Вес

В армии нет слова «спиздили», есть слово «проебал», но когда шакал проебывает перчатки, то слово «спиздили» внезапно появляется.

от автора

Зародыш этой книги появился еще задолго до моей службы. Я вынашивал эту идею около года. И лишь за пару месяцев до увольнения в запас я стал детально продумывать написание этой книги, ее структуру, ее последовательность. Было желание начать писать ее еще в войсках, но возможности не были раскрепощены передо мной настолько, что б я взялся за это там. Да, можно было бы начать писать в телефоне, или на бумаге, потом перенести в электронный вариант. Но в ходе того быта, я откладывал эту затею до своей полной свободы. Возможно, это было неправильно, и находясь там, я бы смог передать куда больше разных красок своих эмоций…

Находясь там, я каждый день задумывался, есть ли во всем этом смысл? И какой? И смысл, наверное, здесь был в том, чтобы самому найти смысл, и ради этого жить. Я склоняюсь, что эта вся система бесполезна. КПД от нее ноль. Бесполезный труд изо дня в день впивается в разум, и разрушает его там. А ты изо всех сил стараешься держаться и не упасть морально. А может ты уже и упал, но сам того не заметил? А почему труд бесполезный? А потому что в чем смысл перетаскивать дерн из одного места в другое? А еще перед этим откопать канаву, чтобы заложить ее этим дерном. Натирать железо до блеска. И какой смысл писать о бесполезной системе? Бесполезная книга, о бесполезной системе? Пожалуй, сойдет.

И лишь уволившись в запас, я собрал все свои мысли и волю в кулак, и начал писать. Эта книга расскажет один обычный день из того места. Я не буду напрямую упоминать город, в котором я служил, и род войск, дабы избежать лишних вопросов, но, я думаю, Вы и так все поймете. Хоть это и основано на реальных событиях и каждое описанное мной действие происходило, но это не говорит о том, что каждое действие происходило строго последовательно, как написано здесь. Каждое из действий могло происходить в любой день. Но это действие было. Все имена и прозвища выдуманы, и любое совпадение является случайным.

Заранее прошу прощения за ненормативную лексику, жаргон и маты. Не будь этого, книга не была бы так уникальна, да и армия без матов, не армия. Я максимально четко старался передать все, что там происходило. Для меня самого до сих пор кажется странным писать книгу про армию. Я встречал разные книги: боевики, про войну, но что б именно про армию, нет. Фильмов уйма, а вот что б книгу, ни одной. Возможно, эта книга будет первой в своем роде.

Может быть, это описание кому-то покажется слишком нудным и растянутым, но благодаря этому вы максимально приблизитесь к тем ощущениям, к этому изможденному ожиданию дембеля. А если вы хотите максимально погрузиться в этот день, то я бы Вам рекомендовал прочесть эту книгу за один день.

поверка

… – ГЕЕРРООООООЙЙ СООВЕЕЕТСКООГОО СООЮЮЮЗАА, ГВАААРДИИ СТААРШИИНААА, БОГДАНЕНКО ГРИГОРИЙ ИВАНОВИИЧ, УУУМЕР ОДИНАДЦАТОГО ЯНВАРЯ ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОГО ГОДА, ОТ РАААНЫ, ПОЛУЧЕННОЙ В ГОДЫ ВЕЛИИИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫЫЫ!!!

Этот пронзительный, звонкий голос раздавался в этой кромешной тишине на весь плац, на всю часть, взлетая за её пределы, рассеиваясь на ее периферии, и затихая за теми соснами того холма. Порой, стоишь на этом же месте летом, когда ещё в девять вечера солнце только начинает думать уходить в закат, и по этому холму катается квадроцикл, рассекая его дороги и ухабины, прошиваясь между соснами, ныряя и выныривая из вырытых когда-то, давным-давно, такими же, как и я, солдатами.

Изморось падала на мои очки, и в её капельках, горящие лампочки фонарей растекались на непонятные фракталы, разбиваясь в каплях на шесть или восемь фонариков. Каким-то неопределенным чувством, не то осязанием, не то вкусом, частью носоглотки можно было уловить нотки зимнего воздуха. Голые каштаны и березы создавали глухой свист, разрезая холодный северный ветер.

Мы стояли в линии по подразделениям буквой «Г». Эта часть размещала около полутысячи бойцов. Выдался такой период: все находились в части, и никакое подразделение не было выслано ни на какой полигон или в командировку. Сержанты, стоявшие в командирской колонне, вышли из строя четырьмя строевыми шагами (два прямо, налево, два прямо, и поворот налево) и стали каждый лицом к своему подразделению. Каждый из них открыл красную папку, названной «книга учёта вечерней поверки», а в простонародье «вечеруха», как и само мероприятие. С самого первого дня нам внушали что это священный воинский ритуал, который строго запрещается нарушать, и быть на этой поверке, строго обязан каждый. Нам доносили её суть через великую Отечественную войну: после боя, вечером, солдаты становились, и их пересчитывали, называя их фамилии, кто не отозвался, считался убитым. Один офицер мне трактовал смысл этой проверки личного состава во время распада советского союза. Тогда служить отправляли чем дальше от дома, тем лучше. И когда распался союз, многие солдаты уходили самовольно из частей. Зачастую это были ребята из Закавказья; их таким образом проверяли. Нет сегодня, завтра, неделю, и просто вычеркивали из списка, нет и нет, кто его в этот Азербайджан поедет искать по тем горам? Однако в наши дни смысла в этой вечерней поверке никто никогда не видел. Войны нет, самокатов¹ нет, а просто как чтить память, стоит ли оно того? Я рассматривал это как прогулку перед сном, подышать воздухом напоследок, очень даже полезно, а если еще и зол, или настроение веселое, то и поорать песен можно вдоволь. На гражданке ты где еще так покричишь во всю глотку? Вряд ли кто-то этим занимается, идя по улице, а тут обязан. Даже сами офицеры относились к ней не со стороны священного ритуала, а со стороны занятости личного состава. Глядишь, на полчаса заняты, уже хорошо. А кто косонуть² решил и не пойти, если отстрелит³ такого, использовать в своих целях, или для разгона⁴, или просто банально наорать и наказать парочкой нарядов (наряды не выходят на вечеруху).

Стали звучать фамилии военнослужащих, а в ответ громко выкрикивали со строя «Я». Кто-то орал со всей силы показательно, от хорошего настроения, кто-то тихо говорил «я». Список фамилий закончился, и сержант, отровняв нас, пошёл делать доклад дежурному по батальону. В строю уже начались шорохи, разговоры шепотом, переходящие в тихий тон, шевеления, кручения.

– Эээ бля, какая команда была? А? Смирно! Стали ровно, и по затыкали свои ебальники, не напизделись за день? Щас будете тут до утра стоять пиздеть!

Это проорал дневной ответственный лейтенант. Все резко стали ровно, гул плавно, но быстро утих. Дежурный по батальону дождался последнего сержанта, снова отровнял всех и ушёл делать доклад дежурному по части.

– Сегодня нормальный дежурный, можно организовать. Этот кэп забитый хуй, он даже на этаж не поднимается, сегодня Сова сам понесет расход к нему на КПП.

– Не-не-не, я не буду, меня ещё засосет ⁵из-за вас, на губу отправят… ахахаха, ясен хуй бахнем!

Перешёптывались двое пологенов⁶ в конце строя.

– ОТСТАВИТЬ РОВНЕНИЕ, ВОЛЬНО! – крикнул дежурный по батальону, сержант снова вышел перед строем уже вялыми шагами, лениво открыл вечеруху и стал медленно зачитывать статьи:

– Статья четыреста сорок седьмая, членовредительство, уклонение от воинской службы путём членовредительства наказывается…

Дневной ответственный летёха уже куда-то отошёл и, вероятно, уже готовится уйти домой. Строй снова начал жужжать, кто-то обсуждал какие-то билеты. Слышались оскорбления друг друга вроде «слоняра⁷ потыканная…», «слон у нас только один…». Дежурный по части распустил дежурных, и они рассыпались из своей шеренги с центра плаца, каждый в направлении своего подразделения.

– Вторая рота напра-во, шагом марш.

И рота быстро не синхронно двинулась в сторону казармы. Перед входом она слилась со всей частью, и стадо около пятисот человек стало тиснуть в двери, а большая часть двинулась на курилку. Раздавались очередные крики стебов, «сиплый, ты после вечерухи не куришь, на этаж паскуда» «братва дайте сигару?», «Жека, верни жигу». Я решил не идти в эту узкую высокую дверь и пропустить всех. Пока я стоял, пару человек попросило у меня сигарету, но, к счастью, я не курил. Затем я вошёл в эту старую, высокую, с выбитыми ямочками, всю в сколах, обшарпанную дверь. «Интересно, сколько поколений солдат прошло через эту дверь?» Я вошёл в, так называемый, подъезд, и медленно поднимался по старой лестнице на четвёртый этаж. Стены жёлтые, сверху белые, запылённые. Перила ободранные, сбитые, покрашены в такую же бордовую краску, что и дверь. Лампы без плафонов горят тускло, что придаёт ещё более убогое впечатление от этой системы. Я поднялся на этаж, медленно расстёгивая бушлат на ходу. Он был уже немного засаленный и слегка грязноват, но относительно других он казался очень даже ничего на вид. Я направился сразу к своей кровати. Бушлат я повесил на дужку кровати, а не в бушлатницу, ибо воровство тут цветет и пахнет. А спрашивать потом за этот бушлат не с кого, наряд окуня ловит⁸, а если и не ловит, то попробуй ты уследи за двумя сотнями бушлатов? Там хочешь не хочешь, смотри не смотри, а кто-то наденет не свой, и ищи днём с огнём его. Поэтому идти на свой страх и риск и вешать этот несчастный бушлат тут нет никакого желания. Я не особо волновался, что его сопрут, мне не хотелось потом заниматься его восстановлением. А на восстановление есть два варианта: первый – это так же у кого-то спереть, что поведет за собой цепную реакцию, до тех пор, пока кто-то не сделает второй вариант – купит его. Однако чей он его купит? Такой же украденный. Никому два бушлата же не выдают. Всем всего по одному. Да и к тому же ещё искать у кого купить, и деньги нужны. А бушлат стоит не много не мало тридцать рублей (примерно двенадцать баксов). А у кого купить? В основном этим занимаются каптёра. А они те ещё зажиточные личности. В общем, я решил обходить этот круговорот бушлатов. Однако, при желании и с дужки можно его уволочь. В некоторых моментах ещё и проще чем оттуда. Плюс ко всему, за дужку может и взлететь от шакала⁹ какого, а-ля «ты чего это самый умный что ли? Места нет в бушлатнице?» Вот и стой потом, оправдывайся, что воруют, и толку от этих оправданий? Все равно ничего не докажешь.

На этаже уже долбил сабвуфер. Играла какая-то армейская песня, вроде «демобилизован, мам». Некоторые солдаты уже разделись, и стремительно шли к умывальникам. Я сбросил бушлат, расстелив кровать, откинув одеяло и вторую простынь на дужку поверх бушлата. И присев на нижний ярус кровати, стал расшнуровывать берцы. Тут влетели в кубарь¹⁰ пологены и кто-то крикнул в мой адрес:

– Э, тя не попутало?

– Не лепи, молодой, уже положено! – ответил я.

– Подорвись! Годилам¹¹ даже спать не положено!

– А то что?

Он что-то пошорхался возле своей шконки¹², сделал откидку, и снова улетел в направлении каптёрки. Тут начали возвращаться люди с курилки. Я услышал от двух моих сослуживцев, проходивших мимо моего кубаря, выкрики: «Магнус, Подорвись!» К этому времени я уже снял берцы, нацепил на свои ноги слонячьи тапки¹³, сняв перед этим носки. Затем я снял китель и штаны, и, небрежно сложив их, запихнул в тумбочку. Меня никогда не привлекало складывание одежды на стул, по нескольким причинам: то же пресловутое воровство, но тут оно ещё приправлено не только кражей формы, но и содержимого карманов, а это документы, карта, деньги, и прочая армейская мелочь; складывать надо аккуратно, а в этой тесноте делать что-то аккуратно в принципе нет желания, а за не аккуратно сложенную форму какой-нибудь дежурный может доебаться, причём серьёзно, и подорвать всех, и все будут складывать форму; вечная нехватка стульев, брать свободный, спровоцировав этим локальный конфликт двух слонов , а складывать две формы на один стул не вариант, потому что с утра разбираться где чья, будучи сонным и злым. А так – нет стула, нет формы, нет проблем, по тумбочкам ночью никто не лазил. Сняв белугу, я кинул её на дужку у изголовья. Взяв мыло, носки и берцы, я двинулся в сушилку, чтобы закинуть берцы – она уже была открыта, и там тусовались сержанты.

– Братва, я кину тут свои берцульки, – поставил я их около спинок кроватей в уголке (порой в сушилке лежали вещи, которые не влезли в каптёрку), в надежде, что с угла не сопрут, ибо слишком палевно одни берцы забирать с того угла – тут не отмажешься, что перепутал. А с ежа (батарея со штырями, для насаживания сапог) легко можно цапнуть не свои, якобы перепутать.

После этого я пошёл стирать носки и мыть ноги. Чисткой зубов вечером я пренебрегал по той причине, что оставалось не так уж много времени, и было слишком много народа в умывальниках. Зайдя в умывальники, я понял, что стоять и ждать здесь очередь будет не лучшим вариантом, и направился в дальнее расположение. Там жило на полсотни людей меньше, и вероятность, что там очереди не будет, была высокой. Зайдя туда, я увидел несколько свободных умывальников и, выбрав получше, направился к нужному. Там был мой хороший знакомый – Мёртвый, и мы перекинулись парами фраз, «как сам?» и что-то вроде того. Постирав носки, я принялся мыть ноги в раковине, закинул сначала одну ногу, затем другую. Почему в раковине? Потому что поддон для мытья ног уже был занят кем-то, и он у нас был один, и один душ, который не работал, а если и работал, то вода у нас была только холодная. Даже нет, холодная вода – это роскошь, она была ледяная. Но за свой срок службы я уже привык к этой воде, что я уже не ощущал этого холода. Да и в принципе если вода течёт, то это не холодно, холодно, когда она уже не течёт. После помывки я завернул в туалет. В трёх из пяти кабинок, начиная с дальней, сидели солдаты в позе орла. Кабинки у нас были без дверей, поэтому вновь прибывших парней это очень смущало, но через неделю все стеснения уходили. Я вошёл на ступеньку первой кабинки, и через ширинку кольсонов справился. На этот раз мне попались очень даже целые колы, в них была одна пуговка на передней ширинке, и две на задней, внизу на колошинах не было, но они там и не нужны. Порой идёшь в колах по центральному проходу, а у тебя из ширинки вылетает твоё достоинство. Оно то не стыдно, но не приятно. Была у нас такая история, что как-то один солдат перед сном попрыгать на скакалке решил. Разумеется, прыгал сам солдат, и «он» из ширинки тоже выпрыгнул! Угарали¹⁴ мы с этого долго ещё!