Любовные игры по Интернету

Глава 1

С тех пор как у нас появился ребенок, я перестала делать утреннюю зарядку, но не потому, что на это не хватает времени. Просто силовые упражнения по команде «На ручки!» прекрасно заменяют отжимания и подтягивания, а регулярный сбор разбросанных по полу игрушек и кубиков – приседания и наклоны.

Напрягая икроножные мышцы, я в утомительном полуприседе двигалась по комнате, собирала в охапку мелкое плюшевое зверье и приговаривала:

– Одну куколку беру, на другую – смотрю, третью – примечаю, а четвертая мерещится! – когда громко и настойчиво зазвонил телефон.

Прижимая к груди игрушки, я встала, переместилась в прихожую и сняла трубку.

– Ты дома? – даже не поздоровавшись, хмуро спросил Лазарчук.

– До одиннадцати, а потом…

– Никуда не уходи! – Приятель положил трубку.

Я, помедлив, сделала то же самое и озадаченно спросила мишек и кошек с пуговичными глазами:

– И как вам это нравится?

Зверюшки не выразили никаких эмоций, а вот я забеспокоилась. Лазарчук – капитан милиции, опытный опер, обычно он профессионально внимателен к деталям. Если, звоня мне на домашний телефон, Серега спрашивает, дома ли я, впору предположить, что с ним что-то не так. Поэтому, когда капитан минут через пять возник у меня на пороге, я прямо спросила его:

– Что случилось?

– Случилось ужасное! – мрачно ответил Лазарчук.

Я внимательно оглядела его. Приятель выглядел нормально – для забегавшегося опера, конечно. Слегка не брит, чуток лохмат, несколько красноглаз, помят, но цел и невредим.

– Опять овсянка в кастрюле пригорела? – строго спросила я. – Или ты снова прожег утюгом парадный пиджак?

Такого рода мелкие бытовые катастрофы у Сереги случаются частенько, ибо он холостяк, которого я и моя подруга Ирка никак не пристроим в добрые руки. Руки-то находятся, но Лазарчук из них вываливается, как мяч из баскетбольной корзины.

– Гораздо хуже! – Серега сначала помотал головой, а потом прицелился и стукнулся лбом о стенку.

Я поняла, что диапазон вероятных ужасов надо расширить. Пожалуй, от поломки стиральной машины до начала третьей мировой войны, о которой Лазарчук мог узнать по секретным милицейским каналам.

– Она будет уже сегодня, в одиннадцать ноль-ноль! – в отчаянии вскричал капитан.

«Скорее третья мировая война, чем стиральная машина!» – встревоженно подумала я.

И осторожно спросила:

– А остановить ее никак нельзя?

– Как ее остановить? Гранату в нее метнуть? – язвительно спросил приятель.

«Нет, скорее стиральная машина, чем третья мировая!» – с некоторым облегчением подумала я.

Мне тут же привиделось, как Лазарчук распахивает дверь ванной комнаты, бросает «лимонку» в стеклянное око идущей вразнос стиралки и валится за угол на пол, в падении прикрывая голову руками. Я непроизвольно тоже схватилась за голову и пробормотала:

– Страшное дело!

– Страшное, – с готовностью согласился Лазарчук.

Он отвернулся от меня, привалился спиной к стене и проникновенно пожаловался вешалке с одеждой:

– Я погибну!

«Все-таки война!» – огорчилась я.

Серега перевел взгляд, искрящийся скупой мужской слезой, с жизнерадостной морды Микки-Мауса, вышитого на спине Масянькиной курточки, на мою вытянувшуюся физиономию и убежденно сказал:

– Но ты мне поможешь!

«Стиралка!» – обрадовалась я и облегченно вздохнула: если вся проблема в том, что капитану к одиннадцати часам нужно выстирать какое-то бельишко, то моя прекрасная автоматическая стиральная машина с отжимом и сушкой в его полном распоряжении. Я даже покажу, какие кнопочки нажать.

Однако никакого узелка с бельем при Сереге не было.

Я плохо переношу нервные потрясения натощак, а пугающие загадки Лазарчука меня здорово обеспокоили.

– Ты завтракал? – смахнув пот со лба хвостом игрушечной белки, спросила я удрученного приятеля. – Пойдем пить чай с сырниками, заодно и поговорим.

Мы перешли в кухню, Лазарчук понуро уселся на табурет, а я быстро организовала завтрак на четыре персоны – с учетом того, что Серега обычно ест за троих. Однако на этот раз у капитана не было аппетита. Без энтузиазма прожевав один-единственный сырник, он потянулся за чаем, и мне показалось, что в чашку упала слеза – наверное, та самая, скупая, мужская.

– Расскажи мне все с самого начала, – мягким голосом психотерапевта со стажем попросила я.

– Угу, – угрюмо согласился Серега.

И рассказал.

Как выяснилось, во всем был виноват Интернет. Подбиваемый приятелями, которые взахлеб рассказывали ему о своих опытах виртуального межполового общения, Лазарчук сделал себе страничку на сайте знакомств. Чин-чином заполнил анкету, указал как параметры грезящейся ему идеальной подруги, так и собственные характеристики, но не заметил, что сделал одну маленькую, но чреватую серьезными последствиями ошибку. Серега допустил опечатку в графе «Ваш возраст»: вместо 32 написал 82!

– Однако! – сказала я. – Наверное, ты получил не слишком много писем от заинтересованных дам!

– Ошибаешься! – со странной гордостью возразил Лазарчук. – Девицы меня просто завалили сообщениями! Главным образом, правда, спрашивали, реально ли в таком преклонном возрасте сохранить деятельный интерес к противоположному полу. Мне это показалось забавным, и я немного поиграл в старичка-бодрячка – просто так, шутки ради. А она приняла все это баловство за чистую монету!

– Она?

– Татьяна Ларина! – проговорил Серега с таким ужасом, с каким мог бы сказать: «Горгона Медуза!».

– Пушкинская? – не удержалась я.

– Ага! Подружка дней моих суровых! – Лазарчук усмехнулся. Усмешка была кривая, как ноги старого кавалериста. – Бабушка Таня решила, что мы с ней созданы друг для друга, и сегодня приезжает знакомиться со мной вживую!

– Ага, – наконец-то я начала что-то понимать. – Так это она прибывает сегодня в одиннадцать ноль-ноль?

– На железнодорожный вокзал, – кивнул Лазарчук.

– А фальшивый дедушка Сережа не хочет знакомиться с бабушкой Таней?

Капитан замотал головой.

– Друг мой, почему же ты не отговорил эту не по возрасту влюбчивую даму отправляться в романтическое путешествие? – не без укора спросила я.

Поведение приятеля казалось мне как минимум безответственным. Влюбил в себя доверчивую старушку, даже не подумав о последствиях! Возможные последствия виделись мне в виде скупых строчек некролога под обрамленной черным крепом художественной фотографией растрепанной седовласой простушки с трагически заломленными руками.

– Так я же не знал! – Лазарчук поднял на меня глаза, до краев наполненные душевной мукой.

Я пожалела его и сразу же простила обиду, нанесенную в морщинистом лице бабы Тани всем романтическим дурочкам современности.

– Представь, она решила сделать мне сюрприз! – простонал капитан. – Отправила по Сети сообщение: «Встречай на вокзале завтра, в одиннадцать ноль-ноль. Скоро увидимся, целую!» – и после этого ни ответа ни привета! Видать, в спешке метнулась на первый же попутный паровоз!

– Прелестная история! – сказала я, с трудом удерживаясь, чтобы не засмеяться. – И чего же ты хочешь от меня?

– Ты должна встретить Татьяну Ларину на вокзале, развернуть ее и отправить туда, откуда она приехала! – заявил капитан.

– Почему я? Сам и отправь! – предложила я. – Тебе же необязательно признаваться, что Сергей Лазарчук – это ты. Назовись собственным внуком, скажи, что дедушка Сережа тяжело заболел и врачи строго-настрого запретили его беспокоить, так что посещения страждущего отменяются и знакомство придется отложить до лучшего времени.

– Я бы предпочел отложить его до лучшего мира! – пробурчал Лазарчук. Он яростно взлохматил свою вихрастую макушку. – Штука в том, что я никак не могу сегодня в одиннадцать часов быть на вокзале! Мне через полчаса Петьку сменять, мы с ним по очереди сидим в засаде, ждем лифтового маньяка.

– Вот пусть Петька и встретит бабушку! Наверняка управиться с ней будет не труднее, чем с маньяком!

– Ты что? – Лазарчук строго посмотрел на меня и даже постучал по столу пальцем. – Это же очень деликатный вопрос! Во-первых, надо уважать чувства старушки. Думаю, ты сможешь проявить гораздо больше такта, чем лейтенант Белов. А во-вторых, я не хочу, чтобы наши парни узнали об этой истории. Петька – жуткое трепло, он все разболтает, и меня потом все УВД век дразнить будет!

– Мне к двенадцати часам нужно на работу, – уже сдаваясь, напомнила я.

– Так от вокзала до вашей телекомпании пять минут пешим ходом! – поднажал Лазарчук, почуяв слабину. – Быстренько дашь старушке от ворот поворот – и бегом в студию!

– А если она будет упираться? А если подходящего ей поезда в это время не будет?

– Тогда ты что-нибудь придумаешь! – уверенно сказал капитан, вскочил с табурета и сдернул со стула меня. – Елена, я в тебя верю! Ты у нас большая мастерица морочить людям головы и лезть к ним в душу, не зря тебя доверчивые телезрители любят, как родную.

– Спасибо, конечно. – Я вяло поблагодарила Серегу за сомнительный комплимент и оказанное доверие. – Но…

– Никаких «но»! – железным тоном сказал капитан Лазарчук. – Ты мне друг?

– Друг, – вынужденно согласилась я. – Но истина дороже!

– Истина – в вине! – Капитан ответил на афоризм афоризмом. – С меня бутылка самого лучшего французского шампанского! Спасешь меня от любвеобильной бабушки, уладишь эту историю – и можешь считать, что я твой должник!

Поторапливаемая капитаном, нетерпеливо переминающимся в прихожей, я быстро оделась к выходу, собрала сумку и уже через полчаса ступила на раскаленный перрон железнодорожного вокзала. Лазарчук, послав мне воздушный поцелуй, умчался прочь. Чувствовалось, что с лифтовым маньяком ему будет встретиться гораздо приятнее, чем с любвеобильной бабулей Лариной.

– Мужчины! – не без презрения сказала я, разворачиваясь к железнодорожным путям.

Каким рейсом прибывает в наш солнечный южный город Татьяна, милая Татьяна, я не знала. А выбор у меня был большой! Курортный сезон уже начался, к морю и от него поезда бежали частой цепью, как трудолюбивые муравьи. На каком перроне и на какой платформе мне искать самозваную подружку суровых дней капитана Лазарчука? И как она выглядит? «Бабушка Ларина», – сказал о своей виртуальной знакомой Серега. Бабушка – понятие растяжимое! При большом желании ею можно стать и в тридцать пять!

Чтобы охватить взглядом все перроны, я поднялась на мост, протянувшийся высоко над путями. Сверху просторная площадь, разлинованная, как нотный стан, была как на ладони, но рассмотреть в густой толпе встречающих-провожающих и прибывающих-отъезжающих отдельно взятого человека представлялось задачей весьма и весьма непростой.

– Ну и ладно! – сказала я в утешение самой себе. – Не встречу я ее – и ничего страшного не случится! Позагорает немножко на платформе и сама отправится восвояси.

Однако июньское солнце, приближающееся к зениту, пекло нещадно. Я подумала, что бабушка Ларина серьезно рискует получить тепловой удар. Это было не в моих интересах. Обморочную старушку не удастся сбыть с рук, запихнув в вагон!

Я сосредоточилась на неподвижных фигурах, рассудив, что бабуля Ларина вряд ли будет судорожно метаться по перрону, хватая за грудки всех встречных старичков в надежде случайно поймать дедушку Сережу Лазарчука. Хотя… Кто ее знает! Похоже, старушка на зависть темпераментна и порывиста!

Подумала я так – и тут же увидела на платформе номер три, у киоска с пирожками, высокую прямую фигуру в темном платье до пят. Над головой дама держала раскрытый зонт сочного розового цвета, у ног ее кротко, как раскормленный мопс, лежал старомодный пухлый саквояж. По левую руку дамы суетились граждане, встречающие поезд дальнего следования, по правую – толпился народ, жаждущий погрузиться в пригородную электричку, а особа в темном оставалась неподвижной, как фигура на шахматной доске в отсутствие игроков.

– Е-два – Е-четыре! – сказала я, разыгрывая классический шахматный дебют. – Белые начинают и выигрывают!

Белыми, в противовес черной фигуре старушки, я назвала нас с Лазарчуком.

Не будучи провидицей, я еще не знала, что в этой необычной игре фигур будет больше, чем в шахматной партии.

Глава 2

На глаз старухе было лет семьдесят, но держалась она так, словно имела счастье быть выпускницей Императорского института благородных девиц: спина прямая, плечи расправлены, подбородок высоко поднят. Однако взгляд выдавал ее растерянность – старая дама старательно высматривала кого-то в толпе. Я перехватила ее взгляд, дружелюбно улыбнулась, подошла поближе и сказала:

– Бонжур! – почему-то меня потянуло заговорить на французском, которого я вообще-то не знаю.

Интуиция меня не подвела.

– Бонжур, ма шер! – оживилась старуха.

Она мелодично прощебетала еще что-то, но тут уж я вынужденно перешла на родной язык, хотя бабушкиным французским можно было заслушаться – прононс у нее был великолепный.

– Вы Татьяна Ларина? – спросила я.

Бабушка подумала немного, словно переводя мой вопрос с русского на язык Гюго, Бальзака и обоих Дюма, а потом просияла улыбкой и согласно кивнула.

– А я Лена. Сергей Петрович Лазарчук не смог вас встретить и попросил это сделать меня, – сказала я и старательно сморщила лицо в неискренней плаксивой гримасе. – К несчастью, бедненький Сергей Петрович заболел, и очень тяжело, так что вы никак не сможете с ним увидеться.

– А что случилось с бедненьким Сергеем Петровичем? – забеспокоилась Татьяна Ларина.

– У него эта… как ее… – Я не успела заранее придумать Лазарчуку добрую хворь, пришлось импровизировать. – У Сергея Петровича рожа! Очень тяжелое заболевание, притом заразное.

Я улыбнулась. Это было не в тему, но мне показалось, что я очень хорошо придумала и даже почти не соврала. Могу чем угодно поклясться, что рожа у Лазарчука еще та!

– Татьяна… Как вас по отчеству?

Бабуля, помедлив, ответила:

– Просто Татьяна.

– Татьяна, откуда вы к нам приехали?

– Оттуда, – старуха просторным взмахом руки охватила сразу две стороны света из четырех возможных.

Я кое-как сориентировалась по железнодорожным путям:

– С Севера? А из какого населенного пункта?

Этот простой вопрос заставил Татьяну задуматься всерьез и надолго. Я уже решила, что бабуля глуховата и не услышала вопроса, когда она вдруг призналась:

– Я не помню.

– Вы забыли, где живете? – Я неприятно удивилась, что господь послал мне склеротичку, но еще сохраняла спокойствие. – Давайте заглянем в ваш паспорт.

И мысленно добавила: «Заодно и ваше отчество узнаем». Называть запросто по имени женщину, которой я годилась во внучки, было как-то неловко.

– Давайте, – легко согласилась Татьяна.

Она наклонилась, подняла с земли саквояж, и тут я увидела, что в его потертом рыжем боку зияет косой разрез, похожий на ехидную ухмылку. Меня охватило дурное предчувствие.

– Эта дырка тут так и была? – обеспокоенно спросила я, указывая на не предусмотренную конструкцией саквояжа прорезь.

– Что? Ах! Мой бог! – Старушка судорожно вздохнула и поспешно раскрыла саквояж. – Меня ограбили!

– И что украли? – спросила я, предугадывая ответ.

– Документы, деньги, ключи – все! – Руки Татьяны, отчество которой мне так и не посчастливилось узнать, затряслись. – Ах! Что мне делать?!

– Вы только не волнуйтесь, – сказала я, сама уже волнуясь. Не хватало еще, чтобы эту бесхозную бабулю удар хватил! – Давайте мы уйдем отсюда в какое-нибудь тихое место и там спокойно подумаем, что вам делать.

Ничуть не менее остро стоял вопрос, что же теперь делать мне самой? Через двадцать минут начинается рабочий день в моей родной телекомпании, опаздывать я не могу, надо на съемку ехать. А куда девать ограбленную склеротичку бабушку Ларину?

Подумав немного, для начала я отвела ее в прохладный зал ожидания на втором этаже нового здания железнодорожного вокзала, но это была полумера. Заботливо усадив старушку в мягкое кресло, я под предлогом необходимости купить ей минеральной водички убежала в другой конец просторного зала и под прикрытием торгового автомата позвонила на мобильный Лазарчуку. Серега злокозненно не отзывался. Я вспомнила, что он сидит в засаде и наверняка выключил телефон, чтобы не спугнуть своего маньяка. Выбора у меня не было, пришлось звонить Белову.

– Петенька, спаси меня! – взмолилась я, едва услышав голос лейтенанта. – Я на работу опаздываю, а тут эта бабка, не знаю, как от нее избавиться!

– К тебе побирушка пристала? – неправильно понял меня Белов. – Гони ее в шею – и все дела!

– Ее нельзя в шею, она и так натерпелась, ей сумку порезали и украли деньги и документы!

– Ага, слушай ее, она тебе еще не то расскажет! – Лейтенант фыркнул и жалостливо затянул: – Люди добрые, помогите, кто может, Христа ради! Деньги украли, от поезда отстала, дом сгорел, голодаю и скитаюся, подайте кому сколько не жалко на прокорм мужа-инвалида, пятерых малых детушек, десяти внуков и двадцати правнуков!

Получалось у Петьки хорошо, артистично, рука сама тянулась за мелочью, чтобы насыпать ее в протянутую милицейскую фуражку попрошайничающего лейтенанта, но мне в данный момент было не до шуток.

– Кончай придуриваться! – рассердилась я. – Бабка никакая не побирушка, вполне приличная старуха с подобающими возрасту склерозом и маразмом. Она торчит на вокзале и не знает, куда деваться, потому что адреса своего не помнит, а паспорт у нее свистнули.

– То есть денег и документов у странницы нет, а склероз с маразмом имеются? – Белов посерьезнел. – Тяжелый случай. А ты-то тут при чем? Сдай бабулю на руки ребятам из линейного управления внутренних дел на транспорте, вокзал – это их территория.

– Сдай ты, а? – попросила я. – У меня могут не взять.

– Могут и не взять, – согласился Петька. – Беспамятная старушка без документов – что чемодан без ручки. Ладно, я сейчас позвоню кому надо. Вы с бабусей где обретаетесь?

– В зале ожидания на втором этаже.

– Сиди пока там, жди. Я обеспечу тебе смену караула, – пообещал Белов.

Я купила в автомате банку холодной воды и отнесла ее Татьяне, которая приняла скромное угощение монаршим кивком и пила из жестянки так величественно, словно это был золотой кубок с каменьями. Минут через десять в зал вошли два молодых парня в форме.

– Пардон, – впечатлившись бабулиными манерами, я снова перешла на французский, но моего словарного запаса опять хватило ненадолго. – Я оставлю вас на пару минут.

Шаркнув ножкой, я полетела навстречу родной милиции.

– Доброе утро, господа хорошие! – Я улыбнулась так, словно верила в то, что сказала. – Бон, так сказать, жур! Это из-за меня вам звонили.

– Это и есть чокнутая старушка? – подняв брови, спросил один из милицейских парней другого.

Служивые были похожи друг на друга, как сказочные «двое из ларца одинаковы с лица».

– Я похожа на старушку? – обиделась я, переводя взгляд с одной каменной физиономии на другую.

– Она не похожа на старушку, – покачал головой второй милиционер.

Парни общались между собой, а меня игнорировали.

– На старушку она не похожа, а вот на чокнутую… – сказал первый.

– Чем это? – против воли заинтересовалась я.

– Мало ли чокнутых? – философски сказал второй. – А нам старушка нужна.

Поверх моей головы они быстро оглядели зал.

– Вон старушка! – обрадовался первый. – С виду очень даже чокнутая. С зонтом.

– Берем, – согласился второй.

Плавно обойдя меня с разных сторон, они устремились к Татьяне Лариной. Я осталась на месте посмотреть, что будет. Но ничего особенного не произошло: разговора милицейских молодцев с бабушкой я не слышала, но видела, что общаются они не просто мирно, а даже любезно. Татьяна поднялась, один из парней заботливо поддержал ее под локоток, второй подхватил с пола препарированный саквояж, и троица неторопливо удалилась. Я облегченно вздохнула. Спасибо Петеньке Белову, помог мне передоверить заботу о бесхозной старушке ответственным милицейским товарищам!

Я вышла из здания вокзала и обнаружила, что в небе неожиданно быстро сгустились грозовые тучи. Но это не испортило мне настроения. Радостно улыбаясь прохожим и весело помахивая сумочкой, я легкой поступью устремилась в нашу телекомпанию. Бабка-вахтерша приветствовала меня широким взмахом вязального крючка, а из родной редакторской донесся умопомрачительный аромат свежесваренного кофе и еще чего-то вкусного, вроде ванили. Мой напарник, оператор Вадим, некоторое время назад освоил хитрый способ приготовления бодрящего напитка из молотого кофе в микроволновке и с тех пор без устали совершенствовал свой рецепт.

– Ку-ку! – весело сказала я, входя.

За окном уже громыхало, и первая слепящая молния сверкнула по диагонали окна, которое не мешало бы закрыть. На подоконник шлепнулась крупная капля.

– Сама ку-ку! – огрызнулся Вадик.

Мой друг и товарищ был ориентирован к двери тылом, а его лицо и часть головы помещались в открытой микроволновке.

– Вадик, встань ко мне передом, к печке задом! – попросила я, закрывая окно.

– Не могу, – буркнул напарник. – В функции моего зада мытье загрязненных поверхностей не входит!

– Только загрязнение мытых! – заржал второй наш оператор, Женька, помахав мне ручкой с гостевого дивана. – Привет, Ленка! Не обращай внимания на позу Вадика, ничего личного, просто у него из экспериментального кофе с пломбиром этот самый пломбир взял да и сбежал, и приходится теперь Вадюше мыть казенную печку.

– А кроме экстренных помывочных работ, какие-нибудь другие у нас сегодня планируются? – поинтересовалась я, устраиваясь за своим рабочим столом.

– Предполагаются съемки дежурных новостей и рекламного ролика для косметической фирмы «Мамзель Маргарита», – ответил Вадик, вынырнув из печки. – Загляни в ящик, у тебя в столе образцы продукции и буклет.

Я послушно выдвинула ящик и одну за другой достала из него шесть круглых баночек с однотипными наклейками. Если верить надписям, в баночках содержался крем, вернее, кремы различного назначения. Четыре из шести косметических средств назывались непритязательно и строго по существу: «Крем для лица», «Крем для рук», «Крем для ног», «Крем для тела». На пятой баночке было написано: «Крем для мужчин», а на шестой – «Крем от бабушки».

– Что это за дискриминация такая? – обиделся Вадик. – Женщинам, значит, аж четыре крема для разных частей организма, а нам, мужикам, один на все?

– Включая обувь! – поддакнул Женька.

– Ребята, с вами еще нормально обошлись, вы посмотрите, как бабушек обидели! – возразила я. – Как вам это нравится – крем не для бабушки, а от нее?

– Кремом от комаров мне пользоваться приходилось, от бабушек – никогда, – сказал Вадик. – Я что-то пропустил? Что, в летний период вредные старушки становятся особенно назойливы?

– Возможно! – невольно задумалась я, вспомнив прицепившуюся к Лазарчуку бабулю Ларину.

– Минуточку! То есть этот дивный крем защищает пользователя от бабушки? – живо заинтересовался Женька, у которого были неважные отношения с вредной и назойливой тещей. – А при регулярном использовании, возможно, и вовсе избавляет от нее?! Скажите, а на какое место нужно намазывать это чудесное средство?

– На дверной косяк и порог, – посоветовал Вадик. – И бабушка улетит от вашего дома, как моль от нафталина!

– Положи на место! – Я не позволила Женьке опустить в карман баночку и углубилась в изучение буклета.

Из этого красочного рекламного издания я выяснила, что название «От бабушки» имеет тот же смысл, что и словосочетание «От автора». Это косметическое средство изобрела сама мамзель Маргарита, а она хотя и девица, но хорошо выдержанная, лет шестидесяти, стало быть, условно – бабушка.

Разумеется, я продолжила думать о другой бабушке парижского розлива – благородной институтке пенсионного возраста Татьяне Лариной. Мне ужасно захотелось рассказать коллегам жизненный анекдот о виртуальном романе милицейского капитана и влюбчивой старушки, но я не знала, как бы это сделать так, чтобы не выставить на посмешище Лазарчука, с которым и Вадик, и Женька прекрасно знакомы. Пока я думала, достаточно ли будет назвать героев вымышленными именами и перенести действие в другой город, дверь редакторской открылась, и в кабинет плавно вкатилась наша секретарша Верочка – эффектная девица, в фигуре которой преобладают крупные сферические формы.

– Мамай велел послать вас, – сквозь жвачку флегматично молвила красавица, положив на стол передо мной листок с коротким текстом, над которым вместо заголовка старательным ученическим почерком было выведено трудное слово «Тилифонаграма».

Я в очередной раз изумилась, насколько свободно владеет Верочка русским языком в его письменной форме. Редкий дар, особенно для секретаря-референта! Впрочем, в телекомпании давно и упорно ходят слухи, что наш главред держит Верочку в секретаршах за совсем другие таланты. Поэтому Вадик осмотрительно дождался, пока шаровидная красотка выкатится из редакторской, и только тогда выразил желание послать куда-нибудь самого Мамая в качестве ответного жеста доброй воли. И даже сделал этот самый жест, экономно обойдясь всего одним средним пальцем.

– Фу! – укоризненно сказала я и поднесла поближе к глазам листок, который благодаря заголовку, начертанному грамотейкой Верочкой, превратился в шедевр эпистолярного жанра.

К счастью, сам текст был написал разборчивым почерком нашего главного редактора Мамаева, которого мы называем Мамай, или Большая Мамочка. Судя по записям, главред сегодня изъяснялся в телеграфном стиле.

– На Короткой «КамАЗ» сошел с рельсов. Крыша завалила маршрутку. Пассажиры спасаются вплавь, – прочитала я с листа и подняла глаза на коллег. – Кто-нибудь что-нибудь понял?

– Нет, – честно признался Женька. – Но мне очень интересно. Особенно про плывущих пассажиров. Откуда они взялись? Может, там еще пароход был?

– А мне интересно, что значит «КамАЗ» сошел с рельсов»? – задумался Вадик. – Это то же самое, что «сошел с катушек»? У Стивена Кинга одна свихнувшаяся газонокосилка уйму народа замочила, а что мог натворить бешеный «КамАЗ» – просто страшно представить! В таком разе пассажиры вполне могут плыть по морю крови!

– Опять же, если крыша серьезная и она кого-то там завалила, то это точно мокрое дело! – почесав репу, рассудил Женька. – Похоже, вас послали снять репортаж в «Криминальный вестник».

– Поехали посмотрим, – сказала я и встала из-за стола.

Вадик сноровисто собрал свои операторские бебехи, мы оторвали от телевизора в холле водителя Сашу, все вместе погрузились в красный «жигуленок», прозванный за цвет и нрав «Ред Девил», и сквозь бесшабашную июньскую грозу помчались на улицу Короткую. А там нам открылась картина, которую Вадик прокомментировал так:

– Воистину нет ничего более невероятного, чем правда!

Я согласно кивнула. Удивительно, но незабываемая «тилифонаграма» оказалась правдивой, как бесстрастный милицейский протокол! Так что мы просто добавили к имеющемуся у нас краткому описанию событий подробностей.

«КамАЗ» с грузом песчано-гравийной смеси въехал в город со стороны Грушевского моста, догоняя грозу, которая двигалась тем же курсом, но с получасовым опережением. Эта фора позволила безответственному летнему ливню превратить одностороннюю улицу Короткую в роскошный плавательный бассейн с длиной дорожки в сотню метров. «КамАЗ» на заплыв не решился и попытался обойти стихийно возникшее водно-спортивное сооружение сбоку, по незатопленным трамвайным путям, но соскользнул с них и ударил боком в подпорки старого навеса над трамвайной остановкой. К счастью, людей там в этот момент не было, так как дырявая крыша не спасала от дождя. Зато по затопленной улице корабликом отважно плыла маршрутка пригородного сообщения. Подрубленный «КамАЗом» навес накренился и лег точно на нее. Удивительным образом никто не пострадал, если не считать страданиями вынужденное купание пассажиров и водителя маршрутки в пенной луже. К нашему приезду над ней уже светило солнце, и его лучи красиво золотили волнующиеся ливневые воды.

Группа купальщиков сушила подмоченные одежды на лавочках в соседнем парке, и Вадик с удовольствием отснял несколько планов этого необычного пляжа. Я побеседовала с гибэдэдэшниками, которые на берегу гигантской лужи морщили лбы и чесали затылки в глубоком и безрезультатном раздумье, как бы им, не замочив ног, подобраться к «КамАЗу», чтобы взять за грудки его водителя. Позади «КамАЗа» выстроилась длинная вереница трамваев, они возмущенно трезвонили, в окошки летела дружная пассажирская ругань в адрес идиота-водителя, идиотов-гибэдэдэшников и идиотов – отцов города, не заботящихся о состоянии дорог и ливневой канализации. Не дожидаясь, пока рассерженные граждане начнут кричать про идиотов-телевизионщиков, я потихоньку отступила за парковые кустики и под их прикрытием прокралась к нашему «Ред Девилу».

Невозмутимый Саша за рулем пытался читать газету, которую он выловил из лужи. Газета была мокрая, но интересная. На первой полосе ее имелся карминно-красный заголовок «Бураховское слово», а на последней помещалось большое цветное фото улыбающейся черноглазой дивчины. «Мария Рататуй стала мисс «БС» в мае!» – гласила подпись под поясным портретом, на котором счастливая Мария была запечатлена в пышном цветочном венке на голове и при двух совершенно вангоговских подсолнухах на грудях. Подсолнухи тоже были пышные, но Мария еще пышнее, так что солнечные цветы не скрывали ее в высшей степени выдающегося бюста.

– Вот это конкурсы у людей, я понимаю! – укоризненно сказал Саша, шлепнув ладонью по влажной странице. – Мисс «БС»! Любо-дорого посмотреть! А мы опять кандидатов в депутаты выбираем, плюнуть не на кого, глянуть не на что!

– «БС» – это то, что я думаю? – непроизвольно облизнувшись на могучие выпуклости мисс Рататуй, спросил присоединившийся к нам Вадик. – Большие, так сказать, сиськи?

– Выбирай выражения, ладно? – недовольно попросила я.

– А что тебе не нравится? – Вадик сделал невинную морду. – После исторического конфликта Филиппа Киркорова и журналистки в розовой кофточке слово «сиськи» оскорбительным не считается. Это не я, а суд так постановил!

С судом я спорить не стала, но выдвинула предположение, что буквосочетание «БС» обозначает всего-навсего название газеты – «Бураховское слово».

– Бураховская – это станица такая километрах в семидесяти от города, – авторитетно сообщил Саша.

– Надо туда съездить, – сказал Вадик, бережно сворачивая газетку с фотографией грудастой мисс. – Такие люди в глубинке живут, а мы о них и не знаем!

На обратном пути в студию напарник пламенно агитировал меня съездить на съемки очередной телепередачи «Лица Родины» в станицу Бураховскую и так мне надоел, что я посоветовала ему предложить Мамаю открыть новый цикл программ передач под названием «Сиськи Родины».

– А что? – загорелся Вадик. – Суперпопулярная будет программа, все рейтинги перепрыгнем, и от спонсоров отбою не будет!