Tahereh Mafi
RESTORE ME
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Writers House и Synopsis.
© Tahereh Mafi, 2018
© Перевод. О. Мышакова, 2018
© Издание на русском языке AST Publishers, 2020
Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
* * *
Серия книг Тахиры Мафи «Разрушь меня» взорвала Интернет. О ней говорят и спорят во всем мире. Первый роман цикла «Разрушь меня» был опубликован на 30 языках, а права на экранизацию приобрела компания «ABC Signature Studios».
* * *
Посвящается Джоди Ример,
которая всегда верила
Джульетта
Я больше не просыпаюсь с криком, не чувствую дурноты при виде крови, не содрогаюсь, прежде чем выстрелить.
Я никогда больше не стану извиняться за то, что выжила.
И все же…
Вздрогнув от звука распахнувшейся двери, оборачиваюсь, и рука сама привычно ложится на рукоять полуавтоматического пистолета, торчащего из кобуры на ремне.
– Джей, у нас проблема!
Кенджи смотрит на меня, сузив глаза и упершись руками в бока. Футболка туго натянута на груди. Это сердитый Кенджи. Взволнованный Кенджи. Шестнадцать дней назад мы захватили Сектор 45, и я заняла пост Верховного главнокомандующего Оздоровления. Пока все тихо. Настолько тихо, что это пугает. Каждый день я просыпаюсь, переполняемая ужасом и восторгом, с тревогой ожидая официальных нот от враждебных держав, которые не призна́ют моей власти и развяжут войну, – и вот этот момент настал. Глубоко вздохнув, я поворачиваю голову вправо-влево, с хрустом разминая шейные позвонки, и смотрю Кенджи в глаза.
– Докладывай.
Он сжимает губы, глядит в потолок и наконец говорит:
– В общем, я не виноват, ясно? Я помочь хотел!
Дрогнув, недоуменно свожу брови:
– Что?
– Нет, конечно, твой гаденыш – тот еще паникер, но это уже ни в какие ворота…
– Подожди. – Я убираю руку с пистолета, чувствуя, как отпускает напряжение. – Кенджи, ты о чем? Война не началась?
– Какая война?! Джей, ты меня не слушаешь! Твой бойфренд бьется в истерике, иди и разберись с ним, пока я за него не взялся!
Я с раздражением выдыхаю.
– Ты снова за свое? Господи, Кенджи! – Я расстегиваю ремень кобуры на спине и не глядя бросаю на кровать. – Что ты на этот раз натворил?
– Ну вот опять! – Кенджи показывает на меня пальцем. – Почему ты сразу осуждаешь, принцесса? Почему у тебя всегда я виноват? – Он скрещивает руки на груди и говорит уже тише: – Я давно хотел с тобой поговорить – мне кажется, что как Верховная командующая ты не должна оказывать предпочтений…
Вдруг он замолкает.
Скрипнула дверь, и Кенджи резко приподнял брови. Тихий щелчок, и его глаза расширились. Заглушенный шорох движения – и вдруг ствол пистолета надавил ему на затылок. Кенджи смотрит на меня и одними губами повторяет слово психопат.
Предполагаемый психопат подмигивает мне, улыбаясь так, будто он вовсе не приставил пистолет к голове нашего общего приятеля. С трудом сдерживаю смех.
– Ну-ну, – говорит Уорнер. – Расскажи, в чем это Джульетта не оправдала твоих ожиданий на этом посту.
– Эй. – Руки Кенджи взлетают в шутливом «сдаюсь». – Я же не сказал, что она облажалась! Что ты нервничаешь?
Уорнер легонько стукает Кенджи пистолетом по голове:
– Идиот.
Кенджи резко оборачивается и выхватывает у Уорнера пистолет.
– У тебя не все дома? Ты же вроде успокоился!
– Успокоился, – ледяным тоном соглашается Уорнер. – Пока ты не коснулся моих волос!
– Ты сам попросил тебя подстричь!
– Ничего подобного, я просил только подровнять концы!
– Я так и сделал!
– Это, – говорит Уорнер, поворачиваясь, чтобы я могла увидеть ущерб, – не называется «подровнять концы», безрукий придурок!
Я ахаю. На затылке пучками торчат неровные пряди – выстрижены были целые полосы.
При виде своей работы Кенджи морщится, кашляет и сует руки глубже в карманы:
– Ну, это… Пойми, чувак, красота – понятие субъективное…
Уорнер наводит на него другой пистолет.
– Эй! – вопит Кенджи. – Я здесь не ради оскорблений, ясно? – Он указывает на Уорнера: – Я на это дерьмо не подписывался!
Взгляд Уорнера становится таким, что Кенджи пятится из комнаты в коридор, не дожидаясь, пока оппонент отреагирует на его слова. Не успела я вздохнуть с облегчением, как Кенджи снова заглядывает в комнату:
– А мне стрижка нравится!
Уорнер захлопывает дверь прямо перед его лицом.
Здравствуй, моя новая жизнь в качестве Верховного главнокомандующего Оздоровления.
Уорнер, тяжело выдохнув, некоторое время стоял лицом к закрывшейся двери, но плечи чуть расслабились.
Я смогла лучше разглядеть кошмар, который сотворил Кенджи. Густые роскошные золотистые волосы Уорнера, предмет его гордости, безобразно подстрижены.
Катастрофа.
– Аарон, – говорю я тихо.
Он опускает голову.
– Иди сюда.
Он оборачивается, поглядывая на меня краешком глаза, будто стыдится. Я убираю пистолеты с кровати, освобождая место. С печальным вздохом Уорнер опускается на матрац.
– Я выгляжу ужасно, – тихо говорит он.
Я с улыбкой качаю головой и глажу его по щеке.
– Зачем ты вообще разрешил ему себя стричь?
Уорнер озадаченно смотрит на меня круглыми зелеными глазами:
– Ты же сама сказала мне больше с ним общаться!
Я хохочу.
– И ты позволил ему себя обкорнать?
– Не позволял я, – с досадой отвечает Уорнер. – Это был… – он колеблется, – дружеский жест, проявление доверия. Я такое видел среди солдат… У меня, видишь ли, мало опыта в построении дружеских отношений.
– Как это? – говорю я. – Мы же с тобой друзья?
Он улыбается.
– И? – подталкиваю я его. – Это же здорово? Ты учишься вести себя с людьми нормально.
– Да, но я не хочу быть чересчур приветливым, мне это не идет.
– Очень даже идет, – уверяю я. – Мне так нравится, когда ты нормальный.
– Еще бы, – Уорнер едва сдерживает смех. – Но снисходительность дается мне с трудом. Тебе, любимая, придется проявить терпение с таким учеником.
Я беру его за руку.
– Не знаю, о чем ты. Ко мне ты очень добр.
Уорнер качает головой.
– Я обещал попробовать поладить с твоими друзьями – и пытаюсь. Но, надеюсь, ты не считаешь, что я способен на невозможное?
– Ты это о чем?
– Только о том, что я не хочу тебя разочаровать. Если очень надо, я могу выдавить из себя какую-то теплоту и общительность, но ты должна знать, что я не собираюсь с каждым обращаться как с тобой. Это, – он касается воздуха между нами, – исключение из очень жесткого правила. – Взгляд Уорнера не отрывается от моих губ, рука тянется к моей шее. – Это, – повторяет он, – очень-очень необычно.
Я перестаю
перестаю дышать, говорить, думать.
Не успевает он коснуться меня, как сердце начинает учащенно биться и воспоминания накрывают меня волной: тяжесть его тела на мне, вкус его кожи, жар прикосновения, резкие вздохи и то, что он говорит мне только в темноте.
Во мне трепещут бабочки, но я их прогоняю.
Это так ново – его прикосновения, кожа, запах, – так ново и так невероятно…
Уорнер улыбается и наклоняет голову. Я копирую его движение. С мягким вздохом его губы приоткрываются, я удерживаюсь от движения, но все внутри падает в бездну, и пальцы тянутся к его рубашке и тому, что под ней, когда он говорит:
– Мне придется остричься наголо.
И отстраняется.
Растерянно моргаю. Он так меня и не поцеловал?
– Очень надеюсь, – продолжает он, – что ты не разлюбишь меня, когда я вернусь.
Он встает и выходит. На пальцах одной руки я пересчитываю мужчин, которых я убила, и поражаюсь, как мало это помогает мне сдерживаться в присутствии Уорнера.
Я киваю, когда он машет на прощание, подбираю свой рассудок там, где я его оставила, и падаю навзничь на кровать. Голова идет кру́гом от сложностей войны – и мира.
* * *
Я не думала, что быть лидером легко, но, кажется, не ожидала, что будет так трудно.
Меня постоянно раздирают сомнения в правильности принятых решений. Я всякий раз поражаюсь, что солдаты подчиняются моим приказам. И меня все сильнее страшит, что нам – мне – придется убить очень многих, прежде чем в мире воцарится относительное спокойствие. Хотя больше всего из равновесия выводит тишина.
Прошло уже шестнадцать дней.
Я произносила пламенные речи о том, что́ должно прийти на смену настоящему, и о планах на будущее. Мы почтили память погибших в бою и сдержали обещание все изменить. Касл, верный слову, с головой ушел в работу, занявшись возрождением земледелия, ирригацией, а главное, адаптацией гражданского населения к жизни за пределами огороженной территории бараков. Но эта поэтапная и долгая работа – восстановление почвы – может занять добрую сотню лет, мы все это понимаем. Если бы речь шла только о гражданских, я бы так не волновалась, но я слишком хорошо знаю: этому миру ничем нельзя будет помочь, если мы потратим несколько десятилетий на войну.
И все равно я готова воевать.
Это не то, о чем я мечтаю, но я с радостью пойду в бой ради перемен. Но если бы все было так просто… Сейчас наибольшая проблема – еще и самая обескураживающая. Для войн требуются враги, а я ни одного не могу найти.
За шестнадцать дней с того момента, как я выстрелила Андерсону в лоб, мы не встретили никакого сопротивления. Никто не попытался меня арестовать. Никто не оспаривал мое главенство. Из остальных 554 секторов Северной Америки ни один не восстал, не объявил войны и не отозвался обо мне скверно. Никто не протестует, соседние сектора не взбунтовались. Отчего-то Оздоровление подыгрывает.
Делает вид, что ничего не произошло.
И это очень меня беспокоит.
Мы оказались в патовой ситуации, застряв в непонятном промежуточном положении, когда я отчаянно жажду действовать – ради жителей Сектора 45, ради Северной Америки, ради всего мира, но странное затишье выбивает почву из-под ног. Мы не сомневались, что после смерти Андерсона другие верховные командующие двинут против нас – и меня – свои армии. Вместо этого мировые лидеры подчеркнуто дают понять нашу незначительность. Нас игнорируют, как надоедливую муху, загнав за стекло, где мы можем сколько угодно жужжать и биться сломанными крыльями о стены, пока не кончится кислород. Сектору 45 дали автономию и возможность переделывать инфраструктуру без стороннего вмешательства. Сделали вид, что в мире ничего не изменилось. Наша революция произошла в вакууме. Нашу победу низвели до чего-то микроскопического, почти несуществующего.
Игры разума.
Касл постоянно говорит со мной, советует. Это по его предложению я начала проявлять инициативу и становиться хозяйкой положения. Я должна не выжидать, изводясь от тревоги, и обороняться, а громко заявлять о своем присутствии. «Застолби участок, – настаивает Касл, – займи свое место за столом и попытайся найти союзников, прежде чем перейти в наступление. Свяжись с пятью другими верховными главнокомандующими».
Допустим, я выступаю от имени Северной Америки, но как же остальной мир – Южная Америка, Европа, Азия, Африка, Океания?
«Проведи международную конференцию лидеров», – предложил Касл.
«Произнеси речь. Призови к миру», – сказал он.
– Они наверняка сгорают от любопытства – семнадцатилетняя девчонка во главе Северной Америки? Какая-то девочка-подросток убивает Андерсона и объявляет себя правительницей континента? Мисс Феррарс, сейчас вы обладаете огромным козырем, разыграйте же его с умом!
– Я? Какой у меня козырь?
Касл вздохнул.
– Вы на редкость смелы для своего возраста, мисс Феррарс. Жаль только, что юность всегда подразумевает неопытность. Выражаясь проще, вы обладаете сверхчеловеческой силой, почти неуязвимой кожей и смертоносным прикосновением; всего в семнадцать лет вы в одиночку свергли деспота целого континента. И однако вы сомневаетесь, что способны устрашить целый мир?
Я поморщилась.
– Старые привычки, Касл, – тихо сказала я, – плохие привычки. Конечно, вы правы.
Он заговорил снова, глядя на меня в упор:
– Вы должны понимать, что единодушное молчание ваших врагов – не совпадение, они общаются. И такой подход выбран неслучайно. Им интересно посмотреть, что вы предпримете. Они ждут вашего хода, мисс Феррарс. Умоляю вас сделать хороший ход.
Я стараюсь быть прилежной ученицей.
Я сделала, как предлагал Касл: три дня назад передала через Делалье пятерым лидерам Оздоровления приглашения на конференцию международных руководителей в Секторе 45 в следующем месяце.
Всего через пятнадцать минут после ухода Кенджи мне сообщили первый ответ.
Океания приглашение приняла.
Только я не знаю, как к этому относиться.
Уорнер
В последнее время я сам не свой.
Впрочем, сам не свой я уже довольно долго – так давно, что не отвечу точно, когда это началось. Не мигая, смотрю в зеркало; жужжание машинки для стрижки волос эхом отражается от стен. Свет падает в другом направлении – лицо освещено скупо, но я вижу, что здорово похудел. Щеки запали, глаза кажутся больше, резче проступили скулы. Словно в знак траура, а в общем-то механически, я брею голову, и остатки былого тщеславия падают к моим ногам.
Мой отец мертв.
Я закрываю глаза, напряжением всех мышц борясь с непрошеным стеснением в груди. Машинка жужжит в стиснутом кулаке.
Мой отец мертв.
Прошло всего две недели после его смерти. Ему дважды выстрелила в голову та, которую я люблю. Она проявила ко мне доброту, убив его. Она проявила смелость, которой я не смог набраться за целую жизнь, и нажала на спусковой крючок, на что у меня никогда не хватало духу. Мой отец был чудовищем, он это заслужил.
Но откуда же эта боль?
С трудом втягиваю воздух и часто моргаю, радуясь уединению и возможности оторвать от себя толику плоти хотя бы таким образом. В этом чудится мне странный катарсис.
Моя мать мертва, думаю я, ведя электрическое лезвие через всю голову. Отец мертв, думаю я, когда волосы осыпаются на пол. Все, чем я был, все, что я сделал, все, что я есть сейчас, родилось от их действия и бездействия. Кто я теперь, когда родителей нет в живых?
Голова побрита, машинка выключена. Схватившись за край трюмо, подаюсь вперед, силясь разглядеть человека, которым я стал. Я чувствую себя старым и ненужным. Сердце и ум объявили друг другу войну. Последние слова, которые я сказал моему отцу…
– Эй…
Оборачиваюсь с гулко стучащим сердцем и тут же напускаю на себя безразличие.
– Привет, – говорю я и нарочито медленными, чтобы смирить дрожь в руках, движениями смахиваю с плеч остатки волос.
Джульетта смотрит на меня прекрасными большими глазами, полными тревоги.
Вспоминаю, что нужно улыбнуться.
– Ну, как я выгляжу? Не слишком ужасно?
– Аарон, – тихо говорит она, – что с тобой?
– Все в порядке, – отвечаю я, мельком взглянув в зеркало. Провожу ладонью по мягкой и одновременно колючей щетине полдюйма длиной и удивляюсь, что с бритой головой я выгляжу суровее и хладнокровнее, чем раньше. – Хотя, признаться, я не совсем узнаю себя, – добавляю я с деланым смешком.
Я стою посреди ванной в одних бо́ксерах. Тело никогда еще не было стройнее, а рельеф мышц более выраженным. Резкие линии в сочетании с безжалостно остриженными волосами создают впечатление чего-то брутального, почти нецивилизованного. Я невольно отвожу взгляд.
Джульетта встает прямо передо мной.
Она опускает руки мне на бедра и тянет вперед. Я переступаю, подчиняясь ее тяге.
– Ты что делаешь? – начинаю я, но, встретившись с ней взглядом, вижу в ее глазах нежность и заботу.
Что-то внутри меня тает, плечи расслабляются, и я прижимаю Джульетту к себе, глубоко вдохнув.
– Когда мы поговорим? – спрашивает она, уткнувшись мне в грудь. – О том, что случилось?
Я каменею.
– Аарон!
– Со мной все нормально, – лгу я. – Это просто волосы.
– Ты знаешь, что я не об этом.
Отвожу взгляд и смотрю в никуда. Некоторое время мы оба молчим.
Паузу наконец нарушает Джульетта.
– Ты злишься на меня? – шепчет она. – Потому что я его застрелила?
Мышцы словно сводит судорогой. Ее глаза расширяются.
– Нет-нет! – говорю я слишком быстро, хотя это правда. – Нет, конечно, вовсе нет.
Джульетта вздыхает.
– Может, ты этого даже не осознаешь, – говорит она, – абсолютно нормально скорбеть по отцу, даже если он был ужасным человеком. – Она поднимает на меня взгляд: – Ты же не робот.
Справившись с комком в горле, мягко высвобождаюсь из ее объятий, целую в щеку и не отстраняюсь еще секунду.
– Мне надо в душ.
У нее расстроенный и недоумевающий вид, но я не знаю, как еще поступить. Не то чтобы мне неприятно ее общество, просто мне действительно необходимо побыть одному, и я не знаю, как еще это сделать.
Поэтому я стою под душем, принимаю ванны, ухожу на долгие прогулки.
Я трачу на это много времени.
Когда я ложусь в постель, она уже спит.
Я хочу коснуться Джульетты, прижать к себе ее нежное теплое тело, но я словно парализован. Это мучительное полугоре делает меня сообщником мрака – я уже беспокоюсь, что моя скорбь будет интерпретирована как сочувствие выбору отца и самому его существованию, а в этом вопросе мне не нужно, чтобы меня неправильно поняли. Я не могу признаться, что скорблю по нему, что мне вообще есть дело до смерти монстра, который меня вырастил. В отсутствие нормальной реакции я будто замороженный – разумный, все чувствующий камень в надгробии отца.
Ты злишься на меня, потому что я его застрелила?
Я его ненавидел.
Ненависть была такой сильной, какой я никогда не испытывал. Но пламя подлинной ненависти, как я уже понял, не может гореть без кислорода любви. Я не чувствовал бы такой боли и ненависти, будь он мне безразличен.
Именно безответная любовь к отцу всегда была самой большой моей слабостью, поэтому я лежу, утопая в скорби, которой мне не с кем поделиться, и тоска выедает мое сердце изнутри.
Я сирота.
– Аарон? – шепчет Джульетта, и я возвращаюсь в настоящее.
– Да, любимая?
Она сонно пододвигается и толкает меня лбом в плечо. Невольно улыбнувшись, ложусь так, чтобы дать ей место. Она тут же заполняет пустоту, прижимаясь лицом к моей шее, а рукой обняв за талию. Закрываю глаза, будто в молитве. Сердце снова начинает биться.
– Мне тебя не хватало, – говорит она еле слышно.
– Я здесь, – говорю я, нежно касаясь ее щеки. – Я рядом, любимая.
Но Джульетта качает головой. Даже когда я прижимаю ее к себе, она, засыпая, все-таки качает головой.
И я гадаю, сильно ли она ошибается.
Джульетта
Сегодня я завтракаю одна – но не в одиночестве.
Вокруг сплошь знакомые лица. Все о чем-нибудь говорят – о снах, о работе или продолжают неоконченный разговор. Энергетика в столовой зависит от количества выпитого кофе, и сейчас здесь еще очень спокойно.
Брендан, который все утро держит в руках одну и ту же чашку кофе, перехватывает мой взгляд и приветственно машет. Он единственный среди нас, кому не нужен кофеин: его дар продуцировать электричество служит как бы запасным генератором для организма. Брендан – воплощение энтузиазма: белоснежные волосы и голубые, как льдинки, глаза излучают собственную энергию, ощутимую даже на другом конце столовой. Я начинаю думать, что Брендан приходит сюда только из солидарности с Уинстоном, который жить не может без кофе. Они с Бренданом сейчас неразлучны, хотя Уинстон иногда и раздражается на естественную бодрость Брендана. Они через многое прошли вместе, как и все мы.
Рядом с ними сидит Алия, положив перед собой открытый альбом: наверняка рисует что-то новое и необычное, полезное для нашей борьбы. От усталости мне лень шевелиться, иначе я бы к ним подошла. Пристроив подбородок на руку, обвожу взглядом столовую, с благодарностью всматриваясь в лица друзей. Шрамы у Брендана и Уинстона заставляют вспомнить то, что я предпочла бы забыть – как мы думали, что потеряли их: в тот день у нас убили еще двоих… Нет, эти мысли слишком тяжелые для завтрака. Отвожу взгляд и барабаню пальцами по столу.
Я жду Кенджи – так мы теперь начинаем рабочий день – и только поэтому я еще не взяла свою тарелку. К сожалению, он опаздывает, а в животе у меня бурчит от голода. Кругом все режут стопки пышных панкейков, очень аппетитных на вид. На столах сплошные искушения: кленовый сироп, жареная картошка, свеженарезанные фрукты. Устранение Андерсона и захват Сектора 45 обеспечили нам разнообразные завтраки… Но я боюсь, что улучшение оценим только мы.
Уорнер никогда с нами не завтракает – он постоянно работает, даже во время еды. Завтрак для него – очередная деловая встреча, и чаще всего он ест с Делалье (хотя я не уверена, что он что-нибудь ест). Уорнер не понимает гурманства: еда для него – горючее, нужное организму для нормального функционирования. Один раз за ужином, когда он читал какие-то важные документы, я поставила перед ним бисквит на блюдце – посмотреть, чем дело кончится. Он на секунду поднял взгляд и снова уткнулся в работу, прошептал одними губами «спасибо» и съел бисквит ножом и вилкой, по-моему, даже не почувствовав вкуса. Незачем говорить, что это делает его полной противоположностью Кенджи, который с удовольствием ест все и побольше. Позже он мне признался, что вид Уорнера, кромсавшего бисквит, чуть не заставил его прослезиться.
Кстати, о Кенджи: его отсутствие весьма странно, и я начинаю волноваться. Я уже в третий раз поглядываю на часы, когда замечаю у своего стола Адама, переминающегося со смущенным видом.
– Привет! – говорю я слишком громко. – Что… гм… что случилось?
За последнюю неделю мы с Адамом пару раз общались, но всякий раз это происходило случайно. Достаточно будет сказать, что Адам ни разу не подходил ко мне по делу, и я так удивилась, что едва не проглядела очевидное: он плохо выглядит.
Издерганный. Измотанный. Изнуренный. Могу поклясться, что он плакал (надеюсь, не из-за нашего неудавшегося романа).
Однако прежний инстинкт проснулся, тронув струну старой привязанности.
Мы заговорили одновременно:
– У тебя все нормально?
– Касл хочет с тобой поговорить.
– Касл отправил тебя за мной?! – переспросила я, забыв о чувствах.
Адам пожимает плечами:
– Видимо, я подвернулся в нужный момент.
– Гм… Понятно, – через силу улыбаюсь. Касл никак не бросит своих попыток нас помирить – он не любит натянутых отношений. – Прямо сейчас?
– Да, – Адам сует руки в карманы. – Немедленно.
– Хорошо, – отвечаю я. Разговор вдруг начинает казаться ужасно неловким. Адам стоит у стола, пока я собираю свои вещи. Я готова попросить его отойти и не стоять над душой – что за ерунда, мы расстались целую вечность назад, но вижу, что он смотрит не на меня, а в пол, весь в своих мыслях.
– Слушай, ты точно в порядке? – спрашиваю я еще раз, уже мягче.
Адам, будто очнувшись, поднимает взгляд:
– Что? А, да, я в порядке. А ты знаешь, что… – он кашляет, прочищая горло, и оглядывается. – Ты, это…
– Что – я?
Адам покачивается на пятках, его взгляд мечется по комнате.
– Уорнер вообще не спускается к завтраку, что ли?
Я удивленно приподнимаю брови.
– Ты ищешь Уорнера?
– Нет, я просто спрашиваю. Странно, что его здесь не бывает.
Гляжу на него в упор. Он молчит.
– Это вовсе не так уж странно, – медленно отвечаю я, изучая лицо Адама. – У Уорнера нет времени на общий завтрак, он постоянно занят работой.
– О-о, – с этим восклицанием из Адама точно выкачали воздух. – Печально.
– Вот как? – хмурюсь я.
Но Адам, словно не слыша меня, зовет Джеймса, который сразу отодвигает свой поднос с завтраком. Встретившись на середине столовой, они с Адамом уходят.
Я понятия не имею, чем они заняты целыми днями. Я не спрашиваю.
* * *
Тайна отсутствия Кенджи за завтраком разрешилась, когда я подошла к кабинету Касла: они там о чем-то совещались, сблизив головы.
Из вежливости я стучу, хотя дверь открыта.
– Вы хотели меня видеть?
– Да-да, мисс Феррарс, – с готовностью отзывается Касл, вскочив на ноги, и манит меня в кабинет: – Пожалуйста, присаживайтесь. Не могли бы вы… – он показывает мне за спину, – закрыть дверь?
Мне сразу становится не по себе.
Нерешительно вхожу в импровизированный офис Касла и бросаю взгляд на Кенджи, чье бесстрастное лицо ничуть не уменьшает мой страх.
– А что происходит? – спрашиваю я и обращаюсь к Кенджи: – Почему тебя не было в столовой?
Касл жестом предлагает мне присесть.
Присаживаюсь.
– Мисс Феррарс, – сразу начинает он, – у вас есть новости из Океании?
– В каком смысле?
– Реакция на приглашение? Вы же получили первый положительный ответ?
– Получила, – медленно говорю я. – Но об этом пока никто не знает. Я собиралась сегодня за завтраком сказать об этом Кенджи…
– Чепуха, – обрывает меня Касл. – Все об этом знают. И мистер Уорнер, и лейтенант Делалье…
– Что? – Я смотрю на Кенджи, но он только пожимает плечами. – Откуда?
– А что вас так шокирует, мисс Феррарс? Естественно, вся ваша переписка просматривается.
У меня глаза лезут из орбит:
– Как?!
Касл только машет рукой:
– Время дорого, поэтому, с вашего разрешения, я бы очень…
– Откуда такая спешка? – не выдерживаю я. – Как прикажете вам помогать, если я даже не знаю, о чем идет речь?
Касл двумя пальцами сжимает переносицу.
– Кенджи, – вдруг говорит он, – ты не оставишь нас одних?
– Ага, – Кенджи вскакивает, насмешливо отдает честь и направляется к двери.
– Стой, – хватаю я его за локоть. – Что происходит?
– Понятия не имею, – смеется Кенджи, высвобождая руку. – Этот разговор меня не касается. Касл меня вызывал о коровах поговорить.
– О каких еще коровах?
– Обычных, – мой приятель изгибает бровь. – Которые домашняя скотина. Касл поручил мне пошарить на нескольких сотнях акров сельскохозяйственных угодий, которые не интересовали Оздоровление. Там целые коровьи стада!
– Интересно…
– Представь себе, да! – в его глазах появляется огонек. – Их элементарно отследить по метану. Ты можешь справедливо спросить, почему мы раньше этим не за…
– Метан? – удивляюсь я. – Это же газ?
– Я так понимаю, о коровьем дерьме ты ничего не знаешь?
Я пропускаю это мимо ушей.
– Значит, вместо завтрака у тебя был коровий навоз?
– В основном.
– Ну, тогда понятно, откуда такая вонь, – язвлю я.
Через секунду до Кенджи доходит. Сузив глаза, он стучит пальцем мне по лбу:
– Ты встала на скользкий путь, сама-то понимаешь?
Сладко улыбаюсь в ответ:
– До скорого свидания на утренней прогулке.
Кенджи что-то недовольно бурчит.
– Да ладно, – отмахиваюсь я, – на этот раз будет весело, обещаю!
– Ага, очень, – Кенджи закатывает глаза и двумя пальцами салютует Каслу: – До свидания, сэр.
Касл с улыбкой кивает.
Кенджи весьма неторопливо выходит из кабинета, хлопает дверью, и за какие-то мгновения лицо Касла полностью меняется. Исчезли легкая улыбка и энтузиазм во взгляде. Передо мной сидит потрясенный, серьезный и даже испуганный человек.
Он сразу переходит к делу:
– Что было в ответе на приглашение? Какие-нибудь особенные, необычные фразы не попадались?
– Кажется, нет, – хмурюсь я. – Не знаю. Если мою переписку мониторят, вы уже знаете ответ.
– Вашу почту просматриваю не я.
– А кто? Уорнер?
Касл только глянул на меня.
– Мисс Феррарс, в этом письме есть нечто крайне странное… Особенно с учетом того, что это первый и на данную минуту единственный ответ.
– О’кей, – недоуменно отзываюсь я. – А что в нем странного?
Касл смотрит на свои руки, потом переводит взгляд на стенку.
– Что вы знаете об Океании?
– Очень мало.
– Что конкретно?
Пожимаю плечами:
– Ну, могу показать ее на карте.
– Но вы там не бывали?
– Шутите? – недоверчиво гляжу я на него. – Конечно нет! Каким бы образом? Родители забрали меня из школы и провели по всем кругам ада системы, запихнув под конец в сумасшедший дом!
Глубоко вздохнув, Касл прикрывает глаза и четко произносит:
– Было ли что-нибудь запоминающееся в ответе, который вы получили от главнокомандующего Океании?
– Нет, – отвечаю я, – ничего такого.
– Вот как?
– Ну, может, язык не совсем формальный, но это же вря…
– Что конкретно вы имеете в виду?
Опускаю взгляд, припоминая.
– Ну, ответ был очень коротким, что-то вроде: «Не терпится увидеть вас», без подписи и даты.
– «Не терпится увидеть вас»? – озадаченно повторяет Касл.
Я киваю.
– Не «встретиться с вами», а «увидеть вас»? – уточняет он.
Снова подтверждаю кивком.
– Я же говорю – не совсем формально, но ведь вежливо! Мне это показалось позитивным знаком, с учетом обстоятельств.
Касл тяжело вздыхает и отворачивается к стене, сложив пальцы под подбородком. Я рассматриваю его острый профиль, когда он неожиданно спрашивает:
– Мисс Феррарс, что мистер Уорнер рассказывал вам об Оздоровлении?