Литератор Писарев

Противоречивые впечатления оставляет произведение покойного петербургского литератора С. Лурье. Опоздание первое. Начну с аннотации: в ней читателю заговорщицки намекают, что 35 лет назад набор книги был рассыпан. Сам Лурье объяснял это местью КГБ за отказ сотрудничать. В интернете можете найти очень короткую авторскую версию происшествия с конкретной датой: 26 апреля 1979 года. Но сегодня это выглядит, в основном, как пиар-ход издателя. Не берусь судить, доказательствами не располагаю. Вопрос веры каждого читателя.По факту, книга, написанная ещё в 1969 году, очень долго не выходила в свет. Если роман вышел бы вовремя, то, наверное, судьба «Литератора Писарева» могла сложиться иначе. Но тогда на исторической «ниве» активно работали Н. Эйдельман, Ю. Давыдов, Ю. Трифонов, и смог бы Лурье конкурировать с ними – большой вопрос! Опоздание второе. Тем не менее, книга впервые была опубликована почти 20 лет спустя, когда всё вокруг сильно изменилось: империя трещала по швам, но жить стало гораздо увлекательнее; потом настал черёд реформ… «Литератор…» остался незамеченным.Опоздание третье. Переиздание романа в 2014 году сейчас выглядит отзвуком давно прошедшего времени. Но не лишено некоторого интереса, особенно в той части, которая предшествует заключению Писарева в Петропавловскую крепость. Автор создаёт образ молодого талантливого человека, очень необычного и непохожего на своих сверстников. Даже от несчастной любви он страдает не так как все… Студент Писарев в поисках будущего поприща – лучшие страницы книги. После помещения молодого критика в камеру начинается другая многословная тягучая вторая книга романа. На первый план выходят разные царские чиновники, которым несть числа! То, что они все подлецы, фискалы, сатрапы становится понятно сразу, далее они в подлостях только соревнуются, а потому становится нестерпимо скучно; да и сходство с произведениями Давыдова («Две связки писем», «Глухая пора листопада») слишком велико, и сравнение не в пользу Лурье. Этот «ад» перемежается «потоком сознания» заключённого Писарева, где реальные тексты критика (не всегда закавыченные) смешиваются с претенциозными авторскими конструкциями. Радикальные писаревские суждения в таком оформлении граничат с бредом сумасшедшего (тема психического нездоровья героя слишком преувеличена автором). Вообще самого Писарева становится во второй части до смешного мало.Лурье блещет эрудицией, наскоро создаёт портреты разных исторических персонажей: князя Суворова (не путать с его дедом, героем Измаила), литературных «генералов» Тургенева, Гончарова, Тютчева, министра Валуева, редактора Благосветлова и других. Мелькают на заднем плане Чернышевский, Добролюбов, Достоевский, Салтыков-Щедрин. Все они, включая и бедного Писарева, говорят известные слова из собственных дневников, писем, статей или сплетен, иногда выдавая некоторые «сокровенные» авторские мысли: например, длинные рассуждения о прогрессе (цитировать не стану). Образ Суворова, умеренного либерала в погонах, пожалуй, единственная удача писателя в этом пёстром ряду.Тютчев ради «оживляжа» (другой цели не вижу) показан омерзительным и суетливым стариком на фоне ленивого подозрительного Гончарова; оба они – цензоры, слуги режима. Всё так, если забыть об их творчестве, составляющем истинную славу России. Этот пример демонстрирует авторскую постоянную полуправду, пресловутый компромисс, невозможность или нежелание высказаться внятно. Парад турусов на колесах! Тягостное впечатление, и видно отсутствие чувства меры, вкусовые провалы!Про финал говорить не буду. Возникает вопрос: чего ради писалась книга? Какую цель автор преследовал? Ведь явно задумывалось нечто большее, чем беллетризованная биография. Только вот что? Повод поговорить о проблемах советского строя? Захочет ли читатель после романа Лурье обратиться к безусловно заслуживающему внимания наследию Писарева? Думаю, что нет.Автор невольно пишет о себе, устами главного героя обрушивая жестокие слова в адрес критика Антоновича:– <…> Этакая страсть поучать – у человека, не умеющего думать! Ну если не дал бог таланта и умом наделил узеньким, почти из одной памяти состоящим, – зачем ввязываться в полемику?