета Чабба.

– Ее били, душили и изнасиловали шесть раз: четыре раза вагинально, а два – анально, – сказал ему старший ординатор. – Без участия посторонних предметов, за исключением, как мы думаем, кулака во время последнего анального акта, так как внутренние ткани сильно порвались, и теперь необходимо хирургическое вмешательство. Это очень плохо, капитан, но, принимая все во внимание, она проявляет выдающуюся выдержку.

– Могу я ее увидеть? Хотя из ваших слов выходит, что не стоит…

– Вам придется увидеть ее, иначе она не даст нам покоя. Она каждые две минуты спрашивает, не пришел ли полицейский.

Лицо молодой женщины еще было опухшим от слез, а багровая полоса на шее поведала Кармайну, что насильник использовал тонкую гладкую веревку, чтобы добиться асфиксии; но либо она уже пережила эту самую страшную из мук, либо в отличие от большинства женщин имела более жесткий стержень. Капитан обратил внимание на ясные серые глаза и лицо, которое при нормальных обстоятельствах большинство мужчин сочли бы привлекательным.

– Нет смысла спрашивать, как вы, мисс Драммонд, – сказал он, усаживаясь, и его крупное мускулистое тело стало казаться меньше. – Вы чрезвычайно смелы.

– Сейчас я не чувствую себя смелой, – ответила она, взяв стакан с водой. Сделав глоток через соломинку, она продолжила: – Тогда я… я оцепенела. Я действительно думала, что он собирается меня убить.

– Что такого важного вы хотели рассказать, что извели весь медперсонал своими требованиями пообщаться с полицией?

– Я должна все рассказать, пока события еще свежи в моей памяти, капитан. Веревка вокруг шеи заставляла меня так часто терять сознание, и я боюсь, что асфиксия может иметь латентный эффект – вплоть до аноксии головного мозга, вы же знаете.

Кармайн выгнул бровь:

– Говорите как медик?

– Нет, но я – физиолог, хоть и специализируюсь на птицах. Еще и поэтому я хотела поговорить с вами сегодня. Понимаете, он назвался Didus ineptus.

– Что это?

– Старое латинское название додо^[1], – пояснила Мэгги Драммонд. – На научном языке додо сейчас называется Raphus cucullatus. Я предполагаю, что тот монстр, изнасиловавший меня, пытается показать себя более образованным, чем есть на самом деле. Он выкопал это название из очень старой энциклопедии… Я бы сказала, выпущенной еще до Первой мировой войны.

– Поверьте мне, мисс Драммонд, удавка этого монстра не причинила никакого вреда вашим мозгам, – пораженно заметил Кармайн. – Вы сделали настоящее дедуктивное заключение, и довольно весомое. Думаете, из старой энциклопедии?

– Источник в любом случае должен быть старым. Додо называют Raphus cucullatus уже довольно давно.

Внимательно изучив лицо Мэгги, которое, что примечательно, стало выглядеть заметно лучше, Кармайн решил задержаться еще на пару вопросов. Какая удивительная женщина!

– Didus ineptus или Raphus cucullatus – и то и другое довольно странные имена для насильника. Я имею в виду сам выбор птицы додо.

– Согласна, – с готовностью откликнулась Мэгги. – В поисках ответа я систематизировала в уме все свои знания о птицах, но так ничего и не поняла. Додо были именно такими, какими их считали, – они были до безобразия глупы. Все животные склонны доверять человеку при первой встрече, но довольно быстро они выучиваются убегать, прятаться и защищаться – основа выживания видов. Но только не додо! Эти птицы попросту были съедены или истреблены.

– На Маскаренских островах, верно?

– Да.

– Значит, он называет себя невероятным глупцом. Но почему он думает, что невероятно глуп?

– Не меня спрашивайте. Я – всего лишь физиолог, специализирующийся на птицах, – сухо ответила она.

– Еще один вопрос: во что он был одет?

– Черный шелковый капюшон на голове, и больше ничего.

– Хотите сказать, он был голым? – В голосе Кармайна слышалось недоверие.

– И не просто голым. Нигде ни единого волоска, даже вокруг гениталий, и совершенно идеальная кожа: никаких родинок, пятен, бородавок, веснушек или шрамов.

– Совсем ничего?

– Я ничего не смогла увидеть. И это каким-то образом делало его вид особенно неприличным. Он насиловал меня четко каждый час, а каждый акт длился полчаса. В промежутках он читал книгу.

– Вы видели название книги?

– Нет, но это – моя книга. На корешке я видела свои инициалы – она была без обложки. Я всегда снимаю обложки.

– Какой у него голос?

– Он не говорил. Даже не прокашлялся ни разу.

– Тогда откуда вы знаете его имя?

– Оно было на записке с предостережением: я не должна никому ничего говорить, иначе он убьет меня. А в конце подпись – Didus ineptus.

– Записка по-прежнему в вашей квартире?

– Сомневаюсь. Для этого он вел себя слишком организованно.

– Скажите, он достиг оргазма? Можете не отвечать, если не хотите.

Мэгги поморщилась.

– Как отвратительно! Я не знаю, капитан. Честно. Он вообще никаких звуков не издавал. Насколько я поняла, здешние врачи не нашли никаких следов спермы. Я… – женщина сильно покраснела, – я безумно хотела в туалет, когда вошла домой. И тут он меня связал, а потом оттащил в ванную, стянул трусы и усадил на унитаз, словно знал, что мне нужно.

– Что-нибудь еще, мисс Драммонд?

– Он был уже у меня дома, когда я вошла, и набросился на меня. Я сопротивлялась, но безрезультатно. Он вымотал меня. А когда набросил на шею веревку, то я вообще не могла бороться. Ужасно!

– Судя по вашему рассказу Додо – будем так его называть – уже некоторое время следил за вами, прежде чем предпринять активные действия. Он знал ваши привычки, даже то, что вам понадобится пойти в туалет.

Кармайн встал.

– Мисс Драммонд, – сказал он, адресуя женщине улыбку, – мои английские коллеги назвали бы вас – «молоток». И это высшая похвала из их уст! Попробуйте отдохнуть и не беспокойтесь об аноксии головного мозга. С вашей головой все в порядке, можно только позавидовать столь ясному уму.

Поговорив еще немного с Мэгги – она была полна решимости рассказать ему обо всем, что лишь доказывало наличие у нее хорошей памяти и недюжинного ума, – Кармайн ушел из больницы в скверном настроении. Его согревала только одна мысль: Додо выбрал жертву, которая готова продолжить борьбу и после случившегося. Мэгги Драммонд будет со всем пылом свидетельствовать против него в суде. Но она не может быть первой жертвой Додо – слишком точны и выверены его действия. Сколько их было, чересчур напуганных, чтобы заявить в полицию? И что же это за имя для насильника – Додо! Почему он его выбрал?

– Сколько их уже пострадало? – спросил он на следующее утро своих сержантов, Ника Джефферсона и Делию Карстерс.

– Ответ на этот вопрос в конце концов и стал истинной целью создания «джентльменского патруля», – сказал Ник нахмурившись. – Чья-нибудь подружка отсюда, из Кэрью, слишком напугана, чтобы обратиться в полицию, – вот и возник «джентльменский патруль».

– Мы должны убедить других жертв обратиться в полицию, – вступила Делия. – А для этого лучше всего будет, чтобы как можно меньше мужчин-полицейских участвовали в расследовании. Дайте мне Хелен Макинтош, и я быстренько научу, как ей не сболтнуть своим аристократическим язычком лишнего. Я сегодня отправлюсь на дневную передачу Люка Корби, а завтра – на утреннее шоу Майти Майк. Гарантирую, что к полудню завтрашнего дня я вытащу для вас почти всех жертв из Кэрью. Между этими двумя программами я вполне могу охватить все возрастные группы Холломена.

– О, брось, Дил! – воскликнул Ник. – Возьмешь мадам Макинтош себе в помощники – себе же сделаешь хуже.

– Пусть каждый занимается своим делом, – довольно самоуверенно заявила Делия.

– Побереги силы, Ник, – посоветовал Кармайн. – Сегодня за обедом в «Мальволио» сбор нашей команды, вот тогда настанет и твоя очередь пообщаться со стажером. Хелен ушла из департамента полиции Нью-Йорка восемь месяцев назад и с тех пор живет в Кэрью, в Талисман-тауэрс, а следовательно, знает достаточно и о происходящем в этом районе, и о «джентльменском патруле».

– Didus ineptus! Звучит несколько убого, – заметила Делия. – Мы до сих пор говорим: мертв, как додо. Он этого хочет добиться? Желает громкой смерти – быть застреленным во время совершения насилия?

– Пока не поймаем ублюдка, не узнаем, – ответил Кармайн.

– Да он смеется нам в лицо, – возмутился Ник. – Типа говорит: поймайте меня, если сможете. С трудом верится, что он уже проделывал такое раньше и никто не заявил в полицию.

– Думаю, Мэгги Драммонд досталось больше всех, Ник, – добавил Кармайн. – И это еще одна причина, почему мы должны найти предыдущих жертв. Пока не увидим, как он прогрессировал, ничего о нем не узнаем. Делия, когда у тебя будет свободное время, поговори с доктором Лиз Мейерс из клиники Чабба. Уверен, в ближайшее время работы у нее прибавится.

– Голый насильник! – воскликнула Делия. – Это редкость! Обычно нападающие остаются в одежде, чтобы жертва их не поранила. Человек без одежды так уязвим, а этот парень, похоже, ничего не боится. Он был обут?

– Мисс Драммонд сказала, что нет.

– Его уверенность в себе поражает, – отметила Делия.

– Он прекрасно позаботился о том, чтобы его не поцарапали, – продолжил Кармайн. – Носки на ногах жертвы, обрезанные и собранные ногти. Мисс Драммонд описала его тело: вообще без изъянов, даже веснушек нет. Высокий и отличного телосложения. По ее словам, как у Марлона Брандо.

– И никаких волос, даже вокруг гениталий? – спросил Ник.

– Именно так она и сказала.

– Значит, волосы были выщипаны, – уверенно сделала вывод Делия. – Кожа там слишком нежная для депиляторов, а бритвой сложно добиться хорошего результата.

– Кто в Холломене занимается депиляцией? – спросил Кармайн. – Обязательно пошли бы разговоры. Но я никогда не слышал, чтобы Нетти Марчиано упоминала о посещении зала таким смельчаком.

– Нью-Йорк, – предположила Делия. – Тайное сообщество гомосексуалистов. Они сейчас начинают заявлять о своих наклонностях, но далеко не все. Если Додо делал депиляцию в течение нескольких лет подряд, то теперь отрастает совсем немного. Тогда все, что ему нужно, – это время от времени выщипывать отдельные волоски. Да и вряд ли кто-то из их мира согласится сотрудничать с полицией.

Лицо Кармайна исказила гримаса отвращения, он даже сплюнул.

– Этот парень не гомосексуалист. Но и не натурал. Он единственный в своем роде. – Капитан кивнул, разрешая всем разойтись. – В первой половине дня каждый работает по утвержденному плану. Только… Ник, не пытайся пока встретиться с кем-либо из «джентльменского патруля». Встречаемся за обедом в «Мальволио», договорились?

Его время этим утром было занято двумя лейтенантами. Эйб Голдберг всеми силами старался передать дело об ограблении в придорожном кафе «Тиннеквей» Бостонскому департаменту полиции и продолжал заниматься серией вооруженных ограблений на заправочных станциях, во время которых были убиты два человека. С этими убийствами все было не до конца ясно. Эйб и два его сержанта – Лиам Коннор и Тони Черутти – работали единой слаженной командой; Кармайн, будучи добросовестным капитаном, немного волновался за них, поскольку они находились непосредственно в его подчинении и временами были слишком безрассудны.

С лейтенантом Кори Маршаллом дело обстояло по-другому. Он и Эйб раньше были сержантами в подразделении Кармайна и пошли на повышение только девять месяцев назад. Эйб легко справлялся с новыми обязанностями, для Кори же они стали непосильной ношей. Морти Джонс достался Кори в наследство от предыдущего лейтенанта, который с самого начала ущемлял его. Базз Дженовезе присоединился, когда умер его сорокалетний напарник; и хотя Базз был отличным парнем, они с Кори не сошлись во взглядах. Нельзя сказать, что Кори ценил Морти больше, просто Морти работал так, словно мог все сделать сам, без посторонней помощи.

– До меня дошли слухи, – сказал Кармайн Кори в кабинете последнего, – что Морти в депрессии и запил.

– Хотел бы я знать, кто стал твоим доносчиком в подразделении, – ответил Кори с непроницаемым лицом. – Мне бы доставило неимоверное удовольствие сказать парню, как он не прав. Мы оба знаем, что Ава Джонс – потаскушка, которая путается со всеми полицейскими Холломена, но она ведет себя так уже в течение пятнадцати лет. Для Морти в этом нет ничего нового.

– Что-то там происходит, Кор, – не согласился Кармайн.

– Вранье! – фыркнул Кори. – Я говорил с Лари Пизано еще до его ухода на пенсию, и он сказал, что у Морти периодически случаются срывы из-за Авы. Сейчас происходит как раз это. Придет время – и он выплывет. Если Морти решает выпить в свое свободное время, это его личное дело. Он не пьет на работе.

– Ты уверен? – продолжал настаивать Кармайн.

– Ради Бога, что ты хочешь от меня услышать? Я уверен!

– Каждый четверг ты, я и Эйб встречаемся утром, чтобы обсудить текущие дела, Кор. Предполагается, что мы за это время анализируем и обсуждаем накопившиеся проблемы. Ты приходишь каждый четверг. С какой целью, Кор? Ради чего? Если я вижу, что Морти спивается, ты тоже должен это видеть. Если нет, то ты плохо выполняешь свою работу.

Сверкнув своими черными глазами, Кори уставился на поверхность стола. Теперь он не поднимал головы и не говорил ни слова.

Кармайн было замолчал, но тут же продолжил:

– Я пытаюсь серьезно поговорить с тобой с тех пор, как ты вернулся из отпуска в конце июля, Кор. Но ты все время уклоняешься от разговора. Почему?

– Давай ты просто скажешь все начистоту, Кармайн. – Кори фыркнул.

– Сказать что? – удивленно спросил Дельмонико.

– Скажи мне в лицо, что я – неровня Эйбу Голдбергу.

– Что?

– Ты меня слышал! Держу пари, что ты не третируешь Эйба так, как меня: мои отчеты малосодержательны, мои люди пьют, табели я сдаю слишком поздно. Я знаю, что ты думаешь об Эйбе и что – обо мне.

Кори весь ссутулился, чуть ли не вжав голову в плечи.

– Я ничего этого не слышал, Кори. – Голос Кармайна был совершенно ровным и спокойным. – Тем не менее надеюсь, что ты обратишь внимание на мои слова. Присматривай за Морти Джонсом – он болен. И наведи порядок в своей части подразделения. Твои отчеты действительно выглядят жалко, а Пейролл ждет табели. Хочешь, чтобы у меня состоялся разговор с комиссаром?

– Почему бы и нет? – с горечью ответил Маршалл. – Он – твой кузен. Один раз отстранит, потом второй… Разве я смогу отработать?

Кармайн поднялся и вышел из кабинета. В голове постоянно крутилось это обвинение: он ценит Эйба больше, чем Кори. Неправда, неправда! У каждого из них свои сильные и слабые стороны. Проблема была в ином: Эйб не перестал отлично исполнять свои обязанности, став лейтенантом, а Кори перестал. Он, Кармайн, никогда не ставил одного выше другого!

Конечно, это слова Морин – жены Маршалла. Она-то и была корнем всех его проблем; из-за нее он пил и с легкостью признавал это. Желчная, завистливая и амбициозная чернокожая женщина, к тому же весьма непреклонная. Она всегда вредила их рабочим отношениям. И если прежде, когда они были в одной команде, все было легко решить, то теперь Кори от него несколько отдалился и нелюбовь Морин к боссу мужа распустилась буйным цветом. И здесь Кармайн ничего не мог поделать.

* * *

По возвращении в офис ему пришлось столкнуться с другими женщинами и решать совершенно иные проблемы, женские.

Комиссар Джон Сильвестри всегда мечтал о стажерской программе как о возможности освежить подразделение молодой кровью. Существовали строгие критерии, по которым допускалось принятие облаченных в мундиры мужчин или женщин в ряды сотрудников сыскной полиции: им должно быть не менее тридцати лет, и они должны отлично сдать экзамены на сержанта. Сильвестри утверждал, что полиция упускает множество преимуществ, которые даруют молодые умы. Изводя Хартфорд своими идеями, он допускал, что детективом может стать как отучившийся два года полицейский, так и стажер, который помимо обязательных занятий еще приобретет полезный опыт работы. Сильвестри третировал Хартфорд в течение двадцати лет, но никто не ожидал увидеть результат его усилий. Случаются же иногда странные вещи…

В их маленьком скромном Холломене не было ни одного человека, который не знал бы о самом его влиятельном горожанине – Моусоне Макинтоше, президенте Университета Чабба. У ММ, как его обычно называли, был подающий большие надежды сын, Мансфилд, который никогда не допускал ошибок. Сейчас он работал в округе Вашингтон в юридической конторе, известной тем, что она выпускала в свет будущих политиков. ММ был убежден, что однажды и Мансфилд тоже станет президентом – только уже президентом США.

К несчастью, дочь ММ – Хелен – оказалась совсем иной. Она унаследовала высокий интеллект и привлекательную внешность, но была упрямой, неуправляемой и немного сумасшедшей. С отличием окончив Гарвард, Хелен оказалась в Академии департамента полиции Нью-Йорка; по окончании академии, где она была лучшей, ее тотчас отправили на пост регулирования движения в район Куинс. Хелен продержалась там два года, после чего ушла, заявив о половой дискриминации. Работа вне Коннектикута оказалась ошибкой – папино влияние сильно ослабевало за границами штата, ведь ньюйоркцев нельзя считать настоящими янки.

Хелен подала заявление на зачисление в отделение сыскной полиции Холломена, однако ей было вежливо, но довольно твердо отказано. Тогда она обратилась за помощью к отцу, и тут все зашевелились, включая губернатора.

Наконец, после беседы с ММ, с комиссаром Джоном Сильвестри, во время которой последний в красках описал возможную гибель неопытной и молодой Хелен Макинтош в трущобах Холломена, эти двое мужчин быстренько придумали план, благодаря которому двадцатилетняя мечта комиссара обрела реальность: мисс Макинтош стала первым стажером сыскной полиции Холломена. ММ пообещал выбить деньги из Хартфорда и гарантировал, что программа не прекратится и после того, как Хелен ее закончит. Сильвестри же пообещал, что Кармайн Дельмонико и его команда проведут обучение и стажировку по высшему разряду, сколько бы она ни длилась – три месяца или год.

Хелен не была сильно этому рада, но когда отец разъяснил, что единственный способ стать детективом – это побыть стажером, сошла с небес на землю и согласилась.

Сейчас, после трех недель стажировки, в течение которых ей пришлось знакомиться не только с работой детективов, но и криминалистов, патологоанатомов и юристов, Хелен Макинтош потихоньку начала притираться. Не без боли. Ник Джефферсон, единственный чернокожий полицейский Холломена, невзлюбил ее почти также сильно, как и лейтенант Кори Маршалл и его двое подчиненных. Делия Карстерс, которая была племянницей комиссара и к тому же англичанкой, проявила некоторое участие и выступила в роли наставника Хелен, обернувшееся, к негодованию последней, дополнительными обязанностями для нее. Что касается капитана Кармайна Дельмонико, то Хелен не знала, что о нем думать. За исключением одного ужасного факта – он был копией ее отца.

Когда ровно в полдень Кармайн вошел в «Мальволио» на Сидар-стрит, то был рад увидеть в одной из кабинок объект его утренних размышлений. Сейчас ему оставалось только надеяться, что она не потратила первую половину дня на пререкания с судьей Дугласом Уилбером Твайтесом, сущим кошмаром судов Холломена.

Капитан Дельмонико хотел бы, чтобы Хелен Макинтош ему нравилась, но до настоящего времени она не проявила себя как вызывающая симпатию личность. Достаточно вспомнить ее первый день! Она пришла на работу, одетая как Брижит Бардо или любая другая сексуальная кошечка – так ведь называют похожих персон. Ее одежда была настолько неуместна, что Кармайну пришлось детально описать облачение женщины-детектива – от обуви, которая не должна мешать, если случится преследовать преступника, до юбки, длина которой не должна сводить мужчин с ума, вызывая желание рассмотреть цвет нижнего белья. Она подчинилась и с тех пор одевалась соответственно, но не более того. Хелен не видела необходимости проводить больше времени с полицейскими, чтобы разобраться, как функционирует департамент полиции Холломена на всех уровнях, и возмущалась, что ей ограничили доступ к расследованию, – Кармайн запретил это, пока она не будет лучше подготовлена. И хуже всего то, что она раздражала мужчин. Всего три недели, а капитан Дельмонико уже отчаялся.

Сейчас Хелен сосредоточенно что-то писала в своей записной книжке – она называла ее журналом, отказываясь считать дневником.

– Как прошло утро? – спросил Кармайн, садясь напротив нее и кивком приветствуя официантку, которая, улыбнувшись в ответ, принялась наливать ему кофе.

– Трудно, но зато нескучно. Судья – такой интересный. Я знаю его всю свою жизнь, но занятия с ним юриспруденцией стали для меня настоящим открытием.

– И он – ночной кошмар для правонарушителей. Помни это.

Хелен рассмеялась. Смех у нее был приятный: не притворный и довольно мелодичный.

– Пока я не привыкла к нему, все время говорила невпопад, теперь же дела обстоят намного лучше. Как бы мне хотелось, чтобы учителя в полицейской академии были такими же профессионалами.