Глава 1
Рогатый Лис мирно сидел, уставившись на ранний зимний закат. Заснеженный склон переливался алыми волнами под сенью черных облаков. Порывистый ветер сдул горстку налипшего на ветки снега, испугав суетившихся рядом воронов.
Несколько птиц разлетелось в разные стороны, истошно каркая. Один же, самый крупный из стаи, так и остался сидеть на роге у Лиса, перебирая когтями и прочищая клюв.
Демон-лис давно замерз, в животе урчало, но затянувшееся молчание злило Рогатого сильнее, чем холод и налипший на шерсть снег.
– Сириус, это ошибка. Нечего тебе там делать, еще слишком рано.
Громко каркая, ворон взлетел ввысь. Вышагивая по веткам, он пару раз злобно клюнул дерево, вороша крылья и демонстрируя полную решимость. Лис с досадой посмотрел на него. И горько выдохнул.
– Не говори потом, что я не предупреждал. Не вижу ничего хорошего в этом закате. Дурной знак.
Солнце покатилось к снежной кромке, разделившись за огромным дубом в мираже наподобие кошачьего ока. Вороны взлетели высоко в небо, свившись в кружащую стаю. Они направились на восток, вдоль дороги, по которой ходили дилижансы на столицу.
– Попутного тебе ветра, – обиженно просипел Лис и побрел на поиски рисовых пирожков и теплого логова.
***
Я стал замечать себя застывшим и потерянным в пространствах, казалось бы, знакомых мне комнат. Не могу сказать, что это началось с той самой комнаты Сириуса на втором этаже в коттедже тетушки Люсильды. Если задуматься, такое случалось со мной и раньше, может, когда-то давно в детстве, может, пару раз или больше. Но в последние полгода по возвращении из округа Кайсли ситуация усугубилась.
Вот и сейчас я осознал себя стоящим в центре комнаты, на короткое, призрачное мгновение словно забыл свое имя, дом, город, потерялся в пространстве, забыл, куда шел, забыл зачем.
Окно. Открытое окно с кружевными снежинками, пошел закрыть его: холодно. Я потер глаза, пальцами надавил в уголки у переносицы. Все прекратилось. Я Марс Хартли, я дома, и я жутко опаздываю.
Обругав себя мысленно за столь расточительное отношение ко времени, быстро закрыл окно, смахнув с подоконника лужицу подтаявшего снега, и достал из шкафа не самый любимый из пиджаков. Он вполне подходил к сложившимся на день планам.
Я подошел на секунду к письменному столу – на нем лежало оставленное с вечера письмо от леди Ланы Дэ Норт. Аккуратно выровняв его, накрыл сверху папкой с документами и присланной ею же книгой, передвинул ровно в центр стола. Отвечу, когда вернусь.
Собрав все необходимое для небольшой городской прогулки, направился к двери. Но развернулся на выходе из комнаты, подошел к столу и, открыв боковой ящик, вынул коробочку с кольцом. Не знаю, зачем я проверял его перед выходом: не то чтобы у меня были какие-то реальные подозрения, что кто-то из слуг мог на него покуситься или кто-то из рогатых демонов мог проникнуть в мой дом в поиске кольца. Нет. Я так совсем не думал. Просто почему-то не мог спокойно выйти из дома, не проверив, что кольцо на месте. Я закрыл ящик, в очередной раз подумав, что нужно бы вызвать плотника подобрать к нему ключ взамен давно утерянного, но это все в другой день. Потом.
Спустившись на первый этаж нашего небольшого (если сравнивать с загородными поместьями Древних Родов) городского коттеджа, обнаружил свою матушку Изабеллу в верхней одежде, недовольно ждущую меня, сидя на пуфе в холле.
– Пиджак можно было и получше подобрать.
Проигнорировав язвительное приветствие, я, будто клюнув, поцеловал ее в щеку и, открыв дверь, помог спуститься по заснеженным ступенькам, выслушав заодно неудовольствие тем, как я слежу за слугами и что при отце в доме они не позволяли себе спустя рукава относиться к своим обязанностям по очистке снега после бури.
– Кстати об отце, мы ничего ему не взяли? – спросил я матушку, подав руку, чтобы подняться в ожидавший нас экипаж.
– Не думаю, что он от нас чего-то ждет.
– Может, цветы?
В ответ я получил лишь презрительный взгляд. Экипаж тронулся с места, и мы погрузились в унылое молчание. Нам особо не о чем было разговаривать в дороге. И я просто смотрел на заснеженный город.
Наш коттедж находился в самом центре, и субботнее предпраздничное утро лениво убаюкивало через трясущееся окно. Горожане чистили снег и развешивали гирлянды, магазинчики украшали витрины россыпью подарков и безделушек, еловыми ветками и сушеными апельсиновыми дольками в разноцветных бантах. Совсем скоро начнется праздничная неделя. Я знал, что матушка, выросшая на юге, не любит зимние праздники. Хотя прием в канун сочельника в Сенатском дворце она, на моей памяти, ни разу не пропустила.
Чем дальше мы отъезжали от центральных улиц, тем более унылыми становились пейзажи, газовые фонари менялись обычными свечными (уже потухшими поутру). Зимнее солнце не спешило вставать, и, несмотря на то что утро не такое уж и раннее, на улице было еще темно.
Мы подъехали к городскому кладбищу. По узкой тропинке добрались до семейного склепа. Надпись на фронтоне гласила: «Аквиуст. Те, кто шел долиной тернистой». В этом невысоком строении из шлифованного серого мрамора с двумя колоннами у входа были похоронены наши предки по материнской линии, точнее те из них, кто решился-таки закончить свой земной путь в столице. В южных владениях Древнего Рода Аквиустов стоял склеп-близнец, правда, он был почти в два раза больше и, в отличие от столичного, сложен из светлого песчаника, залитого серыми, унылыми разводами от южных дождей.
Чуть левее от склепа одиноко стояла скромная могильная плита с лаконичной надписью «Тибериус Хартли». Ни гербов, ни эпитафий на ней не было.
Матушка аккуратно собрала ветки и какой-то мусор, сходила в склеп за припрятанной в углу метелкой и отряхнула снежную шапку с надгробия. Для меня каждый год это становилось удивительной метаморфозой. Ни разу в жизни, ни до смерти отца, ни после, я не видел матушку убирающей или делающей что-либо своими руками (кроме вышивания и рукоделия). Она считала подобные занятия недостойными. Но на могиле отца всегда убирала сама, а еще отвергала нашу с Сириусом помощь, когда мы ходили на день его памяти все вместе.
Я засмотрелся на стаю воронов, оккупировавших крышу склепа и ветки соседних деревьев. Наверное, кладбищенские птицы поджидают скорбящих с едой и подношениями. Жаль их разочаровывать, но это точно не мы.
Матушка закончила уборку, и, постояв ровно минуту в тишине перед могилой, мы развернулись и зашагали обратно, в сторону выхода. В семейный склеп она забежала лишь на мгновение, чтобы оставить метелку.
На обратном пути я украдкой оглянулся. На могильной плите лежала любимая отцовская сигара. А ворон, усевшийся на ограде, провожал нас грустным взглядом. Сигара его явно не интересовала. Я улыбнулся, взяв матушку под руку, – в этом была она вся.
Столько лет прошло, а она все так же любила отца и все так же невообразимо злилась на него. В какой-то из первых годов после его ухода я попытался выспросить у нее причину ее злости и получил в ответ: «Как самонадеянно грубо было вот так взять и уйти раньше меня». Больше я ее об отце не спрашивал.
Вороны проводили нас до самого экипажа. Пока мы тряслись по брусчатке, ближе к центральным улицам, мне то и дело казалось, что сквозь деревянную крышу я слышу скрежет коготков и взмахи крыльев. Заснеженный город проснулся, и в торговых кварталах уже вовсю кипела жизнь. Мы остановились у входа в городскую оранжерею, где, утопая в зелени, процветал ресторанчик, горячо любимый всеми без исключения дамами, причисляющими себя к Древним Родам.
Официант проводил нас к столу, и я поприветствовал леди Лору Соронтис и старшую из незамужних ее дочерей – Катарину. После стандартных расспросов о здоровье и процветании рода матушка и леди Лора придвинулись поближе и принялись обсуждать местные сплетни. А я смотрел на леди Катарину и никак не мог понять, что же именно меня в ней отталкивает. Может, волосы были старомодно длинные и уложены в сложную прическу, а может, что-то еще.
Возможно, это была сама ситуация: неприкрытое сводничество, насколько мне известно, раздражало не только меня, но и всех моих знакомых и друзей. Румяная, кудрявая леди, как и я, сидела с потерянным выражением лица.
– Маменька сообщила мне, что в этом году вы не намерены посещать бал в Сенатском дворце, – тихо лепетала девушка. И от этой ее приторно-наигранной робости я аж промазал чашкой мимо блюдца, звякнув и вызвав негодующий взгляд Изабеллы Хартли.
– В этом году я охладел к светским мероприятиям. А вы планируете посетить бал?
– Мне бы очень хотелось, но совсем не хотелось бы посещать его в отсутствие кавалера. Маменька думает, что, возможно, есть шанс уговорить вас поменять свое решение. Приглашения еще не разосланы. Так что официально вы еще не отказывались.
– Жаль расстраивать вас, Катарина, но каждый год приглашение приходит на имя моей матушки: как вам, конечно, известно, именно она в нашей семье из Древнего Рода. А в этом году бал она пропускает. Уверен, что без нее мне там будут не слишком рады.
– Марс, прекрати, какой вздор, – вмешалась в наш разговор матушка, заслышав про бал. – Ты из того же славного рода, что и твой отец, который, между прочим, каждый год, без единого исключения, получал приглашения. Так что если ты помыслил, что это станет причиной отказа, то боюсь тебя разочаровать. Мы как раз обсудили с леди Лорой, как же будет прекрасно, если в мое отсутствие ты сопроводишь их на бал!
И тут я понял, что снова ей проиграл. Это была одна из излюбленных ее стратегий. Конечно, это никогда не срабатывало на Сириусе, но на мне применялось регулярно. Она знала, что я не стану спорить с ней на людях. Несколько дней назад, когда матушка сообщила мне, что здоровье ее отца сильно ухудшилось и в этом году она отправится на зимние праздники в южные владения семьи Аквиустов, я с радостью и сдуру ляпнул, что тогда мне нет смысла посещать этот унылый бал в Сенатском дворце. На удивление, получил в ответ лишь «А-а, что ж…» И ни одного скандала, ни одного упоминания бала на протяжении нескольких дней. И вот я сижу, загнанный ею в ловушку. Как же мне не хватает Сириуса.
– О, Изабелла! Какое прекрасное и элегантное решение! Марс и Катарина будут самой очаровательной парой и украшением любого бала! – с наигранной веселостью вмешалась леди Лора.
Матушка, затаив дыхание, сверлила меня карими глазами. Минимизировать ущерб – единственное, что мне по силам в данной ситуации.
– Леди Соронтис, я бы предпочел все же дождаться приглашений, прежде чем давать согласие.
– Приглашения будут, дорогой, за это можешь не тревожиться, – сухо, словно рубанув топориком, отчеканила матушка.
– В этом я вам, конечно же, доверюсь, матушка. Но не хотелось бы объявлять себя кавалером, а позже попасть в не самую приятную ситуацию и подвести тем самым милейшую Катарину, если так случится, что приглашение вдруг не придет.
Она цокнула, больше не взглянув на меня ни разу. Леди Соронтис же продолжала рассказывать всякие глупости и непотребства про наших общих знакомых, а леди Катарина сидела молча, иногда кокетливо крутя локон и невпопад вставляя редкие комментарии, в основном о погоде. На том поздний завтрак и закончился. На пути домой матушка сказала мне лишь: «Приглашения будут. Так что советую начать подбирать костюм».
Проводив ее домой, я погряз в рутине и суете своих обычных дел. Посетил поверенного и забрал очередную стопку документов. Стараниями отца, пролоббировавшего в Сенате многое и спорное, семейное дело Аквиустов процветало в столице. Все сырье и все аптечные склады принадлежали в той или иной степени моим дядям и кузенам по материнской линии. На матушку же было записано несколько аптек и здравниц.
По ее планам, Сириус, наделенный живым умом и даром красноречия, должен был пойти по стопам отца и после окончания университета начать продвижение по карьерной лестнице, вплоть до сенаторского звания. А вот я так и не стал в ее глазах заменой брату. Всем вокруг, и в первую очередь мне, было очевидно, что политика не для меня, а я уж точно не создан для политики.
Прошедший с исчезновения Сириуса год матушка строила новые планы применения меня на пользу семье. Она сблизилась со своими нелюбимыми братьями и кузенами, начала привлекать меня к управлению семейными делами, параллельно втянувшись в поиски достойной партии для такого завидного жениха.
Я немного переживал из-за леди Катарины, так как это был уже даже не третий наш визит к ним, и у меня начали закрадываться подозрения, что, возможно, уже существуют какие-то договоренности. Хотя, если честно, мне плевать на все матушкины старания. Жениться в год смерти Сириуса не было никакого настроения.
Ворон каркнул на меня с крыльца дома, когда я уже затемно возвращался от поверенного.
– Их так много каждый год в зимние праздники, но в этом году по-особенному. Я гоняла со двора, но вот опять прилетели, – пожаловалась новенькая горничная, имени которой я никак не мог запомнить.
– А? О чем ты?
– Вороны. Воронов в этом году как-то очень уж много.
– Вроде как и всегда. Просто заметнее на снегу и без листвы.
– Думаете? Вам там, кстати, письмо опять из округа Кайсли принесли. Я оставила в комнате, на столе.
– Спасибо, я поднимусь, посмотрю перед ужином. Уже накрыли?
– Леди Изабелла попросила у себя. Так что в гостиной не накрывали. Вам тоже в вашу комнату принести?
– Да, спасибо.
Я поднимался на второй этаж на трясущихся ногах. Быстро, как только мог, чтобы это выглядело прилично. Ни к чему было пугать горничных. Залетев в комнату, увидел свежее письмо. Бегом кинулся к столу, открыл ящик, почти вырвав его с корнем, вытащил коробочку, трясущимися руками отщелкнул крышку. Кольцо было на месте. Я плюхнулся в рабочее кресло. Сердце колотилось, на лбу выступил холодный пот. Я отдышался.
Взяв в руки конверт, узнал на нем почерк Люсильды Тарльтон. И почему-то совсем не хотел его открывать. Но открыл. На желтоватом листе суматошными, кривыми каракулями было выведено три отдельных абзаца. В первом тетушка передавала мне и матушке соболезнования по поводу очередной годовщины смерти ее старшего брата, моего отца. Во втором она сухо описывала дела шабаша, связанные с поисками Сириуса, точнее их проверенные и неподтвердившиеся теории. Никаких зацепок. Никаких новостей.
В третьем же абзаце, самом коротком, она напоминала о том, что если вдруг я замечу вокруг себя странные стечения обстоятельств или почувствую себя необычным образом, то должен сразу же ей об этом написать. Ничего не стесняясь и ни о чем не утаивая. Я посмотрел на открытую коробочку с кольцом.
Я задумался о том, является ли моя тревожность за безопасность кольца «странным стечением обстоятельств» и чувствую ли я себя «необычным образом»? Но, поразмыслив, пришел к выводу, что вовсе нет. Подобное случалось со мной и раньше. Я с детства ощущал в вещах что-то большее, чем Сириус, за какие-то тревожился чрезмерно, к некоторым мне до тошноты отвратительно было прикасаться. Ничего необычного и уж точно ничего стоящего упоминания в письме к старшей ведьме из шабаша я не обнаружил. Поблагодарив за соболезнования по отцу и пожелав хороших зимних праздников, запечатал конверт с ответом.
Оставалось еще одно письмо из округа Кайсли. Письмо от леди Ланы Дэ Норт. Я перечитал его в третий раз со вчерашнего вечера. Не то чтобы в нем было что-то срочное, полезное или хотя бы важное. Но некоторые витиеватости в ее нежно танцующем почерке приводили меня в восторг. А замысловатые обороты в предложениях заставляли предплечья покрыться мурашками.
Она описывала найденную ею в библиотеке соседнего поместья историю из старинной и потрепанной книжицы. Историю о человеке, способном менять возраст и обличие в угоду жизненным обстоятельствам. Ей безумно хотелось раскрыть тайну Рогатого Лиса и казалось, что если получится ее понять и разыскать его, то, может, нам удастся выяснить, куда же пропал Сириус.
Мне так не думалось. И ответы, которые с разных сторон пытались найти и леди Лана, и тетушка Люсильда, мне не нужны. Я уже был в мире за оврагами и иногда видел его переливающееся небо с пепельной крошкой в коротких ночных кошмарах. Я уверен, что Сириус бродит где-то там. И Лис вместе с ним.
«Человеческие выдумки», – написал я ответ на письмо леди Ланы. И вдруг в моей голове эта фраза прозвучала голосом Рогатого демона. К горлу подступила злость от воспоминаний о его говоре. И я переписал ответ:
«Увы, но эта история кажется мне похожей на обычные сказки. Не думаю, что существует какая-то связь с миром за оврагами или с Лисом. Но спасибо за все приложенные Вами старания.
Ваш Марс Хартли».
Глава 2
Утром я спустился к завтраку и первое, что увидел, – конверт с приглашением (любовно устроенный на самом видном месте возле моей тарелки), следом за ним – восседающую на противоположном конце стола Изабеллу Хартли, которая с видом императрицы победно попивала чай.
– Вы, как всегда, не ошиблись. Но я даже и не думал, что приглашение придет сразу в понедельник. Мне думалось, что нам обычно не раньше среды доставляют. Чего вам это стоило?
– Рада, что ты осознаешь, как на самом деле решаются дела. Но не стоит придавать этому столь большое значение. Это всего лишь приглашение. На твоем месте я бы лучше присмотрелась к тому, что леди Катарина хоть и пойдет с тобой по указке матери, но вот энтузиазмом там и не пахнет. Как ты планируешь это изменить?
– А зачем мне это менять? Кажется, я уже высказал свое отношение и к балу, и к Катарине Соронтис. Возможно, вы меня опять не услышали?
– Вполне услышала. И собираюсь напомнить тебе, сколько выгоды семье принесет ваш союз. Марс, верфи! Это же золотая жила в сочетании с нашими ресурсами.
– Верфи принадлежат ее отцу. Не ей.
– И у него, кроме дочерей, нет наследника. А старшая уже подарила ему двух внучек.
– Боги, матушка, как можно так корыстно и не стесняясь рассуждать? А как же то, что она тоже лишь наполовину из Древнего Рода?
– Можно. Кровь уже не слишком много значит. Как видишь, приглашения получают те, кто, помимо древности рода, может похвастаться еще и другими ресурсами. Я не собираюсь сидеть, как большая часть Древних Родов, в рассыпающихся загородных поместьях, не в силах наскрести средств на поездку на бал, хоть и с высланным по заслугам крови приглашением.
– Матушка, если вдруг я и соберусь жениться, то избранницу буду выбирать не по наличию у ее семьи богатства. Отчего вы вдруг решили, что я вообще собираюсь жениться в этом году?
Не дождавшись ответа и не доев завтрак, я вышел из-за стола и, поспешно собравшись, захватил с собой коробочку с кольцом и отправился в торговый квартал.
Чуть сбоку от самого его центра ютилось несколько лавок и магазинов, торгующих золотом и различными украшениями. Возможно, думал я, тревога за кольцо связана с каким-то предчувствием относительно его ценности или редкости.
Но, к моему разочарованию, двое ювелиров сказали, что оно хоть и старинное, но не слишком дорогое, один похвалил оправу из белого золота, и на этом все. Крупный черный камень, по их словам, был скорее стекляшкой, даже не полудрагоценным. На мои расспросы относительно точного возраста или определения по стилю узоров принадлежности к каким-то ювелирным традициям внятных ответов ни от одного из ювелиров я не получил. Украшение не особо ценное и годится только на переплавку.
Я вышел и прошелся по соседней улице – на площади разбили цирковой шатер, и акробаты зазывали около него на представление. Толпа снующих людей не внушала доверия, я то и дело проверял карман, опасаясь мелких воришек. И, окончательно устав от тревог, решил вернуться домой и выложить перстень. Но перед этим зашел в часть квартала, отданную кузнецам и столярам, и купил новенький крепкий замок с парой медных ключей.
Заперев ящик, я наконец успокоился. Но затем открыл его и вынул коробочку обратно, отщелкнув, поставил на стол так, чтобы кольцо было на виду, но не мешало бумагам на столе. На мгновение закралась мысль, что, может, и стоило написать Люсильде о своих тревогах, но я быстро передумал, поняв, как скудно и глупо будет выглядеть это описание на листе бумаги. Выдвинул из-под стола коробку с аккуратно разложенными мною бумагами Сириуса. Я знал, что в них про отцовский перстень нет никаких упоминаний. Точнее, за последние полгода я прочел их столько раз, что знал практически наизусть. Я достал один из последних его дневников и открыл на месте с описанием последнего зимнего праздника, проведенного братом в округе Кайсли. Мне просто нравилась эта история.
За одним дневником я перечитал следующий, потом еще один из раннего детства (обнаруженный мною вместе с любимым пиджаком на чердаке). Вороны устроили потасовку на дереве за окном. Я посмотрел на часы на стене и с удивлением обнаружил, что уже совсем темно. Они показывали всего четверть девятого, а за окном была зимняя ночь. В дверь комнаты постучали, и, не став ждать моего ответа, вошла матушка.
– Мне не понравилось, как мы расстались за завтраком.
– И вы пришли, ожидая моих извинений?
– А ты думаешь, извиняться стоит тебе? Марс, я же забочусь о твоем благополучии.
– Конечно, мне об этом известно, но вот методы, которые вы выбираете, не всегда меня устраивают.
– Катарина прекрасная девушка. Ты, конечно, думаешь обвинить меня во всех смертных грехах, начиная с корысти. Но я уверена и настаиваю, что такая добрая, скромная и образованная леди сможет сделать тебя счастливым. А брак отвлечет тебя от всех этих неуместных печалей и забот, – она нежно улыбнулась мне, как всегда делала в детстве, когда приходила мириться. – Я готова принять любую твою избранницу. Если причина неприязни к Катарине в существовании другой леди, я не скажу тебе ни слова. Даже если она и вовсе не из Древних Родов, даже если без гроша за спиной.
– Почему вы решили так поспешно женить меня?
– Потому, что я вижу, каким ты вернулся из этого треклятого округа Кайсли. И я не готова ссориться с единственным оставшимся у меня сыном. Как и не готова пустить все на самотек. Марс, такие настроения у юношей твоего возраста выливаются обычно в пристрастия к алкоголю или другим порокам. Брак – лучшее лекарство, чтобы отвлечься от ненужных дум и горестей. Ты даже не представляешь, как ответственность за семью меняет жизнь мужчины.
– Хорошо, я все обдумаю и сообщу о своем решении.
– Думай или не думай, приглашение уже получено. И если нет другой избранницы, о которой ты готов сообщить мне прямо сейчас, то на бал ты пойдешь. И сопроводишь леди Соронтис. На этом все. Кольцо?
Матушка уставилась на коробочку с кольцом, стоявшую на столе. Потянула к ней руку, но потом остановилась.
– Да, я же так вам его и не показал. Сегодня носил к ювелиру.
– Нет нужды мне его показывать. Твой отец его просто обожал. И помнится, ювелирам тоже показывал, но оно оказалось безделушкой. Собираешься его носить?
– Думал об этом. Пока решил оставить дома, как семейную реликвию.
– Вот и правильно. Если хочется перстень, я привезу, у дедушки есть восхитительный из красного золота с россыпью изумрудов. Очень дорогой. Я в любом случае собиралась привезти помолвочное кольцо.
– Так вот в чем истинная причина вашей скоропалительной поездки.
– Не вижу ничего в том, что сделаю несколько важных дел за раз. Точно ничего заслуживающего такой ехидной улыбки.
На этих словах она уже вовсю улыбалась, проворно обошла стол, чмокнула меня в макушку и потрепала за щеку. Я не выдержал и рассмеялся, и матушка тоже задорно хихикнула. Но, подойдя к двери комнаты, приняла свой обычный чопорно-суровый вид и только после этого шагнула в коридор.
***
Год назад я бы отдал что угодно, чтобы оказаться на главной лестнице Сенатского дворца в лучшем своем вечернем наряде с юной и миловидной леди в летящем молочно-белом шифоновом платье, без матушки, в предвкушении танцев и веселья. Но вот я стою здесь, леди Катарина сжимает мой локоть, подталкивая вперед, а каждая ступенька вверх по лестнице отдается в ушах гулом ступенек, по которым я спускался в подвал особняка Дэ Нортов. Не знаю, почему именно сейчас на меня накатило это воспоминание, но, дойдя до самого конца лестницы, я ощутил некое подобие морской болезни. К горлу подступила тошнота. Я на мгновение подумал, что, зайдя в бальный зал, увижу в центре громадный каменный постамент и, смотря на него снизу вверх, буду гадать, лежит ли там чье-то тело? Или он окажется пустым? Или там будет лежать кольцо? Я ощупал руку под белоснежной перчаткой. Кольцо на месте. Сегодня оно было на мне.
Зайдя внутрь, сразу успокоился и выдохнул. Это был совершенно обыкновенный бальный зал, хоть и роскошно декорированный серебряными деревьями со свечами, просторный бальный зал, ничего более. Повсюду уже кружились пары в танце, у стен шептались и сплетничали, разбившись на небольшие компании, сливки высшего общества. Я проводил Катарину и ее матушку к одной из их подруг, энергично замахавшей нам, только мы появились в дверях зала.
Катарина сделала мне несколько сердитых замечаний по поводу того, что мне не хотелось танцевать. К нам подошли двое моих хороших друзей, Томас Ройби и Вайри Шейер. Семейство Шейеров было известно всем в столице благодаря их пушному промыслу и очень расточительному стилю жизни, и когда я предложил Вайри вместо себя потанцевать с леди Катариной (сославшись на свое плохое самочувствие), кажется, в первый раз заметил, как она искренне улыбнулась. Ее матушку вполне устроил подобный оборот, и мы с Томасом отошли от них чуть в сторону, присоединившись к компании других наших знакомых. Обсудив сплетни, шутки и всякие курьезы столичной жизни, спустя, наверное, целый час (а по моим ощущениям, целую вечность), мы отошли наконец вдвоем к одному из серебряных деревьев, и Томас, допив залпом очередной фужер, вдруг развернулся ко мне и положил руку на плечо.
– Я был уверен, что бал ты тоже пропустишь. Приятно удивлен. Теперь ты вернулся?
– Не знаю, о чем ты. Я не исчезал, чтобы возвращаться.
– Перестань, ты же понял. И если что, я ни на чем и не настаиваю, не осуждаю. Просто рад тебя видеть. Кстати, может, составишь мне компанию на праздничной неделе?
– Компанию?
– Намечается любопытное мероприятие, конечно, не такое торжественное, как сегодня, но не менее волнующее.
– Очередной салон, но с публикой помоложе?
– Ох, Марс, а желчь свою, я смотрю, ты не растерял. Не очередной, а салон, который все затаив дыхание ждут уже несколько месяцев. Зимний салон у самой Алой Дамы. Она, кстати, сегодня тоже здесь.
– Это та предсказательница? Не думал, что она получает приглашения на Сенатский бал.
– Отчего не получать? Она же самая известная предсказательница столицы. Просто до этого не посещала. Да и салон в праздники не проводила.
– А теперь что-то поменялось?
– Вот сходим и узнаем. Рассчитываю на тебя!
Я уже собирался соврать, что запланировал много дел на праздники, как вдруг нас отодвинули пробегающие лакеи. Серебряные деревья, стоявшие на колесах, протащили в центр зала, все потемнело, и свет от красных стеклянных светильников приглушился и растекся по залу багровыми тенями.
В центре зала под тревожный вой скрипок появилась Алая Дама в легкой, летящей накидке. Она начала танцевать, зажигая свечи красным в окружении детей в причудливых халатах. Я застыл в ужасе. Дети были в белых плоских масках, украшенных оленьими рогами, с ехидными прорезями для глаз. И все они почему-то смотрели на меня.
Я вспомнил, как шел за ним через лес. Вспомнил, как он рассказывал мне историю о знакомстве с Сириусом. В этот момент дети в танце закружились безумным хороводом вокруг Алой Дамы и рывком расселись под серебряными деревьями, а откуда-то сверху, с потолка, полетели красные блестки. Я смотрел на рогатые маски сквозь блестящий красный дождь, и меня предательски покинуло умение дышать. Я сделал вдох, но воздух словно не шел в легкие.
Летом, перед отъездом из округа Кайсли, я сходил к тому месту, где брат впервые встретил злобного рогатого мальчика. Или примерно к нему. По его рассказу в точности вычислить ту самую сосну у меня не получилось. Я стоял там под мелким летним дождем и пытался представить, что бы сделал я, если бы был на месте Сириуса. Но тогда я так ничего и не решил. А стоя в бальном зале, смотря на всех этих детей, понял только, что, если не выйду прямо сейчас на улицу, я просто задохнусь насмерть. И сделал самую постыдную вещь, которую только мог от себя ожидать. Я убежал.
Смутно помню, как Томас что-то кричал мне вслед, абсолютно не помню, как добрался до дома. Зато отчетливо помню, как, спустившись на безлюдную ночную кухню, залпом, взахлеб выпил полбутылки вина и, кажется, только в этот момент отдышался. Поднявшись в комнату и переодевшись, упал на кровать вместе с бутылкой. Ругая себя за столь жалкое поведение, провалился в тревожную дрему.