000
ОтложитьЧитал
Ровные площадки, удобные для сельскохозяйственных работ, во многих местах были заняты ухоженными полями. Вокруг населенных пунктов – компьютер насчитал шестьдесят больших поселений с количеством домов не менее сотни каждый и тысячу мелких хуторков – бродили многочисленные стада домашнего скота. Все крупные деревни были связаны грунтовыми дорогами.
Одним словом, идиллия. Но с одним исключением. Посреди Двойки раскинулось довольно большое – километров пять в диаметре – озеро. Позже выяснилось, что именовалось оно Уремом. Воды его, насыщенные сероводородом, были безжизненны, а каменистые, лишенные растительности берега прогрызены множеством пещер. Инородным пятном застыло оно, вбирая все речные воды Двойки и порождая в ответ лишь смрад.
Было от чего вскружиться голове. Было от чего впасть в познавательный транс.
Никто не мог предсказать реакцию существ, живущих в замкнутом мире, на появление пришельцев извне. Чтобы не внести необратимых изменений в объект изучения, дальнейшие исследования Двойки решено было проводить скрытно от аборигенов.
Наладили производство специализированных мисентов. Их распыляли, когда в Двойке был «день» – появление микроскопических шпионов если и улавливалось ее обитателями, то принималось разве что как легкое запыление воздуха.
Через неделю было признано, что одними мисентами не обойтись, и в Двойку были отправлены два десятка тяжелых исследовательских роботов, снабженных совершенными системами мимикрии. Сбрасывали их по ночам на специальных парашютиках из материалов, за полчаса растворяющихся в воздухе без следа.
Если мисенты дали как бы последовательность моментных снимков Двойки, позволили накопить информацию, необходимую для расшифровки языка аборигенов, то с помощью тяжелой техники удалось провести детальный анализ жизненных процессов замкнутого мира и убедиться, что его биологический код не отличим от земного.
Определили, что климат Двойки примерно соответствует климату умеренной зоны Земли, но без выраженной смены времен года. Фауна и флора ее представляли почти точные аналоги земных. Существенных различий на уровне видообразования выявлено не было.
Пользуясь привилегиями распорядителя работ, Ник Улин возглавил одно из направлений исследований – реконструирование истории Двойки. Яфет объявил себя начальником группы, изучающей ее псевдочеловеческих обитателей, и назначил Алексея Сковородникова своим заместителем. Лидия Гиреева утвердилась в кресле главного диспетчера. Только герцог Лусонский по-прежнему занимался сугубо личными делами.
Заботы спрессовали сутки в мгновения, и лишь где-то через неделю выпала очередная фантом-конференция команды-22 в каюте Ника Улина. Обратив внимание, что квартарец сидит за компьютерным пультом чернее тучи, Яфет спросил:
– В чем дело, уважаемый? Проблемы?
– Не то слово – тупик. Не удается смоделировать эволюцию Двойки. Из решения простейших математических уравнений, описывающих рост и уменьшение популяций, следует, что в столь малом объеме совершенствование жизни земного вида до появления гоминид невозможно. В то же время не обнаружено никаких следов воздействий извне.
– Что-то я не в теме, – вмешался Алексей Сковородников. – Разве одного того факта, что Двойка находится в Шаре и окружена квантитной оболочкой, не достаточно для причисления ее к искусственным творениям?
– Я не отрицаю, что Двойка создана Перворожденными. Я говорю, что мы не можем понять, как часто и каким образом они подправляли эволюцию своих подопечных.
– Плохо искали. Надо мне заняться этим вопросом, – изрек Яфет. – Вот тебе один косвенный аргумент в пользу того, что Перворожденные направляли жизнь в Двойке: язык аборигенов строго подчиняется правилам. Исключений нет – ни одного неправильного глагола, ни одного кривого междометия! Ни одной идиомы, смысл которой лежит вне употребляемых слов. Всегда однозначно говорится, кто что с кем или с чем и как делал. Это ли не доказательство того, что он создан не обществом людей, а компьютером?
Ник Улин покачал головой.
– Доводы лингвистики всегда спорны.
– Ну как же! Разве может человеческий язык развиваться, все время оставаясь в тисках старых правил? Я читал, что давным-давно на Земле одним из самых распространенных был язык, в котором написание слов не имело ничего общего с их произношением, а соподчиненность оборотов в предложениях приходилось угадывать. Весь язык – одно большое исключение из правил!
– Были и языки, конструкции которых не имели исключений, – тихо ответил Ник Улин. – Например, язык народов аймара.
– Не знаю таких.
– Поищи в Информатории. Аймара – одно из племен, обитавших в Южной Америке. Это материк такой на Земле.
– Хорошо, – буркнул Яфет, – почитаю.
– Аймара, кстати, создали не только уникальный язык, – добавил Ник Улин, покопавшись в своей бездонной памяти, – но и удивительнейшее мироощущение: в отличие от всех прочих народов, они интуитивно располагали будущее не впереди себя, а сзади. Прошлое, объясняли они, известно и потому находится как бы перед глазами. А будущее не известно – как бы за спиной.
Хола почмокал губами, запоминая. Однако сдвинуть его мысли с занятой колеи оказалось не так просто.
– Вот тебе еще один аргумент, – сказал он, – аборигены Двойки – это не люди, а неразумные пустышки. Манекены. Куклы. Будь они холами – никто из них не удостоился бы права на имя.
Квартарец недоуменно посмотрел на Яфета.
– Да-да! Ты посмотри. В повседневной жизни каждый из них выполняет какую-либо одну функцию. Крестьянин – пашет. Кузнец – кует. Пастух – пасет. Лекарь – лечит…
– Было бы странно, если б пастух ковал, а кузнец пахал. Мне, помнится, еще в школе рассказывали о разделении труда на заре цивилизации, – с усмешкой сказал Алексей Сковородников. – Были, мол, охотники, а стали земледельцы и скотоводы. Потом появились ремесленники, воины, жрецы. И так далее.
– Во – жрецы! – прервал товарища Яфет. – Аборигены четверть времени, когда не спят, молятся. Я сам это подсчитал. И, что интересно, после каждой молитвы их поведение меняется. Такое ощущение, что они умнеют. Вот только одно наблюдение: сборщик плодов не мог приставить к дереву лестницу – мешал куст. Помолился – сходил за топором и вырубил злополучный куст. Другой тщетно пытался затащить в горку тяжелую тележку, запрягаясь подобно лошади. Помолился – встал сзади тележки и с разбегу загнал ее наверх. Короче говоря, у них молитва – главная форма творческого мышления.
– Ты это серьезно говоришь? – спросил Ник Улин.
Яфет стушевался.
– Я, пожалуй, еще подумаю над этим вопросом, – сказал он.
После необходимой паузы Алексей Сковородников спросил:
– Вы вот обсуждаете, как создана Двойка. А вас не интересует – зачем?
– Ох, это вопрос вопросов, – вздохнул Ник Улин. – Ответ на него, я думаю, подведет логический итог всей работе экспедиции. К сожалению, пока все предположения и гипотезы о целях создания и «ядер», и в целом Шара ненаучны.
– Как это – ненаучны?
– В науке каждая гипотеза должна быть проверяемой. Но пока что все, что приходит в голову, принципиально не может быть ни подтверждено, ни опровергнуто.
– А что, например, приходит?
– Мне, например, представляется, что «ядра» – это своего рода сейфы, в которых Перворожденные хранят образцы созданных ими рас разумных в качестве эталона.
– Эталона… – растерялся хола. – Созданных… Распространители разумной жизни…
– Да, – твердо сказал Ник Улин, – посеяв на какой-либо планете жизнь, Перворожденные сохраняют ее образец на тот случай, если произойдет непредвиденная природная катастрофа. Или на случай, если созданная ими разумная раса прекратит развитие по какой-либо внутренней причине. Здесь можно придумать много «если» и «или».
– Стало быть, Двойка – это… своего рода законсервированный кусочек человеческой цивилизации?
– Да, я бы так и сказал: обыкновенная консерва.
– А Перворожденные, стало быть, боги, оживотворяющие Галактику?
– Боги – не боги, но цивилизация, старше нашей на много миллиардов лет. Почему чуть что – сразу боги? Поминание без особой нужды Причины всего и всякого есть признак незрелого ума. Пора бы уж повзрослеть. Принять к сведению уроки исторического пути человека по тропе познания.
– Какие именно? Их много, уроков разных.
– Да хотя бы то, что в целом вся история нашего естествознания – это падение. Люди постоянно претендовали на привилегированное место в Мироздании, и раз за разом низвергались в пучину ничтожества. Когда-то их мир был маленьким. Чуть больше той территории, которую можно было охватить взглядом, взобравшись на высокое дерево или поднявшись на гору. Рассказы путешественников о дальних странах укладывались в существующую систему мифов и сказок. Так появлялись собакоголовые, амазонки, сирены, грифоны и прочее. А в двух-трех днях пути пряталось жилище доброго волшебника или Прокруста, выравнивающего по росту усталых путников.
– Это как?
– Он клал гостей на свое ложе. Если их ноги свисали – отрубал лишнее. Если не дотягивали – вытягивал.
– Ишь, какой стандартизатор, – прокомментировал Алексей Сковородников.
– А что дальше?
– Чуть дальше обитали боги, не считавшие зазорным время от времени пообщаться с простыми смертными. Солнце жарким фонариком исправно вставало на востоке, проплывало по небу и тонуло на западе. Казалось очевидным, что оно много меньше окрестных полей и лугов. Позже наука все же смогла определить более-менее правильное соотношение размеров Земли и Солнца. Но только в двадцатом веке выяснили, что легкая туманность на ночном небе – так называемый Млечный Путь – на самом деле есть огромное скопление звезд. Назвали ее Галактикой. К Солнцу стали относиться как к ничем не выделяющейся звездочке, находящейся далеко-далеко от центра Галактики, на отшибе. Потом открыли другие галактики. Пришли к выводу, что наша Галактика зауряднейшее звездное скопление. А затем… ну, вы сами можете продолжить.
– Понятненько, – протянул Яфет. – Только к чему вы это нам говорите?
– К тому, что даже к слову «Бог» следует относиться с величайшим почтением и не употреблять его всуе. Сейчас мы вынуждены приписать Ему создание видимой нам части Метагалактики со многими миллиардами галактик, каждая из которых содержит сотни миллиардов звезд. Причем в большинстве звездных систем имеется своя жизнь, а изредка – разумные существа. Вынуждены приписать Ему проектирование бесконечности микромира, глубин надпространства и множества стрел времени. Приписать появление наших магов, умеющих создавать свои материальные миры. Например, тот же Ирий, сотворенный Олмиром и Месенном. Короче говоря, не надо всякий раз поминать Бога. Достаточно просто полагать, что Перворожденные примерно такие же обитатели нашего Мироздания, как и мы. Ну, чего-то достигли в жизни. Сконструировали нас и еще с десяток-другой разумных рас. Как мы, люди, сделали вас, хол.
– Вы остановились в шаге от создания хол. Последний, самый трудный шаг мы сделали самостоятельно, – механически проговорил Яфет и надолго замолчал.
Состоявшийся разговор, как и все фантом-конференции последних дней команды-22, стал достоянием научной общественности экспедиции. Прозвучавшая гипотеза Яфета о неразумности аборигенов Двойки впоследствии вспоминалась разве что для того, чтобы получить очередной заряд критики. Зато слова Ника Улина упали на благодатную почву. Через день-другой Двойку все в унисон стали называть Консервой. А обитатели ее, неотличимые от первых на Земле людей, получили название консы.
День мелькал за днем, и Алексей Сковородников не сразу почувствовал, что поток фактов из Консервы превратился в тоненький ручеек. Элеонорцы по-прежнему видели все, что творилось в ней, но, как и прежде, далеко не всегда могли объяснить поступки аборигенов. О жизненно важных делах консы, как и люди, говорили редко, поэтому фундамент устройства их общества, скрытые пружины поведения оставались пока не понятными. Наибольшие споры вызывали религиозные обряды консов.
Религия занимала важное место в жизни консов, но детально ознакомиться с ее ритуалами не удавалось. Особую загадку представляла традиция паломничества. Выбранные по неизвестным критериям аборигены – мужчины и женщины, молодые и пожилые – срывались с насиженных мест и пешком, питаясь подаянием, шли к Урему. Входы в пещеры по его берегам денно и нощно охранялись специальными караулами, и автоматические разведчики «Элеоноры» не смогли проникнуть внутрь. По случайно оброненным фразам выяснили, что паломники спускаются в пещеры для трехлетней учебы в закрытых учебных заведениях – так были поняты слова «паломник, ученик школы богов»: дети консов учились в сельских школах три года.
Стало очевидно, что необходимо найти новые источники получения информации. Не было у экспедиции времени, чтобы ловить знания по крупицам. Возникло предложение принудить консов к разговору. Задавать вопросы и слышать ответы. Но как это сделать, не открывая, что люди пришли в их мир извне? Было решено послать в Консерву разведчика. Шпиона, который мог бы участвовать в общественной жизни консов.
За будущим агентом закрепилось название прогрессор – это слово принес Алексей Сковородников из своей прошлой жизни. Чуть ли не все члены экспедиции записались в добровольцы. Ник Улин с Алексеем Сковородниковым, на зависть Яфету, тоже подали заявления. Хола был забракован изначально: первое и самое важное требование, предъявляемое к будущему прогрессору, было не иметь ни одного вживленного технического устройства.
11. Серый
Насыщенные будни предоставляли все меньше минут отдыха. Ник Улин, продляя их, взял в привычку добираться из столовой до своей каюты кружным путем. Неспешная прогулка позволяла собраться с мыслями, распланировать занятия на ближайшее время.
Так и в тот раз, расставшись с Яфетом и Сковородниковым у лифта, он пошел куда глаза глядят. На одном из поворотов чуть не столкнулся с Рональдом Греем.
Неприметность – визитная карточка сотрудников Комитета Защиты Человечества. Отстранившись в механических извинениях, Ник Улин не сразу понял, что перед ним один из заместителей капитана – настолько незапоминающимся тот был.
– Вы торопитесь? – спросил Рональд Грей. – Не возражаете, если я составлю вам компанию?
Квартарская привычка с готовностью воспринимать любое человеческое обращение отогнала прежние мысли.
– Пожалуйста. С радостью.
– Вы, как я заметил, прогуливаетесь в гордом одиночестве, без своих товарищей по команде. Сильно они вам надоедают?
– Высшая жизненная роскошь – общение. Тем более с такими людьми, как Сковородников. И Яфет.
– Да, герцог Лусонский подобрал себе великолепную команду. Вчера я как раз просматривал отчет об эффективности работы различных служб экспедиции. Ваша команда на первом месте с огромным отрывом. Буквально по всем показателям.
Герцог Лусонский палец о палец не ударил, подбирая команду-22. Но прав Рональд Грей, удачная компания получилась. Кого ни возьми – интереснейшая личность.
– У меня стойкое неприятие формализованных методов оценки человеческой деятельности. Какой станок лучше, можно определить по его производительности, по удобству пользования, еще по каким-либо параметрам. Но результаты деятельности любого разумного существа принципиально не могут быть рассчитаны.
– Вы правы. Абсолютизировать эти оценки нельзя. Но почему бы наряду со всеми прочими их не принимать во внимание? Скажем, каким образом лучше охарактеризовать ваш вклад в работу экспедиции? Все выдвинутые вами гипотезы и предположения на проверку оказались верными. А сколь неожиданными они были, с каким трудом ломали стены неприятия и недопонимания! Вы великий пророк.
– Ох, прошу вас, не надо неуместных восхвалений. Такова моя основная профессия. До того, как мне выпала честь принять на себя обязанности трибуна, я работал интерпретатором. Одним из сотен и тысяч других таких же тружеников Квартара. Рад, что мои умения пригодились экспедиции.
– Пригодились? Не то слово: оказались решающими. Открою вам секрет Полишинеля: все должностные лица экспедиции постоянно следят за ходом производственных совещаний в вашей каюте.
Ник Улин почувствовал, что их встреча в коридоре не простая случайность.
– А Лидия Ивановна! За короткое время она, судя по результатам сданных ею экзаменов, превратилась в высококвалифицированного специалиста. Старпом решил ходатайствовать о повышении ее звания сразу на две ступени. Великолепное начало карьеры астронавта!
– Да, наша Лидочка оказалась старательной девушкой.
Рональд Грей принялся горячо расписывать сложности труда в космосе, усиленно жестикулируя. Есть все же у него одна выпадающая из обыкновенности черта, подумал Ник Улин: холеные руки с длинными нервными пальцами. Вспомнил, что в Содружестве Рональда Грея за глаза звали Серым. Меткое прозвище.
– К чему вы мне это говорите?
Вероятно, Ник Улин не смог сдержать в себе глухую антипатию к Рональду Грею, а тот почувствовал ее.
– К чему? Откровенно говоря, не знаю. Наверное, просто чтобы не сразу перейти к важному для меня вопросу.
– Слушаю вас.
– Пройдемте в мою каюту.
– Зачем?
– Для порядка. Тема вопроса – кадровая. Ваш ответ должен быть запротоколирован надлежащим образом.
– Что ж, пойдемте.
Направляя Ника Улина по длинным переходам жилого модуля, Рональд Грей вновь принялся расхваливать успехи команды-22.
– Кстати, – поддержал разговор Ник Улин, – у меня вызвало удивление, что Яфету позволили отправиться на выручку первой экспедиции «ягуара». Он же не астронавт. Ни навыков работы в космосе, ни специальных знаний.
– Решение действительно принималось с большим трудом. Инструкции строго запрещают отправлять аппараты, подобные «ягуару», в беспилотном режиме. Автоматика не заменяет человека. Всегда можно ожидать возникновения какой-либо нештатной ситуации, перед которой спасуют компьютерные программы любой сложности.
– Согласен.
– В конечном итоге решающим был назван фактор времени: вызволять попавший в беду «Дракошу» надо было как можно быстрее. Яфет единственный из состава экспедиции, кто был признан способным выдержать предполагаемые условия полета. Результаты спасательной операции подтвердили правильность принятого решения. Но вот мы уже пришли. Прошу вас, заходите.
Ник Улин шагнул в каюту и невольно задержал дыхание. Он словно стоял на маленькой досочке, парившей на головокружительной высоте. Внизу грозно ощерились остроконечными вершинами, окруженными белесыми тучками, дикие горы. Крутые бесплодные склоны падали в темную зелень далеких долин. Необычная, мастерски сделанная иллюзия.
– Проходите. Садитесь в кресло, пожалуйста.
Вслед за хозяином Ник Улин шагнул в пропасть, но не упал – досочка под ногами продвинулась вперед. Иллюзия сдвигалась. Пройдя на середину каюту, они снова оказались на самом верху величественной горной вершины.
Из пола выдвинулись два кресла и низенький столик, уставленный множеством бокалов, кувшинов и бутылочек
– Могу вам предложить коктейль из феитских соков. Мне нравится их букет. Это остаток моих когда-то обширных запасов. Боюсь, пройдет немного времени, и это чудо будет мне уже недоступно.
– Благодарю, я только что пообедал.
– Глоточек-другой божественного нектара никогда не может быть лишним.
– Спасибо. Но не хотелось бы нарушать свои привычки, – твердо сказал Ник Улин.
– Ну, как знаете.
– В Межзвездном Флоте вроде бы не приветствуется еда и питье вне специально отведенного помещения, – сказал Ник Улин, чтобы сгладить шероховатость.
– Да, это так. Мне в силу особенности профессиональных занятий сделано исключение. Чтобы завязать разговор, взять нужный тон, сделать паузу, нужна какая-нибудь атрибутика. Угощения я провел по статье «спецсредства».
– Уверяю, что со мной ухищрения вам не понадобятся. Будьте естественнее.
Рональд Грей прокашлялся.
– Хочу вам напомнить, что как один из высших руководителей Квартарской общины, вы имеете первую форму допуска к конфиденциальной информации, касающейся кадровой политики в Содружестве. В связи с этим я прошу вас, чтобы все, что здесь будет сказано, не покинуло стены этого помещения.
Ник Улин пожал плечами.
– Постараюсь не разглашать ваших секретов, но гарантии, как вы сами понимаете, дать не могу. Потому и не буду.
Рональд Грей удовлетворенно кивнул.
– Успехи вашей команды, о малой части которых я только что говорил, виднее на общем фоне работы экспедиции. Стратегия – прямолинейней некуда. Планы меняются через день. Прогнозирования никакого. Тупо вперед – и будь что будет.
– Тенденциозная, на мой взгляд, оценка. Как ни крути, но экспедицией собрано огромное количество сведений, представляющих большую научную ценность. Экология систем, основанных на отличных от земных полимерных молекулах… Даже одно объяснение факта многомиллиардного возраста Шара чего стоит… Нет, я не могу согласиться с вами.
– Да не соглашайтесь! Какой кровью даются эти ваши научные открытия?
– Насколько мне известно, трудности нам предсказывали с самого начала, еще до старта «Элеоноры». Тем не менее, с нами пока еще не произошло ничего фатального, если не считать гибели шести членов экспедиции.
– В том-то и дело, что пока! По моим представлениям – по чистой случайности. Моя профессиональная специализация – парирование внутренних угроз общественной безопасности. Снятие психологической напряженности, предотвращение террористических актов, саботажа и диверсий. Поскольку потенциально противодействуют мне люди, поведение которых моя служба за долгое время существования научилась прогнозировать, можно надеяться, что я оправдаю возложенные на меня надежды. Но как предугадать действия такого грозного противника, как Перворожденные, я не представляю. Не знаю, например, когда и с какой стороны к нам придет что-то вроде новой энтропийной волны. Могут ли подглядеть козыри Перворожденных прочие члены руководства экспедиции? Крайне в этом сомневаюсь. Вскрыли три «ядра» и бросились, как малые дети, копаться внутри них. Я понимаю, что интересно. Понимаю, что большой вклад в науку. Но мы, в конце концов, не академический институт, а космическая экспедиция, представляющая все человечество. Наше призвание – не мелкие открытия, которые можно спокойно сделать на любой обитаемой планете. Мы должны войти в контакт с Перворожденными. Понять, что представляет из себя Шар как таковой. Понять, наконец, что такое Медуза.
Примерно такое же недоумение о работах экспедиции высказывал Сковородников, вспомнил Ник Улин.
– Сегодня утром, – продолжил Рональд Грей, – я в десятый, наверное, раз прогнал описание деятельности нашего капитана, Благова, через стандартные тесты кадровых служб Галактического Содружества. Результат – твердый «неуд». Если в следующий полет Гиреева пойдет в чине старшего офицера, то для Благова карьера в Межзвездном Флоте завершена. Впредь он не получит согласия на занятие любой руководящей должности на Флоте.
Ник Улин улыбнулся, чтобы сбить лишнюю горячность собеседника, и сказал:
– Не забывайте, что я квартарец, и оценивать деятельность начальства – не моя стезя. Если руководство работает плохо, значит виноваты все. Неточно информируем. Не горим на работе. Невовремя подсказываем, что необходимо сделать, и так далее.
Рональд Грей неопределенно пожал плечами, то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение, открыл одну из своих бутылочек, налил на донышко бокала какой-то бордовый, обладающий сложным цветочным ароматом напиток, со вкусом отпил глоток. Посидел немного, закатив глаза. Медленно заговорил:
– Я понимаю, что вы хотите сказать. От ошибок, мол, никто не застрахован, а все человеческие достижения по достоинству могут быть оценены спустя долгие годы. Знаком я с подобной философией.
– А разве сие не так? Все фундаментальные открытия и изобретения в ретроспективе кажутся на удивление простыми. Колесо, например, – что может быть проще? Однако в незапамятные времена люди на целом материке не увидели, что у колеса есть не только обод, но и ось. А в результате не догадались, что можно транспортировать тяжести не волоком, а на тележке. Позиционная система записи чисел – единственная, которая позволяет реализовать универсальные арифметические алгоритмы счета. Однако очень даже не сразу она пробила себе дорогу.
– Ваши примеры убедительны… в общефилософском плане. Но давайте опустимся на грешную землю. Приведите, если сможете, пример из нашей, экспедиционной жизни.
Ник Улин почувствовал, что Рональд Грей напрягся. Подкрадывается к своей главной цели разговора?
– Хорошо. Способ преодоления квантитной оболочки, предложенный Алексеем Сковородниковым. Идея – проще некуда. Многие, как мне известно, сокрушались, что подобная мысль не пришла им в голову.
– А могла прийти?
– Ну конечно! Но не пришла. Не додумались. И я не могу дать никаких гарантий, что смогли бы додуматься. Я также был удивлен, что сам прошел мимо подобной идеи, – Ник Улин посидел, подумал. Потом сказал: – Алексей дал не только идею, а… как бы сказать понятнее вам, без наших, квартарских терминов… он дал клише, пользуясь которым сейчас мы успешно преодолеваем очередные препоны, воздвигнутые хозяевами Шара.
– Поясните, пожалуйста, вашу мысль.
– Он подсказал общий принцип поиска обходных путей. Только благодаря его находке, вероятно, возникло предложение использовать узкочастотные устройства связи со сменой рабочей спектральной полосы сигнала. В иной обстановке, с иной историей общения с Шаром, я полагаю, нам было бы чрезвычайно трудно найти это решение.
– Гм… спорное утверждение.
– Отнюдь. Я озвучиваю лишь следствие общего правила: чтобы увидеть что-то новое, человек должен выбраться из пут привычных представлений. Чтобы прийти к гениальной догадке, он должен вначале создать внутри себя новый образ. Это азбучная истина науки о мышлении. Сковородников дал нам образ – «Перворожденный с малюсеньким щитом».
Рональд Грей хмыкнул и после продолжительной паузы сказал:
– Однако оставим высокие материи. Что еще вы можете сказать об Алексее Федоровиче Сковородникове? Вы с ним много общались.
– Хороший человек. Необычный
– И это все, что есть у вас сказать?
– Ну почему? О нем я могу говорить много. Начать с того, что у меня вызывает большое удивление сам факт его оживления. По какой причине именно он возвращен к жизни, а не кто-то другой из миллиардов его современников? Да еще вопреки общей логике работ Яшарского института. Насколько мне известно, внесение даже малейших изменений в его производственный план влечет огромные трудности. Какую гигантскую работу пришлось проделать, чтобы установить его личностные данные!
– Результаты работы Института восстановления не пропадут. Со временем будут использованы при оживлении современников Сковородникова, а далее – их предшественников.
– Хорошо, не пропадут. Будут затребованы лет эдак… через сто или двести. Или еще позже – через тысячу, принимая во внимание колоссальный объем вычислений и количество кандидатур на воскрешение. Я не об этом. Я удивлен, почему счастливый жребий выпал именно ему. Он, кстати, выдал как-то одну простонародную приговорку, подходящую для образного комментирования моего удивления: просто так и прыщ не вскочит. Иными словами, за казалось бы дикой случайностью всегда стоит какая-то закономерность. У следствия не может не быть причины.
Рональд Грей отпил маленький глоток из бокала, погонял напиток во рту, с удовлетворением проглотил.
– Когда первые звездные экспедиции землян уходили в дальний космос для колонизации новых миров, зародился обычай брать с собой сосуд с землей родной планеты. В те времена, знаете ли, космические путешествия были окружены ореолом не только романтики, но и сентиментализма. Доставляли ли такой сосуд на Мериту, сохранившиеся архивы умалчивают. Однако разгребая завалы на главной площади Коранта, столицы сожженной планеты, сотрудники Яшарского института восстановления обнаружили чудом сохранившуюся урну с земной почвой. А внутри, среди случайных камушков и обрывков разложившихся корней земных растений нашли фрагмент человеческого черепа – теменной кости. По этому кусочку и был воскрешен Алексей Сковородников.
– То, что вы рассказали, интересно. Но, тем не менее, мое удивление остается при мне. Мало ли что археологические экспедиции находят каждый день.
– Тут особый случай, привлекший внимание и Лоркаса, и Синина, и прочих руководителей Института восстановления. Во-первых, находка была сделана на Мерите. Во-вторых, фрагмент кости не имел признаков тления.
– Не понял.
– Опуская несущественные детали скажу, что костный фрагмент приобрел такие физико-химические свойства, таким образом насытился солями, что мог бы лежать в земле еще неопределенно долгое время. Я знакомился с результатами специальных исследований на этот счет. Вероятность превращения человеческих тел или их фрагментов в нетленную органику оценивается как пренебрежимо малая величина. В старину бытовал обычай поклоняться останкам людей, мумифицированным естественным путем. Называть их святыми мощами.
Ник Улин терпеливо ждал продолжения и дождался. После очередного глотка и неспешного смакования напитка Рональд Грей, грустно вздохнув, вновь заговорил:
– Было и третье обстоятельство. ДНК-анализ показал, что фрагмент кости принадлежал человеку, которого можно отнести к предкам тех ремитцев, которых ныне отбирают для обучения магическому искусству. В чем именно заключаются эти особенности, моей службе не совсем понятно…
Слукавил Рональд Грей, и Ник Улин почувствовал это. Но такая ложь простительна. Даже в приватных разговорах один-на-один функционерам КЗЧ вменялось в обязанность заверять, что все, касающееся сущности магов и источников их сверхчеловеческих способностей, для них табу.
– В общем, нельзя было не среагировать на столько удивительных случайностей и не начать работы по воскрешению Сковородникова, ломая прежние планы. Причем решающим, по моим скромным умозаключениям, оказалось последнее обстоятельство – схожесть ДНК найденных останков с ремитскими.
Сказанное требовало обдумывания, и Рональд Грей сделал соответствующую паузу. Ник Улин знал, что меритские маги придавали исключительную важность сотрудничеству с людьми, обладающими генетическими особенностями ремитцев. В Галактическом Содружестве таковых не было найдено более ни в одной человеческой общине. А тут, оказывается, у них под боком лежало то, что они давно искали…
– В наше время появились инструменты, позволяющие устанавливать историю любых предметов. Вы не пробовали проследить, как попали останки Сковородникова на Мериту? – спросил он.
– Пытались. Использовали самые совершенные Таблицы Месенна-Корева. Но безрезультатно. Сказывается влияние Меритской войны – искажаются все слабые причинно-следственные связи.