Часть первая. Прутский рубеж
Перед самым началом войны летом 1941 года обстановка на Румыно-Молдавской границе была крайне неспокойной. Советские пограничные отряды, охранявшие границу, которая проходила по центру реки Прут, наблюдали скопление крупной группировки немецко-румынских войск, механизированных и мотомеханизированных частей. Неоднократно фиксировались пролеты немецких самолётов вдоль границы, вплоть до её грубого нарушения. Также имели место частые провокации с румынской территории путем обстрела советских погранотрядов.
На 20 июня отмечена дислокация 11-ой немецкой армии, 3-й и 4-й румынской армии общей численностью около 500 тысяч человек, 6 тысяч орудий и минометов, 60 танков и 600 самолётов…
Румыно-Молдавскую границу протяженностью 480 километров прикрывали войска Одесского Военного Округа. Общая численность советских войск, находившихся в приграничных районах, составляла 364 700 человек, 950 самолётов, 769 танков, 5554 орудий и миномётов.
20–21 июня часть приграничных войск Красной Армии после поступления секретной директивы, скрытно занимает оборонительные рубежи вдоль реки Прут. На запасных аэродромах развернута авиация, а командующий состав организовал полевой штаб под Тирасполем.
В час ночи 22 июня поступил приказ о привидении войск западных приграничных округов в полную боевую готовность, все части погранвойск и регулярных частей были подняты по тревоге. В составе погранвойск Одесского военного округа проходит службу молодой пограничник Юрий Луговой. На рассвете 22 июня 1941 года, для него начнется сложный и опасный путь становления из юного пограничника в опытного диверсанта, который пройдет дорогами войны до самого сердца Третьего рейха.
Глава 1. Товарищ младший сержант
Молдавская ССР.
Май 1941 года.
Тот солнечный день я помнил так, как будто он был вчера. Даже по прошествии стольких лет и всего того, что выпало на мои плечи, и плечи тысяч таких же пацанов каким был я, тот день отчетливо врезался в мою память. В тот день еще не было этой страшной войны, которая перечеркнула судьбы миллионов советских граждан. Тогда ничего не напоминало мне о том, что совсем рядом со мной, в нескольких километрах от границы, стоит огромная ударная группировка немецко-румынских войск, только и ждущая приказа ударить по Молдавии. В тот день у нас, двадцатилетних пацанов еще была надежда на то, что не будет никакой войны, а впереди нас будет ждать большая взрослая жизнь.
В тот день у меня было отличное настроение. Мне и моему товарищу присвоили очередное воинское звание «младший сержант» и дали двое суток увольнительных. За два дня до этого, в мой крайний наряд на границе, я задержал вооруженного лазутчика с сопредельной территории. Граница между Молдавской ССР и Румынией проходила по самому центру небольшой реки Прут. Мы знали, что за нами с той стороны пристально наблюдают. Знали кто наблюдает и даже сами видели их. Да они особо и не скрывались. Немцы. Офицер и два солдата, иногда пятеро солдат. Стоят на песчаном пригорке и наблюдают в бинокли. Как видят нас, улыбаются, руками машут:
«Привет мол Иван! Ты – друг, я – друг, стрелять нихт, нихт крик!» – и прочие подковырки.
Они прекрасно знали, что у нас был приказ: ни в коем случае не поддаваться на провокации и постоянно этим пользовались. Однажды, например, целый взвод на берег высыпал и давай плескаться. А мы сидим в секрете и наблюдаем за этой вакханалией, не дай бог, кто на середину заплывет. Как тогда быть? Это ведь нарушение границы, а на предупреждения они не реагируют, только стрелять. А если выстрелишь – объявят провокатором. С тебя потом свое же начальство голову снимет, приказ ведь. А на четкие инструкции о том, как должно действовать погранотряду в таком случае – как-то глаза у них закрываются.
Так и охраняли мы границу. Они нас всячески провоцируют, а мы молча наблюдаем за ними и нарушителей ловим, которых их разведка подсылает. Местные румыны – крестьяне, из них лазутчики как из меня балерина, не шибко они рвались помогать своим немецким хозяевам, потому что немцы их и за людей не считали. Таких лазутчиков много было, всех изловили, а некоторые сами приходили в комендатуры.
Но тот ходок был совершенно другим, тогда я этого не понимал, но сейчас могу с полной уверенностью сказать, что это был не простой крестьянин, а хорошо обученный и подготовленный диверсант. И не стоять бы мне на этом месте, если бы он действительно захотел уйти от моего преследования. Он сдался специально, позволил мне поймать его. А его немецкие друзья с сопредельной территории наблюдали за нашими забегами в бинокли.
Это случилось перед самым рассветом, они хорошо подгадали время, когда бдительность максимально снижается и в сон начинает клонить сильнее. Нас было трое: я, мой друг Сашка Соколов и сержант Дима Нечипоренко. Он то первый и увидел нарушителей. Они переплывали реку настолько тихо, что до наших ушей не донесся ни единый всплеск, в то время как румын было слышно еще с того берега. Зачем они послали их к нам? Совсем скоро я узнаю ответ на этот вопрос. Они хотели посмотреть, как будут действовать пограничники в случае столкновения с реальными вооруженными диверсантами, а не с обычными крестьянами.
Наш секрет располагался вдали от любопытных глаз немецких наблюдателей. Он был хорошо замаскирован внешне, и с обеих сторон его окружала высокая густая ива. До уха Нечипоренко донесся еле слышный всплеск воды. Где-нибудь в другом месте, никто бы не обратил на это никакого внимания. Но только не на границе. Реку переплыли два человека, в гражданской одежде и бесшумно выбрались на берег. Мы видели их отчетливо и уже были готовы броситься на перехват.
– Ребята, к нам гости!
Сержант толкнул дремавшего Соколова и перебрался чуть ближе к дереву. Солнце еще не совсем выбралось на небосвод, но неприятелей, вышедших на наш берег, уже было очень хорошо видно.
– Что?! Кто?!
Александр встрепенулся и протер слипающиеся глаза:
– Где?
– На берегу, чуть левее от нас, – я тоже заметил их и ждал приказ Нечипоренко.
Это было не первое мое задержание, я прекрасно знал, как нужно было действовать и был готов. Осенью мой срок службы подходил к концу. Полтора года я прослужил тут, на границе, а до этого – год в учебной части под Кишиневом. Чем ближе становилась осень, тем дальше от границы были мои мысли. Все чаще во снах, я видел родную Полтавщину, мой дом и конечно маму. Я все чаще задумывался о том, какая будет жизнь дальше, после всего этого? Тут бывало и такое, что ребятам уже отслужившим свой срок, приходилось оставаться на заставе дольше положенного на несколько месяцев, потому что пополнение не успевало прибывать.
– Как только начнут движение – вяжем их! Юра, ты бери того с мешком, я второго, Сокол, ты прикрываешь, – распорядился сержант.
Александр кивнул, передернул затвор карабина и нацелился в нарушителей.
– Как думаешь, кто это? – спросил Нечипоренко.
– Не могу знать, товарищ сержант, крестьяне опять шастают?
– Нет, это не крестьяне, – Соколов толкнул меня в плечо и указал на того, кто был с мешком – смотри.
Один из нарушителей, тот, кого я должен был задержать, что-то коротко сказав второму, вдруг достал из-за пояса какой-то предмет. Это была легенда гражданской войны, никогда раньше мне не доводилось его видеть – немецкий пистолет Маузер.
Мы переглянулись. На моем веку, это был третий случай вооруженного перехода границы. В основном нам попадались контрабандисты, но эти двое совсем не были похожи на них.
– Оружие! – воскликнул Соколов.
– Вижу, – ответил сержант, – Юра, возьми мой автомат, давай свою винтовку, второй скорее всего тоже вооружен, с ним я и так справлюсь.
– А если это провокация? – спросил я Диму.
Мне еще не верилось, что совсем скоро грянет настоящая, большая война.
– Они пересекли границу, тем более с оружием. Действуем согласно инструкции, Соколов прикрывай!
Нечипоренко встал и выскочил из секрета, я последовал за ним.
– Всем стоять! Вы нарушили государственную границу Союза Советских Социалистических Республик, бросить оружие и лечь на землю! – закричал сержант.
Здоровяк увидев нас вдруг резко выхватил Маузер и выстрелил в нашу сторону. Пуля опасно просвистела в миллиметрах от моего уха. От неожиданности перехватило дыхание, это был первый случай на границе, когда в меня стреляли.
– Бросай оружие, иначе откроем огонь на поражение! – повторил Нечипоренко и выстрелил в воздух.
Они бросились в рассыпную. Здоровяк побежал в направлении города Кагул, а второй в сторону нашего запасного аэродрома. Если бы они побежали обратно в реку, а наши пули улетели за ее середину, возможно, мы бы спровоцировали нападение немцев раньше. Но тогда мы не думали об этом.
– Луговой хватай его, я за вторым! – приказал сержант и бросился на перерез беглецу.
– Есть! – я побежал за здоровяком.
Он был в хорошей физической форме. Не смотря на то, что весь берег был покрыт песком, а кое-где и галькой, по которой было неудобно бежать, нарушитель стремительно отдалялся от меня.
– Стоять! – кричал я вслед беглецу. – Стой, стрелять буду!
Бандит вдруг резко обернулся и выстрелил. Я успел пригнуться, меня не задело. Он сбавил темп и нырнул под прикрытие дерева. Оттуда ему будет удобно стрелять по мне, а вот у меня никаких укрытий не было. Прозвучал второй выстрел, я бросился ничком на гальку и выстрелил в ответ. Мне было плохо видно врага, поэтому я старался стрелять на вспышки его Маузера. Он выстрелил еще четыре раза и с каждым выстрелом пули ложились все ближе ко мне. Я постоянно перекатывался с места на место, стреляя короткими очередями и все ближе подползая к нему.
У него оставалось три патрона в магазине, нужно быть аккуратней. Я не хотел, чтобы табличка с моим именем украсила наше кладбище, на котором покоились убитые при выполнении служебного долга пограничники.
Прозвучал еще один выстрел. Нарушитель высунулся из-за дерева, что бы посмотреть – не убил ли он меня, а я только этого и выжидал. Мой палец плавно выжал спусковой крючок. «ППД» дернулся, толкнув меня в плечо и выпустил четыре пули. Очередь попала в ноги неприятеля и тот с воплем упал на землю. У него еще два патрона, еще ничего не кончено.
Я встал, нацелился на вопящее от боли тело и быстрым шагом подбежал к нему, отфутболив в сторону пистолет. Это действительно был Маузер. Замечательное оружие.
Передо мной лежал, корчась от боли и с перекошенным от злобы лицом человек, он не был похож ни на одного румына, которых я задерживал до этого. На вид ему было около сорока, довольно крепкого телосложения и с хорошо заметной военной выправкой.
– Сука большевистская… – простонал он, – тебе еще отольется за это… м-м-м…
– Вставай, отбегался!
Я нацелился ему в грудь.
– Скоро ты побежишь, а если не побежишь – то сдохнешь на этом самом месте, уж попомни мои слова!
– Да, и кто же меня тут уложит, ты что – ли? Давай зубы мне не заговаривай.
– О-о, братец, ты себе даже не представляешь, что тебя ждет и твоих дружков!
– Вставай, рожа белогвардейская, будешь следователю сказки рассказывать!
Я схватил его за ворот и поставил на ноги. Его рана сильно кровоточила, наверное, я прострелил ему артерию. Нужно будет наложить повязку и срочно вызывать дежурную группу, иначе истечет тут кровью и помрет. Когда я вел его к дороге, до моего уха донесся свист. Я оглянулся и увидел на берегу, на румынской территории немца, того самого, который пристально следил за нами последние месяцы. Он опустил бинокль, улыбнулся и похлопал в ладоши:
«Гуд, Иван. Зер гуд».
Вот сволочь! Была бы моя воля, я бы стер эту нахальную улыбку с его лица, но тогда…тогда еще было другое время – мирное. Я кивнул ему в ответ и направился к товарищам.
Сержанту повезло меньше чем мне, второй нарушитель оказался проворнее и успел подстрелить Диму. Его ладонь была перевязана, а сам сержант протяжно выл от боли. Диверсант отстрелил ему указательный палец на правой руке. Нечипоренко еще повезло, целился ведь неприятель грудь, а попал по винтовке. Выстрел Сокола оказался точнее, второй нарушитель лежал рядом с простреленной головой. Александр сидел рядом с трупом и косился на него. Вид у бойца сейчас был не важный, он первый раз в своей жизни убил человека. Пусть даже врага. Он был чернее тучи, а спустя пару минут побежал блевать в кусты. До этого дня мне тоже приходилось стрелять в людей, но я старался бить по конечностям, и мне даже думать не хотелось, а какого это – убить человека?
– Ничего, ничего, братишка!
Нечипоренко кривясь от дикой боли пытался приободрить пограничника.
– Это нормально. Так всегда бывает первый раз. Не держи в себе – это страх из тебя выходит.
Александр кивнул, снова покосился на еще теплое тело и тут же вскочил снова помчался в кусты.
Через час с заставы прибыла дежурная группа. Нарушителей увезли в Кагульскую комендатуру, а нас сменили. Утром, перед строем, начальник заставы объявил нам троим благодарность. А к наступающему первомаю, обещал представить к очередному воинскому званию меня и Сашку. Так и случилось. Нам и нескольким бойцам моей заставы дали увольнительные на двое суток. Ротный старшина, добродушный сибиряк, Иван Тимофеевич Илонов, в тот день как раз отправлялся в Кишинев по каким-то его делам по обеспечению, а мы с Саньком напросились с ним, обещая помочь в загрузке машины.
Ох и давненько же я не был в Кишиневе. Как будто целая жизнь прошла. Город совсем не изменился. Целый день мы слонялись по нему, наслаждались мороженным, наблюдали за обычной гражданской жизнью. И конечно за местными девками! Ну куда же без этого? Им были интересны два симпатичных пограничника, но познакомиться с кем-то из них мы так и не смогли. Под вечер зашли в кинотеатр. Там показывали кинофильм «Веселые ребята», на который меня в наш Дом Культуры однажды потащила старшая сестра Валька. Я сразу вспомнил ее. Наши прогулки в родном Кременчуге. Как там мои сестрички поживают интересно? Наверное, уже женихов себе нашли или все в учебе? Эх, вернемся в часть, напишу домой письмо своей девичьей семье.
Когда фильм закончился, мы вышли из дома культуры и снова пошли бродить по городу. Сапоги начищены, красные звезды на зеленых фуражках блестят, мы счастливые, бравые вояки пограничники. А вокруг – свобода! Никто не стоит над душой, никто не приказывает: куда идти и что делать, а воздух-то воздух какой!
– Эй, Юрок, а пойдем на танцы? – вдруг предложил Сашок.
– Да на какие танцы, я танцую как валенок! – рассмеялся я.
Много раз до армии сестры пытались затащить меня на танцы, но я всегда отказывался.
– Товарищ младший сержант!
Соколов сделал шаг вперед, развернулся ко мне лицом и встал поперек дороги.
– Разрешите обратиться? – сказал он и тут же расплылся в улыбке.
– Разрешаю, товарищ младший сержант! – я еле сдерживал смех.
– Разрешите пригласить вас на танцы?
– Вот послал же мне Бог дружка – дуралея!
Мы оба рассмеялись. Думаю, что со стороны мы казались двумя идиотами в этот момент, но у нас было прекрасное настроение. А впереди еще целые сутки отпускных!
– Смотрю ты уже пришел в себя после того случая? – спросил я друга.
– Знаешь, он, падла, мне две ночи подряд снился, – ответил Сокол – а потом – как старуха отшептала. Гад ведь он был, Диму вон чуть не убил. Так с чего я должен жалеть эту паскуду?
Я улыбнулся и молча хлопнул его по плечу:
– Ладно, пошли, балерина, может хоть с девчонками познакомимся, а то ты мне уже порядком надоел!
– Ой, что-то мы засиделись братцы, не пора ли нам разгуляться… – пропел Соколов и первым устремился вперед.
Я буду не честен, если скажу, что мне там совсем не понравилось. И местные девушки были тут совсем не причем. Ну, почти не причем. Мне еще никогда не доводилось слышать настолько красивое исполнение известного в Союзе вальса. На небольшой площадке, почти в центре Кишинева, по вечерам устраивали танцы. Туда приходило много молодых людей, но кроме нас, там не было ни одного военнослужащего. Лишь комендантский патруль прохаживался в парке неподалеку. Пожилой аккордеонист закончил исполнять какую-то неизвестную мне молдавскую мелодию и начал исполнять знаменитые «Дунайские волны». И готов поклясться, что это было лучшее исполнение, которое я когда-либо слышал.
Придя на танцплощадку, Александр сразу же направился в гущу людей и сцапав одиноко стоящую в стороне красивую девушку уволок ее за собой, закружившись с ней в танце. Она даже удивиться не успела, а мой дружок, улыбаясь ей во все тридцать два зуба, уже рассказывал ей о своей опасной службе. У меня тогда не было особого желания танцевать, потому что я совершенно не умел этого делать и честно скажу – не хотел позориться.
Красивая музыка разнеслась далеко за пределы танцплощадки, приятно радуя слух. Композиции от аккордеониста то и дело сменялись на местные молдавские. «Дунайские волны», «Рио-Рита» звучали в тот вечер и такого исполнения я еще никогда не слышал!
Так прошло около двух часов. Ко мне несколько раз подходили молоденькие молдаванки и хотели пригласить на танец, но я вежливо отказывался, а мой неугомонный друг все кружился и кружился. Бедная девчонка, совсем он ее уже замучил. По ней видно, что устала бедняжка, а у самой глазки так и блестят. Уж больно приглянулся ей этот красивый и сладкоголосый солдатик. Мне бы его энергию. Счастливый человек, что сказать.
Но потом случилось то, что частенько случается в таких местах, когда приходишь впервые на танцы в незнакомом месте.
– Эй, москалик!
Соколова кто-то схватил за плечо и оттолкнул от девушки.
– Эй, это что за дела?!
Александр обернулся и увидел троих парней стоящих перед ним. И по выражениям их «приветливых» лиц, было ясно, что от этой встречи не стоило ожидать ничего хорошего.
– Чего вам, ребята? – спросил Александр.
– Ты зачем сюда приперся, к чужим дивчинам приставать?! Сейчас мы тебя проучим!
Самый ретивый из троицы бросился с кулаками на бойца. Но Сашка был не робкого десятка, он умело блокировал удар и перебросил парня через себя.
– Ах ты сволочь!
Два его друга тут же набросились на Сокола. Вот теперь ему точно нужна помощь.
– Лёнька, остановись, что ты делаешь! – взвизгнула девушка, с которой танцевал мой друг.
– Молчи, Родика! С тобой позже разберусь!
Упавший парень поднялся на ноги, злобно зыркнул на испуганную девушку и вытер кулаком кровь с разбитой губы. Я растолкал толпу и вышел к нападавшим. Они пока не видели меня и были заняты избиванием Сашки. Он довольно ловко отбивался от них, все таки нас, пограничников, хорошо готовили к рукопашным схваткам, но численный перевес был не на его стороне.
– Эй, козлы!
Я снял свою фуражку, повесил ее на фонарный столб:
– Не гоже втроем да на одного, не против, если я уравняю шансы?!
Вся троица на мгновенье отложила избиение моего друга и обернулась ко мне.
– А, еще один краснопузый!
Тот, кого партнерша Соколова назвала Ленькой оскалился и хрустнул костяшками пальцев:
– Тоже к сестре моей клеешься? Ну сейчас мы вас убивать будем!
Он потянулся в сапог и выхватил из него нож.
– Не советую, – я покачал головой.
– А что? В штаны нассал, служивый? – злобно усмехнулся задира.
– За тебя переживаю, вдруг порежешься еще…
– На, держи!
Он сделал резкий размашистый выпад, а двое его дружков снова набросились на Сашку. Мне не составило труда уклониться от Ленькиного ножа, народ сразу расступился, ситуация начала накалятся.
– Сокол ты как? – прокричал я другу.
– Порядок, Юрка!
Он сумел одолеть одного противника и повалить его на пол. Второй решил переключиться на меня. Он попытался ударить меня кулаком в скулу, но я успел поднырнуть под его руку и нанести два молниеносных удара. Первый удар пришелся ему в живот. Задира охнул и согнулся в три погибели. Не дожидаясь пока противник очухается, я нанес ему второй удар по темечку.
Поняв, что оба его друга выведены из драки, Лёнька снова неумело атаковал меня ножом. Он размахивал им перед моим лицом, пытаясь сначала порезать меня, а потом уколоть. Вскоре нападавший начал уставать. Улучив момент перед очередным колющим ударом, я перехватил его руку, вывернул ее на себя и резко дернул. Раздался противный хруст ломающейся кости, парень дико заорал и выронил нож.
– Нужно было послушать меня!
Я подобрал его нож и сунул в свой сапог. Ко мне подошел побитый Сашка. Все лицо в крови, нос сломан, а под глазом уже наливается лилового оттенка «фонарь».
– А-а-а-ай! Суки! Ублюдки краснопузые! – кричал задира.
– Больно, как больно, курва!
Вдруг где-то за танцплощадкой из темноты послышался пронзительный свист и крики. Вот так подлянка, нам только патруля тут не хватало! Я подхватил свою фуражку, схватил Соколова за шкирку, и мы тут же пустились на утек.
– Răpcigă răpănoasă![1] Я еще поквитаюсь с вами, твари! – донеслось нам вслед.
Бежали мы долго и сами не знали куда. Дом сменялся домом, а улица улицей. Отбежав достаточно далеко от танцплощадки остановились и перевели дыхание. Время уже перевалило далеко за полночь. К утру нас будет ждать старшина Илонов на складе, мы должны выполнить свое обещание и загрузить ему грузовик. Но как появиться перед его суровыми очами с такими разбитыми мордами? Можно будет сразу забыть про увольнительные до конца службы. У меня-то еще ничего, а вот Соколу хорошо портрет подправили. Ему бы хоть кровь с лица смыть и к носу холодное приложить, да только где это посреди ночи сделать?.
– Ну что, танцор твою мать! – я был зол на него – Натанцевался всласть?!
– Да ладно тебе, – он сплюнул кровавую слюну и потрогал сломанный нос, – давненько так не махались!
– Как со старшиной теперь разговаривать? Он же нам устроит теперь веселую службу. Обещали ведь без выкрутасов.
Получить нагоняй от Илонова мне совершенно не хотелось. Он мужик хоть и добрый, но если его разозлить, то проблем потом не оберешься.
– А ты-то что переживаешь, это из-за меня все случилось, я и пойду с повинной, – улыбнулся друг.
– Ишь ты, какое благородство! – мне было совсем не смешно.
– Ладно, двинули до склада, вместе гуляли, так и огребать тоже будем вместе.
Пока доковыляли в другой конец города, уже совсем рассвело. Старшины еще не было на месте, поэтому мы уселись возле заборчика, под огромным тополем и принялись его ждать.
Старшина появился спустя час и коротко кивнув нам на проходной, сразу направился к завхозу, получать новое обмундирование. Через несколько минут, получив соответствующие документы, Иван Федорович вышел и направился к нам. И с каждым его шагом, сердце мое колотилось все чаще и чаще. Ну, держите шапки, сейчас начнется…
– Божечки-кошечки…
Воскликнул Илонов, остановился перед нами и с прищуром начал осматривать:
– Вы только гляньте на этих красавцев. Вот она, гордость нашей Рабоче-Крестьянской Красной Армии! И где же это вы так споткнулись-то, друзья мои ситные?!
– Так мы это, товарищ старшина…
Я пытался на ходу придумать правдоподобную отговорку, но в моей голове была одна каша.
– Замолчи, Луговой! – оборвал старшина. – Что с рожами, я вас спрашиваю?
– Мы…это, – у Соколова видимо тоже не было никаких идей, – мы…
– Ну-у-у-у? – нависал над нами старшина, – давай-давай рожай, что «мы…»?
– Мы…подверглись нападению…местного деклассированного, контрреволюционного элемента, – выдавил из себя Александр.
– Ты смотри, какие мы слова знаем! – воскликнул старшина, – элемента говоришь?!
Далее последовала долгая и утомительная воспитательная речь Ивана Федоровича, о том, что мы позорим Красную Армию перед местными жителями подобными выходками. О том, что красноармеец не имеет права поддаваться на подобного рода провокации, обязан всегда держать себя в руках и подавать пример другим… и что не гоже пропускать столько ударов по лицу.
– Это тебя касается, Соколов!
Старшина ткнул пальцем в разбитый нос Сашка.
– Их больше было, товарищ старшина… – пробурчал он в ответ.
– Соколов! – прикрикнул Илонов.
– Виноват, товарищ старшина, исправлюсь!
– Вот что мне с вами теперь делать? Я же вас за честное слово с собой взял, а теперь перед ротным объясняться, почему у вас морды такие красивые! – причитал старшина.
– Может скажем, что на складе покалечились?
Старшина уставился на меня, еле сдерживая смех.
– На складе? И каким же образом? Может мешок с исподнями вас бедолаг зашиб? – усмехнулся он.
Александр заулыбался, но после пристального и строго взгляда старшины, улыбка моментально слетела с его лица и Сокол снова стал хмурым.
– Ладно, раздолбаи, – старшина подошел к кузову и открыл борт – загружайте имущество и отбываем согласно графику!
– Есть!!! – ответили мы хором и поспешили выполнять распоряжение.
Почему этот день настолько врезался мне в память, даже спустя столько лет? Возможно потому, что этот день был последним, спокойным и обыденным днем, какими были все дни до войны. В этот день мы в последний раз спокойно гуляли по городу и над нашими головами не летали волны бомбардировщиков, а из каждого окна по нам не палили из пулеметов. Каждый встреченный нами человек был обычным советским гражданином, рабочим, служащим или студентом и не было среди них ни шпионов, ни предателей, ни агентов немецкой разведки. Они все были живы, все были по-своему счастливы. А до войны оставалось меньше месяца.