Герои:
Марыся – швея из деревни Королевский щит
Олкон Ральф – оборотень волк
Вайла – вдова, помощница лекаря
принц Анарэль – наследник Леса, повеса и бабник, отец Марыси
принц Лионель – не наследный наследник, Ральф его советник.
Пролог
Деревня Королевский щит стояла на перекрестке четырех дорог. Официально она принадлежала людям, а неофициально в ней можно было встретить представителя любой расы. Дело было в том, что до ближайших поселений людей и нелюдей от этого перекрестка был ровно дневной переход. Так что и гордый эльф, и зеленый тролль, и легконогий кочевник-румис встречались примерно на этом месте. Сначала были ссоры и отдельные костры, а потом король людей Ильрик Пятый приказал поставить на этом месте постоялый двор и своей рукой начертал на старом щите правила поведения в нем. С той поры и повелось.
Королевский щит не раз служил площадкой для переговоров и межрасовых обменов. Здесь постоянно шумели торговцы, сновали карманники, за высокой стойкой пили пиво подозрительные личности с плакатов «Найти за вознаграждение». Конечно, в этом бурном котле какое только варево не варилось, но ранней весной и поздней осенью деревня замирала и отдыхала. Непроходимые дороги и затяжные дожди сокращали количество путников, крестьяне получали передышку, возможность посплетничать, обновить мебель и горшки в трактирах, а заодно присмотреться к соседям – как они пережили жаркое лето или холодную зиму.
Начинались посиделки с рукоделием, и под слабенькую медовуху по селу расползались новости. Вот мельник сына женил, хорошую девку взял, крепкую, румяную, говорят, сразу после свадьбы понесла. А дайна видели три ночи назад под забором у вдовушки Лихославы. Тоже добрая бабенка, и самогон варит – как слеза прозрачный! А вот…
Всей деревне косточки перемывали, а как помянет кто швейку Марысю, так и затихнут все. Нечего о ней сказать. Добрая девка, да несчастная. Мать ее первой рукодельницей на селе была. Шали расшивала шелком да золотом – любо-дорого посмотреть! Купцы, кто с понятием, завсегда к дому Аниты-вышивальщицы сворачивали. Знали, что за платок ее работы жена любой загул простит.
Вот и принялся наезжать один такой. Все в глазки глядел, да ручки ее гладил, золотинкой называл. Уболтал. Увез от родительского крыльца! С утра мать Аниты волком выла, по деревне бегала, да поздно, пропала Анита.
Воротилась девка через год – почерневшая, постаревшая и беременная. Никому ничего не сказала, пришла домой, встала у ворот, поклонилась родителям и спросила шепотом – примут ли? Отец что-то сказать хотел, да мать к ней кинулась, увела в дом и чертополох на ворота повесила, давая кумушкам понять, что болтовни о дочке не потерпит.
Месяц Анита дома просто так сидела – плакала, отъедалась, а потом снова за иглу взялась. Только уж теперь вышивала она не цветы полевые да звезды небесные. Зверей невиданных, птиц волшебных да заросли лесные. Дивились на ее работы купцы, да все равно брали – больно уж искусно вышито было, того и гляди лев с огненным языком с платка соскочит и гулять пойдет.
А зимой родила Анита девчонку. Слабенькую, что котенок. Позвали скорее дайна, обряд провести, боялись, что до свету не доживет. Назвали Марысей – в честь королевы тогдашней, Мариаселин, принцессы эльфийской, за человеческого короля замуж вышедшей ради мира.
Вот эта Марыська и вытянула Аниту из той тьмы, в которой та пребывала. Да и деду с бабкой годов сбросила. Хоть и слабенькая росла, а словно лучик солнечный – тихая, спокойная, теплая. А как исполнилось девчушке четырнадцать лет, бабка с дедом в один год ушли. Анита вроде держалась как кремень – на похоронах и слезинки не обронила, а через год и она слегла. Лекарь проезжий послушал уговоров Марыськи, пришел, поглядел, да головой покачал – проклятье какое-то Аниту выпило досуха.
Так и осталась девчонка в доме одна. Только-только шестнадцать стукнуло. Где-то, может, и обидели бы сироту, а Королевский щит по другим правилам жил, тут крепко помнили, что вдову да сироту забижать нельзя – тебе же все вернется. Староста заглянул к девчонке, потолковал, да и оставил одну жить. Раз в два-три дня к ней старостиха захаживала – молока занести да новости узнать, да раз в неделю по череду сыновья старосты бывали – то дров наколоть, то крышу поправить.
Ценили девчонку не за красу, не за нрав кроткий, а за руки золотые. Вышивального дара от матери не переняла она, зато шить умела, как никто! Один раз на платье проезжающей принцессы глянула и невесте старшего старостиного сына такое же сшила! А уж как негодящую деву какую приодеть – косую, кривую или согбенную, так завсегда к Марыське бежали. Бывало, и мужики захаживали, чтобы посолиднее выглядеть али построже.
Поначалу-то кумушки за девчонкой приглядывали – кто сосватать Марыську хотел, кто так, из любопытства, да только жила она тихо, скромно, кроме своих ниток да иголок и не видала ничего. Привыкли все да отстали, но и проезжим в обиду не давали.
Было дело, принесла девчонка заказ в трактир – повадился ей трактирщик рубахи мужские дюжинами заказывать. У проезжего народа часто с бельем трудности бывают, а эта пигалица приноровилась так завязки вставлять, что и рослый мужик натянуть может, и мелконький подтянет пару шнурков и радуется. Увидал Марысю купец проезжий да начал за руки хватать, серебро обещать. Побледнела девчонка, вылила на него кружку с ближайшего стола и убежала! Зарычал купчина: как это – ему не покорились, ринулся было за ней, да тут его местные парни скрутили и объяснили, почему к девочке этой даже подходить близко нельзя.
Берегли местные жители Марыську и жениха ей желали хорошего, кто ж знал, что на перекрестке не только людские боги молитвы слышат? И чувство юмора у них о-о-очень специфическое!
Глава 1
Лето для всех жаркая пора. Крестьяне в поле пашут, купцы спешат товары доставить, скотоводы сена запасти, трактирщики – запасы сделать, чтоб зимой деньги не тратить. А швее летом благодать да отдых. Заказов мало, а если и случится какой, то простой совсем – рубах да портков дорожных нашить по дюжине или юбок ситцевых для сенокоса. Да и работать на свежем воздухе приятнее.
С утра по холодку собирала Марыся две корзинки – одну с шитьем своим, вторую с хлебом да квасом, и шла в лесок на горушку, где ветерок гнус сдувал. Сидела там под высокими деревьями, шила, любовалась рекой и травами луговыми, перекусывала, а как солнце к закату клонилось – домой шла. После смерти родственников остались у швеи кошка, собака да кур два десятка. Огород она садила малюсенький, сад от деда с бабкой остался, тоже невелик, а больше и не занималась ничем – все время на шитье да чтение уходило.
В этом и была вторая тайна Марыськи – она не просто умела писать и читать. Она обожала старинные легенды и сказки, а вырученные за шитье деньги часто спускала на увесистые тома в солидных кожаных переплетах. К чтению ее приохотила мать, которой довелось пожить в городе, повидать разных людей и понять, что такое образованный человек. Так что, закончив очередное платье или рубаху, девушка устраивалась уютно за столом, наливала в кружку душистого травяного взвара и погружалась в мир волшебных историй.
Бывало, спустит все до копейки на очередное «Описание жизни и приключений великого путешественника Олафа Кнудта» и сидит на одной капусте. А все радуется.
Ну и пусть хлев пустой, одной-то ей на прокорм и без хозяйства хватало. Платили ей когда деньгами, а когда и едой. На свадьбы звали, на крестины. Считалось тут, в Королевском щите, что платье, ею сшитое, либо сорочка крестильная счастье приносят. Девицы на выданье все прибегали, просили сорочку нижнюю сшить, чтобы замуж по любви выйти. А такие заказы на воле лучше шились.
В тот день Марыська шила мужские сорочки и напевала песенку о храбром рыцаре, прошедшем все испытания ради любви. Мурлыкала себе под нос и ловко сновала иглой, творя ровнехонький шов. Вдруг где-то за спиной раздался стон. Девушка обернулась и выронила свою работу. На толстом слое хвойного опада лежал мужчина! Худой, изможденный, исцарапанный и без сознания!
Марыська осторожно приблизилась к незнакомцу, постояла, ожидая, что он встанет сам, отряхнется, одарит высокомерным взглядом и уйдет в лес, но минуты шли, а неизвестный не шевелился. Осторожно подойдя ближе, девчонка опустилась на колени и перевернула мужчину. К ее удивлению, он оказался тяжелым, так что пришлось повозиться, зато стало понятно, почему странный путник без сознания – руками он зажимал солидную рану в животе, между пальцев сочилась кровь.
Не размышляя, девушка сдернула фартук, прижала к ране и задумалась – что делать дальше? До деревни она его не дотащит, а здесь, в лесу, помощи не сыскать. Тут ей в ладони ткнулся холодный нос ее пса. Обычный дворовый охранник, но разумный, как все беспородные псы.
– Чижик, беги к Бетте! – сообразила наконец Марьяна и щедро размазала по голове пса чужую кровь.
Потребовалось минут пять уговоров, но пес все же потрусил в деревню. Старостиха – добрая женщина, увидев ее собаку в крови, пошлет помощь, а пока важно не дать незнакомцу умереть. Как и всякая девушка, выросшая на перекрестке, Марьяна знала множество бытовых премудростей, касающихся лечения. В дороге чего только не приключится! Бывало, бураны заставали в Королевском Щите сразу несколько караванов, и тогда каждый дом принимал путников, согревал, лечил, кормил.
Припомнила Марыся бабулину премудрость – поить раненого в живот не стала, только губы пальцами смочила, да плотнее фартук свой прижала.
Люди на берегу появились не скоро. Сначала прибежала взволнованная жена старосты, за ней – пара ее сыновей. Последним пришел сам староста. Глянул на незнакомца, поморщился и сказал:
– Надо его к лекарю нести. Марыська, ты тряпку-то свою крепче держи. Правильно все сделала, может, и выживет.
Ноздри старосты трепетали, брови хмурились, и девушка с запозданием вспомнила, что дед местного старосты был оборотнем. Во всяком случае, кумушки болтали, что бабка однажды пошла в лес по ягоды, пропала на несколько недель, а потом потрепанная и оборванная вышла к Щиту. Муж ее принял и не ругал даже, когда живот округлился, а потом в положенный срок женщина родила крепкого мальчишку с полным ртом зубов. Много ли досталось старосте от неведомого деда – никто не знал, но если здоровенный мужик хмурил брови, значит, дело было серьезное.
Парни, покумекав, разложили на земле кафтан и, взяв раненого за плечи и бедра, перенесли на крепкую одежду. Потом взялись за полы и воротник и понесли, стараясь не трясти. Марыська шла рядом, удерживая свой фартук, забыв про рукоделие. Зато про него не забыла хозяйственная Бетта – все собрала, убедилась, что дорогая игла на месте, и поспешила вслед за сыновьями.
– Тяж-желый! – Марек смахнул плечом пот, заливающий глаза.
– А с виду дохлый! – согласился Дар, отбрасывая резким движением головы липнущие к щекам волосы.
– Тащите, – рыкнул староста, – синеет!
Парни ускорились, и вскоре вся компания вломилась к местному лекарю.
Где уж староста раздобыл этого тощего, мелкого старикашку – никто не знал. Может, сманил с проходящего каравана, может, просто украл где-нибудь. Просто однажды велел сыновьям и должникам выстроить добрый теплый дом в тихом месте, нанял тихую вдову убирать и готовить для старика и привел его – зябнущего, тощего, остро пахнущего травами и пряностями. С той поры прошло лет пятнадцать, лекарь ни капли не изменился, зато жители Королевского щита знали, куда бежать в случае болезни или раны.
Повинуясь зычному окрику старосты, дверь в дом распахнулась, и парни, сцепив зубы, внесли раненого в широкий проем. Марыська еле протиснулась, пискнула, хотела отойти, но лежащий неподвижно до сего момента незнакомец схватил ее за руку и не отпустил.
– На лавку! – вдова Вайла Черная, давно уже смотрящая за лекарем и набравшаяся от него знаний и правил, тут же указала, куда положить страждущего. – А теперь все прочь!
Парни с охотой выкатились вон, старостина даже не поднималась на низкое широкое крыльцо, а староста от двери сказал:
– Марыську при нем оставь, Вайла, а то рваться будет.
Женщина подняла на девушку строгий взгляд, потом перевела его на незнакомца.
– Ладно, девка вроде не дура, пусть тихо сидит.
Глава 2
– Господин лекарь! Вы очень нужны! – окликнула вдова, и на ее призыв из горницы выбежал почти вприпрыжку старичок в пестром халате. Увидев незнакомца и окровавленный передник на его животе, лекарь встряхнул руками и… отправился к рукомойнику!
Марыся открыла было рот и тут же закрыла его. Матушка покойная учила ее, что вышивальщице нужно руки освежать каждую половину часа, особенно если что шелком шьешь, а наипаче – белым. Вышивальщицей Марыська не стала – трудно было с матушкой соревноваться, но совет запомнила, и ее сорочки всегда были белыми, и брали их охотно. Видно, и лекарю нужны чистые руки?
Пока старичок плескался, тщательно отмывая пальцы, Вайла-вдова разложила на столе какую-то скрутку с инструментами, достала склянку с крепким самогоном, бинты, корпию, зажгла лампу и встала у изголовья, готовая ко всему.
– Так-так, девонька, – лекарь подошел к раненому и первым делом перехватил окровавленную тряпку. – Ай умница, ай молодец! – приговаривая так, старик сбросил тряпку на пол и запустил только что вымытые пальцы в рану. – Ай, как нехорошо, – нахмурился он и поднял взгляд на вдову: – Вот что, Вайлушка, готовь воды соляной, да побольше. Да нитки шелковые в вино крепкое положи, – и… тут, к ужасу Марыськи, старичок попробовал кровь раненого! Просто слизал ее со своих пальцев, причмокнул, поморщился и сказал: – Кишки не задеты, а вот яду на клинке столько было, что до сих пор кровь горчит! И не простой яд!
– Господин, – вдова быстро выставила на край стола то, что требовал лекарь, и сказала: – у него волосы от крови слиплись…
– Сначала живот! – отрезал старик и сказал Марыське: – Отвернись, но за руку его держи!
Девушка отвернулась и больше того – села на пол, продолжая держать раненого за руку. Рука была большая, холодная, очень красивой формы. Марыся привыкла к деревенским мужикам с их лопатообразными ладонями, мозолистыми, шершавыми, с неровными пальцами, потемневшими от работы ногтями. У этого же мужчины ногти были красивой формы, чистые и розовые, как у ребенка. Девушка загляделась, а за спиной тем временем что-то скрипело, хлюпало, брызгало и звенело. Казалось, через долгое долгое время старичок-лекарь утер пот со лба и сказал:
– Все, Вайлушка, зашил! Показывай, что там с головой! А ты, девица, вон туда, в ноги пересядь, только за руку держи, ему дергаться нельзя.
Марыська бочком перебралась к лавке и замерла, рассматривая живот незнакомца, зашитый простой белой ниткой. Пока она таращилась, не зная, пискнуть от испуга или закусить кулак, лекарь ощупал голову мужчины и покачал головой:
– Вот почему он без сознания! Голова цела, но удар был сильным. Лед нужен, и будем молить благодатный Свет, чтобы кровь не скопилась под костью!
Вдова собрала инструменты, оттерла стол, накрыла больного тонким лоскутным одеялом и сказала Марысе:
– Сиди тут, я за льдом схожу. Коли тебе до ветру надо будет или пить, зови, я все подам.
– Так мне… домой надо, – испуганным шепотом ответила девушка.
– Не отпустит, – мотнула головой вдова, – а если вырвешься – за тобой поползет. Швы порвет, кровью изойдет.
Марыська не удержалась – пискнула, а Вайла неожиданно сильно погладила ее по голове:
– Ничего, не бойся, зато и обидеть никому не даст, и беречь будет, как хрусталинку.
Женщина ушла, старик скрылся в горнице, а Марыська замялась, разглядывая чужого мужчину. Почему это в обиду не даст? Он ей не отец, не брат… Да и вообще на местных не похож. Хоть и нечасто, но Марыське случалось и мужикам одежду шить. Приходилось мерки снимать, разговаривать, в лицо смотреть. Не такие они. А в чем разница – непонятно.
Когда вдова вернулась и положила на голову болящего кусок льда в полотенце, Марыська насмелилась попросить попить и наоборот. Вайла даже ворчать не стала – подала кружку свежей воды и выдвинула из-под лавки ночной горшок с крышкой:
– Лекарь занят, сюда не войдет, а я за печь встану. Не стесняйся, делай, что надо, и крышкой закрой. Потом вынесу.
Марыська краснела, потела, но терпеть больше не могла – справилась и сделала все, как сказала вдовица. Та же, закончив с уборкой, сказала:
– Сейчас парней кликну, чтобы раненого в отдельную хоромину отнесли, где у нас больные лежат. Лекарь сказал, ему недели три лежать, не вставая, если не перекинется.
– Перекинется? – голос Марыськи дернулся хрустальным звоном.
– Так оборотень это, – спокойно сказала вдова, – а ты не знала?
– Да я их и не видела никогда, – растерянно ответила девушка.
– Как это не видела? А староста наш? На четверть, правда, но пару раз в год оборачивается. Да и муж мой покойный бэром был.
– Бэром? – Марыська припомнила покойного супруга Вайлы и никак не могла связать обыкновенного тощего мужика в бурой домотканой поддевке и медведя.
– Некрупный, правда, болел в детстве, но уж любил крепко, – вздохнула Вайла. – Я потому и замуж в другой раз не пошла – никто так не будет за жонкой ходить, как оборотец за своей парой! Ну, посиди чуток, я за парнями сбегаю!
Повязав поверх полотняной косынки привычный черный платок, вдова вышла, а Марыська задумалась – выходит, рядом не совсем простые люди живут? Как это она упустила? Хотя вот знала же, что староста раз в полгода в лес уходит, на охоту, и с добычей возвращается, хотя никого с собой не берет. Когда день, когда три пропадает, и жена его все на лес поглядывает. Знала, что Вайла с мужем у самого леса дом выстроили, и муж ее хорошим бортником был. Зимой только сонный ходил, но зима в деревне время тихое.
А есть ли еще странные? Вот бабка Калина – известно, что мать ее была полукровкой, сбежала от эльфов, осела в Щите и много лет травницей была. Потом ушла, поскольку не старела долго. А Калина осталась – замуж вышла, детей родила, состарилась. От эльфов только глаза изумрудно-зеленые ей достались, да умение с землей договариваться. На огороде у Калины все растет лучше всех.
Больше никого вспомнить Марыся не успела – Вайла привела сыновей старосты, и те с бережением унесли раненого в отдельный покойчик. Там стояли две кровати и небольшой стол между ними. Плотная занавеска на окне не давала закатному солнцу светить в лицо, на столик Вайла поставила кувшин с водой и пару кружек, а под кровати – горшки. Потом принесла свежее полотенце и лед и сказала, что скоро будет готов ужин.
Глава 3
Сидеть рядом с раненым просто так было скучно, поэтому Марыся принялась рассматривать его одежду. От рубахи остались только клочья – ни лекарь, ни вдова с одеждой не церемонились. Но было понятно, что полотно на сорочку пошло хорошее – тонкое, прочное, беленое, и швы ровные. Жилет, который парни кинули на пол, Марыська подобрала и тоже рассмотрела. Это вообще было произведение швейного искусства – внутри короткий плотный мех, а снаружи – расписанная тисненая кожа, кое-где украшенная шнуровками. Такой жилет – почти легкий доспех: точно не позволит острым сучьям скользнуть по ребрам. Штаны из тонкой выделанной замши, а под ними – чудо из чудес – полотняные подштанники!
Мать Марыськи пожила в большом городе и рассказала дочери, что приличные, с ее точки зрения, мужчины надевают под верхние штаны еще одни – тонкие, полотняные, и отдают их в стирку хотя бы через день. Деревенские же считали эту часть одежды необязательной. Летом жарко, а зимой можно нижнюю рубаху подвернуть между ног, ежели мешать будет. Так что подштанники швея шила не часто – разве что пару штук в трактир, для проезжающих через Королевский щит дворян и купцов.
Конечно, опытные путешественники брали с собой запас белья и одежды, но в дороге случалось всякое – кто бросал поклажу, лишь бы выжить, кого-то грабили, а ехать в нужную сторону все равно приходилось, а у кого-то случались курьезы в виде открывшегося в сундуке пузырька чернил или лопнувшего мешочка с перцем. Тогда и звали Марысю, или рачительный трактирщик продавал что-то из своих запасов. Порой кумушки шутили, что у старика Добса в кладовой можно всю деревню одеть.
Налюбовавшись на штаны, швея перевела взор на сапоги, которые добровольные помощники поставили у кровати. Сапоги тоже отличались от деревенских. Во-первых, они были скроены каждый на свою ногу. Местный сапожник шил сапоги и туфельки такой формы, что можно было надеть как пожелаешь, и только после длительной носки кожа обминалась под каждую ногу отдельно. Здесь же были хитро выкроенные стельки, шнуровка, высокое мягкое голенище, петельки и хитрые ремешки – кажется, для крепления засапожного ножа. Вот, кстати! А где нож?
Ножа в сапоге не обнаружилось. Как и клинка на поясе. Ножны были, а кинжала след простыл! Зато кошель висел – красивый и крепкий. Ни сыновья старосты, ни вдова его не тронули. Да и Марыська не посмела открыть, просто оценила визуально. Даже если там медь, незнакомцу хватит заплатить за лечение, а как в себя придет, может, и расскажет, кто его так.
Еще на поясе висели непонятные девушке обереги на шнурочке и мешочек непонятно с чем. Зато было множество петелек и карманчиков под что-то непонятное – узкое. Спереди весь пояс был в этих петельках, а вот сзади вился узор, похожий на голову волка. Красивый узор! Жаль, она не умеет вышивать, как матушка, она бы повторила, только чуть иначе.
Марыся рассмотрела уже все, что было у раненого, когда в комнату вошла вдова и поменяла лед на голове у мужчины.
– Не сиди так просто, – сказала она, заметив невеселое выражение лица швеи, – вон, парни твое шитье принесли.
– Так он руку не отпускает! – девушка, закусив губу, кивнула на мужчину.
– Сядь возле него так, чтобы он твое тепло чуял, и руку отпустит, – посоветовала Вайла, приставляя к постели скамеечку.
Марыся, пугливо поглядывая на незнакомца – еще ни один мужчина не был с нею так долго и так близко! – пересела на кровать, туда, куда указала вдова – почти в ноги. Поерзала, устраиваясь удобнее, а Вайла подставила ей под ноги скамеечку, приоткрыла ставень на окне, чтобы закатный свет не беспокоил стукнутого, но на шитье падал ровно, и опять ушла.
Когда Марыська забрала у незнакомца руку, тот кривился, дергался и беспокоился, а потом словно пригрелся у ее бока – засопел ровнее, и девушка увлеклась, выполняя привычную работу. Руки заняты, мысли текут плавно, вот и запела она потихонечку одну из тех баллад, что матушка певала за шитьем. Прервалась, откусывая нитку, и услышала вдруг:
– Еще!
Вздрогнула, подняла голову и уставилась в желтые глаза мужчины.
– Еще спой! – попросил он.
Марыська перепугалась, да схватила иглу неловко – укололась, вскрикнула, тут Вайла и прибежала.
– Ай, очнулся? – спросила вдова без улыбки. – Кто таков и куда шел, помнишь?
Незнакомец схватился за голову и застонал. Помощница лекаря ловко поменяла ему компресс и сказала:
– Лежи тихо, сейчас лекаря позову!