Зверь
Ангелы и демоны, борющиеся в нас,
наполняют нашу жизнь смыслом,
определяющим дальнейший путь
каждого из нас
и выбирающим для нас пожизненного спутника –
одного из них (ангела или демона).
Впечатленный узором, сотворенным морозом на стекле, Олег вписал имя дочери и жены внутрь нацарапанного им угловатого сердца. Он сдул снежные опилки, оставленные резцом (ногтем указательного пальца), тупо глядя на мелькающие деревья и огни улиц сквозь тонкие линии царапин.
Вой сирены. Краткий диалог медсестры с диспетчером – все это на заднем плане; перед глазами заплаканное лицо дочери, размытый силуэт Ольги, суетливо собирающей вещи.
Повсеместный холод. Холод на улице. Непреодолимый устоявшийся холод в отношениях. Судорожный холод в теле.
– Олег! – голос медсестры доносится издалека. – Три минуты – мы на месте! Там все сложно…
Перед глазами – смазанный проем двери, две близкие фигуры в коридорном полумраке. Собственный крик, застывший внутри, молящий не уходить.
В реальность возвращает пощёчина медсестры – в быту кроткой девушки Лидии.
– Сука, ты слышишь меня? – Пухлые малиновые губы медсестры растянулись в крике. – У нас роженица. Последний этаж. Работаем! Здесь настоящий хаос…
Скользкие ступени автобуса. Выжигающий ноздри морозный воздух. Блики от сотни красно-синих мигалок. Толпа ротозеев. Оградительные ленты. Ругань. Крики. Дым. Тошнотворный запах гари.
Хаос. В хаос превратилась одноподъездная, в прошлом элитная пятиэтажка. Навстречу – носилки со стонущими телами и безвольно свисающими конечностями. Халаты коллег. Униформа полицейских. Шланги пожарных. Инструменты спасателей. Суета. Женский визг.
Все перекрывается грохотом закрываемой Ольгой дверью, криком «Папа!» и невысказанными словами, застрявшими в лабиринте собственного речевого аппарата.
Мелькающие полы халата медсестры, кожаные голенища ее сапог перед глазами – ориентиры для ведомого на тесном «эскалаторе» из живых и полуживых стонущих тел. Все те же крики. Приказы. Ненормативная лексика.
Последний этаж. Тусклый свет гостиной. Олег странным образом первым оказался возле стонущей на диване женщины.
– Но я никогда не практиковал… – Он, в нерешительности делая шаг назад, уперся в выставленное колено медсестры.
– Здесь никто и никогда. – Лидия, оттолкнув его, шагнула к женщине. – Специалисты в двадцати минутах. Готовим её…
Роды были затяжные и тяжелые. Под крики и переговоры спецподразделения, работающего ниже этажом, последующего штурма. Выстрелы. Грохот шумовых гранат. Соответственно, никакого прибытия акушеров на место.
Судороги и крики роженицы. Едва слышный плач новорожденного. Отсекаемая пуповина.
– Не дай ему жить! – Расширенные глаза женщины смотрят в глаза Олега, ее рука буквально рвет халат.
– У вас сын, – устало улыбаясь, говорит Олег.– Сын.
– Это сын зверя! – хрипит женщина. – Я видела всё, пока его носила…
За спиной Олега шум падающего тела: стойкая Лидия, не выдержав нагрузки, «перегорела».
Выстрелы и взрывы повторной атаки внизу. Нашатырь для медсестры.
Олег смотрит в маслянистые глаза сосущего собственный палец младенца. В них мерцание электрического света от замыканий, вокруг осыпание штукатурки, дрожание стен от непрекращающихся штурмов.
Где-то рядом слышны бесполезные попытки Лидии реанимировать дергающееся тело только что разродившейся матери. Олег, присев, закрывает руками голову и тихо смеется, постепенно наращивая уровень звука и степень сумасшествия в смехе.
*
Кабинет главврача. Унылый интерьер. Не менее унылые лица коллег. Пафос в тирадах о корпоративной этике заглушает жужжание мухи, странным образом пережившей «блокаду» апокалиптической стужи этой зимы.
Медперсонал также жужжал, обсуждая события прошедшей ночи. Эмоции от пережитых впечатлений выстраивались в очередь по порядку прибытия экипажей скорой помощи в хаотичную злосчастную пятиэтажку.
– …Ужас! – раздалось рядом с Олегом. – Мои ноги дрожали от увиденного…
– Столько крови и столько насилия, – пропела обладательница ногтей, раскрашенных в стиле Боба Марли, – сконцентрированных в одном месте…
– Кошмар! У меня никогда так не тряслись руки во время перевязки. – Высокий голос одной из присутствующей надломился. – Реально было страшно…
Олег мысленно раскладывал по полкам и выстраивал в очередь «стекло», имеющееся на балансе их медицинского заведения. Препараты, содержащие морфин, лекарства на основе эфедрина, транквилизаторы, барбитураты… Нет, он не был наркоманом! Но одно дело – уйти от реальности, устав от навалившихся на плечи проблем. Совсем другое – укутаться в теплом саване эйфории и в этом коконе отойти в мир иной. Именно к этому сейчас призывало его внутреннее я.
– Тимофеев!
– Да… – Олег звякнул граненым стаканом с остывшим и черным, как ночь, чаем.
– Что скажешь ты?
– Ничего особенного. – Олег пожал плечами, концентрируя свое внимание на жирной мухе. – Налицо явная ординарность случая…
– Ординарность, – голос главврача окреп до металла, а его красное лицо, словно обветренное морскими ветрами, стало еще краснее, – заканчивается на звонке от переживающей схватки роженицы и выезде на этот вызов первого экипажа. – Медперсонал затих, как, впрочем, и жужжащая до этого муха. – Затем еще полтора десятков вызовов и масса звонков от той же беременной женщины. – Говорящий сбил сухость водой – все слышали звуки поглощения влаги. – Ни один из экипажей не добрался до неё! Потому что дом был переполнен насилием, пожаром, болезнями, суицидом и прочим несчастьем… И что мы в финале имеем? Более двух десятков пострадавших, из них дюжина – с летальным исходом. Ординарность? Обыденность, я бы сказал…
Кто-то фыркнул, реагируя на неуместный сарказм.
«Все-таки морфины были бы кстати», – пронеслось в голове Олега.
– … И в итоге, ты принимаешь роды, женщина умирает при этом, а экипаж, вывезший ребенка, попадает в ДТП, в котором выживает только младенец… – Высокая фигура главврача тянется к потолку, он поднимает к этому же потолку разведенные руки, принимая образ спасителя. – Ординарность?!
Закрытые в ужасе ладонями рты коллег. Невнятные оправдания Олега.
– Стечение обстоятельств…
– Что она сказала, умирая!? – громом гремит голос где-то под потолком.
– Бессвязный бред умирающей…– Олег сам себе казался меньше парящей в кабинете мухи.
*
Олег стоял возле темного силуэта здания храма. Его трясло. Но трясло не от холода ледяного дождя. Не от распада в его крови морфинов и алкоголя. Его бешено колотило от появления в его жизни необъяснимого, запредельного, разрушающего жизнь.
Его жена и дочь погибли в ДТП, в том самом, о котором говорил главврач. Здесь Олег уже не смог бы применить банально избитую фразу “стечение обстоятельств”. Что-то более громкое и фатальное. Но не хватало слов. Даже произнесенных самому себе.
От скорбных мыслей отрывает колокольный перезвон. Олег делает шаг, решительный и необратимый. Решение пришло само после трагических известий.
***
– Она само совершенство! – Рыжеволосая молодая женщина, восторгаясь, словно в молитве, сложила руки возле лица. – Сегодня один из счастливейших дней в моей жизни…
– Да, несомненно, то что она творит, а она действительно творит… – Седовласый старик во фраке и со свисающими волосами, как пакля, под восхищённые взгляды публики, нервно потея, поддерживает собеседницу за талию. – Я бы даже осмелился сказать, творит уже созданное, как бы парадоксально это ни звучало…
– Мм-м, браво, девочка, браво! – На последней ноте произведения восхищённая женщина закрывает лицо руками, не обращая внимания на слова стоящего рядом, и «задаёт тон» публике. – Браво!
Собравшиеся в зале лицея, вставая, аплодируют, криками выражая свой восторг.
– … Ребенок гениален, и наша школа, – старик, пытаясь перекричать толпу, уже почти прижался к уху женщины, – и весь коллектив готовы стать так называемой стартовой площадкой для юного дарования. Вам всего лишь нужно…
– Конечно, Ростислав Юрьевич, конечно! – Сияющая от восторга женщина, отодвинувшись, мягко проведя рукой по плечу собеседника, извинилась.
Она бежала к дочери сквозь толпу. Восхищенные, где-то даже завистливые взгляды. Навстречу успеху. Не пришедшему в свое время к ней. Возможно, к ее таланту, загубленному, но возродившемуся в этой худенькой, бледнокожей, ещё не сформировавшейся “рыжей бестии”.
Ростислав Юрьевич, окруженный коллегами, пропахшими нафталином и внутрилицейскими интригами, от досады сорвал бабочку со своего одеяния.
*
Алиса. Алиса корчила рожи перед зеркалом, слыша через открытую дверь диалог матери с отцом. Точнее, она умело пародировала обоих родителей, четко представляя и выражая их мимику и жестикуляцию.
– Ты загубил мою жизнь, из-за тебя я врыла свой талант в землю, – голос Галины срывался, достигая высокой тональности. – И теперь, когда наша девочка на пути к успеху, ты предлагаешь все бросить и уехать? Я не дам загубить ее талант!
– Я все понимаю, – голос отца Алисы напоминал звук басовой трубы, – но, Гала… Теперь всё серьезно…
– Всегда было все серьезно.
Алиса в этот момент, встав перед зеркалом, отставив изящно ногу, уперев одну руку в бок, второй жестикулируя, комично пародировала мать.
– … И тогда, когда я пряталась, отсиживаясь на съемных квартирах с маленькой Лиской на руках, и когда зимовали у свекрови на даче, питаясь ее трехгодовалыми запасами, боясь выбраться, чтобы просто попасть в магазин. – Галина даже не могла представить, насколько дочь идеально синхронизирует ее манеры. – Голод, холод! Брр… В тот момент, когда мои подруги грелись на пляжах «средиземки» и катались на лыжах на горных курортах!
– Ну ты хотя бы жива…
У Алисы менее успешно получалось «воспроизводить» поведение отца: она раздувала щеки, медленно качая головой, и имитировала открывание и закрывание зажигалки «Zippo» (вечный спутник отца), слыша ее щелчки.
– …Что не скажешь о большей части твоих подруг.
– Слушай, как бодрит-то, а! – И Галина хлопнула ладонью по каминной полке гостиной, заставив Алису буквально подпрыгнуть перед зеркалом. – Мне знакомы все твои аргументы. Да, да, было – тот раз, когда наш дом стал похож на очаг апокалипсиса, мы убрались оттуда вовремя. Но ты забыл, как она едва выбралась после воспаления легких из-за твоих разборок и как она каждый раз только благодаря своему терпению и старанию наверстывала пропуски в занятиях, связанные с этими скитаниями…
– С помощью репетиторов.
Раздался второй хлопок о каминную полку, менее потрясший Алису в своей комнате. Но он прекратил щелчки зажигалки.
– Прости…
– Фраза о репетиторах, нанятых именно тобою, поставила бы крест на всем… Слышишь? Вообще на всем!
– Но сейчас все очень и очень серьезно! – Голос отца слегка дрогнул. – Не уехать сейчас – это ошибка.
Алиса остановила свою пародийную игру и отвлеклась на едва уловимый слухом звук за окном.
– Нет и еще раз нет! У ребенка божий дар…
*
Алиса погружалась в свой маленький мир. Придуманный ей и еще кем-то. Она не терпела разборок отца с матерью и старалась относиться к ним с иронией, что у неё и получалось.
Она смутно помнила те времена, о которых говорила мать. Она только помнила ее заплаканное лицо и постоянные взывания к кому-то, ее полуночный шепот и свое вечно болезненное состояние.
Но потом появился Он. Алиса не знала, кто Он. Но знала, что Он присутствует в ее жизни. Она слышала Его голос, ощущала Его постоянное присутствие, участие и защиту. Они понимали друг друга с полуслова. Алиса не знала, слышит ли Его голос ещё кто-либо, но всегда просила говорить Его тише.
Он научил ее всему: терпению, старанию, прилежанию. Игре на фортепиано, нотной грамоте и всему тому, что в человеческих понятиях считается талантом, гениальностью, даром.
Алиса хотела поделиться своей тайной с матерью, но Он запретил ей, сказав, что исчезнет навсегда. Девочка боялась этого и хранила тайну. И скучала, когда Он пропадал на определенные промежутки времени.
Однажды Алиса спросила Его: «Какой ты?». Он предложил угадать ей. Алиса представила Его птицей, что пробуждает ее по утрам и поет красивую песнь на ночь. Он ответил: «Если человек талантлив, то он талантлив во всем, даже в своих представлениях…» После этого Алиса при Его появлении и исчезновении слышала шорох крыльев летающего существа.
Но самое главное, Он научил ее слышать музыку во всем: в топоте шагов, в шорохе листвы и колес, в хлопанье крыльев бабочки, в звуке капель дождя. Он дал ей толчок: она стала добавлять услышанные ею звуки в музыку известных произведений, делая их более ритмичными, интересными…
*
Глеб, отец Алисы, не сгущал краски, говоря обо всей серьёзности положения. Его становление прошло во времена кровавых разборок. Он видел кровь и насилие. Легализовавшись и отойдя от криминальных структур, откупившись от этих структур, он никогда не ощущал спокойствия. Прошлое не отпускало.
То там, то здесь периодически что-то происходило трагическое с кем-то из его бывших партнеров. Анализ происходящего пугал его: он видел угрозу непосредственно своей жизни. И не только…
Да, Гала права: большую часть совместной жизни они скрывались от кого-то. Опасность шла с ними в ногу. И он понимал, что, если бы не Алиса, они с Галой давно расстались бы.
И тем не менее, жизнь стабилизировалась. Глеб – бизнесмен. Несмотря ни на что, рост ликвидности налицо. Но…
Проводя некоторые параллели, он обнаружил странную закономерность.
Алиса с самого начала была болезненным и физически отсталым ребенком. И это угнетало их с Галой. Тем более в моменты постоянных гонений.
Но постепенно девочка физически окрепла, случился прорыв, в умственном развитии обнаружились высокие интеллектуальные способности, в конце концов, тяга к музыке.
Гала была на седьмом небе от счастья. Ближайшие родственники тоже. Спокойствие в этом вопросе самого Глеба сменилось тревогой.
Именно положительная динамика развития девочки, внезапное обнаружение ее уникальных способностей сочетались со смертями его бывших партнеров по криминальному цеху.
Это понимал только Глеб. Очередность событий менялась: или новое открытие в дочери и смерть партнера и его близких, или наоборот.
Возможно, Глеб и не паниковал бы столь ярко, но из костяка бывшего криминального сообщества он остался один в живых. И этот гениальный прорыв в музыкальных способностях Алисы являлся тревожным звонком для него и для всей семьи.
Сообщить обо всем Гале он не мог: он был бы мгновенно уличен в неадекватности и выставлен на внутрисемейное посмешище. Гала с возрастом и образованием льда в отношениях супружеской пары могла быть саркастически циничной стервой. Хотя неизвестно, как бы отреагировал сам Глеб на заявления о подобных открытиях.
*
Алиса творила, сидя за клавиатурой электронного фортепиано. Полет творческой фантазии не отпускал ее.
Это началось в парке, где она гуляла с мамой. На самом деле, это Гала гуляла с Алисой. Это Он вел их обеих туда, где девочка должна была сделать свое очередное открытие.
Только что убранный после зимы городской парк. Только-только пробились первые ростки зелени. Солнце даже по-летнему прижигает открытые участки кожи.
– Туда! – весело зовет Алиса мать к кленовой аллее.
– Почему? – смеется в ответ Гала.
– Все лучшее происходит там.
– Ты первый раз в этом парке, – еще больше смеется Гала, – откуда тебе знать?
– Первый раз – он самый важный, мама! – Алиса тянула мать за руку.
– Ну что ж, – задумалась на секунду Гала, – не лишено смысла. Но это не ответ…
Они сидели на скамейке, закрыв глаза, подставив лица лучам солнца. Звук натяжения нити паутины, словно струны музыкального инструмента, скрип деревьев, барабанная дробь дятла, крики птиц, порывы ветра – все это слышала Алиса. Она слышала в этом своеобразную мелодию, мысленно перекладывая ее на ноты.
Алиса слышала также и Его. Он предупреждал о приближении незнакомца. О его вторжении в ее жизнь и в жизнь ее семьи.
– Ты слышишь Его? – Алиса, не открывая глаз, коснулась руки матери.
– Парк? Конечно… – Гала улыбнулась, также не открывая глаз. – Я часто в детстве убегала из дома слушать голоса птиц, шум листвы в прилежащие парковые зоны… Наверное, твоя тяга к подобному от меня.
– Скорее всего… – Алиса, улыбнувшись, сжала руку матери.
Она наложила отрывки мелодий, услышанные в полдень в парке, на одну из рапсодий известного австрийского композитора. Даже самой ей это показалось восхитительным.
*
Незнакомец появился внезапно. Скамейка возле музыкальной школы. Солнце. Ожидание матери. Слабый ветер листает нотную тетрадь. Ей послышался хлопот крыльев взлетающей птицы.
– Здравствуйте, милая Алиса! – голос незнакомца был приятен.
– Мы не знакомы, и мне запрещено общаться с чужими людьми! – Алиса отодвинулась от садящегося на скамейку человека.
– Я не причиню вреда. – Почти черные глаза незнакомца сверкнули в лучах солнца. – Тем более, мы знакомы заочно. Он упоминал обо мне…
– Ничего хорошего в этом упоминании я не услышала. – Алиса потянулась к телефону, нажатием набирая телефон матери. – Скорее предупреждение.
– Не беспокой ее, Алиса! – Незнакомец поправил челку светлых волос, улыбаясь. – Она «буквально на секунду заскочила в бутик» и возится с платьями нового привоза. Женщины…
Гала не отвечала на звонок.
– Откуда ты знаешь? – Алису притянул взгляд его глаз.
– Ты не удивилась, откуда я знаю о Нем, а удивляешься тому, что я знаю о действиях твоей матери!?
– О тебе Он предупреждал, – Алиса убрала нотную тетрадь в сумку, – мама не предупреждала о тебе как о «всезнайке»!
– Логично. – Он снова приятно улыбнулся, показывая идеально ровные зубы. – Чем занималась одна в ожидании?
– Я не была одна!
Алису раздражало то, что незнакомец ей нравится. И нравится как мужчина. С ней это было впервые.
– Ах это… – Он стряхнул нависшую паутинку со штанины. – Он слаб в моем присутствии… Так чем ты занималась?
– Импровизировала.
– Без инструмента! – Он улыбнулся вновь. – Что набросала? Ведь предстоит большой концерт… Не хочешь пригласить меня?
– Нет!
– Лиса! – Незнакомец назвал ее так, как называет мать, ставя ударение на первом слоге. – Я ведь нравлюсь тебе…
Послышался шорох колес и звук торможения внедорожника.
– Мама! – Алиса вскочила, но слова незнакомца задержали ее.
– Не упускай свой шанс, – он снова улыбнулся, – ведь я могу понравится и ей!
– Даже не вздумай! – неожиданно для себя Алиса процедила сквозь зубы и, отрываясь от магнетизма, исходящего от собеседника, побежала навстречу матери.
– Лиска! – Гала приподняла дочь и, покружив, опустила. – Прости, задержалась… – Случайный взгляд матери встретился с глазами незнакомца. – Кто это?
– Поехали, мама! Это неважно… – Алиса тянула мать к машине. – Мы опаздываем!
Но было поздно.
– Куда? – Гала не могла оторвать взгляда от уже поднявшегося и удаляющегося незнакомца. – Кто это, дочь?
*
Это случилось накануне ее выступления. Мать не вернулась домой до прихода отца. Случай из ряда вон… Алиса не помнит такого «прецедента».
Отец появился в двери ее комнаты на последней ноте рапсодии, оттачиваемой Алисой до совершенства. Или не отец – какой-то старик с серым лицом. Она даже вскрикнула от испуга.
– Дочь… – Голос был родным и успокаивающим.
– В чем дело, папа?
– Иди ко мне…
Вид отца был ужасен. Взгляд – блуждающе отвлеченным. Всегда идеально одетый, сейчас какой-то измято-скомканный.
Алиса, невольно поднявшись, подошла к нему и обняла.
– Мама… – начал он и в хрипе затих.
– Мама? – Алиса по-взрослому встряхнула отца и заглянула в его глаза.
Там страх, серость и бесконечная обречённость. Они и породили в Алисе самые ужасные мысли.
Совместную, уже нахлынувшую семейную скорбь прервал хлопок закрываемой двери и приближающийся попсовый хит прошлого сезона в исполнении Галы.
Конфронтация взглядов отца и дочери завершилась быстрой сменой отражений мгновенно родившихся чувств и эмоций. Дочь и отец повернулись к «заблудшей матери».
На пороге застыла романтически настроенная, красиво одетая и явно влюбленная… мать.
Отец прошел мимо. Алиса повисла на ней, морщась от запаха принятого той алкоголя и растягивая и без того глубокое декольте дорогого платья.
Затем скандал. Полуночная ругань на повышенных и «приемлемых» для соседских ушей тонах. Псевдоистерика. Показной бой посуды.
Алиса, зависнув над клавиатурой, даже не пыталась играть пантомиму на происходящее. Ее длинные музыкальные пальцы переплелись с ее рыжими волосами. Отчаяние от происходящего.
– Кто он? – донеслось из кухни.
– Мужчина! – Гала подкрепила ответ неуместным смехом. – В отличие от некоторых. Он галантен, внимателен. Джентльмен! – Хлопок дна стакана о поверхность стола – испуг для Алисы. Как выстрел для отца. – Он не будет уговаривать прятаться свою любимую женщину в момент опасности, он сделает всё для неё!
Удар ладони отца по стене. Теперь его неуместный смех.
– Ну да! – Отец, вставая, уронил стул. – Он приоткроет дверь и пропустит даму к ступеням лестницы, ведущей к смерти!
– Ты ужасен …и смешон!
Алиса еще глубже запустила руки в волосы, закрывая при этом уши. Перед глазами качающиеся ветки за окном и диск желтой луны в почти черном, крапленном звездами небе.
*
Она бежала бегом. Утренняя весенняя свежесть бодрила. Ветер развевал ее волосы. Солнце играло бликами в отражениях стекол домов и машин.
Она не стала дожидаться мать – её вид был помят. Отец был свеж, решителен, немногословен. Но добираться с ним означало похоронить свое выступление в машине, смешав свои чувства с эмоциями, бурлящими в нем.
Алиса торопилась, укорачивая путь дворами и переулками и разговаривая вслух с Ним.
Он успокаивал, уверял, настраивая ее на успех. Он всегда с ней!
Но как-то оборвался диалог после пешеходного перехода в центре аллеи с цветущей акацией.
Незнакомец сидел на скамейке, элегантно покачивая ногой, заложенной поверх колена другой ноги, и улыбался утренним лучам солнца.
– Ты! – Решительность Алисы растворилась в момент ее погружения в черные глаза. Тяга к нему шла откуда-то из низа живота и сбитого дыхания.
– Да, Лиса, я.
– Не называй меня так! – Но ее злость растворялась, а бессилие от происходящего угнетало ее. –Что тебе от нас надо!?
– Немного, Лиса, немного… – Он улыбнулся, и дыхание ее сбилось окончательно.
– Что!?
– Частица тебя, девочка… – Он погасил улыбку. – И это неизбежно.
Алиса оторвалась от него и отступала в сторону лицея.
– Нет!
– Да! – Незнакомец пожал плечами, ухмыляясь. – Сегодня ты сама всё поймешь.
Она бежала. Рюкзак больно бил по спине. Она уже не слушала вновь появившийся спасительный голос.
*
Зал полон. Праздник на лицах взрослых и детей. Круги зажжённых свечей под потолком.
Последнее выступление. Объявление рапсодии, импровизированное выпускницей лицея. Предварительные аплодисменты.
Появление Алисы вызывает ропот. Несколько глубоких вздохов частично снимают волнение и дрожь в ногах. Рояль. Ноты.
Кивок извиняющейся матери, садящейся в первый ряд. Ее вид рождает вздох разочарования Алисы.
Первый аккорд снимает напряжение с нее самой и ожидание с лиц собравшейся публики.
Но на нем музыка прекращается, не успев начаться. Смятение. Непонимание. Алиса жестом извиняется. И начинает снова.
Аккорд. Остановка. Страх. Она ищет спасение в глазах матери. В них жалобное подбадривание.
Еще попытка. Снова остановка. Шепот появившегося руководителя. Взгляд на мать. Та отвлеченно смотрит в начало ряда. Незнакомец! Он смотрит в глаза Алисы, улыбаясь.
Алиса, мотая головой и отталкивая Ростислава Юрьевича, начинает снова. Музыка вновь замирает. Ропот зала перерастает в легкий гул. Ладонь у рта матери. Кивок с закрытыми глазами незнакомца – словно разрешение.
Алиса буквально вонзила пальцы в клавиатуру. Музыка перекрыла недовольство публики.
Сама она поднялась куда-то в небо, паря над парком, над его деревьями, скользя в порывах ветра, улыбаясь лучам солнца, обогнав поющих птиц, поморщилась шороху гравия под ногами знакомого ей образа, идущего по парковой дорожке. Она летела дальше, к ручью, бок о бок с ярко-зеленой бабочкой, журчащему и манящему, не обращая внимания на несколько хлопков внизу. Ручей…
Она закончила, взрывая овациями зал. Снисходительность на лице незнакомца. Опускающая телефон рука матери и ее заплаканные глаза.
Алиса все поняла сама. Она беззвучно произнесла:
– Папа…
Мать, опуская глаза, закрыла лицо руками.
Хлопот крыльев заглушает рукоплескание публики. Он улетел навсегда?
***
– Как ты? – Матвей почти беззвучно опустился в не просохший после дождя мох.
– Нормально… – Константин выдохнул, не отрываясь от бинокля ночного виденья. – Ты чего гремишь?
– Холодно в этой банке консервной… – Матвей сунул в руку товарища шоколадный батончик.
– Ребята как? – Константин пережевывал вязкую субстанцию с протеиновым привкусом.
– Мерзнут. У тебя что?
– Тихо… – Константин на секунду прекратил жевать. – Но, думаю, скоро согреемся.
Их шепот слегка звенел в морозно-вакуумной полуночной тишине лесной зоны. В особняке напротив горели ночные лампы за стеклами верхнего этажа и тусклые шары на газоне по периметру территории. За забором темнели «квадраты» машин хозяина дома.
– Может, и не будет ничего сегодня, а, Кость? – Матвей подул на пальцы, торчащие из «раструбов» кожи специальных перчаток.
– Да будет, будет… – Константин впился глазами в дом, наполняющийся звуками движения. – Всё у нас сегодня будет.
– Ну да, ты же у нас… – Шепот Матвея прервался: рука Константина легла на его рот.
Хлопок двери. Запуск двигателя. Свет фар. Автомобильная «коробка», выбравшись из-за забора, перебирая скоростями и освещая дорогу с качественным покрытием, помчалась в сторону города.
Синхронный выдох. Обоюдный беззвучный смех.
– А, ты, к Эле торопишься? – Константин хмыкнул.
– Ну! – Матвей блеснул зубами в темноте. – Извелась, наверное, вся…
Снова беззвучный смех. Блеск глаз, отражающий свет появившейся в небе луны.
– Часок можно подремать перед началом… – Константин откинулся на спину.
– Скажи… Давно у тебя это?
– Что?
– Ну это твое… – Матвей поделил пополам еще один батончик. – Уникальное сверхчутье?
*
Константин. Мальчиком Костя был действительно уникальным. Уникальность его заключалась в том, что он не пропускал ни одного происшествия в микрорайоне, а конкретнее, участия в нем.
Родители старались не выпускать мальчика лишний раз из дома. Травмы. Переломы. Ушибы. Местный травмпункт стал «пристанищем» для ребенка.
Костя был не только инициатором травмоопасных случаев – драки, лазанья по стройкам, спасание соседских котов. Несчастные случаи сами сыпались на него.
Прозвище «Несчастье» как-то само собой привязалось к нему.
И все-таки он был уникален! В каждом происшествии – ДТП, пожаре, драке, и прочем – Костя принимал удар на себя. Кто-то из участников мог пострадать гораздо сильнее. Костя являлся в этот момент буфером между несчастным случаем и жертвой. Это мало кто замечал. Виден был лишь результат. Все остальное можно было назвать стечением обстоятельств, сложным развитием ситуации… Для него это была закономерность.
И те, кто умел делать хоть какие-то «логически-аналитические выводы», в заключение выдыхали: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!»
«Несчастье» в роли кудрявого курносого мальчишки действительно помогало, спасало.
Все прекратилось одним холодным зимним вечером: пожар убил его родителей. В тот раз пожарные спасли Костю, вытащив его, полуживого, из объятой пламенем квартиры. Тогда они приняли удар на себя.
Костя не знал: в тот вечер его дом, в котором он прожил всю свою сознательную жизнь, охватил хаос.
Он лишь через месяц реабилитации увидел серую, с пустыми глазницами и не вписывающуюся в весеннюю жизнь микрорайона пятиэтажку.
*
Странно. Но после пожара и сопровождающего его хаоса жизнь Константина изменилась. И дело не в опекунстве малознакомой троюродной по матери тетки. Он больше не попадал в опасные для жизни ситуации. Несчастные случаи стали обходить его стороной. Нет. Его уводил от них присутствующий теперь в его жизни образ.
За доли секунд в незначительном происшествии и за четверть-полчаса до чего-то более глобального, масштабно-разрушающего.
С развитием машиностроения, IT- технологий, развалом огромной страны и вытекающих из этого войн, становлением актуальным в жизни людей такого понятия, как терроризм, вероятность попадания в опасные ситуации умножилась в разы.
Но не для Кости. Однажды он за остановку вышел из трамвая, снесенного грузовиком, управляемым пьяным водителем. Из переполненного трамвая выжили единицы.
«Передумал» идти в банк, в котором в тот день состоялось вооруженное ограбление. Клиенты банка и его служащие – все были застрелены грабителями.
Вместо кино уговорил свою знакомую пойти в парк на аттракционы. Кинотеатр в тот вечер выгорел дотла.
Сделал пересадку в метро до станции, на которой произошел взрыв. Террористическая атака унесла десятки жизней.
Несомненно, Костя пытался спасти своим даром и других людей. Но попытки были безуспешны. Недоверие, где-то даже смех сменились на другое…
Сначала тетка стала сторониться его даже дома, после того, как он убедил ее не идти в тот злополучный банк. Знакомая, ранее проявляющая к нему интерес, после пожара в кинотеатре ограничивалась теперь только кротким кивком при встрече.
Небольшое количество школьных друзей уменьшилось после трагедии на теплоходе. Кто-то из них утонул, кто-то после отговоров Константином на перемене, но по каким-то иным причинам не попав на злосчастную прогулку по реке, попросту отвернулись от него. Сторонясь при встрече, как от прокажённого.
С осознанием бесполезности своих попыток Костя просто шел на голос спасающего его образа и… конечно же, внутренне терзал себя за то, что не может помочь людям, имея реальную для этого возможность.
Результат внутреннего «самобичевания» – контракты в горячих точках после срочной службы в армии и учебы.
Вот здесь дар Константина пригодился на все сто. Его группа выполняла различные задачи – от разведки до вывода людей из опасных даже в масштабе военных действий точек, освобождение заложников и точечное уничтожение командиров террористических бандформирований.
Началом стал вывод Костей раненых товарищей из горного ущелья, местность которого была напичкана боевиками. Командование поощрило его и разглядело «дар». Затем еще пара невыполнимых задач. И дальше пошло как по накатанной.
Масса проведенных сложных операций с минимальными потерями и легкими ранениями для него самого «приклеили» к Константину звание высокого специалиста в своей области.
Но никто не знал, что везде его вел образ, присутствующий в жизни с пожара в его доме и гибели родителей. Поэтому Константин всегда был «до невыносимости» скромен, так как понимал, что все происходящее не его личная заслуга. Надо отдать ему должное.