Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля

Amelia M. Glaser

Jews and Ukrainians in Russia’s Literary Borderlands

From the Shtetl Fair to the Petersburg Bookshop

Nor thwestern University Press

2012

Перевод с английского и рецензирование Ильи Нахмансона

© Amelia М. Glaser, text, 2012

© Northwestern University Press, 2012

© Нахмансон И., перевод, 2020

© Academic Studies Press, 2020

© Оформление и макет ООО «Библиороссика», 2021

Слова благодарности

В этой работе, как и во всех ей подобных, звучат отголоски множества бесед, идей, возникших после чтения бесчисленного количества книг, а также попыток ответить на сложные вопросы. Моника Гринлиф, Григорий Фрейдин, Габриэлла Сафран и Стивен Ципперштейн были для меня идеальными консультантами в ходе написания моей докторской диссертации, и все четверо щедро делились со мной своим временем и знаниями, когда мое исследование переросло в данную книгу. Я также бесконечно благодарна и другим своим коллегам, читавшим отрывки из этой книги или всю ее, пока она писалась: Закари Бейкеру, Стивену Кэсседи, Владимиру Диброве, Дональду Фэнгеру, Любе Голберт, Энн Эйкин Мосс, Кеннету Моссу, Линн Пэтик, Наталии Рудаковой, Марилене Рущика, Джошуа Сафрану, Саше Сендеровичу, Уильяму Миллсу Тодду III, Киле Вазане Томпкинс, Мирославу Шкандрию, Марси Шор и двум анонимным рецензентам. В ходе работы над этим проектом мне помогали многие коллеги, студенты, преподаватели и друзья. Я хочу особо поблагодарить Светлану Бойм, Марка Каплана, Анастасию Денисенко, Валерия Дымшица, Геннадия Эстрайха, Юдиту Гляуберзонайте, Бернарда Гауэрса, Джорджа Грабовича, Кэтрин Хеллерштейн, Дова-Бера Керлера, Викторию Хитерер, Юлию Ладыгину, Маргариту Левантовскую, Роджера Леви, Серену Майери, Гарриет Мурав, Абрахама Новерштерна, Игоря Папушу, Дэвида Роскиса, Эфраима Зихера, Тимоти Снайдера, Аллу Соколову, Ярину Цимбал, Клаудию Верховен, Рут Вайссе и Александра Зейлигера. Мои коллеги и студенты из Калифорнийского университета в Сан-Диего вдохновляли меня и задавали правильные вопросы. Эти ученые не несут ответственности за неизбежные ошибки, допущенные при написании данной книги, но их интеллектуальная щедрость позволила мне завершить эту работу.

Значительная часть этой книги была написана благодаря нескольким стипендиальным программам. Я выражаю признательность Министерству образования США за грант Фулбрайта-Хейса, который позволил мне посетить Украину и Россию, и особенно Марте Богачевской-Хомяк за ее помощь и советы во время моей поездки и работы в Украине. Моя преддокторская стипендия в Центре гуманитарных исследований Стэнфордского университета была предоставлена семьей Джебалл; Украинский научный институт Гарвардского университета и Центр перспективных исследований в области иудаики Пенсильванского университета предоставили мне замечательное временное жилье на время моего постдокторского исследования. Американское философское общество и семья Хеллман спонсировали мои летние исследовательские экспедиции в Восточную Европу. Центр Дэвиса при Гарвардском университете оказал мне большую поддержку во время творческого отпуска.

Я благодарна всем библиотекарям и архивистам, помогавшим мне сориентироваться в море русской, украинской и еврейской литературы, особенно Закари Бейкеру из Стэнфорда, Оксане Михайловой из ЦГАМЛИ, Виктору Кельнеру из Российской национальной библиотеки, Ирине Сергеевой из Национальной библиотеки Украины им. Вернадского, Элиоту Кантору из Калифорнийского университета в Сан-Диего и сотрудникам библиотеки Уайденера при Гарвардском университете и Исследовательского института идиша (YIVO) в Нью-Йорке. Также я выражаю благодарность Государственному Русскому музею в Санкт-Петербурге, Центральному государственному кинофотофоноархиву в Киеве и Киево-Печерской лавре за оказанную мне помощь и разрешение использовать принадлежащие им изображения в этой книге. Некоторые факты, которые очень помогли при написании данной работы, я узнала не из книг. Я провела неделю в Киеве в гостях у Ольги Рапай, рассказывавшей мне о своем отце Переце Маркише. Я также имела счастье беседовать со вдовой Маркиша Эстер Маркиш и их сыном Давидом Маркишем в Израиле.

Я благодарна слаженной команде издательства Northwestern University Press, особенно Майку Левину за его веру в этот проект и Энн Гендлер за то, что помогла завершить работу над книгой. Келли Сэндефер из Beehive Mapping помогла мне создать карту, где отмечены все украинские города и села, о которых идет речь в этой книге. Отрывки из глав пятой и шестой были опубликованы в журнале «Jews in Russia and Eastern Europe» (2004. Vol. 53. № 2). Отрывок из главы 5 был опубликован в сборнике: A Captive of the Dawn: The Life and Work of Peretz Markish I Ed. by J. Sherman, G. Estraikh, J. Finkin and D. Shneer. Cambridge: Legenda, 2011 [Es-traikh, Finkin, Sherman, Shneer 2011]. И наконец, благодарю редакторов русского варианта в Academic Studies Press: Игоря Немировского; Ирину Знаешеву; Дарью Немцову; замечательного переводчика Илью Нахмансона. Также благодарю научного ассистента Карину Вахитову.

Эта работа стала результатом моего интереса к влиянию русского языка на еврейскую и украинскую литературу, и все эти годы я ощущала любовь и поддержку своей семьи. Моя мать Кэрол Глейзер ездила со мной в Бердичев и Житомир; мой отец Джон Глейзер прочел всё от корки до корки; моя сестра Бронуин Глейзер неизменно заражала меня своим оптимизмом. К счастью, в числе своих ближайших друзей я могу назвать своих бабушек и дедушку – Барбару Глейзер, Элтона Буна и неутомимую Барбару Бун, которая вычитала этот текст, а затем прочла всего Гоголя. Наконец, я хочу поблагодарить Эрана Мукамела, который вдохновил меня на написание первой версии этой книги еще в докторантуре и все эти годы является моим читателем, собеседником и партнером. Его помощь в написании этой книги неоценима.

Предисловие к русскому изданию

Эта книга, вышедшая в 2012 году, представляет собой попытку исследования черты оседлости как территории многочисленных пересекающихся культурных традиций, которую я предприняла, опираясь на свой опыт слависта и историка еврейской литературы. Как будет показано далее, это место проживания различных народов, которое сейчас называется Украиной, дало толчок становлению минимум трех литературных традиций – русской, украинской и еврейской. Данная книга, помимо всего прочего, является исследованием внутренних связей, существующих между, казалось бы, антагонистичными культурами. Украинская ярмарка, где люди различных национальностей покупали, продавали, торговались и иногда дрались между собой, стала местом рождения историй, рассказанных на разных языках.

Интерес к сосуществующим литературным традициям черты оседлости возник у меня, когда я изучала сравнительное литературоведение в университете. Я с самого детства любила русскую классическую литературу, а в студенческие годы меня все больше стали интересовать еврейские литература и культура. В отличие от большинства американских исследователей творчества Менделе Мойхер-Сфорима и Аксенфельда, которые совершенно справедливо отмечают влияние, оказанное на этих авторов ивритской и религиозной литературой, я видела в их книгах перекличку с Гоголем и Достоевским. Гоголевская «Сорочинская ярмарка» и «Ярмарка в Голтве» Горького помогли мне – в Калифорнии – лучше понять шолом-алейхемскую Касриловку. Русская литература дала мне тайный ключ для понимания литературы на идише. Чтобы лучше разобраться в русской и еврейской литературе, я временно переехала в область их пересечения – Украину. Там я познакомилась с красотой и богатством украинской литературы и вскоре поняла, что украинские писатели были во многом схожи с писателями на идише – обе эти традиции развивались, находясь в постоянном диалоге с русской литературной традицией. Это исследование, начавшееся почти два десятилетия назад, представляет мой взгляд на литературу, как на отражение транслокальных и трансъязыковых пересечений.

Через год после выхода этой книги в свет протестующие заняли Майдан Незалежности в Киеве, требуя сближения с Евросоюзом и политического дистанцирования от России. С тех пор многие жители Украины – территории, о которой идет речь в этой книге, – под воздействием обстоятельств пересмотрели свои взгляды на формирование украинской национальной идентичности. Русские, евреи, поляки, татары и представители других народов все чаще стали называть себя украинцами, вкладывая в это слово не столько национальный, сколько гражданский смысл. С 2012 года вопрос о включении Гоголя, Бабеля и Шолом-Алейхема в украинскую литературную традицию встал еще более остро.

Сложная история русско-украинских культурных отношений стала со времени первой публикации этой книги предметом международного интереса. С учетом нынешней непростой обстановки на русско-украинской границе особое значение приобрели даже слова и грамматика, относящиеся к описанию этой территории. Говоря о положении дел в современном независимом государстве, мы с редакторами русского перевода данной книги используем сочетание «в Украине», что отображает наше уважение к суверенитету этой страны и является языковой нормой для русскоязычного населения Украины. Схожее явление имеет место и в английском языке: название этой территории ранее обычно употреблялось с определенным артиклем (the Ukraine), а теперь, когда история украинской государственности оказалась в центре внимания мировой общественности, Украина обычно обозначается без артикля (Ukraine). Говоря об исторической области в составе Российской империи, мы использовали несовременное, но исторически уместное выражение «на Украине». Хотя эта грамматическая форма выходит сейчас из употребления, именно так говорили по-русски писатели, о которых идет речь в этой книге. Я благодарна переводчику и издателю за то, что моя книга о литературе черты оседлости выходит на русском языке, который и помог сформировать эту самую многонациональную литературу.

Амелия М. Глейзер

Сан-Диего, Калифорния

14 января 2021 года

Предисловие: коммерческий пейзаж

На территории современной Украины многие годы жили рядом украинцы, евреи и русские. В этой книге рассказывается о том, как истории этих трех народов, нередко излагаемые независимо друг от друга, на самом деле оказываются переплетены между собой узами подражания и враждебности, дружбы и превосходства, насилия и примирения, а особенно сильно – торговли и конкуренции. Рынки и ярмарки этого региона, которые я в дальнейшем буду обозначать термином «коммерческий пейзаж», сыграли ключевую роль в развитии литературных традиций всех упомянутых народов на протяжении последнего столетия существования Российской империи и в первые годы советской эпохи. В отличие от церквей, синагог и дворцов, рынки и ярмарки были в равной мере важны для всех этнических групп, населявших Украину. Ярмарки с их горючей смесью народов, языков и товаров были в Российской империи тем плавильным котлом, где сталкивались провинция и столица, мужчины и женщины, евреи и христиане, революция и традиция. Несмотря на все различия между русской, украинской и еврейской культурами, украинская ярмарка была для всех трех народов той сценой, на которой разворачивалась их культурная и политическая эволюция начиная с эпохи Просвещения до Октябрьской революции.

В данном исследовании речь пойдет в основном о той части Украины, которая являлась территорией черты оседлости. В большинстве рассматриваемых здесь литературных источников описываются следующие украинские регионы: Полтавская, Киевская, Черниговская области, Подолье, Волынь, а также Харьков, который, хотя и находился к востоку от черты оседлости, был важнейшим центром украинской литературы. На этих землях жили украинцы, евреи, русские, поляки, немцы, цыгане, турки и представители других народов. Литература крупнейших этнических групп Восточной Украины – украинцев, евреев и русских, которые в политическом отношении занимали привилегированное положение, – как русская, так и написанная на «жаргоне» (украинском или идише), показывает, что эти традиции были тесно связаны между собой, иногда конфликтуя, но неизменно обогащая друг друга художественными и культурными образами. Чтобы лучше продемонстрировать это «перекрестное опыление», существовавшее между тремя соседствующими литературными традициями, я решила не включать в данное исследование тех авторов, которые по идеологическим соображениям выступали против доминирования русской культуры: например, членов Кирилло-Мефодиевского братства и ведущих сионистов. В этой книге речь идет о тех украинских и еврейских по происхождению писателях, которые воспринимали свою национальную культуру и литературу как составную часть широкой традиции, существовавшей на территории Украины. По сути, моя работа преследует две главные цели. Во-первых, я хочу показать, что анализ литературной генеалогии должен основываться не только на языке, но и на географии. Во-вторых, я продемонстрирую, что украинцы и евреи внесли значительный вклад в формирование российской культурной традиции. Хотя уклад жизни украинцев и евреев в корне различался, оба этих народа находились на периферии российской имперской культуры, и данное исследование показывает, как они взаимодействовали с культурным и политическим империализмом Российского государства. Так мы можем на конкретных примерах рассмотреть сложное устройство жизни на окраинах империи.

Термином «коммерческий пейзаж» я обозначаю, говоря в общих чертах, литературное описание рынка или ярмарки. Этот топос (иногда включающий в себя и не столь упорядоченные торговые отношения) служит общей площадкой, на которой писатели, представляющие различные сосуществующие традиции, описывают, высмеивают и критикуют столкновения разных культур. Как и реальные рынки и ярмарки, коммерческий пейзаж – это место, где происходят сделки, диалоги и кражи. В рамках своего исследования я говорю не об экономической деятельности в сельской местности как таковой, а о том, в каком виде она предстает в коллективном литературном сознании. В книгах украинских и еврейских писателей, о которых идет речь в этой работе, коммерческий пейзаж зачастую принимает форму метафоры, за которой стоит более крупная географическая единица – Украина, территория черты оседлости или Российская империя в целом. После распада Советского Союза история национальных литератур часто рассматривается сквозь призму борьбы за самоопределение той или иной этнической группы. Однако в своей книге я предлагаю при изучении литературной генеалогии не только обращаться к национальному нарративу, но и учитывать географическое соседство и повседневные контакты между представителями разных народов. Сосуществование евреев и украинцев в условиях Российской империи дает нам отличную возможность изучить такие контакты на конкретном примере.

Пришло время обратить внимание читателей на то, как устроена данная книга. Первая глава посвящена историческому обзору, во второй и третьей рассказывается о писателях украинского происхождения (Гоголе и Квитке-Основьяненко), а последние три главы повествуют о еврейских писателях – Шолом-Алейхеме, Маркише и Бабеле. Такая структура книги вовсе не означает, что украинцы перестали писать о коммерческом пейзаже во второй половине XIX века, – напротив, в находившейся по другую сторону границы Западной Галиции, входившей в состав империи Габсбургов, вышло немало книг, способствовавших росту украинского национального движения. Также не следует делать выводов о том, что это литературное влияние имело односторонний характер или что еврейские писатели, описывавшие упадок коммерческого пейзажа, несут ответственность за распространение антикапиталистических идей в России. Становление современной еврейской литературы и запрет на публикацию в царской России книг на украинском языке пришлись на один и тот же период, поэтому так вышло, что, хотя именно украинские писатели, такие как Гоголь и Квитка, создали и разработали традицию коммерческого пейзажа в литературе первой половины XIX века, тем не менее перемены и конфликты, важные для коммерческого пейзажа конца позапрошлого столетия, были описаны уже преимущественно еврейскими авторами. Погромы начала 1880-х годов заставили многих евреев задуматься о своей роли в российском государстве. Более того, вслед за волнениями 1880-х годов царем были приняты «Майские правила», резко ограничившие права евреев и лишившие многих из них средств к существованию. Отношения между украинцами и царской Россией в контексте русской литературы начала XIX века – это история творческих конфликтов и разногласий, однако с 1880-х годов и вплоть до Октябрьской революции литературный дискурс на той же самой территории Украины определялся совершенно иными и куда более травмирующими отношениями между евреями и российским правительством.

Коммерческий пейзаж представляет собой удобную модель для анализа литературного диалога, происходившего между различными языковыми и культурными традициями на протяжении ста лет после расширения Российской империи и до начала коллективизации. Как мы увидим в первой главе, представляющей собой исторический обзор эпохи, описываемой в данной книге, черта оседлости, занимавшая преимущественно аннексированную Екатериной II в конце XVIII века территорию Польши, поставила перед царским правительством новые демографические и культурные задачи. В рамках государственной идеологии Россия представлялась своего рода империей-крепостью, защищавшей свои ресурсы от внешних врагов. Однако украинский коммерческий пейзаж с его размытыми границами и разношерстным населением был прямой противоположностью крепости. Таким образом, рынки и ярмарки были тем местом, которое позволяло украинским и еврейским писателям разрушать имперскую однородность. Вслед за историческим экскурсом идут главы, где исследуются конкретные культурные и идеологические аспекты этого межэтнического сосуществования.

Н. В. Гоголь как автор канонических текстов, в которых описывается украинский коммерческий пейзаж, положил начало традиции, продолженной писателями из последующих глав. В главе второй, «Коммерческий пейзаж Н. В. Гоголя (1829–1852)», говорится об описаниях рынка у Гоголя, начиная с «Сорочинской ярмарки» и далее в исторической повести «Тарас Бульба», в «Петербургских повестях» и «Мертвых душах». В раннем творчестве Гоголя рыночная площадь – это место, где звучит живой язык; это символическое пространство, позволяющее ему перекинуть мостик между столицей и его родной Украиной и ввести в повествование литературные архетипы. Коммерческий пейзаж Гоголя – это одновременно и сцена, на которой появляются эти гротескные архетипические персонажи, и уникальный украинский микрокосм, и хронотоп, где можно разными способами притворяться кем-то другим и совершать сделки – своего рода пример «мира вне опыта» в кантовском понимании. В ранних произведениях Гоголя рынок – это место, где заключаются пугающие межкультурные и иногда метафизические сделки; эту модель затем использовали многие авторы, писавшие на территории Украины на разных языках. Ближе к концу жизни Гоголя занимало не столько описание украинских реалий для русского читателя, сколько характеры и поведение людей в России в целом. На этом этапе творчества, когда были созданы «Мертвые души» и вторая редакция «Тараса Бульбы», Гоголь уже не ограничивался узкими рамками украинского коммерческого пейзажа. Так, если говорить о сделках, заключаемых в поздних текстах Гоголя, то они происходят уже не в закрытом пространстве украинской ярмарки, а по всей России и выпукло изображают все недостатки российской жизни и быта.

Глава третья, «Балкон Апеллеса: Квитка-Основьяненко и критики (1833–1843)», повествует о становлении современной украинской литературы. Хотя Г. Ф. Квитка-Основьяненко (или просто Квитка) принадлежал к поколению родителей Гоголя, писали они приблизительно в одно и то же время. Глава о нем в этой книге идет после главы о Гоголе, потому что «Сорочинская ярмарка» Гоголя вышла первой и, возможно, вдохновила Квитку на написание его знаменитой повести «Салдацький патрет». Квитка, который не только вдохновлялся творчеством Гоголя, но и сам влиял на него, начинал писать на русском языке, но позднее стал родоначальником уникальной украинской прозы. Он использовал коммерческий пейзаж для того, чтобы живо изобразить отношения между представителями различных национальностей и слоев общества. В «Солдатском портрете» (1833), первой крупной вещи Квитки, написанной на украинском языке, выведен художник, который хочет проверить искусность созданного им портрета, отнеся его на ярмарку. Написанная на русском языке повесть 1840 года «Ярмарка», в которой смешались бурлеск и сентиментальная проза, изображает ярмарку как место разного рода встреч и ситуаций, в ходе которых высокомерие представителей высшего класса высмеивается простыми украинцами. Коммерческий пейзаж Квитки отображает отношения между художником и его аудиторией – эта тема в 1830-е и 1840-е годы была особенно болезненной для украинского писателя, постоянно подвергавшегося нападкам со стороны петербургских критиков, которые ругали его за провинциальность языка и сюжетов.

Глава четвертая, «Рынок как место рождения современной еврейской литературы (1842–1916)», начинается с обсуждения роли коммерческого пейзажа в становлении литературы Гаскалы (еврейского просвещения) и заканчивается разговором о Шолом-Алейхеме (Шоломе Рабиновиче), чье творчество выросло как из еврейской, так и из русской (особенно гоголевской) литературной традиции XIX века. Знаменитый маскил Израиль Аксенфельд, творивший как на идише, так и на русском, в 1840-х годах написал книгу «Кокошник» («Dos shterntikhl»), которая считается первым романом на идише. В этой любовной истории Аксенфельд описывает, как меркантильные интересы губительно сказываются на быте еврейской общины, религиозной деятельности и романтических отношениях между героями. Шолем-Янкев Абрамович, которого Шолом-Алейхем называл «дедушкой еврейской литературы», начал публиковать свои книги на идише в 1863 году. Его псевдоним Менделе Мойхер-Сфорим (Менделе-Книгоноша) символизировал связь между его целью (ознакомление читателей с новой еврейской литературой) и предметом его творчества (описание быта российских евреев). Погромы начала 1880-х годов и последовавшие за ними притеснения со стороны правительства вызвали кризис в еврейской литературе и потребовали нового взгляда на коммерческий пейзаж. Произведения Шолом-Алейхема, полные печального еврейского юмора, оказались ближе читателю, чем тексты писателей Гаскалы с их политической повесткой или стереотипные ярмарочные евреи Гоголя.

Глава пятая, «Распятый рынок: Гражданская война Переца Маркиша (1917–1921)», описывает уничтожение рынка штетла в годы революции и Гражданской войны на территории, которая с 1919 года называлась Украинской Советской Социалистической Республикой. После Октябрьской революции торговля стала восприниматься как проявление старого, отжившего порядка. Первая мировая война (1914–1918) и Гражданская война на Украине (1918–1920) обернулись катастрофой для Западной Украины, Галиции и Польши. В этот период на евреев обрушилась невиданная до сих пор волна насилия, зачастую происходившего на рыночных площадях. Тогда же зародились и разные модернистские направления, в том числе футуризм, самым шокирующим образом изображающий сцены, связанные с религией и насилием. Перец Маркиш, ставший впоследствии классиком советской еврейской литературы, использовал в своих первых стихах рынок в качестве метафоры смерти. Начиная с самого раннего футуристического этапа своего творчества и вплоть до длинной экспрессионистской поэмы «Куча» («Di kupe»), действие которой происходит в годы Гражданской войны на Украине, Маркиш использует поэтический язык, в котором мертвые тела сравниваются с товарами на прилавке.

Завершается эта книга рассказом о писателе, перенесшем гоголевскую культурную двойственность в советскую литературу. Если в «двойной душе» Гоголя соединились русскость и украинскость, то «двойная душа» Исаака Бабеля состояла из русского и еврейского начал, и, как и Гоголь, Бабель использует эту двойственность для межэтнического диалога. Глава шестая, «Исаак Бабель и конец базара (1914–1929)», исследует творчество Бабеля в контексте революции и последовавшего за ней исчезновения черты оседлости и коммерческого пейзажа XIX века. Веком ранее Гоголь вступил на петербургскую литературную сцену со своими гротескными историями об украинском быте; Бабель же переносит в русскую прозу свой еврейский опыт, постулируя, как и Гоголь до него, ценность географической и этнографической периферии для русской литературы как таковой. В бабелевском цикле «Конармия» (1923–1937) появляется самобытный рассказчик, принадлежащий к новой советской литературе. В рассказах этого цикла исчезновение коммерческого пейзажа оказывается связано с исчезновением отживших культурных категорий. Скоро должен был наступить новый строй, которому предстояло сменить традиционные еврейские местечки Украины и свойственный им коммерческий пейзаж. В 1930 году Бабель снова поехал на Украину, чтобы стать свидетелем этого процесса. Он собирал материалы для романа о коллективизации на Украине, который так и не закончил.

Коммерческий пейзаж – это символическое пространство, позволяющее нам рассматривать в рамках общей парадигмы три различные литературные традиции, зачастую находящиеся в непосредственном диалоге или споре друг с другом, хотя их читатели могут относиться к не пересекающимся между собой кругам. Настоящее исследование – это часть большого проекта, целью которого является показать, как взаимно обогащающие друг друга литературы украинской периферии – территории, и сейчас остающейся культурно разнородной, – повлияли на русский литературный канон, традиционно воспринимаемый как петербургско-московский. Также в этой книге делается попытка дать ответ на ряд более широких вопросов, в частности – не стоит ли сместить акцент с изучения национальных литератур на изучение литератур сосуществующих. Что может дать анализ таких литературных связей в плане понимания кросскультурных отношений – как в исторической перспективе, так и применительно к культу-рогенезу XXI века?

Изгнание торговцев из храма. Фреска, Троицкая церовь Киево-Печорской лавры, XVIII век