000
ОтложитьЧитал
Глава 28. Берегиня.
Счастье вдруг в тишине постучалось в двери.
Неужель ты ко мне? Верю и не верю!
Падал снег, плыл рассвет, осень моросила…
Столько лет, столько лет, где тебя носило?
Погожим, теплым сентябрьским днём по Лиговскому проспекту шёл офицер. Шёл он домой от Московского вокзала, куда полчаса назад его привёз поезд. Конечно, он мог подъехать и на трамвае, но он специально решил пройтись пешком по родному городу, которого он не видел четыре года. На плечах его были погоны капитана, на груди тихонько, в такт шагам, побрякивали боевые награды: орден Красной звезды, орден Отечественной войны, орден Суворова, медали за оборону Ленинграда, за взятие Берлина….
Офицер шёл, и с изумлением оглядывался по сторонам. Всё что происходило вокруг него, радовало и наполняло сердце восторгом и тихой печалью. Как изменился город! И при этом остался прежним, родным Ленинградом! Вокруг шумел многоголосый гул голосов, люди спешили по своим делам, где по одному, а где и весёлыми крикливыми стайками пробегали детишки. Под ногами суетливо чирикали вездесущие воробьи. Гулко и утробно ворковали голуби, женихаясь к голубкам…
Разбрасывая искры своими токосъёмниками, звенели на поворотах трамваи, бибикая, проносились грузовые и легковые машины. Проехал набитый людьми, возвращающимися с работы, пузатый автобус. Жизнь кипела. И идя пешком по Лиговскому проспекту, Андрей заново привыкал к этой жизни большого города, колыбели трёх революций.
Из этого благостного состояния созерцания его вырвал до боли знакомый голос:
– Нет, нет, мил человек, ты что-то попутал – подмётку я тебе вчера, да, ставил, да вот только не на левый ботинок, а на правый! Ну-ка, покажь правый! Покажь, покажь, не стесняйся! Во-о-от! Видишь, стоит, родимая, зубами не оторвёшь. А то, что у тебя сегодня на левом башмаке подмётка слетела, так то не моя вина! Я ж тебе вчера говорил: давай обе поменяю, дешевле выйдет! Так нет же – решил сэкономить! Я теперь мне ещё и туфту гонишь, что, дескать, подмётка снова отлетела, делай заново, да забесплатно! Не на тех напал! Ты как хошь, мил человек, а подмётку новую поставить – это денег стоит. Потому, как труд. А пролетариев за их труд надо уважать…
Ёкнуло сердце, Андрей обернулся, и … встретился глазами с одноногим сапожником, сидящим в своей маленькой будочке и яростно спорившим с посетителем. Тот, почувствовав на себе посторонний взгляд, тоже поднял глаза на Андрея, и….
– Андрюха!!! – истошно завопив и бросив инструмент, он оттолкнул посетителя, схватил костыль, и бросился к Андрею. Коля Никишин, а это был именно он, прыгая на костыле, подскочил к обалдевшему Андрею, и облапил того своими ручищами.
– Колька!!!
– Андрюха!
– Колька!
– Андрюха… ты как, откуда…
– Домой. Демобилизовали! Иду, слышу – голос знакомый! А это ты!
– А это я! – Николай ласково гладил Андрея по волосам, – ах ты… Андрюха… сколько ж мы с тобой не виделись…
– Колян… я вот… иду…
– Домой? С вокзала, что ль? Пешочком?
– Ну да, город посмотреть, так давно не видел! Трамваи, люди… памятники. Соскучился!
– А уж как я по тебе соскучился! Знаешь, что, я сейчас лавочку закрою, и мы ко мне пойдём…
– Так ты что, сапожничаешь?
– А то! У меня ж батяня был знатный сапожник! – Колька нагнулся, ловко подобрал упавший костыль, – Ещё при царе сапоги шил, губернатору! Ну и я, значится, тоже не пальцем деланый! Ну а с одной ногой-то куда возьмут? Вот я и смикитил, что так-то оно вроде как и прожить можно… Живу, короче! Ну, пойдём, пойдём!
– Да куда пойдём?
– Как куда? Ко мне, говорю! Сейчас Шурка пока на работе, вот придёт… а мы пока с тобой…
– Погоди, погоди! Какая Шурка? Неужто…
– Ну да! Та самая! Наша Шурка Ерофеева! Она ж за меня замуж вышла! Ещё в сорок четвёртом! Теперь Никишина! Ты не знал?!
– Да откуда?!
– А… ну, там такая история приключилась: она ж в сентябре 44-го в госпиталь попала по ранению… Это-то ты должен знать!
– Ну, да, было дело.
– Так вот, её после госпиталя и демобилизовали, как и меня. Отправили её домой, к себе в деревню, значится… а от дома-то ейного одна труба осталась! Там же такие бои были! Помыкалась она, помыкалась по соседям, да и поехала в Ленинград – у неё тут подруга. Сама-то она из-под Гатчины, ага! Недалеко, значит. Ну, и встренулись мы, вот… то да сё… сошлись, короче. Нет, ты Андрюх не подумай, я её сразу так в лоб и спросил: как же говорю, Андрей? А она мне: а что Андрей? У него Агния. Кстати, об Огоньке что-нибудь слышно, нет? Не давала о себе весточку?
Андрей молча помотал головой. Колька горестно кивнул, помолчал, и продолжил:
– А, ну вот… ну, и сошлись, значит. Живём ладно. Правда, ты знаешь, насчёт этого… – Николай выразительно щёлкнул себя в район кадыка, – она больно ругачая! У меня иногда бывает…ну, ты понимаешь, ремесло-то деньги приносит, ага! Ну и я… А она… У-у-у, тогда держись! Слушай, пошли, пошли, я щас мигом в гастроном сгоняю!
Он похлопал себя по карманам, оглянулся на свою будочку:
– А-а-а! Чёрт! Я ж вчера… Зараза, и этот, чёрт гунявый с подмёткой оторванной ушёл! Слушай, Андрюх, а у тебя…
– Да, конечно, есть! На, держи! – Андрей сунул Кольке несколько бумажек.
– Ох, да куда так много-то! – умилился Колька, – так, ты стой здесь, я щас в гастроном…Это быстро, тут за углом!
– Нет, нет, нет! – Андрей выставил перед собой руки, – давай завтра! Мне надо домой. Четыре года не был! Ну, давай, завтра зайду.
– Я здесь почти каждый день! – Колька показал пальцем на будочку, – и это… приходи обязательно! Посидим! Там… за встречу! – и потряс бумажками, зажатыми в руке: – я завтра отдам!
Распрощавшись, Андрей, улыбаясь, пошёл дальше, не замечая, что за ним на некотором расстоянии увязались два парня-подростка. Метров через сто он наткнулся на тележку с мороженым. Весёлая тётенька в чепчике быстро и ловко продавала свой товар. Андрей остановился, и решил, что после четырёх лет войны поесть мороженного – это хорошая идея, просто замечательная. Двое подростков приблизились с двух сторон, но близко пока не подходили.
Взяв мороженого, Андрей не спеша пошёл дальше.
– Дяденька, дай двадцать копеек! – задрав голову вверх, рядом с ним стоял какой-то маленький шкет. От горшка два вершка. Усмехнувшись, Андрей переложил мороженное из руки в руку, и полез в карман за деньгами. Вынув оттуда несколько смятых бумажек вперемешку с монетками, он бумажки положил обратно в карман, и сунул мальцу несколько монеток:
– На, держи, на мороженное!
И не спеша пошёл далее.
Тревожный червячок зашевелился только через некоторое время… спешно доев мороженное, Андрей сунул руку в карман и похолодел – бумажек в кармане не было! А была большая, сквозная дырка, сквозь которую провалились пальцы!
– Вот ведь зараза! – в сердцах плюнул Андрей, – развелось хулиганьё!
Денег, конечно, там было немного, так, на первое время… но и это первое время надо было как-то прожить! Пока ехал домой, строил планы на будущее: вот приеду, сразу пойду на завод, в отдел кадров, устроюсь на работу. Возьмут ли? Возьмут, куда денутся?! С таким-то «иконостасом» на груди! Фронтовик, орденоносец! Да и стаж, в конце концов, имеется, до войны-то пару лет он успел поработать! И разряд есть!
Да-а-а… А вот теперь… когда ещё первая зарплата будет… Ладно, хоть Колька обещал отдать долг. «Ну, ничего, как-нибудь проживём», подбадривал он себя.
С таким немного подпорченным настроением он всё ближе и ближе подходил к своему дому. Пересёк улицу Стачек, вот улица Новоовсянниковская, дворик… с замиранием сердца он подошёл к своему подъезду. Встал в нерешительности, огляделся. Слева какая-то седая тётка развешивала бельё на верёвке, протянутой через полдвора. Андрей в ней с трудом узнал Клавдию Ивановну, соседку этажом выше – так она постарела за годы войны.. Она оторвалась от своего дела и с любопытством посмотрела на стоявшего молодого офицера.
Приглядевшись, она всплеснула руками, и схватившись за сердце, растерянно выдохнула:
– Андрюшка… Чудилин… Родненький ты мой! Вернулся!
Она бросилась его целовать:
– Вернулся, живой! Как хорошо-то! Живёхонький! Вот радость-то!
– Да тёть Клава, да, ладно вам! – отбивался он её лобызаний Андрей, – ну живой, ну вернулся. Так что с того?
– Как что? Да у нас, почитай, из всех, кто жил, только четверть и осталась! И дядя Миша, и Дядя Ваня, и Любка с Ларисой, их бомбой убило, когда они за хлебом пошли, и Сергей Иваныч с десятой квартиры, и… твои… тоже…
Андрей кивнул:
– Я знаю, тётя Клава, мне об этом ещё дядя Ваня в сорок втором говорил, госпитале встретились случайно.
– Ох, дядя Ваня! В сорок втором же и погиб он! В декабре похоронка пришла. А ты, Андрюшенька, как, насовсем? Или на побывку?
– Насовсем, насовсем, тёть Клава! Всё, демобилизовался!
– Ну, пойдём, родной, пойдём, расскажешь, что да как. Я тебя чаем напою!
Андрей помотал головой:
– Нет, тёть Клав, я… потом, всё потом. Хочу домой. Четыре года не был. Ключик у вас?
– У меня, у меня, дорогой, у меня!
Тут она запнулась, и всплеснула руками:
– Матерь божия! Совсем забыла, старая дура! У тебя ж гостья!
Тяжкой наковальней ухнуло сердце…
– К..к..какая гостья?
– А вот такая! – затараторила соседка, – вся из себя, симпатичная такая, всё при ней, – она руками показала параметры фигуры, – в теле девка!
Андрей в сопровождении соседки на ватных ногах поднимался по лестнице, и терялся в догадках: кто это? Приехала двоюродная сестра из Самары? Так она тощая, как вобла, а тут «в теле девка»… Шурка? Да нет… она не может знать, что я приехал… Кто?
А соседка продолжала рассказывать подробности:
– И так пришла такая… мне говорит, «к Андрею», а я говорю: «к какому Андрею?» «к Чудилину», «так, говорю, нету его, как на фронт, говорю, забрали, так и всё, ни ответа, ни привета. Воюет, поди!» а она такая: «я его здесь подожду, сейчас придёт», а я ключик-то давать ей не спешу – мало ли жулья всякого, а она ключик-то, ключик-то, слышишь, из своего кармашка вынает, и крак, замочек-то и открыла… а я ещё думаю, откуда у неё ключ-то? Да! Она ж в форме, военная, стало быть, и орден тож… блестящий такой, вокруг лучики золотые, звёздочка вся лаковая…
С прыгающим сердцем, не чуя ног, Андрей стоял у своей двери…
Сердце молотило, как кузнечный молот. Ду-дух… ду-дух… ду-дух… как будто стокилограммовые фугаски падали на дно ущелья.
Неужто?
Неужто?!
Неужто?!!
Он рывком распахнул дверь… Сердце долбанув по рёбрам, ухнуло вниз.
Первое, что он увидел, были ЕЁ глаза.
ОНА сидела у окна на стуле, и улыбаясь, смотрела на Андрея.
Огромные, добрые, бесконечно родные, карие глаза. На ней была ладно сидевшая гимнастёрка, подпоясанная ремнём, форменная юбка, аккуратные укороченные сапоги. Пилотка, сложенная, лежала рядом на столе. На груди блестел золотыми лучами орден Отечественной Войны.
Андрей пошатнулся, сглотнул, моргнул глазами – раз, другой, всерьёз опасаясь, что это ему снится, и в любой момент прекрасное видение может исчезнуть.
Прекрасное видение не исчезало. В горле мгновенно пересохло…
– Агнюша… – хрипло, не своим голосом, ещё не веря собственному счастью, произнёс Андрей.
Она встала со стула и тихо-тихо произнесла:
– Я вернулась, Андрюшенька.
Не помня себя от счастья, Андрей вихрем пролетел разделявшее их расстояние, и подхватив её за талию, закружил. Её руки обвили его шею, она прижавшись к нему всем телом, взвизгнула, и подогнув колени, повисла у него на шее…
Откружив её, и поставив ногами на пол, Андрей стоял, смотрел ей в глаза и не мог оторваться. В горле стоял ком, не дающий произнести ни единого слова. Но глаза его красноречиво говорили за него. Вихрь мыслей колобродил в голове. Он держал её за талию и смотрел, смотрел, смотрел ей в глаза…
В голове как тогда, 20 месяцев назад, прошёлся маленькой, мягкой лапкой котёнок – это был верный признак того, что… В восторженном взгляде Андрея появились тревожные нотки. Его беспокойство отразилось у него на лице.
Агния мягко улыбнулась, погладила его волосы, и спокойно промолвила:
– Не беспокойся, я уже не ангел. Я человек. И я никуда не улечу, я здесь навсегда.
Андрей выразил свои чувства, поцеловав её в губы, она ему тут же горячо ответила.
– Я… я… – оторвавшись от её губ, он не мог найти слова, чтобы выразить своё счастье, – я… так рад! Я.. так ждал! Я… так верил!
Она смотрела на него снизу вверх, и улыбаясь, произнесла:
– Помнишь, я тебе написала – «любовь стоит того, чтобы ждать»?
– Да, да, конечно! Вот… – и он торопливо вынул из нагрудного кармана бережно хранимый там у самого сердца аккуратно свёрнутый вчетверо листок, – вот!
Она накрыла своими ладошками его руку со сложенным листком:
– Ты ждал, и ты верил! И вот видишь, сбылось! По вере вашей и воздастся вам! Если бы ты не верил, в то, что я вернусь, то меня бы здесь сейчас не было!
– Как всё просто… и сложно одновременно.
Наглядевшись в её глаза, он смотрел теперь на её волосы, шею, плечи, гладил её по спине…
– Что, подросла немного? – лукаво улыбаясь, и наклонив голову, спросила Агния.
Андрей отошёл на шаг, впрочем, не выпуская её руку из своей, и с изумлением осмотрел её всю с ног до головы. Она, чтобы усилить эффект, подняла свою руку, за которую он её продолжал держать, над своей головой, и демонстративно крутнулась на месте.
– Ну-у-у, как?
Андрей ошеломлённо смотрел на свою любимую, не веря своим глазам! Всё было при ней: и прекрасная, женственная фигура, и высокая грудь, и рост…
Андрей сморгнул, отгоняя видение…
– Что, нравлюсь я тебе такая? – опять так же лукаво щурясь, рассмеялась она.
Андрей не верил своим глазам – это действительно была та самая, его Агния, но… какая-то другая, ещё лучше, ещё прекраснее!
И ноги были на месте!!
Эта, нынешняя Агния, что сейчас стояла перед ним, была значительно красивее той, которую он знал! Как такое возможно?!
Она прильнула к нему и тихонько сказала на ушко:
– Возвращаясь сюда, я испросила разрешения немного подправить моё тело. И мне разрешили. А знаешь почему?
Андрей, не в силах отвести от неё восхищённого взора, молча помотал головой. Она легонько оттолкнулась от него, и серьёзно посмотрела Андрею в глаза:
– А потому, что тогда, двадцать месяцев назад, ты был готов любить меня даже ту, искалеченную, без ног!
И продолжая так же серьёзно смотреть ему в глаза, она продолжила:
– И то, что ты сейчас видишь перед собой, это тебе – награда. Награда за твою Веру, Надежду и Любовь.
Андрей, желая отогнать от себя наваждение, шумно выдохнул, и снова схватил её за обе руки:
– Не могу поверить… неужели это всё мне?!
Она, кивнув, радостно подтвердила:
– Ага! Тебе, кому же ещё?!
– И больше никуда не улетишь?!
– Ну куда я улечу? Я тут, пока тебя не было, уже и пыль протёрла, и прочий порядок навела. Я ведь теперь твоя жена? Кстати, ведь ты не ужинал? И я, пока тебя тут ждала, проголодалась, как тыща волков!
Андрей спохватился, принялся торопливо развязывать вещмешок, потом вспомнив, что ничего съестного у него там уже нет, полез по карманам:
– Так это… сейчас в магазин сходим, купим чего-нибудь…
Пальцы позорно провалились в дыру, прорезанную ловким карманником.
– Тут это… такое дело… незадача приключилась, – растерялся Андрей и виновато улыбнулся: – жулики лиговские, шпана… мать их! Всё, что осталось, всё слямзили…
Агния тихонько, чтобы его не обидеть, рассмеялась, и протянув к нему руку ладошкой вверх, ласково произнесла:
– Растеряша ты мой! Не жалей о тех деньгах. Плюнь! Деньги – брызги! Я тебе другие дам, точно такие же, на, держи свои денюжки, и больше не теряй!
И на её ладошке, о чудо! Прямо из воздуха, как и тогда, 20 месяцев назад, появились… да, да! Несколько смятых купюр!
Андрей сглотнул, изумлённо взял смятые бумажки с её ладони, поднял на неё глаза:
– Так ты… всё же ангел? Или как…
– Я уже не ангел, я тот самый «или как»! – заразительно расхохоталась она, да так, что чуть не упала со стула.
И отсмеявшись, пояснила:
– Я не ангел, но кое-что из тех фокусов у меня всё же осталось! Ну, к примеру, я так же, как и тогда, могу кое-что сотворить, и я так же, как и тогда, слышу твои мысли. Ты расстроен?
– Нет! Что ты! – с жаром возразил Андрей, – это даже лучше! Но почему у тебя осталось эти возможности? Ведь обычным людям это недоступно?
– Так я и не обычный человек. Я была твоим Ангелом-хранителем, а теперь я – твоя Берегиня. Хранила тебя оттуда, а теперь буду беречь тебя здесь, – она снова обвила его шею руками, и жарко его поцеловала.
Отдышавшись, он всё же, решился уточнить:
– Так значит, теперь у меня нет Ангела-хранителя?
– Ну почему же нет? Есть! И ещё какой! Смотри!
Агния опять наградила его своей прекрасной, лучезарной улыбкой, и… откуда-то из её волос выпорхнул маленький, светящийся шарик. Покружившись вокруг головы обалдевшего Андрея, шарик метнулся к стене и превратился в солнечный зайчик! Осмысленно попрыгав по стене, он вдруг замер на месте, его очертания поплыли, изменились, и… Андрей явно увидел, что на стене теперь светится смеющееся лицо Антонины. Она была, как живая, смотрела на него, и весело улыбалась. Наконец, она лихо подмигнула ему, и… видение исчезло.
– Так значит… так значит… Антонина?!!!
Агния кивнула:
– Она самая! Я же её и обучала. 100 дней. Не бойся, она не такая растяпа, какой была я…
Андрей взял её лицо в свои ладони и долго-долго смотрел, наконец, спросил:
– А у тебя… у тебя… есть Ангел-хранитель, или Берегине не полагается?
– А ты как думал? Есть и у меня, дали! Догадайся с одного раза, кто? – она, наклонив голову набок, и загадочно улыбаясь, с интересом смотрела на Андрея. Его ответ она узнала за секунду до того, как он его озвучил:
– Славка? Миронов?! Угадал?!
Она тихо и важно кивнула.
– Ангел-Воитель?!
– Молодец, помнишь… С таким А-хранителем мне ничего не грозит. А тебе – с Антониной. Они в паре работают, как у лётчиков принято – ведущий и ведомый. Плюс я, берегиня, на подхвате, так, на всякий случай.
Потом подошла к нему вплотную, и тихонько погладила его по щеке, заглянула в глаза:
– И ещё: я хотела сказать тебе большое спасибо за все те письма, что за эти полтора года ты мне написал.
Андрей смутился, сглотнул и виновато улыбнулся:
– Так сгорели письма-то… в Берлине, когда мы с Пашкой встретились… Там ещё весь его экипаж…
Агния кивнула:
– Знаю я и про Пашу, и про Берлин. Экипаж его, увы, спасти не удалось. А вот до Пашиного А-хранителя я смогла тогда достучаться, успела, – она улыбнулась и добавила: – а письма твои… вот они, держи!
Она протянула к Андрею руку, и на её ладони медленно протаял, прямо из воздуха, увесистый пакетик, завёрнутый в чистую, белую тряпицу.
Андрей, затаив дыхание, трясущимися руками развернул ткань и… о чудо! Там ровной стопкой лежали все его письма, написанные с января 1944-го по май 1945-го года, и безвозвратно сгоревшие 8 мая 45-го года в Берлине!
Довольная произведённым эффектом, Агния лукаво смотрела на него:
– А ты думал, они пропали безвозвратно? ТАКИЕ письма не горят!
Чувства переполняли Андрея: хотелось бежать сломя голову, прыгать через пропасть, лететь куда-то, крутить на самолёте высший пилотаж! Он вскочил, подхватил любимую, снова закружил её по комнате, не обращая внимания на падающие вокруг стулья…
Немного запыхавшись, и поставив её на пол, выпалил:
– Так… пойдём!
– Да куда?
– Пойдём! На улицу! Я всем скажу! Всем! Что я тебя люблю! И что ты у меня есть! Всем! Пойдём к соседям, пойдём к Кольке, к Шурке… отпразднуем! Там Шурка! Ты знаешь?!
– Да знаю я, знаю! – хохотала она от переполнявшего и её счастья.
– Вот! И пойдём, я мороженого тебе куплю! Целый короб! Пойдём!
Он схватил её за руку и повлёк за собой.
– Да куда пойдём? Андрюшенька! Не продают уже мороженного, поздно уже, вон, темнеет!
– А как хочется накормить тебя мороженным до отвала! Эх, придётся до завтра ждать!
– Не придётся. – она смотрела на Андрея, и хитро улыбалась. – ну, целый короб я не смогу, да и не осилим мы с тобой столько, а вот это… пожалуйста!
И в её руке прямо из воздуха появились, прямо как из воздуха протаяли, две порции мороженного. Широко улыбаясь, она вымолвила:
– Угощаю!
От избытка чувств Андрей снова привлёк её, держащую мороженое в обеих руках, к себе, жарко поцеловал. А потом смотрел, смотрел и смотрел в её глаза… И не мог насмотреться!
Она улыбалась в ответ, и… столько всего читалось в её глазах! Столько обещающего, манящего…
Андрей почувствовал её мысленный посыл, и, замирая сердцем, выдохнул одними губами:
– Неужели это навсегда?!
Она коротко и утвердительно кивнула:
– Навсегда! На всю жизнь!
Конец.
