Рисунки подготовлены кандидатом исторических наук, членом Творческого союза художников России и Международной федерации художников П.П. Крамаренко. Несколько рисунков взяты из открытых источников в сети Интернет.
© Махнёв А.В., 2021
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021
Предисловие
В 2017 году вышла в свет книга московского прозаика Александра Махнёва «О прожитом с иронией», часть первая. Тираж невелик, но разошёлся довольно быстро. В книге автор предложил читателю иронические зарисовки, некие жизненные истории, лёгкие в прочтении и абсолютно безобидные. Александр Владимирович советует: «Прочтите эти истории. Они просты в восприятии, интересны и жизненны. Мои герои порой смешны и нелепы, но я отношусь к ним с любовью и уважением. Ирония – это отнюдь не издёвка, это особый инструмент подачи комической сути происходящего события, и задача её – вызвать у читателя улыбку, добрую улыбку, освободить сознание хотя бы на несколько минут от сиюминутных проблем, житейских сложностей, освободить, а значит, продлить человеку жизнь. В этом благая цель моих литературных зарисовок. Улыбнитесь! Расслабьтесь! Удачи вам!»
Удивительного в том, что первая книга Александра Махнёва оказалась востребованной читательской аудиторией, ничего нет. Ирония, лёгкая, добрая шутка востребованы всегда, это то, чего порой нам всем в жизни не хватает.
И вот перед вами обещанная автором вторая книга. Она преподносится полноценным печатным изданием, дизайн обложки по сравнению с первой книгой почти не изменён. Сюжеты, конечно, разные, но все они из жизни, не надуманны, и вновь здесь присутствует лёгкая ирония, способная вызвать улыбку при прочтении.
Вот рассказ «Ловелас». Красавчик мальчишка Сергей Славский, ему бы девчонкой родиться, сетовала мать, дед, так тот прямо говорил – «подвела природа». Конечно, красавец по жизни по определению не мог не быть в центре внимания. Засматривались на паренька в школе одноклассницы, в красавца курсанта военного училища влюблялись девушки, и лейтенантом Славский в военном гарнизоне вниманием женского пола не обойдён. И он отвечал взаимностью. Любвеобильным был парень, но отнюдь не бабником, зная себе цену, к выбору подруг относился избирательно – дружил только с красавицами. Любвеобилие сыграло с ним злую шутку. Хотя это как посмотреть… Не буду рассказывать дальше, прочтите, и вы всё поймёте сами, поймёте и улыбнётесь.
Есть в книге несколько рассказов, посвящённых интересному персонажу.
Речь о Затевахине.
Фамилия не часто встречающаяся, это не Петров или Сидоров, это Иван Затевахин. Есть Затевахины военачальники, академики, учёные, есть довольно известные личности – всех этих людей роднит с героем повествований фамилия, и только. Автор подчёркивает: литературный образ Ивана собирательный, и искать связь с известными людьми не стоит. А чем интересен этот герой, его окружение, вы поймёте, прочитав повествования Александра Владимировича.
Итак, читаем рассказы прозаика Александра Махнёва. Будем надеяться, что у него хватит сил и энергии продолжить жизненные зарисовки, может, увидим и третью его книгу. Очень хотелось бы.
Секретарь Союза писателей России
капитан первого ранга В. В. Шигин
Удивительная история
Повесть
История забавная, она и грустная, и трогательная, и смешная. В ней много удивителъ ного.
Два абсолютно разных человека – опытный жёсткий оперативник и шагающий в неизвестность маленький человечек, не росточком, нет, душой маленький, – в то утро встретились. Встретились нелепо и, конечно, случайно. Провидение свело. Не оттолкнуло, не развело, а именно свело…
Ранняя осень. 1990 год. Подмосковный городок Энск
1.
Иван Егорович Коломиец удалялся от дома. Лицо сурово, голова гордо поднята. Шёл быстро и решительно. Но этой самой решительности хватило ровным счётом на квартал. У автобусной остановки притормозил, сел на лавочку и задумался. Не слишком ли громко он хлопнул дверью, и стоило ли психовать по пустякам. Впрочем, почему по пустякам. Супруга выставила мужа за дверь, и это можно считать пустяком?
Нет уж, позвольте, это не пустяк, это произвол. Он привстал, решительно стукнул рукой по лавочке.
Да, это произвол!
И вновь сел.
А может, не стоило спешить? Лариска не впервые устраивает подобные концерты, наверно, и на сей раз это просто бабья дурь. Может, она сейчас стоит у окна и смотрит, где там её непутёвый.
Коломиец вновь дёрнулся и даже глянул в сторону дома. Но с лавчонки не слез и рукой её больше не трогал. Лавка ни при чём, её из дому не гнали, стоит себе родимая и таких, как он, пускает задницу погреть и поразмышлять.
А что, собственно, произошло?
Ну, попросили его с работы, не выгнали, а именно попросили. Должность сократилась, и всё. Многим в эти перестроечные года пришлось покинуть насиженные места. Вот и их цех закрыли. И не важно, что Коломиец один из лучших в своей скромной профессии, изобретений куча, что-то есть эксклюзивное, дипломов дома пол-ящика. Это всё не важно. Всё, что они в своём кондитерском цеху изобретали, нынче из Франции, Турции, Италии и вообще из-за бугра прилетает. Порой вкуснее и дешевле. И это надо честно признать. Так что самое достойное нынче, кстати и доходное для их комбината, просто выпекать батоны да кирпичи серого хлеба – вот их участь, а всё иное побоку.
Иван Егорович глянул на часы.
Бог ты мой! Он уже три часа сидит на остановке.
Надо что-то решать. А что, собственно, решать? Выбор невелик – или с повинной домой, или в материну коммуналку.
Вспомнилось лицо благоверной, на этом лице было всё – ненависть, злость… слюни изо рта и голос, это не голос, это визг. Как она там кричала?
– Пошёл вон! Тунеядец, бездарь, импотент, убожество!!!
Точно так и кричала – импотент, убожество…
И что, к этой… надо возвращаться?
Ни за что!
Коломиец встал с лавочки и уже вполне уверенно двинулся в сторону дома мамаши, к родной коммуналке, к комнатке, где он родился и вырос. Хорошо хоть после смерти мамы хватило ума не продавать родное гнездилище, хотя Лариска требовала: дескать, кому комната нужна, вот если бы квартира, а то комната.
А вот шиш тебе!!!
С этой, пожалуй, единственно доброй за весь сегодняшний день мыслью он и шёл. Солнышко выглянуло из-за тучки, на душе стало комфортнее. Ничего, вся жизнь впереди. Дочурку только жаль, съест её Лариска. Но он в обиду…
Мысль завершить Коломиец не успел, чьё-то огромное тело сбило с ног. И уже падая, услышал:
– Стоять! Стрелять буду! Стоять!
Иван Егорович инстинктивно закрыл глаза, руками обхватил тело неизвестного. Они барахтались несколько минут. Затем раздался крик, стон, тело обмякло и сползло. Коломиец открыл глаза. Рядом на коленях стоял мужчина, в правой руке пистолет, а левой он уверенно надевал наручники на упавшего человека. Мужчина улыбнулся и даже, как показалось Коломийцу, подмигнул.
– Ну ты молодец, надо же такого бугая сломать.
Иван было попытался сказать, что не ломал он никого и вообще шёл в мамину коммуналку, но сказать ничего не мог, воздуха не хватало, он только тяжело дышал. Мужчина поднялся, отряхнул пыль с колен и протянул руку Коломийцу:
– Давай, дружок, поднимайся.
Иван тяжело встал, потряс головой, вытер рукой вспотевшее лицо. Рядом стоял милиционер, и, как в старых добрых приключенческих фильмах, вокруг толпились зеваки. Лежащий на земле мужчина зашевелился.
Тот, что был с пистолетом, повернулся к милиционеру.
– Лопахин, пока этот битюг не пришёл в себя, грузи. А Иванов, Иванов где?
Из толпы вывернулся второй милиционер.
– Здесь я, Сергей Петрович.
Оперативник с пистолетом, тот, кого милиционер назвал Сергеем Петровичем, нагнулся, в поисках оружия обстучал лежащего по телу.
– Хлопцы, грузите его.
Затем покрутил головой, словно кого-то искал, и остановил взгляд на Коломийце:
– А ты что ждёшь? Давай в машину.
Сказано было столь решительно, что Иван Егорович не посмел возразить. Он лишь протянул Сергею Петровичу почему-то оказавшуюся в руке кепку бугая.
– Вот…
Оперативник похлопал Ивана по плечу:
– Молодец! Пошли.
Через двадцать минут они были в районном отделении милиции. Дальше Коломиец лишь выполнял команды. Сказали сесть в коридоре, сел и сидел, пока не вызвали в кабинет. На двери кабинета висела табличка: «Старший оперуполномоченный Ломакин С. П.». Вызвали в кабинет. Сказали подпиши. Подписал. Что подписал, не читал, да и особо не интересовался, наверно, что-то нужное для милиции. Вновь отправили в коридор. Вновь, сидя на стуле, изучал табличку на двери – «Старший оперуполномоченный…».
Время к шести вечера.
Дверь кабинета приоткрылась, выглянул Ломакин.
– Что сидим? Пошли.
Коломиец встал и пошёл за Сергеем Петровичем. На втором этаже их ждал молодой паренёк.
– Что, вот этот?
Ломакин буркнул:
– А ты что, министра внутренних дел ждёшь? Другого не будет.
И уже обращаясь к Коломийцу, сказал:
– Понятым будешь. Ясно?
Иван Егорович кивнул. Про понятых он что-то слышал, вроде это люди, которые присутствуют при изъятии документов или каких вещей у преступников.
И уже смелее ответил:
– Ясно, товарищ начальник.
К семи вечера парень, звали его Павел, пожав руку, отпустил Ивана Егоровича:
– Спасибо за содействие органам. Всего доброго.
Коломиец вытер вдруг вспотевшую руку.
– И что, мне можно идти? А куда?
Паша пожал плечами:
– А куда хочешь, можешь к Ломакину спуститься.
Коломиец так и сделал. Спустился к кабинету с табличкой, тихонечко постучался. Ответа не последовало. Он присел на знакомый стул. Идти, не идти? Вновь поднялся, постучал в дверь, теперь громче.
– Ну, кто ещё там…
Ломакин выглянул в коридор.
– А… Это ты. Что нужно?
Иван Егорович растерянно посмотрел на Ломакина:
– Так это… Я пошёл?
Ломакин прищурившись посмотрел на Коломийца:
– Тебе что, ночевать негде?
Иван вздрогнул. Хороший нюх у оперативника. Но ответил бодро:
– Почему же негде. Есть где, есть и квартира, и дом, всё есть. Я просто подумал, вдруг вам ещё какая помощь потребуется. Я всегда готов.
Ломакин с явным подозрением смотрел на Коломийца.
– Помочь? Помочь-это хорошо. Давай-ка ты завтра к девяти подходи, разберёмся.
Иван Егорович улыбнулся:
– Я понял. Сергей Петрович, так я подойду? Ломакина в двери уже не было.
2.
В мамину коммуналку Коломиец добрался к восьми. По пути заскочил в гастроном, купил батон, кефир и шесть штук плавленых сырков. Большего при желании купить не мог-полки пусты. Вот и дом. Лифт, как всегда, не работал, так что на девятый этаж не дошёл, а дополз. Дверь комнаты почему-то оказалась открытой. Соседка, вечно опухшая от пьянства Алиска, прятала глаза, видно было, нашкодила. Шарить в чужих шкафах и комнатах эта дама умела.
Он устало посмотрел на Алису:
– Сергеевна, опять в комнату лазила? Я же просил, если что надо, ты спроси, может, что и дам. У мамы брать нечего, зачем ты лазишь?
Сергеевна что-то фыркнула и ушла к себе.
Тяжело вздохнув, Коломиец вошёл в комнату. Осмотрелся. Вроде все вещи на местах. Вот только тяжёлый запах алкоголя говорил о том, что соседка была здесь, причём совсем недавно.
Иван Егорович распахнул окно и как был, не снимая верхней одежды, плюхнулся на кровать. Закрыл глаза. Сон накатил быстро, и это не от усталости, просто родительский дом, атмосфера домашнего очага приняла его и успокоила. Успел ещё подумать: мама отругала бы, что в ботинках лёг…
Проснулся Коломиец в семь утра. По привычке было пошёл в туалетную комнату, а её-то и нет. Чертыхнулся, вспомнив вчерашние злоключения, и вышел на кухню. Соседка рано обычно на кухню не выходила, но сегодня будто ждала, дремала сидя у своего столика. Услышав скрип двери, встрепенулась:
– Доброе утречко, Иван Егорович. Как спалось? Надолго ли в гости?
Иван, не отвечая, прошёл в туалет. Сделал свои дела и в комнату, а это значит, опять через кухню.
И здесь Алиска – сидит, подперев руками грудь, улыбается и вновь с вопросом:
– Иван Егорович. Спрашиваю, как спалось? Надолго ли в гости?
Ну что ей сказать? Он пожал плечами:
– Надолго, Алиса Сергеевна.
В девять утра Коломиец был в милиции. Дежурный спросил, куда, мол, товарищ идём? Ответ прозвучал как пароль:
– Я к Ломакину.
В ответ отзыв:
– Ага! Проходи.
Иван подошёл к кабинету Ломакина, постучал в дверь, постучал довольно громко.
– Ну, кто ещё там…
Ломакин выглянул в коридор.
– Что нужно? Тьфу ты… Ты помочь обещал?
Иван кивнул.
– Заходи.
Иван Егорыч переступил порог кабинета. В помещении ничего за ночь не изменилось: небрежно разбросанные бумаги на столах, серые, уже далеко не прозрачные графины с позеленевшими стаканами, стулья, массивное кресло посреди комнаты, по углам два сейфа. Только запах табака был менее ядрёным, хозяин, видимо, проветрил кабинет, и ещё присутствовал аромат кофе.
Ломакин мотнул головой в сторону стула:
– Садись. Кофе будешь или, может, чай?
Коломиец кивнул:
– Буду. Кофе буду.
Кофе был хорош. Иван Егорович давненько такой напиток не потреблял. Лариска где-то ячменный суррогат покупала, им его и поила. Вспомнить тошно.
Оба наслаждались напитком, Ломакин причмокивал.
– На днях бизнесмен принёс. Настоящий! Эх, в магазины бы такой…
Коломиец вторил ему:
– Да уж, как говорится.
Ломакин посмотрел на Ивана Егоровича:
– Ещё?
И тот, расплывшись в улыбке, словно ждал приглашения посмаковать хороший напиток, кивнул:
– С удовольствием.
Ломакин налил кофе гостю и себя не забыл. Присел в кресло, крутанулся пару раз вокруг оси.
– Ну, рассказывай, Иван, как тебя там, Егорыч, что ли.
Коломиец насторожился:
– А что рассказывать?
Ломакин усмехнулся:
– А что, нечего? Ты же со вчерашнего дня как отмороженный ходишь и ко мне зачем-то пришёл. Нормальные люди на работу пошли, а ты в милицию. Давай. Давай, выкладывай, не ровен час, начальство вызовет и не поговорим.
В другое время Иван обиделся бы, дескать, какое тебе дело, товарищ Ломакин, до моих проблем, но на сей раз обиды не было. После скандала и хамства жены он должен был выговориться. И пусть батюшкой сегодня будет милиционер, что такого.
И он начал:
– Понимаете, Сергей Петрович, я инженер пищевой промышленности, женат, дочь есть, но вот…
На этом разговор и завершился. В дверь без стука заскочил милицейский чин в форме. Погоны Коломиец не рассмотрел.
– Сергей Петрович, на выезд, у нас грабёж-ювелирка.
Ломакин матюгнулся и, обращаясь к Коломийцу, махнул рукой:
– А я что говорил? Поговорить спокойно не дадут. Значит, так. Едешь со мной, по пути и пообщаемся.
Второй день его общения с милицейской братией был копия первого, с той разницей, что на него никто больше не падал. Сначала Коломиец вместе с оперативной группой ехал в машине, приехав к месту преступления, по команде Ломакина «вёл себя тише мыши». Устав сидеть, выходил потоптаться, но не далее пяти метров от автобуса, и вновь ожидал в машине. Затем пазик помчался, включив мигалку, на окраину города. Он, вцепившись в ручку впереди стоящего сиденья, как и оперативники, проклинал бездорожье. И когда Ломакин, вытащив пистолет, дал команду коллегам на выход, попытался тоже выйти, но услышал властное:
– Назад!
И вслед конкретную команду:
– Сидеть!
Собачья команда.
Был в детстве в их семье пёс, звали Тузиком, его и учили – «сидеть», «лежать», «рядом», «апорт» и прочее. Обидно, конечно, слышать собачью команду, но делать нечего, сидеть значит сидеть.
И он сидел.
Оперативники появились к семи вечера. Злые, недовольные. Ломакин через слово матюгался.
– На полчаса бы раньше, мать его… Взяли бы.
Кого, как, за что, Коломиец не понимал, а потому молчал, боясь попасть под горячую руку.
Автобус к отделению прибыл к девяти часам. Ломакин вышел первым.
– Парни, сдать оружие и по домам, завтра будем разбираться. Коломиец, где ты там! Выходи!
Услышав команду, обращённую к нему, Иван Егорович вздрогнул, руки сами потянулись вверх. Голос и интонации Ломакина завораживали. Коломиец выбрался из автобуса, потянулся, разминая косточки, затем присел на корточки.
Ломакин тут как тут.
– Далеко живёшь, Егорыч?
Коломиец поднялся:
– Да нет, не так чтобы далеко, но идти долго.
Сергей Петрович рассмеялся:
– Ответ вразумительный, надо бы записать, вполне в перестроечном стиле. Ладно, если не далеко, но долго, давай ко мне, я рядом живу, хоть к ночи по-человечески перекусим. Есть хочешь, Коломиец?
Иван Егорович кивнул.
3.
Через полчаса они были в квартире Ломакина. Пока Сергей Петрович накрывал стол, Иван изучал скромный быт старшего оперуполномоченного. Ничего примечательного, обычная подмосковная «двушка» в хрущёвке. Разве что в большой комнате на стене у обшарпанного дивана висела куча медалей. И все как показатели разносторонней физической подготовки хозяина: самбо, лёгкая атлетика, бокс, футбол и даже шашки. Висела парочка фотографий, видимо, родителей Сергея.
С кухни послышалось:
– Коломиец! Иван! Давай, ужин стынет.
Иван Егорович поспешил на голос.
Стол разносолами не баловал, и остывать было нечему – горячих блюд не было: три большие крупно порезанные луковицы, головка чеснока, шмат сала, чёрный хлеб и колечко колбасы, похоже, это была «Краковская». Посередине стояла литровая бутыль со слегка мутноватым содержимым, рядом два стакана.
Иван Егорыч с удивлением посмотрел на Ломакина, мол, где картофель фри, мясо по-французски, коньяк «Наполеон» и прочее.
Сергей намёк понял.
– Если лука мало, ещё подрежу.
Первый тост… Впрочем, тостов не было. Сергей налил граммов по сотне, сам выпил и Коломийцу чуть ли не влил содержимое в рот.
– Давай, давай, вот так её, родимую… вот так…
Коломиец поперхнулся. А Ломакин вторую порцию опрокинул и тянет бутыль к стакану Ивана.
– Давай, Ваня, давай…
К такой скорости Иван Егорович не привык, он вообще спиртное мало потреблял, разве что по праздникам, да и то грамм сто пятьдесят, не больше. А тут уже по четыреста накатили. Хотя нет, Егорыч на грудь принял меньше, он выпил два раза, а не три, как Сергей.
Выпив, закусили.
Минут через пятнадцать Коломиец почувствовал, жизнь налаживается, настроение поднялось и ему захотелось говорить.
На разговор потянуло и Ломакина. Он налил себе четвёртую порцию, посмотрел было на Ивана, однако махнул рукой, дескать, что с тебя взять, не пей, раз не лезет, и опрокинул стакан. Крякнул, занюхал куском хлеба, поднял указательный палец левой руки и, словно продолжая дружескую беседу, заговорил:
– Вот, Ваня, я и думаю…
Ивану Егоровичу было в этот момент так хорошо, ну так хорошо, что он не слышал своего нового друга, Иван блаженно улыбался и в мозгах формулировал, что же такое доброе и приятное он должен сказать этому замечательному человеку.
– Дорогой Сергей Петрович…
А Ломакин продолжает своё:
– Вот так, Ваня, мы и разошлись. А могли жить да жить, детей плодить, дачу завести, огород, а ещё лучше пивнушку купить: утром цистерну принял, к вечеру новую заказал – и народ доволен, у самого пена на губах, и деньги в кармане есть.
Иван Егорович наконец сформулировал мысль:
– Дорогой Сергей Петрович! Спасибо тебе, что приютил, обогрел, выслушал. Редкой ты души человек. Наверно, супруга любит тебя, детишки обожают. Как я тебе завидую, я…
Сергей Петрович насторожился. А кому он тут плакался, что жена ушла, детей нет и прочее? Но увидев блаженное лицо Ивана, понял: не слушал его Коломиец.
Ну и ладно, может, оно и к лучшему.
К полуночи Иван окосел окончательно, и с этим надо было что-то делать. Такси вызвать не получилось, тогда Ломакин, пользуясь служебным положением, вызвал оперативную машину и отвёз Коломийца домой.
На том дружеская вечеринка завершилась.
Проснулся Коломиец в час дня. Лежал он в маминой кровати и опять в обуви. Голова раскалывалась. Попытался было встать, но правая рука оказалась намертво прикована к постели. Он открыл глаза и увидел рядом расплывшуюся физиономию Алиски. Соседка своим большим и горячим телом лежала на его руке.
О боже! Что это?
Руку наконец удалось вытащить. Алиска проснулась.
– Иван Егорович? Доброе утро!
Иван свалился с кровати.
– Алиса Сергеевна, ты что делаешь в моей комнате?
Та, нимало не смутившись, села на кровати.
– Что? Это у вас, милок, надо спросить. Вчера ночью зашла поболтать, а вы меня в охапку да в кровать и давай лапать, я и прилегла.
Иван обхватил голову руками.
– О боже…
На этом трудности гуляки не закончились, его рвало, нестерпимо болела голова, руки тряслись. Лишь к вечеру ожил, помогли полстакана водки, что поднесла Алиска, доброй души человек, и горячий душ.
Так завершился третий день его холостяцкой жизни.
На четвёртый он уже в половине девятого сидел у кабинета Ломакина. Сергей Петрович пришёл к десяти, был зол и резок. И Иван попал под раздачу.
– Ты где вчера болтался? Заболел, так позвони, я тебя обыскался.
Ивану Егоровичу вновь захотелось поднять руки, мол, больше так не буду.
Крут, однако, Ломакин.
Вместе с тем где-то в глубине Ивановой души шевельнулась мыслишка: он что, в штате милиции состоит, зарплату получает? Он здесь никто и звать его никак. Сам подрядился помочь.
Эта, пожалуй, не слишком трезвая мыслишка заставила Ивана Егорыча густо покраснеть.
Ломакин тут же среагировал:
– То-то же! Давай заходи, поговорить надо.
Коломиец вслед за майором зашёл в кабинет и сел у стола.
Ломакин закрыл дверь на ключ, плюхнулся в кресло. Сделал парочку кругов на своём кресле-вертушке и, притормозив, уже с серьёзным видом посмотрел на Ивана:
– Егорыч, а я тебе вчера работу нашёл.
Увидев, как Коломиец встрепенулся, поднял руки:
– Не спеши. В органы тебя не возьмут, староват, хотя если по мне, рад бы видеть тебя в сотрудниках, человек ты обязательный, хороший, непьющий…
Сказав «непьющий», Сергей Петрович ухмыльнулся.
– А что, точно. Но работать ты будешь на мясокомбинате, инженером по научной организации труда. Работа, как говорят, не бей лежачего, при мясе, котлетах и прочем… Что нахмурился. Я уже с директором договорился. Через четыре дня, в понедельник и выходи. Что-то не нравится?
Иван опустил голову. А Ломакин опять за своё:
– Ты и нам мясо будешь приносить, директор не возражает, а мы ему поможем, если надо – защитим.
По реакции Ивана Сергей Петрович понял: надо человеку дать время подумать.
– Ладно, Егорыч, об этом позднее поговорим. А сейчас просьба к тебе. Очень серьёзная просьба. Надо органам помочь.
Коломиец встрепенулся.
Ломакин улыбнулся:
– Вот и молодец, ожил. Слушай сюда. Вчера взяли мы одного человечка, серьёзный мужчина. Грешков за ним много, но самое главное, он воровской общак унёс, деньги, ценности и прочее, суммы бешеные. За этот общак за ним и воры охотятся. Так что между двух огней мужик. И вот что мы решили. Подсадить к нему своего человека, может, что и расскажет. Пока он один в камере. А вот кого подсадным сделать, непонятно. Своих опасно, расколет в момент, человек опытный; заказать специалиста в других отделах-это время, а сам понимаешь, время-те же деньги. Вот я и подумал, а если ты посидишь с ним пару деньков? А что, человек ты посторонний, придумывать биографию не надо, ты Иваном и останешься, а по мелочам переговорим, главное-твоё согласие на операцию.
Услышав слово «операция», Иван кивнул сразу:
– Готов, Сергей Петрович, спасибо за доверие.
Ломакин с подозрением посмотрел на Коломийца:
– И что, вот так сразу и готов? Ну-ка встань.
Он обошёл Ивана, подёргал за рукава пиджака.
– Не годится. Не готов ты.
Коломиец возмутился:
– Что значит «не готов»? Я готов, ты только подскажи что и как, а уж фантазии у меня хватит.
Сергей Петрович махнул рукой:
– Ладно, будь что будет. На себя беру. Пока там начальство согласует…
Он вновь подошёл к Ивану, с силой рванул рукав пиджака, оторвав его. Отошёл в сторонку. Зашёл к Ивану с тыла, взяв за полы пиджака, разорвал чуть ли не до плеч. Отошёл на полметра.
– Надо бы лицо подправить.
Пока Ваня размышлял, как это в милиции лица подправляют, Ломакин, крякнув, с силой ударил Коломийца кулаком в скулу. Тот лишь ойкнул и схватился за щеку.
Одним словом, в течение пятнадцати минут оперативник приводил Ивана в состояние, соответствующее легенде. А легенда была такова. Работник хлебокомбината Иван Коломиец пришёл домой подвыпившим и застал жену с любовником. Разборки были недолгими – обоих порешил топором. По вызову соседей приехали менты и забрали убийцу. Убийца ничего не помнил, был сильно пьян.
Иван Егорович поначалу переживал за пиджак, затем чуть не заплакал, получив синяк, а когда услышал, что он хоть и по легенде, но убийца, совсем загрустил. Однако отступать некуда: пиджак порван, фейс разбит. В довершение Ломакин заставил его выпить сто граммов водки.
И это был последний штрих к портрету убийцы.
4.
В камеру Коломийца бросили настолько красиво и эффектно, что даже старый вор Кремнёв, по кличке Кремень, возмутился. Он поднял Ивана Егоровича, усадил на нары. Сам сел на соседние.
– Что за люди. Ублюдки, и всё тут. За что они тебя так отделали?
Иван упал на цементный пол неудачно, и к синяку на скуле добавилась расцарапанная рука. Но не это главное. Весь облик новоявленного арестанта был по-настоящему мученическим, и это разжалобило вора.
– Рассказывай, что случилось.
Иван Егорович, ни слова не говоря, лёг, свернулся калачиком и сделал вид, что спит. Он посчитал, что пауза сейчас просто необходима. Держал эту паузу недолго, минут тридцать, затем, всем видом показывая, что ему неимоверно больно, попытался сесть, но неудачно и вновь грохнулся на пол. Кремень встать сокамернику не помогал, просто наблюдал, что тот делает. Наконец Коломиец сел, мутным взглядом повёл по сторонам, увидев соседа, криво улыбнулся:
– Здравствуйте, меня Иваном зовут.
Тот кивнул:
– Иван, значит, Иван. Так что случилось, Ваня?
Иван Егорович обхватил лицо руками:
– Ничего хорошего. Лариску я убил и хахаля её, вот так.
Кремень ухмыльнулся:
– И что, без крови никак?
Коломиец, вновь сделав мученическим лицо, повернулся к соседу:
– Да откуда я знаю, может, и можно было, но, когда я их в кровати увидел, в голове что-то перевернулось, к тому же крепко выпившим был. Как, что-ничего не помню. Помню, как менты били, как в машине везли.
Кремень развёл руки в стороны:
– Вышак ты заработал, парень. Готовься.
Иван так вошёл в роль, что из его глаз реально брызнули слёзы. Он вскочил на ноги:
– Это что же, высшая мера?
– А то ж!
Коломиец покачнулся всем телом, упал на нары, вновь повернулся к стене.
Тишина.
Спустя, наверно, час нары под соседом заскрипели, он поднялся, прошёл к маленькому столику у стены, налил в кружку воды, жадно выпил. Вновь сел на нары.
– Тебе, парень, хорошего адвоката надо, без этого никак, засудят, это у них просто делается, может, ещё какой висяк подвесят, какая разница, скольких замочил, двоих, троих… а у них статистика…
Коломиец сел на нары:
– Это больших денег стоит, где я их возьму.
Он посмотрел в глаза Кремню, показалось, есть в мутных гляделках вора что-то человеческое. Подумал, это хорошо, может, предложит помощь.
Но когда через пару минут вновь глянул на вора, ничего, кроме иронической ухмылки на лице и полного равнодушия в глазах, не увидел.
Ладно, подождём.
Принесли ужин. Иван и не прикоснулся к баланде. Вновь прилёг, теперь уже лицом к нарам соседа. Больше они не разговаривали.
Ночь.
Ухом Иван уловил скрежет замка. Две тени ворвались в камеру, и на соседних нарах завязалась молчаливая борьба. Слышалось лишь затруднённое дыхание вперемешку с матом. Затем кто-то вскрикнул, чьё-то тело сползло на пол.
На нарах борьба продолжалась.
Иван сжался в комок и словно прирос к стене. Сердце не то чтобы в пятки ушло, оно выскочило и бежит к железной двери. Зубы отстукивают барабанную дробь.
Вдруг мат, приглушённый крик и тишина. Через минуту послышался тихий голос:
– Иван… Слышишь, Ваня…
Коломиец понял: это голос Кремня. Он тихонько поднялся с нар и осторожно, стараясь не наступить на лежащие тела, подошёл к сокамернику. Кремень лежал в неестественной позе, голова запрокинута, лицо залито кровью, обе руки у горла. Он пытался что-то говорить.
– Иван…
Коломиец с опаской наклонился к лицу Кремня:
– Я здесь.
Кремень чуть шевельнулся, по его рукам струилась кровь.
– Будут тебе деньги, большие деньги, только ты свяжись с человеком, найди способ… Белов, Белый, его знают. Через адвоката Сергеева… Скажи ему… Дом с голубятней на крыше, снаружи две доски, он поймёт. Повтори…
Путаясь, Иван повторил.
– Ещё раз повтори…
Иван вновь, теперь уже чётко, произнёс:
– Белов, Белый. Через Сергеева… Дом с голубятней на крыше, снаружи две доски… Правильно? Слышишь…
Кремнёв молчал.
Ивану Егоровичу по-настоящему стало страшно. Он понял: на его глазах развернулась свирепая, кровавая драма, и все её участники мертвы. Он вскочил, схватился за голову, пронзительным голосом закричал…
Очнулся Коломиец от резкого запаха нашатыря. Открыл глаза, покрутил головой. Машина, мигалки, и он на кресле уазика, рядом Ломакин.
– Ну, слава богу, жив. А я думал, ты четвёртый…
Сознание понемногу возвращалось к Коломийцу. Как в чёрно-белом кино крутились кадры: камера, нары, Кремень, тени, шум и три трупа, а ещё шёпот вора-Белый, Сергеев, дом с голубятней.
Послышался голос Ломакина:
– Иван Егорович, сейчас в больницу, потом домой. Всё забудь, всё нормально.
Иван сел на сиденье, потряс головой, крепко сжал виски руками.
– Я в норме, Сергей Петрович, в норме. Мне нужно домой.
Дома он был уже спустя полчаса. Ломакин проводил до двери.
– Ваня, ты спи, а я утром заскочу, хорошо? Всё, вон тебя Алиска ждёт.
Иван уже вполне пришёл в себя, вошёл в квартиру и сразу к Алисе.
– Сергеевна, налей сто граммов. Верну, ты меня знаешь.
Полстакана водки коренным образом подправили пошатнувшееся было здоровье, а главное, психику. Махнув не закусывая, Иван крякнул, как Ломакин в день их знакомства за столом, и посмотрел на Алиску.
– Алиса, что нового?
Та зарделась, видимо, не ожидая такого внимания.
– Что нового? Твоя приходила, вон чемодан принесла. Сказала, чтобы на её очи не появлялся. А ещё…
Но Иван не слышал, он уже был в своей комнате. Заперся. Лёг на кровать, прикрыл глаза. Камерные видения надо было отбросить, а потому он постарался сосредоточиться на чём-то хорошем.
Мама…
Да. Мама… Заснул мгновенно, но это был не сон, скорее это было пьяное забытьё, и места матери в нём не было, перед глазами вновь камера, Кремень, испускающий дух. Очнулся спустя час в холодном поту, с дрожащими руками. Поднялся, взял графин с водой вылил полграфина на голову. Вроде отпустило.
Мама…
Встал, подошёл к старому шифоньеру, достал мамкину шкатулку. Не пересматривал её вечность. Ага, вот фотографии, бездумно покрутил, повертел стопки писем.
Стоп! А это чьи письма, он их и не открывал. Быстро разорвал нитки, которыми была скручена пачка писем с незнакомым почерком. Прочёл одно письмо, тут же схватил другое, прочёл, третье…