000
ОтложитьЧитал
Так сказала Анна
– Эй, громила!
Тёмный силуэт, неторопливо идущий впереди меня, замер. Через пелену падающего снега, я разглядел, как он обернулся через широкое левое плечо.
Мы стояли друг напротив друга посреди ночного и безлюдного проспекта. На нём была эта дурацкая шляпа и чёрное пальто, изъеденное молью. Он изменился с нашей прошлой встречи – стал более походить на человека, – очень большого человека. Однако, он не был человеком. В свете ярких фонарей, даже через завесу, падающего февральского снега, я видел, что вместо глаз у него были чёрные провалы, а с обеих сторон носа зияли две лишние ноздри, которые сжимались на вдохе, и раскрывались, выпуская облачко пара, на выдохе.
Анна сказала, что они не выносят храбрых. Но я не был храбрым!
– Ты мне задолжал руку, – прокричал я подняв правую кисть вверх.
Анна сказала, что они нарушают целостность человеческой формы, чтобы маскироваться под людей. В нашу последнюю встречу, этот гад схватил меня за правую руку, и теперь она напоминала клешню – пальцы срослись, заплыли жиром и кожей.
– Я чую твой страх, – прогремел его голос.
Между нами было около двадцати метров, но я слышал его очень чётко. Анна сказала, что они не выносят насмешек. Но я всю жизнь был примерным мальчиком!
– У людей две ноздри, а не четыре, математик! – сказал я, стараясь, чтобы голос дрожал как можно меньше.
Его терпение иссякло. Широкими шагами, он направился в мою сторону, сжав пальцы в пудовые кулаки. Он был в два раза шире меня. Выше почти на три головы. Анна сказала, что это нормально. Что именно такими они и выходят в нашу реальность. Огромными. Злыми.
Анна сказала, что они – ксенобиты. Против них бесполезно большинство оружия, так как у них нет устоявшейся плоти. Что уж говорить о моих маленьких кулачках, – я никогда не был бойцом. Я был пианистом. От страха я не мог даже пошевелиться, не говоря уже о попытках сопротивляться. Мне оставалось лишь смотреть, как он приближается ко мне. Как его огромные руки хватают меня за голову. Всё, что я мог в этой ситуации, это ощущать, как моё лицо постепенно растекается, как сползают нос и уши, как слипшиеся губы перекрывают мне кислород. Я мог лишь ждать и надеяться, что план Анны сработает. Что она появится во время. Иначе, мне конец.
Когда вы сталкиваетесь с чем-то необъяснимым, первое, что вы делаете, пытаетесь отрицать происходящее. Когда вы смотрите в окно заброшенного дома, а оттуда на вас смотрит жуткая рожа, вы настойчиво уверяете себя в том, что вам показалось. АннаАнна говорит, что это главная проблема всех людей. Они боятся призраков не потому, что они могут оказаться опасными, а потому, что им просто не смириться с мыслью, что сверхъестественное существует.
Кстати, о ней. Наша первая встреча произошла всего два, от силы, три часа назад, но за это время столько всего произошло, что мне уже начинает казаться, что я прожил с ней целую жизнь.
Всё началось сегодня вечером, двадцать девятого февраля. Я возвращался из консерватории, в которой, собственно, учусь. Шёл снег, видимость была не самая лучшая, поэтому я не придал значения, силуэту, движущемуся мне навстречу. Лишь когда он подошёл достаточно близко, чтобы схватить меня за руку, я почувствовал страх. Вместо кожи у него было словно тряпичное плотно, из которых шьют мешки для муки, а лицо состояло лишь из пары бездонных отверстий на уровне глаз. А потом, я взглянул на кисть своей правой руки, зажатой у него в кулаке.
То, что я ощущал в тот момент можно было бы назвать ужасом, но разве это жалкое слово из четырех букв, может передать то чувство, которое ты испытываешь, видя, как твои пальцы, которыми ты пятнадцать минут назад играл на пианино, такие прямые, длинные и красивые, словно свеча, тают, меняют форму, плавятся. Кожа сливается, будто воск, а кости деформируются.
А потом он отпустил меня. Вернее, отшвырнул, как бросают кость, обглодав с неё мясо, и двинулся дальше. Я смотрел на то, что теперь нельзя было назвать рукой – бесформенные пальцы, растущие на куске мяса. Где-то глубоко в сознании, возникли мысли – а что дальше? Как же моя учёба игре на пианино? Как я теперь смогу писать? Наконец, как на это отреагирует мать, когда на её пороге появится калека, утверждающий, что он её сын?
Из этого состояния меня вывел чей-то голос. Я обратил свое внимание на девушку, не старше двадцати лет, что склонилась надо мной. Её наспех обрезанные волосы трепала вьюга. Она криво улыбнулась, и мне показалось, что она сумасшедшая, – слишком широкая улыбка для всей этой ситуации. А может, это уже я был сумасшедшим.
– Очнулся, – довольно сказала она хриплым голосом, – я уж думала, придется для тебя за нашатырём бежать. Ты должен прийти в себя. Атаки ксенобитов сопровождаются сильными шоком, что неудивительно, в случае с тобой. Как же он, гад, разросся…
Последние слова она процедила сквозь зубы, всматриваясь куда-то во тьму зимнего вечера. Я проследил за её взглядом, но никого не увидел.
Резким движением рук, она дёрнула меня за воротник, помогая встать. Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, она сказала:
– Слушай меня внимательно! У меня нет времени на возню, поэтому, если ты всё ещё желаешь сохранить возможность мастурбации правой рукой, помоги мне поймать этого ксенобита! Есть вероятность, что ты погибнешь, но ты, главное, не думай об этом.
Я смотрел на неё, сверху вниз, она была ниже меня почти на голову, и мне казалось, что в схватке с этим… ксенобитом, мы потерпим поражение. С другой стороны, есть ли у меня выбор? И, кажется, она единственная, кто действительно знает, что происходит. Поэтому я шагнул за ней в темноту, сквозь мороз и вьюгу. Она сказала, что её зовут Анна. Так мы и познакомились.
Она шла так быстро и стремительно, что я едва успевал за ней.
– Итак, – молвила Анна, не оборачиваясь, спустя несколько минут ходьбы, – уверена, у тебя много вопросов, но все они дерьмовые и отвечать я на них не буду, скажу лишь о трех правилах, по которым строится жизнь во вселенной. Правило первое! Жизнь – это куча дерьма. Смерть – большая куча дерьма. Мир устроен таким образом, что из меньшей кучи, ты можешь попасть только в большую кучу, и это правило действует везде и всегда. Правило второе! Так иногда случается, что с того берега в мир живых выезжает на каникулы всякая нечисть. Правило третье! Пересечь границу можно только налегке, без лишнего груза в виде костей и мяса. Поэтому, большинство призраков, попавшие в мир живых, обычно не по своей воле, абсолютно безобидны. Их, скажем так, структура разрушается лучом яркого света, поэтому они ценят чердаки и подвалы. Правда, есть куда более сильные гады, вроде таких ксенобитов – они способны забирать у людей формы, чтобы создавать и поддерживать иллюзию плоти. Однако, они всё равно остаются нестабильны, и легко узнаваемы на свету.
– Но если у них есть плоть, значит свет им нипочём, верно? – Предположил я.
– Верно, для этого ты мне и нужен. Я не смогла найти его сразу в этой вьюге, и бежала за ним, отставая буквально на шаг. Судя по тому, что его сил на преобразование хватило лишь на часть твоей руки, можно сделать вывод, что он ещё слаб. А значит, есть возможность поймать его быстро.
– Откуда ты всё это знаешь?
– Ну, кому-то нужно это знать. Если есть те, кто переходит из мира мёртвых в мир живых, то должен быть кто-то, кто будет их отлавливать.
– Ладно, и как мы собираемся уничтожить его?
– Не уничтожить, а отправить обратно. Все те, кто переходит границу – это такие же люди, как и ты. Им страшно, и они делают то, что считают правильным. А что касается отправки, помнишь, я говорила про свет? Так как сейчас ночь, а я не могу позволить ему расхаживать от человека к человеку, усиливая оболочку, придётся действовать сейчас. Ты прав, обычный луч света здесь бесполезен. Источник света должен находиться внутри него.
– Что значит "внутри"?
Она остановилась, и взглянула на меня. Я заметил круги у нее под глазами, и задался вопросом, сколько она не спала, и откуда столько знает. Почему, при столь юном возрасте, она осведомлена о происходящем больше, чем все остальные люди вместе взятые.
– Вторая причина, по которой я опаздываю, это то, что, тремя часами ранее, я вскрыла ларёк с дешёвыми китайскими фейерверками. Когда ксенобит преобразует плоть человека, некоторые части его оболочки, приобретают крайне нестабильную форму. Те части, которые он может задействовать, например, руки или ноги, остаются твердыми, а вот спина и торс становятся менее плотными, как папье-маше.
Неожиданно до меня дошло:
– Я приманка! Я должен буду дать ему себя преобразовать, чтобы ты могла…
– …нашпиговать его салютами, именно! – Её безумная улыбка стала еще шире, – пожалуйста, верь мне! Верь в то, что я говорю, и, возможно, ты вернешь не только свою руку, но и дашь возможность ещё четырем людям поверить в то, что всё это лишь сон.
– Но почему мы стоим? – спросил я.
– Мы уже пришли, – она повернула голову, и посмотрела в темноту проспекта. – Он там, в ста шагах от нас, стоит и ждёт.
– Но я не вижу его, откуда ты об этом знаешь?
– Верь мне. Верь, потому что у тебя нет иного выбора. Иди, и спровоцируй его. Они не выносят храбрых. Не любят насмешек. Они появляются здесь огромными и злыми, но на самом деле, они напуганы. Разозли его, чтобы он отдал все силы на твоё преобразование, а я подготовлю фейерверки.
И она скрылась в темноте.
Я чувствовал, как мои зубы выпадают один за другим. Как глазные яблоки проваливаются внутрь черепа. Как позвоночник, неожиданно потерявший былую твердость, проседает под весом моего торса. Я ничего не видел, ничего не слышал. Мрак и тишина овладели моим сознанием, и я уже был готов провалиться в мир иной, туда, откуда пришел мой палач, как вдруг время остановилось…
А когда секунды вновь потекли, я чуть не оглох от грома и грохота, который раздавался со всех сторон. Я открыл глаза, и увидел огни – тысячи ярких разноцветных частиц, которые разлетались по самым немыслимым траекториям. И в самом сердце этого вальса, стоял чёрный силуэт, объятый пламенем. Слишком большой, чтобы быть человеческим.
Вскоре эхо затихло, а самый яркий салют погас. Тогда я позволил себе пошевелиться, и заставил себя подняться и сесть посреди широкого проспекта, под плотным февральским снегопадом. Каждая мышца моего тела заполнялась ноющей болью при попытки совершить какое-либо движение. И всё же, с большим облегчением я обнаружил, что мое тело было в прежней форме. Я огляделся, и увидел Анну – она стояла под фонарем, и судя по её дикой ухмылке, была довольна собой. Она подошла ко мне.
– Гляди, – сказал я, удовлетворённо глядя на свои руки, – они такие же, как и прежде!
– Да, отличные руки, – ответила Анна, помогая мне подняться.
Я схватился за протянутую руку, и через секунду уже был на ногах.
– Господи, – воскликнул я, и принялся дышать на её пальцы, – какие же они у тебя холодные!
Я дышал на её кожу, но она не становилась теплее. Тогда я дотронулся до её запястья. Тишина. Никакого пульса.
– Ты догадался, – тихо молвила Анна.
Она всё также смотрела на меня своими большими зелеными глазами, и улыбалась. Слишком широко. Как робот, который выучил только одну эмоцию, да и то, с погрешностью.
Я знал это, знал, когда увидел её первый раз. Слишком синие круги под глазами. Слишком неестественная улыбка. До самого конца я не хотел верить в то, что меня спасает девушка. Мертвая девушка.
Я отпустил её руку, и сделал шаг назад.
– Кто ты? – спросил я.
– Если есть те, кто переходит из мира мёртвых в мир живых, то должен быть кто-то, кто будет их отлавливать, – повторила Анна, сказанное ранее.
– А девушка? Кто она?
– Когда ксенобит перешел черту, я отправилась за ним. Нам обоим пришлось использовать ближайшую оболочку, и мне пришлось её «заделать».
– Так вы это называете – «заделать»?!
– Не драматизируй. Это всего лишь слово…
– Объясни это той, в чьем теле ты сейчас находишься!
– Там, где она сейчас пребывает, объяснения и оправдания не нужны.
Какое-то время, мы стояли друг напротив друга. Никто из нас не говорил ни слова, стояла полная тишина, и мне казалось, что весь мир сошёлся на нас двоих. Один из нас был мёртв, и теперь, я не мог быть уверен, что сам я жив.
– Я помню, – вдруг сказала Анна. – Помню, как много лет назад была такой же, как и ты, и смотрела на все эти вещи вот так, и в зеркале видела совсем не того человека, которого хотела бы видеть. Сейчас, когда ты молод, ты можешь думать о чём-то глобальном, вроде ценности человеческой жизни, не обращая внимания на мелочи. И всё же, когда ты состаришься, и почувствуешь, как уходить твоё время, эти мелочи станут твоим глобальным, а глобальное – мелочью. Ты жив, и сейчас это моё глобальное. А теперь уходи. И помни, что настанет вечер, когда ты пересечёшь границу, и я буду ждать тебя там, как старого приятеля. Верь мне.
На мои усталые плечи падали крупные хлопья снега. Анна была права – страшно не само явление призрака, а осознание того, что рядом с тобой в любой момент может возникнуть что-то необъяснимое, и даже если оно не причинит тебе вреда, есть вполне реальный шанс, что тебя просто «заделают», и это пугало куда более, чем сотня ксенобитов. Теперь до конца жизни придется жить со страхом перед людьми с холодными руками, снегопадом и темнотой.
Я молча развернулся, и побрел прочь. Мне было холодно. Мне было страшно. Мне было больно. Но я всё ещё был жив. По крайней мере, так сказала Анна.