000
ОтложитьЧитал
Ночь. Вместо сладкой тишины – крики, которые, казалось, несёт сама смерть. Вместо освещенного луной морского пейзажа – освещённое короткими вспышками море чёрного гнева, волнующегося и бьющего берег. А вместо этого берега – человек.
Отец семьи уловил звук захлопывающейся двери своего дома, и страх охватил его. Он повернулся, чтобы убедится в целостности семьи и увидел Германа Рица.
Перед Рицем предстал лик смерти, со своей бездонной черной пастью, поглощавшей уже его тело и разум. Оказавшись в центре этого моря черных масс в человеческих формах, Герман ощутил тяжесть. Черная масса хватала странника за всё, что только могла и тянула в разные стороны, создавая чувство вязкости. Как будто угодил в жидкую смолу.
Приподняв свои глаза, путник увидел в пяти метрах от себя отца семейства, сбивавшего со своих плеч мерзкую дрянь.
И картина столь сильная по смысловой нагрузке дала толчок смелости, пропавшей на секунду. Смерть первым делом убирает из твоей души и твоего сердца всю уверенность и все благоразумие. Она сводит тебя с ума, настраивает тебя самого против себя. Но один вот такой случай возвращает все ушедшее и потерянное. Просто, нужно вернуть в себя веру.
Герман стал выкручивать ноги и руки, трясти ими со всех сил и освободившимися конечностями сшибал головы своим врагам.
Грозный рев издался изо рта юноши. Прилив сил. Вот он. Еще секунда и Риц уже стоя рядом с громилой руками рвал тела черных масс.
– Нужно пробраться к бочкам со смолой. Мы можем их поджечь и скинуть на этих… не знаю, что это. Но вот на это всё! – Предложил Герман.
Не сказав ни слова больше, они слаженным механизмом стали пробивать себе путь к цели.
Стоя спина к спине, они отражали нападения с разных сторон, охватив все триста шестьдесят градусов. Удары забирали много времени и грозный мужчина и отважный юноша двигались малыми шагами в сторону своего возможного спасения.
В это время дети в доме прижались со всей силой к двери, в надежде услышать шипение или взрыв и быстрый топот ног спасшихся мужчин. Мальчишка так сильно налегал на дверь своим ухом, что соскользнул и посадил себе занозу. Он совсем не обратил на это внимание, но его сестра, появившаяся из него самого, почувствовала боль. Она, молча, взяла голову брата одной рукой и повернула поврежденным ухом в свою сторону. Капля крови, совсем небольшая и яркая скатывалась уже по шее.
– Скорее вытри! Они могут почувствовать ее! – Приказала с не присущим ей страхом девочка.
Но было уже поздно…
Море бушующих волн черной поглощающей злобы разделилась на две части. Даже те, что еще секунду назад обращали все свое существо на мужчин, вдруг остановились и стали водить головами в поиске этого тонкого аромата. И они почувствовали его. Нашли как-то на экстрасенсорном уровне, где находится источник сладостного сока.
– Нет! Нет! Останови их, они идут в сторону дома! – С разрывающим страхом закричал отец Герману.
Герман повернул голову в сторону дома и впал в мимолетный ступор.
Дети в доме начали понимать, что все оборачивается против них. В дверь начали скрести ногтями, в нее бились головой и всеми оставшимися частями «тела». Вот стук добрался и до крыши. Их окружили.
Дети впали в объятия друг друга. Их черствость и сдержанность испарились. Они посмотрели на свою мать. Она стояла у камина, прислушавшись и подняв голову вверх. Женщина либо была спокойна, либо делала вид полного спокойствия во имя своих детей.
Герман, отойдя от опять-таки неприятной новости, но не такой уж и кошмарной, быстро взял себя в руки и в ноги и помчался в сторону бочек. Он бежал! Бежал, ведь половина монстров человекообразного вида просто отошла, перед ним предстало пространство практически не засеянное этими убийственными сорняками.
Дверь дома стала приоткрываться, один кусок покидал полотно за другим. Дети просто закрыли глаза и приготовились к смерти.
Бум! Взрыв, яркая вспышка и острый свет. Бум! Еще один.
Герман поджег две бочки, одну за другой. Черная масса при виде света начала паниковать. Тех, что стояли возле очага вспышек просто разорвало! Остальные – пустились в бегство.
Они наивны, хуже, чем дети. Если семью нашего громилы обидели или разочаровали, то лучше б им сразу умереть. Ведь, наш мужчина, не прощает таких «мелочей». Отец семейства вздохнул с облегчением. Поступивший свежий воздух стал не обычным источником жизни. Он стал активатором новой волны силы. Мужчина сбил бочку на землю, что горела подобно тысячам небесных звезд, и ногам, как легкий воздушный мячик, пинал ее в сторону негодяев. Массы растворялись с криком и воплем. А мужчина лишь смеялась, радуясь, что жизням его близких ничего не угрожает. Эта картина впала в память Германа Рица. Он увидел, как жестокость, зло и ненависть в определенный момент исчезают и возникает счастье. И казалось, именно его не хватает в этом мире.
Мужчина еще провожал врагов во всю веселясь и не оставляя никого без внимания, когда Герман уже медленным шагом, подходил к двери дома. Дверь выглядела еще хуже, чем днем. От нее осталось не так много. Еще бы пара ударов и монстры заполонили бы этот клочок суши.
Риц оставил дверь и взглянул вовнутрь жилища. Дети все еще сидели на полу, но их взгляд опять стал хладнокровным, и они пытались делать вид, что все было под контролем. Их мать же просто посмотрела на Германа и слегка качнула головой в знак благодарности. Юноша опустил глаза.
– Но вы же истратили не все запасы смолы, правда? – нарушил молчание мальчик.
– Не все. Лишь половину. Но если тебя это беспокоит, то я завтра же пополню ваши запасы. Кстати, а как вы получаете столько смолы?
– Было бы неплохо восстановить количество бочек. А откуда берем, тебе лучше не знать. Если и хочешь знать, то лучше спроси у отца. Мы еще слишком малы, чтобы говорить на такие темы. – С осторожностью заявила девочка.
Это заявление как-то насторожило нашего путника. Ведь, если ты вызвался достать что-то, а это что-то находится под какой-то тайной от детей, то неловко бросает в дрожь. Чего ждать? Кажется, этот вопрос не покидал Германа с самого начала его не занимательного, а убийственного приключения.
Хотя, стоит признаться, что дела у него идут неплохо. Он мог умереть, по меньшей мере, уже раза четыре, но все еще жив и чувствует прекрасно.
На этой мысли отец семейства вошел в дом, ногой открыв дверь. То есть, то, что от нее осталось.
– Двери пришел коней. Давно пора. Утром же заменим ее. А ты, как там тебя, ах, да, Герман! Ты был хорош. Прими от меня благодарность. Но ты мне тут не думай, что теперь ты можешь спокойно спать здесь, сколько тебе захочется. Уговор в силе. Утром ты уйдешь
– Утром не получится. – Резко сказал Герман. Да так резко, что грозный отец семьи нахмурился и уже хотел сделать что-то с факелом в руке. – Не получится, ведь я уже дал слово восстановить ваши запасы смолы. Поэтому, прошу продлить мое время пребывания здесь на несколько часов. Больше же времени не потребуется?
– Ты это хорошо задумал – смолу то пополнить. Но не выйдет. Это занимает больше нескольких часов. Весь день. По меньшей мере, с рассвета до заката.
– Тогда, прошу дать мне время от рассвета до заката. В знак благодарности за ночлег. Увлекательный, насыщенный ночлег.
– Ты помог, детей спас и еще хочешь отблагодарить? Ты больной. Иначе быть не может. Но воля твоя. Мне же лучше. Только помни, второй ночью тебя тут не будет. Наступит ночь и тебе некуда будет пойти. Так что, подумай еще раз. До утра.
Этот факт, что ночью Герман Риц может оказаться на улице наедине с этими черными массами перегнившей плоти и ненависти, заставила задуматься. Но, с другой стороны, нужно всего лишь попасть в замок. До ночи это получится.
Громила приподнял стол с одной стороны и подпер им дверь, сделав тем самым еще одну, временную, до утра. Теперь путнику негде спать. Пол – его кровать.
Герман принял условия и свою судьбу и просто упал, уснув сладким сном моментально.
Утро. Сколько времени – неизвестно. Все часы сбились и мир перевернулся. Герман открыл свои глаза от еле пробивающегося луча солнца, что просачивался сквозь щель в стене.
В доме было пусто. Никого из людей не было обнаружено. Чувство одиночества слегка коснулось своею рукой плеча Германа. На входе в дом уже стояла новая дверь, а стол, что еще вчера был «постелью» психиатра находилась возле Рица. Как будто он специально пренебрег этим чудным ложем и лег на пол.
Герман встал, хрустнул шеей, встряхнул плечами и вышел на улицу. Светило солнце, зеленое небо продолжало мутить круговорот, а море все так и манило затянуть кого-нибудь.
– Проснулся? Я уж думал, что вечером придется тебя спящего просто на улицу вынести и будь, что будет. – Ехидно улыбаясь, проговорил громила. Он явно был в хорошем настроении. Странно, ведь это редкое для этих мест явление.
– Нет. Я же обещал, что помогу со смолой. Куда идти? Где ее достать можно?
– Уже готов? Пусть по твоему. Значит, видишь замок? Я помню, что ты следовал к нему. Отсюда до него идти не далеко. К твоему несчастью, нам в противоположную сторону. Все еще готов?
– Да. Пусть так. Ведь, ты один смолу с рассвета до заката собираешь. Если же нас сейчас будет двое, то управимся в два раза быстрее.
– Думаешь, это так работает? Ха. Не буду тебя расстраивать. Пойдем.
Громила уж готов был идти, взяв с собой юношу, но тут Герман остановил его:
– Постой. Дай мне попрощаться с детьми. Может, мы больше с ними не увидимся. Скорее всего, даже.
Громила махнул рукой, дав разрешение.
Герман пустился в бег, в поиске двойняшек.
Он нашел их в метрах двухсот от дома. Дети сидели на земле и смотрели вдаль, куда-то, где одна волна отвоевывает свое место у другой.
– Мне надо идти. Я пришел с вами попрощаться. И сказать вам огромное спасибо. Если бы не вы, я не знаю, где бы я сейчас был. – Глубоко дыша, с небольшой горестью по предстоящей разлуке говорил Герман.
– Иди. Не стоило прощаться. У нас так не принято. У нас так, что если человек уходит, то он исчезает, а значит, его и не существовало. Для нас тебя уже нет. А ты берешь и жестоко напоминаешь о своем существовании. Ты совсем не жалеешь других. Мы принимаем твою благодарность. И поверь, если бы мы оказались в похожей ситуации снова, мы бы поступили так же. Пустили бы в дом, до этого пригласив тебя. – Говорил мальчик, не отводя своего взгляда от моря.
Девочка была согласна с братом. Об этом говорило ее периодическое плавное и нежное покачивание головой. Она лишь немного дополнила мысль:
– Помни, что дойти до замка тебе нужно дотемна. И помни о том, что тебе дорого. Если выполнишь эти условия, то так уж и быть, я тебя не забуду.
На этих словах мальчик удивленно посмотрел на свою сестру.
– Я готов подумать, что она врет. Но если бы это было так, я бы знал. Она говорит тебе то, что думает. Не подведи нас.
Этот странный диалог сделал гравировку на сердце психиатра. Он навсегда запомнил эту пару детей, что своею необычностью и отличием от остальных, смогли влюбить в себя навсегда.
Риц и громила направились за смолой. Но куда?
– Далеко ли нам идти? И куда?
– Герман, тебе не обязательно знать все. Просто иди. Я скажу, когда надо будет спускаться.
Спускаться? Спускаться можно только в одно место – в море. Оно окружило этот остров у его подножья. Не уж то тут добывают смолу из моря?
Прошло достаточно времени. Приблизительно, по нашим меркам, сорок пять минут. Плюс минус пять.
– Спускайся.
Герман осторожно ступал по камням, в надежде не сломать себе шею. В это время громила просто прыгал с камня на камень, успевая в это время смотреть куда-то вправо вниз.
Оказавшись на середине между морем и плоской землей острова, громила приказал юноше остановиться. И стоять, пока ему не прикажут следовать дальше.
–Что ты будешь делать? Тут же ничего нет. – Кричал Герман, стоявший в метрах десяти от спутника.
– Это для тебя сложно. Просто любуйся видом, мальчик.
Громила встал на колени перед огромным камнем, похожим на расширенный шип розы, и руками начал подковыривать основание, как будто искал ключ под ковриком. И ключ нашелся. Огромный камень сдвинулся с места на бок, и показалось огромное отверстие, которое вело в туннель.
– Заходишь? Или передумал? Смотри, замок видно и отсюда. – Издеваясь, проговорил мужчина.
– Не передумал. Но все это похоже на сон.
Заглянув в эту черную дыру, Герман спросил, почему бы не зажечь факел, чтобы все стало видно. На что ему ответили: «Ты хочешь сгореть заживо?». Этого ответа хватило.
Не привыкшие к темноте после солнечного дня глаза не имели возможности видеть первые пять минут. Герман полз на корточках по темному узкому проему на ощупь. Вдруг стало происходить что-то немыслимое. Появилась тонкая полоска света чуть впереди.
– Что это за свет? – спросил Риц.
– Это солнце. Оно попадает сюда сверху. Дело в том, что купол этой пещеры – камни, по которым мы спускались. Через проемы между ними сюда проходит свет, воздух и дождевая вода.
Огромная пещера, озаренная солнцем, вдруг предстала перед Германом. Сотни солнечных «зайчиков» заполонило периметр. Они рождались от смолы. Вся пещера сверху донизу была покрыта толстыми слоями смолы. Одна искра и был бы взорван весь остров.
Наполнение бочек смолой, а потом их подъем и доставка до дома заняло около пяти часов. Солнце начинало заходить. Появлялись первые яркие вспышки звезд.
Риц помахал рукой всей семье и направился в сторону замка.
Семья грозного верзилы была за спиной Германа, когда в голове путника промелькнула мысль, что, быть может, он больше никогда их не увидит. За такое короткое время знакомства с ними, не смотря на все сложности общения и на их черствость, Риц почувствовал тепло и любовь, вырывающуюся наружу.
Грусть заволокла глаза Германа в виде подобия слез. Картинка перед взором помутнела, потемнела и стала совсем серой. Так начинало темнеть, и Риц успел дойти вовремя до серого огромного замка.
Замок был сделан из чистого неотшлифованного грубого камня. Везде выступали острые края, напоминая клыки и колья. Массивная деревянная дверь, измотанная временем и покрытая мхом, держала на себе висящую табличку. На деревянном куске ножом была выцарапана надпись: «Оставь все, что ты ненавидишь позади».
Герман принял информацию к сведению и взялся рукой за ручку. На удивление дверь открылась без усилий, без скрипа, совсем бесшумно.
Риц вошел в замок, и дверь захлопнулась.
Пришелец оказался в округлом помещении, напоминающем башню. Со всех сторон прямо в стены были вмонтированы четыре камина, что тонкой линией были соединены напольным рисунком. На полу ровно по центру башни, на пересечении четырех линий изображения, был образован круг, в сердце которого размещался очаг, ожидавший огня.
На противоположной стороне по отношению к двери разместилась огромная винтовая лестница, ведущая на этаж выше. Отсюда, с этого ракурса, казалось, что замок – это лишь одна огромная башня.
Ощущая на себе чей-то взгляд, Риц прошел вперед к лестнице. Не видя на ней никого и не слыша ни одного звука, он стал подниматься. Ступени были невысокими, каменными, на вид точно глыбы. Казалось, что эта лестница нескончаема. Герман сделал шаг за шагом, пройдя уже не малое расстояние. Вдруг. Голос. Смех. Скользкий, холодный, будто сама смерть.
Путник остановился. Он насторожился, пытаясь уловить хоть шорох, хоть один шажочек. Но ничего больше не было слышно. Все стихло, и наступила гробовая тишина.
– Кто здесь?! Я слышу твой смех! Ответь же мне. – закричал Риц в надежде никого не услышать. Отсутствие кого-либо в этом мире приводит его не к страху, а к спокойствию.
Герман продолжил подниматься. И, к его удивлению, пространство вокруг становилось только темнее. Пропали окошки, не было ни одной, покрытой трещинами, двери. Не было надписи «выход из этого мира». Одно разочарование.
И вдруг опять смех. Громче, противнее. Герман начала бежать.
– Кто здесь? Выйди! Покажись.
Но голос лишь усилился, смех зазвенел в ушах Рица, давя н нервы. Герман пытался нащупать мнимую фигуру перед собой. Темнота, достигнув пика, закрыла для молодого человека вид, на окончание лестницы и начало коридора. По левую руку оказалась дверь. Она открылась по велению невидимого существа, и пронизывающий и нездоровый свет, подобно боксеру, ударил Германа в лицо. Он ослеп на минуту, потеряв ориентиры.
Зрение вернулось, и вместе с ним появилось чувство презрения. Что-то темное и ноющее давило на сердце юного психиатра. Герман стоял в светлом помещении, напоминающем коридор. Под ногами располагался красный ковер, ведущий вперед. Стены были увешены зеркалами разных размеров и форм. Круглые, квадратные, овальные, они были разных размеров, то большие, то маленькие. В глаза бросилось разнообразие рам, зеркала были в золотых, серебряных и медных рамках. Отражающие поверхности весели и ждали, когда появиться отражение. В этот момент, неприсущая Герману ненависть стала накатывать волнами, пытаясь затащить в неведомую беду.
«Как много зеркал. Как много отражений» – При этой мысли он вспомнил слова Чавенко. И тут же ощутит опасность.
Вдруг из рядом стоящего зеркала справа вылезла бледная рука. Пытаясь ощутить что-то на своем пути, она испытывала попытки схватить гостя. Герман отпрыгнул назад и наткнулся спиной на дверь, что захлопнулась сама собой и сама же затворилась на засов с другой стороны.
Герман вспылил. Его глаза были распахнуты, а рот искажен ненавистью. Идя левым боком, опираясь спиной на стену, Риц попытался посмотреть в то зеркало, откуда еще секунду назад виднелась конечность, что пропала так же резко как и появилась. Но его предположения были так ошибочны. Как только Герман коснулся плечом овального зеркала за спиной, так сразу оттуда выскочили две руки и схватили Рица за плечи, пытаясь затащить в другую реальность.
Издался мужской пронизывающий крик. Молодой человек смог вырваться и начать бежать. Но множество зеркал превратилось в ловушку, из десятков отражающих поверхностей начали вылезать бледные руки, покрытые вздутыми синими венами.
Герман встал на месте, закружился в борьбе с невидимым и остановился. Он закрыл глаза и всё, что пыталось его схватить – исчезло.
Он перевел дыхание и открыл глаза. В тот момент он стоял перед достаточно большим квадратным зеркалом, идущем от середины стены до почти что самого пола. И в этом зеркале Риц увидел свое отражение. Мерзкое, но свое. Мысли начали путаться быстрее, чем приближение картинки в зеркале. И вот, зеркальный Герман Риц подошел к поверхности зеркала вплотную.
Зеркальный Риц был на лицо, конечно, похож на изначальный оригинал, но обладал рядом отличий. Он был совсем бледен, кожа имела отталкивающе холодный оттенок, губы утопали в ненависти, а под глазами, заполненными полопавшимися красными капиллярами, виднелись круги. Волосы зеркального Рица были немного длиннее. Грязь на них отблескивала нездоровым блеском.
Герман из зеркального мира улыбнулся одним краем рта. Эта была хитрая, лживая и отвратительная улыбка-насмешка. Губы оголили зубы, что выгладили как заостренные клыки хищного зверя.
Отражение сохранило одежду оригинала.
– Ты ведь тут ищешь выход? Не так ли, мой более скудный, по отношению ко мне, оригинал? – заговорила фигура в зеркале, не убирая своей подложной улыбочки.
– Ищу. И что ж с того?
– Оу. Как грубо. Что за тон? – Отражение начало кружиться в зеркале, расслабив свою голову, что начала болтаться из стороны в сторону.
– Подобно твоему. И уж если так на этом заостряешь свое внимание, то следует обратить свой взор сначала на себя.
– А разве я это не сделал? – Отражение при этих словах поиграло бровями, явно намекая на Германа Рица. – Разве, ты не есть я?
– Не думаю. У нас столько отличий, что ты даже не представляешь. К примеру, ты сейчас, где находишься? Если не брать в расчет пространство зеркала, то в мире ненависти.
– Ты тоже.
– Ты тут по своему желанию, а я нет!
– Ложжььь… – прошипело отражение.
– Отнюдь. Ты тут в своей тарелке. Моя же тарелка осталась далеко за границами этого мира. И я намерен вернуться в нее.
– От чего ты бежишь? От этого мира? Нееет. Не от него. Не обманывай себя, скудный Герман Риц. Ты даже не представляешь, что здесь происходить. И что такое Ненависть. Ничего не знаешь. Но бежишь.
– Все! Уйди!
И не желая слушать, Герман Риц пошел дальше по коридору.
Но на каждом кусочке стены висело зеркало, и одно за другим давало жизнь отражению. Из каждого зеркала с первого шага Рица начали появляться разные части тела.
Риц шел вперед, вдруг справа вышла голова отражения, пытаясь укусить оригинал своими черными зубами. Риц увернулся. Но слева неожиданно появилась нога, и Риц упал на пол, и на его спину вдруг устремилось ног десять, пытаясь его затоптать. Отражение в это время издавало злобный смех. По стенам пробежала дрожь. Риц, тонущий в десятках ударов, закричал от бессилия. И все прекратилось.
Отражение заговорило первым после минутного молчания.
– Ты не ответил. Ты не знаешь?
– Про что ты? – вставая с хрипом, произнес Герман.
– Ох, еще и глуп. Скуден во внешности и беден на ум. Как мне не повезло с оригиналом. Я про ненависть. Ты знаешь, что это? Ты тут уже более дня, а все еще не знаешь?
У Германа было очень удивленное лицо, сменившееся далее в потоке ненависти на дикий оскал. Переживаемые ощущения были несвойственными Рицу. Никогда раньше Герман не ощущал себя таким. Он не ощущал ненависть настолько часто и так сильно. Молодой человек заподозрил неладное, но продолжал бездействовать и молчать. Долгое затишье вывело из себя отражение.
– Что такое ненависть? Может, это запутанные нити нашей души, испытывающие колебания? Это вспышки чёрного гноя в нашей душе? Это «внутреннее я» кричащее от бессилия?! Что такое ненависть? – Томно говорило отражение. Его глаза были пусты. – Это тебе не интересно? Поняв ненависть – поймёшь часть себя и мира.
Побежав и закрыв уши руками, Герман прокричал во весь голос – Нет! Нет!
Он бежал и постоянно падал из-за неожиданно появившейся бледной руки или ноги.
– Бежать бессмысленно! Ты не сможешь! – Раздавался громкий голос зеркального Германа, эхом отражающийся от стен по всему замку.
Но Риц пытался не слушать. Он продолжал бежать и наконец, добежал до двери. Она оказалась запертой. Отражение засмеятлось еще громче, еще мучительнее.
Герман попытался открыть дверь, но дернув ее, рука из зеркала рядом схватила его за грудки и ударила со всей силы об зеркало. Оно треснуло, и кусочек стекла вошел в щеку Германа и проник в ротовую полость, не задев языка или десен. Кровь брызнула на отражающую поверхность, и эта картина ввела отражение в восторг. Опасность сгущалась своими черными тучами над головой путника. Риц оторвался от стекла и, не замечая крови и боли, стал пытаться открыть дверь. На секунду он посмотрел назад. В том самом огромном зеркале отражение стояло во весь рост и из подо лба смотрело на свой оригинал. Щека у отражения была тоже пронизана насквозь и залита кровью, но стекла в лице отсутствовало, вместо него зияла дыра. Кусочек разбитого зеркала был в руках у зеркального Рица. Он крутил его у себя и слегка поглядывал на него. Его глаза дали понять, что теперь у него есть оружие, и живим Герману не выбраться.
Герман закачал головой, пытаясь дать понять, что он не хочет быть убитым. Тем более здесь, при таких обстоятельствах. Тогда, отражение рассмеялось, и из зеркала справа от Германа, чуть ниже ребер, вылезла рука, пытавшаяся вонзить стекло в живот Рица. Герман отпрыгнул, схватил висевшее на стене зеркало с серебряной рамкой и ударил им об дверь по засову. Она поддалась, и Герман выскочил на черную лестницу.
Из яркого коридора, уже залитого кровью, странник попал на залитую мраком лестницу, что сказалось на способности видеть. Он не видел, но слышал, как за спиной захлопнулась дверь, закрывшись с той стороны.
Хоть дверь и была закрыта, но смех был все так же ясен.
«Зеркала висят и здесь» – предположил Риц и оказался прав.
Пришелец захотел дотронуться пальцем до стекла у себя в щеке, чтобы определить его размер, но лишь прошел этим пальце насквозь и коснулся языка. Он понял, что зеркало было вынуто. Вынуто Германом из зеркального мира.
Герман проморгался, и зрение вернулось к нему. Перед ним оказалась лестница ведущая опять куда-то наверх. И, стоя с этого места, он увидел, что на лестничной площадке в самом верху висит зеркало, ужасно напоминающее то, что было некогда у настоящего Германа в мире людей.
И откуда-то сверху послышался голос:
– Прижмись скорее своим ухом к этой стене. Ты слышишь? Тик-так, тик-так, это твоё сердце. Или вся твоя жизнь, как часы, отводит тебе твоё время. И оно идёт.
Герман отрицательно помотал головой. «Просто беги. Беги настолько быстро, чтобы он не понял, что ты уже рядом. А рядом с зеркалом пригнись».
Он вздохнул поглубже и побежал.
Риц за секунду добрался до первого зеркала из моря других, нагнулся рядом с ним, и вооруженная рука прошла над его головой, выронив стекло.
– Теперь ты безоружен! – закричал Герман, убегая по лестнице вверх.
У второго зеркала отражение схватило Германа за плечи и попыталось втянуть в зеркало, крича – Ну давай же, давай! Ты не пожалеешь!
И стало все ясно – Зеркальный Герман Риц пытается затолкать реального Германа в зеркальный мир. При таких условиях, он сам сможет выбраться, а оригинал на веки будет заточен.
Макушка головы Германа уже проникла в зеркальный мир и глаза его вдруг залились ненавистью и яростью. Руки напряглись, а рот открыл зубы. Гримаса ненормального, обезумевшего человека отразилась в зеркале.
– Ты чувствуешь это? Это ненависть! Вызывающая силу и храбрость, безумие и отвагу. Чувствуешь, как она подобно смоле, растягивается в твоем теле?
Эти слова отражение произнесло даже не подозревая о том, что оно упустило свою надежду выбраться.
При слове «смола», у Германа активировалась ассоциация. Он вспомнил взгляд совершенно странных, но притягивающих к себе детей. Он вспомнила их отца верзилу. Вспомнил, как подожженная смола спасла их всех. И тут же гримаса сменилась слезами. И силы вернулись к Герману. Он напряг свой пресс и со всей силы оторвался от сильной хватки своего отражения.
– Нет! Нет! Нет! – в истерических конвульсиях забилось отражения. Его лицо посинело еще более, а руки затряслись.
Вдруг раздался шум, как будто одновременно зажглись сотни костров. Столб дыма устремился ввысь и коснулся Германа, стоявшего под крышей башни во весь рост с мокрыми и бушующими от силы глазами. Ощутив запах гари, путник почувствовал, как земля уходит из под ног. Уже через секунду он падал вниз.
Подхваченный дымом, несясь в неизвестность, он увидел пылающий огонь в три метра высотой, что соединял четыре камина, которые в тот момент так же были поглощены яркими волнами пламени.
Линии, что шли по полу, образуя место пересечения и место полыхания огромного костра, светились теплым светло-оранжевым светом.
Пройдя сквозь дым, Герман упал в огонь в центре башни. И так он навсегда исчез из мира ненависти.
Открыв глаза, молодой человек оказался в утренней больнице. Герман сидел на полу, солнце ярко светило ему в глаза. Спина опиралась на стену. На ту самую стену, в которой была спрятана дверь в комнату с четырьмя таинственными углами. Щека Германа была цела, и лишь маленький шрам украшал ее.