Первый лорд мафии

Глава 1. Не волнуйся, милая, все будет хорошо

Мы принадлежали к одному внутреннему кругу, объединенному общими интересами. Мы – журналисты уголовной хроники, составляли репортажи о кошмарах большого города, оружейных выстрелах и запекшейся крови и шутили между собой. Тем пронзительным январским днем судьба, бросив косой взгляд на место действия и злобно скривившись, разрушила план идеального убийства. Королю сутенеров, хозяину чикагских дам полусвета, явился ангел-спаситель на грузовике с кипой грязного белья. Эта шутка нас очень веселила, и мы жалели, что не сможем сделать ее достоянием широкой общественности. Она так и не вышла за пределы рубрики местных новостей в наших городских газетах.

В один кульминационный момент на уличном перекрестке встретились три машины, и эти шестьдесят секунд решили вопрос жизни и смерти голубоглазого толстяка.

Среди этих машин был фургон с грязным бельем, бесхитростная рабочая лошадка на колесах, абсолютно не подходившая на звездную роль в уличной драме воплотившей лучшие моменты «Полин в опасности»^[1]. В ней было все: кавалерия, спешащая на помощь, и старушка, размахивающая флажком поезду, несущемуся по направлению к разрушенному мосту.

При других обстоятельствах Вальтер Гильдебрандт рассмеялся бы просто и откровенно, если бы его спросили о том, как расписан его рабочий день. Или, скорее, расплылся бы в доброй улыбке. Его ковыляющим фургончиком управляли домохозяйки, которых отвлекал то ребенок, зашедшийся в приступе кашля, то болтливая подруга, висящая на телефоне. Женщины не могли толком спланировать свой день, и Гильдебрандт терпеливо ждал на ступеньках, пока они соберут грязное белье.

«Я давным-давно усвоил одно. Никогда не обещай, что ты будешь вовремя как штык», – робко сказал нам Гильдебрандт, поблескивая стеклами очков, за которыми прятались страх и любопытство. Как же, ему выдался шанс посмотреть и на жертву, и на преступника.

Естественно, мы запечатлели на бумаге изумленные восклицания в связи с тем, что фургончик, который тащился по своим делам без графика и расписания, умудрился повернуть на Клайд Авеню в тот единственный момент, который понадобился хозяину империи борделей, чтобы отменить прощание с миром живых.

Да, мы пропустили тот исторический момент чудесного поворота колес. Это не удивительно, мы были репортерами, а не провидцами.

Сейчас мы понимаем. Тем унылым ветреным днем Вальтер Гильдебрандт, сам того не ведая, изменил картину развития преступности в Америке.

Действие разворачивалось на Саут Шор, в районе, состоящем из двухэтажных частных особняков, принадлежащих людям из высших и средних слоев общества, разделенных кое-где многоэтажками. Этот район в соответствии со своим названием находился на берегу озера Мичиган. Туда подъезжал фургончик с грязным бельем. Там же устроился в засаде синий кадиллак с убийцами. Они выслеживали свою жертву, ждали, когда из района Луп выскользнет черный линкольн.

Лимузин ехал плавно и без рывков. Его водитель отточил свое мастерство во время налетов на банки, изящно ускользая от преследователей.

Это была живописная группа. Шофер – в щегольской коричневой ливрее, по выражению лица которого невозможно было догадаться о его криминальном прошлом. Красивая, стильная, молодая женщина с рыжими волосами. Можно было предположить, что она работает иллюстратором журнала мод – таких женщин обычно сопровождают высокие, мускулистые и загорелые парни. Ее же спутником был низенький, коренастый человечек с землистым лицом.

По улице шли прохожие, их торопливые шаги замерли перед светофором, из пальто торчали задранные вверх подбородки. Глаза внимательно осмотрели лимузин, потом перескочили на изящную фигуру, укутанную в меха. И только когда машина тронулась, мужчина тоже удостоился быстрого взгляда. Однако его образ задержался в памяти уличных бродяг: им, замерзшим и обездоленным, хотелось занять место толстячка, чтобы почувствовать успокаивающее тепло от соприкосновения с плечом элегантной и стройной подруги.

Джентльмен безучастно смотрел в затылок шоферу, он не испытывал желания заглядывать в жадные глаза нищих. Его раздражала их зависть в момент, когда он должен был лишиться всех благ. Завтра состоится суд Горькие, сбивчивые мысли были похоронены под непроницаемым выражением пухлого, почти младенческого лица. Он не хотел ни словом, ни брошенной фразой усугубить горе женщины, сидящей рядом с ним, – на ней была своя маска, она играла в свою игру.

Она знала, что вскоре спутник, терзаемый беспокойством, будет вырван из се объятий, но болтала о незначительных вещах. Как паутиной, они окружали себя притворством, самоотверженностью и великодушием в тщетных попытках ускользнуть от реальности. Вопреки эротическим предположениям уличных зевак они были мужем и женой и направлялись на Саут Шор.

Костлявые ветви высоких вязов раскачивались под порывами ветра, дувшего с озера, но в целом ландшафт, который созерцала миссис Путнам, оставался безжизненным. Из окна эркера ее дома на Клайд Авеню, 7016 не было видно ни пешеходов, ни движущихся машин. Все машины в пределах видимости стояли на парковке.

Она уже хотела отвернуться, когда около многоэтажного дома 7011 на другой стороне улицы остановился лимузин. Он внес нотку изысканности в удручающе скучный пейзаж, и женщина прилипла к стеклу.

Из машины вышел мужчина в мягкой серой шляпе и темно-синем пальто, пошитом так, чтобы скрыть недостатки его приземистой фигуры. Он подал руку своей спутнице. Та подняла воротник из лисьего меха на молескиновом пальто и, быстро пройдя вдоль каменной стены, укрылась в вестибюле.

«Лэнгли!» – прошептала женщина. Ее сведения были ограничены, но в основном она не ошиблась. В своей квартире, на Саут Шор, Джонни Торрио использовал псевдоним «Фрэнк Лэнгли». Миссис Путнам и даже ее друзьям, живущим в здании напротив, было немногое известно об этой паре. Сталкиваясь с кем-нибудь на лестнице, они вежливо улыбались, однако ни перед кем не распахивали двери своего дома. В конце концов, окружающие сошлись на том, что мистер Лэнгли служит брокером в финансовом учреждении на ЛаСаль-Стрит.

Миссис Путнам видела этот лимузин в первый раз. Она решила, что это машина из похоронного бюро, которая привезла супругов Лэнгли с кладбища. Любопытно, что ей пришла в голову именно эта мысль. Ведь уже были взведены курки, а Джей Ти, известный в деловых кругах именно под этим именем, оказался в опасной близости от собственной могилы.

Со своего места Торрио не было видно синего кадиллака, который выехал из ряда припаркованных машин. Он вернулся к лимузину и, опустив голову, разбирал пакеты, которые жена набрала в магазине «Маршалл Филдс».

Миссис Путнам посмотрела на флегматичного шофера. Он ее раздражал. По се представлениям, он должен был выскользнуть с водительского места, склониться и замереть, придерживая дверцу для пассажира.

Краем глаза она заметила скользящие фигуры и, переведя взгляд, увидела, наконец, кадиллак. Из него выпрыгнули двое мужчин, третий остался в машине. У миссис Путнам вырвался сдавленный, еле слышный вскрик. Они держали в руках оружие.

Разделившись, они окружили линкольн. Один из них выстрелил из пистолета 45 калибра в ветровое стекло. Шофер закричал от боли. Очердь из Томми-гана разнесла заднее стекло лимузина. Пули пролетели над склоненной головой Торрио, не задев ее. Выронив пакеты, Торрио попятился от машины. Убийцы надвинулись на него. Пуля попала ему в руку, и он покачнулся. Автоматная очередь раздробила челюсть. Он начал заваливаться вперед, но очередной выстрел поймал его на полпути. Поток автоматных пуль прошил ему легкие и живот.

Он упал лицом вниз на дорогу, разбивая о камень свой разодранный подбородок. Его полное тело содрогнулось в конвульсиях. Дуло револьвера уперлось ему в висок. Щелкнул курок, но выстрела не последовало. Стреляющий выругался. Он разогнулся, сунул руку в карман и вытащил новую обойму.

Внезапно тишина была нарушена. За угол завернул Вальтер Гильдебрандт, который должен был заехать в течение дня на Клайд Авеню, чтобы забрать белье. Громыхание колес его грузовичка и басовитый гул старого мотора заполнили улицу.

Водитель кадиллака нетерпеливо нажал на гудок. Убийца перестал лихорадочно заправлять обойму. Его глаза заметались по сторонам, оценивая ситуацию. Тем временем его товарищ принял решение. С автоматом подмышкой он помчался назад к машине. Человек с револьвером сунул оружие в карман, бросился через улицу прямо перед самым носом грузовика и вскочил в движущийся кадиллак.

Анна Торрио, которая ждала в вестибюле своего мужа, наконец, очнулась от ступора. Кадиллак еще не успел уехать, как она бросилась из дверей к нему и упала на колени. Ее сердце подскочило, когда она услышала: «Не волнуйся, милая! Все будет в порядке. Помоги мне подняться наверх».

Он встал на дрожащих ногах, пошатнулся, и она поймала его. Повиснув у нее на руках, он неверным шагом прошел в вестибюль, оставляя на каменных плитах красные пятна, отмечавшие его путь.

Тем временем женщина на другой стороне улицы боролась с паникой. Миссис Путнам читала в газетах о подобных событиях. В 1925 году, когда сухой закон действовал уже пять лет, в стычках между бутлегерами погибло 194 человека. Но такое не должно было произойти с невинными людьми на Саут Шор. Бедный, бедный мистер Лэнгли! Какая чудовищная ошибка! На трясущихся ногах она подошла к телефону.

Когда полицейские Джордж Линч и Уильям Карлсон приехали на старой колымаге из полицейского управления на Вудлон Авеню, линкольна уже не было. Из окон выглядывали люди, однако на дороге, заляпанной кровью, стояли только Вальтер Гильдебрандт и семнадцатилетний юноша. Этот мальчик, который впоследствии подтвердит заключение полиции о произошедшем событии, выпалил с расширенными от изумления глазами: «Леди ввела его внутрь».

Грязно-пурпурные пятна на темно-зеленом ковре привели полицейских на третий этаж. Прошло некоторое время, прежде чем Анна Торрио распахнула дверь. Она была встревожена и не проявила никакого изумления или интереса к их появлению. Кивнув на телефон, она произнесла: «Я пыталась дозвониться до доктора. Но он не отвечает».

– Что произошло? Ограбление? – спросил Карлсон.

Сделав вид, что не расслышала, она прошла мимо них на кухню. Оттуда она вернулась с мокрым полотенцем. Полицейские последовали за ней в гостиную. Гам, на диване, лежал полный мужчина. Он дышал тяжело и прерывисто. Сняв окровавленное полотенце с его подбородка, она заменила его на чистое.

– Я задал вам вопрос, – раздраженно сказал Карлсон. – Что это было? Ограбление?

Анна встревожено посмотрела на мужа и рассеянно произнесла:

– Нет, нас никто не грабил.

– Послушайте меня, леди, – обреченно и угрюмо сказал полицейский. – Не думайте, что перестрелка – это ваше личное дело.

Он взял телефонную трубку.

Анна сидела рядом с мужем в скорой помощи. Каждый раз, когда он пытался заговорить, она качала головой и умоляла его: «Милый, береги силы».

Но он отчаянно старался что-то ей сказать.

В реанимации больницы «Джексон Парк» он сосредоточил тревожный взгляд на мальчишеском лице, которое маячило перед ним, и отрывисто выдавил из себя: «Пули отравлены чесноком».

Молодой врач поперхнулся: «Отравленные пули! С чего Вы это взяли?»

Джей Ти умоляюще посмотрел на жену. В его глазах, полных страдания, появился стыд. По негласному соглашению они с женой никогда не говорили о его работе. Сейчас же, в минуты крайней опасности, он просил жену рассказать, что он из себя представлял. Ровным голосом, за которым скрывалось горькое унижение, она сказала: «У моего мужа есть враги. Они ни перед чем не остановятся, чтобы причинить ему вред. У него есть основания говорить о яде. Он просит Вас помнить об этом, когда вы будете его лечить».

На лице мужчины, лежащего на носилках, отразилось облегчение. Умница, умница Анна – он всегда мог на нее положиться.

Напряжение постепенно отпускало его. Несмотря на жгучую боль, он размышлял над тем, как все странно сложилось. Как только Торрио понял, что не умрет на этих каменных плитах, первое, что пришло ему в голову, – это мысль о яде. Изобретательность этой уловки настолько поразила его, что он надолго ее запомнил. Итальянские бандиты привезли этот трюк с Сицилии. Они варили пули в луковой воде и обмазывали их чесноком. Таким образом, у них появлялся второй шанс расправиться с человеком. Если клиент не умирал на месте, был шанс, что гангрена в конце концов его прикончит. «Дьявольский настой, – усмехнулся он, – достойный самих Борджиа».

Эта историческая реминисценция сразу пришла ему на ум. Джей Ти был хорошо начитан, являлся преданным поклонником оперы и строгим критиком во всех видах искусства. В свободное время он занимался самообразованием. В мире бизнеса Торрио добился всего собственными силами.

Отбросив скромность, он мог признаться себе, что прошел большой путы от сутенера пятидесятицентовых комнаток до магната, владельца целой сети публичных домов; от хозяина трущобного салуна до лидера самой влиятельной в Чикаго банды бутлегеров^[2].

Он взлетел высоко, но сейчас, за четыре дня до своего сорокатрехлетия, думал, что достиг конца своего жизненного пути. Мы все были в этом уверены. Врачи боялись, что Джей Ти не доживет до следующего утра; журналисты собрались зафиксировать его смерть.

Но, как мог бы сказать целый сонм детективов, прокуроров и федеральных агентов, «нарисуйте Джонни Торрио в углу холста и он выйдет, прихватив вашу кисть».

В атмосфере хирургической приемной, полной боли и отчаяния, не оставалось места для абсурдных идей. Например, для мысли о том, что Джей Ти просто сделал паузу на своем пути великого гангстера, чтобы собраться с силами и уточнить направление.

Ему еще предстояло совершить свое величайшее достижение. Его ловких рук ждала самая большая афера за всю историю мировой преступности.

В ту ночь Джонни Торрио страдал от боли, но по прошествии лет он оглянется назад и вспомнит события этого дня как лучшее, что с ним произошло в жизни. Джей Ти увидит мысленным взором свой Эверест. И его посетит идея, как взобраться по извилистой тропинке на вершину. Как ни странно, если бы его не подстрелили, то взять вершину ему бы не удалось.

Глава 2. Продается запретный плод

«Организованная преступность – это раковая опухоль города. Она превратилась в глубоко укоренившуюся отрасль национальной промышленности», – Президент Линдон Б. Джонсон, 1966 год.

«Ни одна из 24 семей Коза Ностры не была уничтожена. Они только заняли еще более прочное положение и чувствуют себя в большей безопасности, чем когда-либо», – Президент Ричард М. Никсон, 1969 год.

Автоматная очередь, прозвучавшая на Клайд Авеню, вызвала громкое эхо. Спустя сорок один год, в 1966 году, ее отголоски достигли Белого Дома. Прошло время, и, по словам Сенатора Арканзаса Джона Л. МакКленнана, махинации преступников были признаны «величайшей внутренней угрозой для страны». По многочисленным свидетельствам, бомба замедленного действия была заложена в стычке на Саут Шор.

За уличной засадой последовали два события. Король отрекся от власти, и на трон взошел принц крови. Джонни Торрио потерял свой город, а Аль Капоне вместо него стал главой чикагских бандитов. Имя Аль Капоне знакомо многим. Люди неизбежно приходят к выводу, что его возвышение и перемещение на руководящее место стало самым значительным последствием кровавой бойни на Клайд Авеню.

Джонни Торрио

Однако тщательное изучение деятельности этих двоих в течение последующих лет говорит об обратном. Перестрелка стала поворотным пунктом на пути преступности не потому, что она возвысила Лицо со Шрамом^[3], а потому, что Торрио создал видимость того, что уступил свои позиции.

Шрам! Сейчас это имя стало зловещим, вызывающим дрожь эпитетом. Репортеры, писатели и кинодраматурги воспользовались этим прозвищем для своих леденящих кровь историй. Капоне оставил после себя громкое имя.

Торрио, в котором не было ничего наводящего ужас, кроме энергичной деловой аббревиатуры «Джей Ти», оставил после себя Организацию.

Менее десятилетия спустя после того, как хирурги в больнице «Джеймс Парк» его заштопали, Торрио основал Систему, которая, несомненно, позволила ему занять главную нишу в Американском Пантеоне Дурной Славы.

Он основал Национальный Преступный Синдикат – Группировку. Картель, Комбинат, Организацию, Систему, Сообщество, Коза Ностра. Называйте его как угодно. Этот Синдикат до сих пор воплощает программу, разработанную Торрио и нацеленную на прикарманивание львиной доли добычи, полученной в результате легальных и нелегальных мероприятий национального масштаба. Ее размер, по оценкам Дж. Эдгара Гувера, составлял 28 миллиардов долларов.

Аль Капоне

Блестящее достижение со стороны учреждения, основанного бандитом для того, чтобы завладеть вниманием Белого Дома. В 1966 году Президент Джонсон призвал все правоохранительные органы предпринять согласованные действия, чтобы задушить детище Джей Ти, проект которого Торрио набросал в гостиничном номере, в Нью-Йорке, 32 годами раньше.

Первым, кто назвал голубоглазого толстяка отцом-основателем тайного Синдиката^[4], был человек, принадлежащий к числу доверенных лиц. На Торрио указал пальцем Аб Релес, но прозвищу Малыш-Петля на Шею. Малыш знал, о чем говорит. Он был главой Корпорации Убийств, карательного органа Синдиката. Показания Малыша выдержали проверку в залах суда: на их основании семь гангстеров были приговорены к электрическому стулу.

У Торрио были все средства, чтобы стать мистером Большой Босс. Еще до того, как стало известно, что Торрио приютил всех бандитов под гигантским зонтиком, сведущие полицейские и криминальные воротилы называли его мозгом городских трущоб. Они нехотя признавали, что из всех закоренелых преступников у него был самый острый ум.

«Торрио был прародителем современных американских бандитов; самым умным из всех гангстеров», – сказал Элмер Л. При. начальник правоохранительного отдела Министерства финансов Вирджил В. Петерсон, бывший начальник полевого офиса ФБР, вышел в отставку в январе 1970 года после того, как он много лет провел на посту управляющего директора Чикагской Комиссии по преступности. Он называл Торрио «гением организационных решений».

«Чикаго Трибьюн» описала его как «преступника в мире бизнеса, который делает бизнесменов преступниками». Впоследствии Герберт Осбери, автор книг о преступном мире Нью-Йорка, Сан-Франциско, Нового Орлеана и Чикаго, вынес свое заключение: «Торрио был, очевидно, самым эффективным организатором криминальных сообществ невиданно широкого размаха. Он чуть было не стал мистическим „властелином умов“.

Биографии Капоне, Фрэнка Костелло и Чарли (Лаки) Лучано уже написаны. Торрио, как призрачная фигура, мелькает лишь на отдельных страницах. В этом нельзя винить историков; детективы и окружные прокуроры испытывали те же трудности при поиске его отпечатков пальцев. Из-за нехватки информации Торрио отвели проходные роли в жизнеописаниях людей, которые были стольким ему обязаны.

Костелло и Лучано последовали за его указующим перстом при формировании карательных органов; они расставляли стулья за столом Совета Директоров Синдиката, который он создал упорным трудом. Капоне вступил в высшую лигу криминальных авторитетов, работая рассыльным у Торрио. Он заработал свои эполеты под опекой толстяка. Лицо со Шрамом послужил хозяину другим образом. Капоне выступал в роли рекламного щита. Толстогубый, так называли его гангстеры, лишь отвлекал внимание от своего босса, что более чем устраивало Джей Ти.

Торрио был тщеславен по-своему. Когда полиция арестовала его за бродяжничество, он не смог сдержать своего возмущения, что с ним обращаются как с обычным преступником. Но, заметим, что Торрио публично выдал себя только один раз. Не без оснований считая себя королем-львом джунглей преступного мира, он довольствовался тем, что тешил свое тщеславие приватно, без свидетелей.

У него была, позаимствуем цитату, страсть к анонимности. Он избегает главенства подобно тому, как вор на узких улочках прячется от фар полицейских машин. Преступника, по его мнению, не должно быть ни слышно, ни видно. Поэтому, если вам почти ничего не известно о нем, не вините себя. Джей Ти хотел, чтобы так и было.

Торрио заслуживает портрета во весь рост, поскольку сведения о нем дают представление о том, как в Америке развивалась организованная преступность. Он воплощает в себе достижения отдельной криминальной личности: взлет из подвалов нищеты в пентхаус высших кругов большого города. Гангстер прошел путь от лакея чиновников до их хозяина. Перевернув эти роли с ног на голову, он оказал влияние на Таммани Холл^[5], на республиканский и демократический политический аппарат в Чикаго. Торрио был лидером.

Сухой закон сыграл роль пускового механизма для Торрио и его конкурентов в других метрополиях. С помощью золота бутлегеров они заманивали в ловушку политиков, которым до процветания сухого закона они прислуживали в качестве лакеев во время выборов. Претенденты на должность мэра Нью-Йорка стремились получить благословение Фрэнка Костелло; кандидат, выдвинутый в Верховный Суд Нью-Йорка, позвонил Костелло по телефону (по данным полицейского прослушивания) и поблагодарил его за удачно провернутое дельце. Политики из Бруклина и Ньюарка толпами направлялись в кафе Джо Адониса за подачками. Не за едой, а за наличными. Жилет Джо был денежной кассой. Чтобы действовать изящно и не думая, в каждом из четырех карманов находились купюры разного достоинства.

Пивные бароны поставили раздачу взяток на поток. Раньше коррупционеры заключали сделки только с высшим эшелоном политиков и с руководящей верхушкой полиции. Патрульный полицейский считал, что ему повезло, если ему удавалось перехватить доллар-другой у владельца бара, игрока или хозяйки борделя.

Торрио и его товарищи были более демократичными. „Джей Ти всегда был готов потратить доллар, чтобы заработать два“, – рассказывал один из сторонников Торрио журналисту, заслужившему его доверие. Для низших чинов, которыми раньше пренебрегали: патрульных, судейских чиновников, судебных приставов, – взятки стали надежным источником доходов. Начальник чикагской полиции Чарльз С. Фицморрис жаловался: „Шестидесяти процентам моих людей платят, чтобы они смотрели в другую сторону, когда мимо проезжает грузовик бутлегера“.

В платежных списках Джей Ти частные лица соседствовали с государственными чиновниками. Начальник тюрьмы открывал двери исправительных учреждений людям из банды Торрио, мэр положил город у его ног; шериф прокладывал для него путь к завоеванию пригородов. По полученным сведениям, государственный чиновник из Вашингтона покончил с собой из-за того, что он был слаб, а толстяк был изобретателен.

Агенты Министерства финансов обнаружили тайник с алкоголем в шахте

Прошли те времена, когда преступник был заключен в узкие рамки. Тогда для политиков он был прежде всего разбойником, вором, лжецом, громилой с кастетом в руках. Торрио проложил новые пути. Согласно его генеральному плану, преступники бросились на штурм промышленности и бизнеса. Под его крылом бандиты и водители пивных грузовиков времен сухого закона через тридцать лет стали владельцами мегакорпораций в жизненно важных отраслях торговли и сферы услуг. На заседаниях правительственных комитетов Кефауэра и МакКленнана эта информация прозвучала только в 50-х годах.

Слушания в мраморных залах Конгресса поднимали рейтинги телевизионных программ; при этом они не ставили никаких препятствий победному маршу бандитов. Разоблачения 50-х годов показали, что преступный мир значительно улучшил свои технологии. Нитроглицерин для взрыва сейфов был заклеймен как устаревшее средство. Банки и инвестиционные конторы опустошались, а их содержимое переходило в собственность бандитов.

Назвать Торрио Фейгином^[6] было бы несправедливо. Этот литературный герой Диккенса обучал уличных мальчишек мелкому мошенничеству. Более подходящим персонажем является мистер Чипс^[7]. Торрио муштровал своих головорезов, чтобы они могли занять руководящие посты в кабинетах, обшитых панелями из ореха.

Торрио накопил солидный опыт. Он изучал основы бизнеса на практике, постигая секреты второй древнейшей профессии. Управление конгломератом публичных домов научило его нанимать женщин, заинтересовывать мужчин и защищать интересы обоих от наиболее досадного вмешательства: от полисмена, врывающегося в спальню.

Во многом его богатство основывалось на автомобилях, их использовании, а также на горизонтах, которые они открывали. Джей Ти впервые извлек выгоду из автомобиля, предоставившего новые возможности в торговле проститутками. Он открывал загородные бордели. Также его можно с полным правом назвать изобретателем дома терпимости на колесах.

В течение столетий проституцию поддерживали самые высокопоставленные лица. В семнадцатом веке до нашей эры Хаммурапи, стоявший во главе одной из первых цивилизаций, основал систему платежей за услуги проституток. Древние греки возводили статуи, прославлявшие знаменитых гетер. Древние римляне проводили фестивали под названием „флоралии“ в честь очаровательной девицы легкого поведения по имени Флора, хотя празднества не имели ничего общего с ее профессией. Сюэ Тао, знаменитая fille de joie^[8] с лицензией в древнем Китае X века нашей эры, получила признание в качестве поэтессы.

Что же касается сутенеров, то им не ставили памятников. В средние века сводников пороли и отрезали им уши. Если они были неоднократно пойманы на месте преступления, то их сжигали заживо. И в начале двадцатого столетия сводник не стал популярной фигурой. Я нашел этому подтверждение в истории, произошедшей на Саут Шор. В экстренном выпуске газет, посвященном перестрелке, содержались и биографические сведения о жертве. Через своих осведомителей полиция собрала досье на Торрио и поделилась своими знаниями с прессой.

Мой редактор поручил мне пронаблюдать за реакцией жителей на известие о том, что среди них проживает Джекил-Хайд. Новость о том, что Лэнгли – бутлегер, а не брокер, вызвала изумление, но не шок. На Саут Шор проводились вечеринки с коктейлем, которые на самом деле обслуживал розничный торговец Торрио.

Однако соседей ужаснул и шокировал тот факт, что Торрио торговал женским телом. На Саут Шор проживали женщины, которые частенько сталкивались с ним на лестнице. И все они содрогались от ужаса, вспоминая о встречах с этим омерзительным человеком. Они застывали от удивления, когда им описывали место, где он работал. Ибо нельзя было придумать более разные заведения, чем брокерская контора на ЛаСаль Стрит, которую ему приписывало общественное мнение, и „Четыре Двойки“.

Это название было заимствовано из жаргона игроков, и оно отлично подходило для четырехэтажного здания из красного кирпича. Здание было расположено на Саут Вобаш Авеню, 2222. Это был универмаг с незаконным товаром, торговый центр, битком набитый запретными плодами.

На первом этаже располагался спикизи^[9], где продавался муншайн^[10], произведенный в перегонных кубах на Вест Сайде, по 25 центов за рюмку спиртного, а разбавленный скотч и хлебная водка из Канады и Багам – по 75 центов. На втором этаже находилась букмекерская контора. Громкоговорители круглосуточно комментировали скачки по всей стране. На третьем этаже был миниатюрный Монте-Карло: кости, покер, блэк джек, рулетка.

В здании не было лифта. Клиенты взбирались за объектами своих вожделений на своих двоих. Они останавливались на площадке между вторым и третьим этажом, чтобы перевести дыхание. Аромат игры спускался вниз, поощряя и заманивая их. Посетитель глубоко вдыхал смесь фимиама и духов и, воодушевленный, продолжал восхождение. Планировка здания была тщательно продумана. Мужчина вряд ли захочет тащиться на четвертый этаж за глотком алкоголя или за игорной удачей. Но он соберет все силы при мысли о том, что в конце пути его ждет страстная женщина.

Публичный дом был бесцветным деловым учреждением – фабрикой сексуальных услуг, нацеленной на получение сверхприбыли. В маленькой тускло-коричневой гостиной клиент делал свой выбор из полудюжины девиц в тонких рубашках. Они не были обнажены, поскольку праздное созерцание мешало бы ходу бизнеса. Жадные взгляды слишком долго бы останавливались на телах, прежде чем они принимали решение Сделав выбор, гость уходил в отдельную спаленку, в которой стояла койка и стул, чтобы вешать одежду. За ним следовала его красотка с полотенцем и умывальником. А два доллара переходили к новому владельцу.

Болес просторная комната удовлетворяла прихоти эксцентричных посетителей. За пять долларов сексуально пресытившиеся клиенты в поиске необычных удовольствий наблюдали за двумя девушками, исполняющими любовный акт. На жаргоне публичного дома это называлось „цирком“.

На втором этаже, за рядом кассиров-букмекеров, находилась дверь с надписью „частное владение“, которая вела в офис управляющего директора этого своеобразного торгового центра. Джон Торрио был равнодушен к алкоголю, рулетке и продажной страсти. Он существовал в своем мире, в естественной среде, которая окружала его всю жизнь. В логове порока вместе со своими папками, гроссбухами и телефонами он чувствовал себя как дома, подобно банковскому служащему, который ощущает себя комфортно в тишине аскетических кабинетов. Решения Торрио становились законом на пивоварнях, винокуренных заводах, в игорных залах и публичных домах. Все это составляло его империю, штаб-квартира которой находилась в Четырех Двойках. Он управлял кораблем с отлично вышколенной командой. Иногда его подчиненные ворчали в кулуарах, что их лишили инициативы. Они не могли ни замахнуться, ни взвести курок, не получив разрешения босса.

Согласно его наставлениям, в бизнесе для решения проблем следовало применять усилие, но не насилие. Человек, который тащится по улице с разбитым черепом или с огнестрельным ранением, неизбежно попадает в газеты. Глупо привлекать внимание газетчиков и рисковать тем, что публика будет задавать вопросы: „Куда только смотрят полицейские?!“ Подобно Муссолини, другому большому политику, с которым ему предстояло встретиться, он осознал, что „иногда силу приходится применять с хирургической осторожностью“. Джей Ти, как мы обнаружим, организовал в Чикаго два первых ключевых убийства времен сухого закона.

У него был наметанный глаз на возможные проколы. Кабачок Джо урезал свои закупки пива. Мэйбл вечно подпирает стены в гостинице „Наконечник стрелы“. Что случилось с Джо? То ли его бизнес переживает упадок, то ли дело в конкуренте, торгующем нелегальным пивом. Заведующий отделением должен будет выяснить этот вопрос.