© Рэм Логинов, 2021
Это было недавно, это было давно
Жили мы или нет ?
Родине и человечеству безразлично.
Пессимист
Наши достижения – факт нашего существования в истории.
Оптимист
История помнит только творцов, героев и мерзавцев.
Реалист
Мой отец Яков Логинов после окончания Гражданской войны остался на военной службе в городе Новониколаевске. Здесь он влюбился в девушку еврейку Рахиль и женился на ней, вопреки мнению своего окружения, которое считало, что военный комиссар, коммунист не должен вступать в брак с женщиной из непролетарских слоев населения, а его брак является уступкой мещанству.
Однако отец, будучи интернационалистом, считал, что женитьба на еврейской девушке является не мещанством, а реализацией политики партии по единению всех наций в борьбе за построение социалистического общества. Да и вообще, о какой идеологии может идти речь, когда к тебе пришла любовь! Таким образом я сын Якова и Рахили родился в условиях идеологической борьбы в лагере моего отца и это обстоятельство не могло не повлиять на мое будущее.
И тот факт, что я стал идеологическим бойцом партии, было предопределено условиями моего рождения. Однако моя мама Рахиль и бабушка Роза Соломоновна в тот час не думали об идеологии. Они думали о главном событии в жизни еврейского мужчины, о его посвящении в евреи, то есть о моем обрезании. Втайне от отца, они понесли меня к раввину, чтобы совершить торжественный акт моего обрезания. Но случилось так, что главный специалист по обрезанию, моэль, находился в отъезде, и акт моего обрезания не состоялся. Таким образом я на всю жизнь остался необрезанным полуевреем, о чем никогда не сожалел. А сейчас расскажу о своем детстве.
Детство
Есть дети послушные, ласковые и есть такие, с которыми родителям очень сложно. Я относился к последним. Почему? Трудно объяснить. Семья интеллигентная, родители воспитанные, ласковые, терпеливые. А я, их противоположность. Может быть, наследственность подвела? Отец, как-то сказал, что своим поведением я очень похож на его старшего брата Василия. Видел я этого Василия, когда он приезжал к нам в гости. Пьяница и грубиян. Неужели я буду таким же, когда вырасту? Не дай Бог, как говорит моя бабушка.
Рычагов воспитания на меня действовало много. С трех лет на мое воспитание подналег детский сад. Утром каждого дня кто-то из моих родителей привозил меня в эту обитель добра и вежливости и оставлял на попечение воспитательниц, которые, не жалея сил трудились над моим характером и образованием. Их было несколько. Мы звали их тётями. Тётя Шура, тётя Ирина, тётя Матильда и так далее. Заведовала садиком тётя Фима, о которой говорили, что она была героем Гражданской войны и смелой пулеметчицей. Замыкала строй моих благодетельниц тётя Фрося, которая не давала обитателям детского сада умереть от голода.
Все тёти были незамужними женщинами. У них не было собственных детей и с позиций сегодняшнего дня можно сказать, что они едва ли владели знаниями детской психологии, ибо знания их ограничивались в лучшем случае, дипломом об окончании реального училища. Поэтому едва ли они знали, как с детьми нужно обращаться. Они были слишком интеллигентными. В то время как в отношении к некоторым из нас и, в частности, ко мне нужно было применять «кнут», то есть беспощадную строгость, а я слышал интеллигентский лепет вроде: «Так, дети, делать нельзя, это нехорошо…» – и прочее и прочее в таком же духе. Такое отношение к нашим шалостям вело к тому, что дети, которых нужно было пороть, злоупотребляли мягкостью воспитателей и продолжали безобразничать. Был, например, в нашей группе такой хулиган – Васька Голиков. Он, несмотря на замечания тёти Шуры, продолжал носить в садик рогатку и во время прогулок палил из неё по собакам, кошкам и воробьям. Кончилось тем, что он попал девочке в глаз и едва не сделал её инвалидом. Был страшный скандал, и тётя Фима при всех пообещала уволить тётю Шуру с работы.
Во времена, о которых я рассказываю, в распоряжении воспитателей не было кинофильмов, телевидения, компьютеров и других технических средств с помощью, которых нынешнее поколение воспитателей влияет на сознание детей. Поэтому, в наше время основным средством такого влияния были книги и слово воспитателя. Нам читали большое количество сказок и детских книжек, появившихся тогда детских писателей: Маршака, Чуковского и других. Тот факт, например, что я до сих пор знаю наизусть фрагменты сказок Пушкина: о царе Салтане, о мертвой царевне и семи богатырях, о золотом петушке и другие – это заслуга детского сада.
В детском саду уделяли большое внимание прогулкам на свежем воздухе. Особенно нам нравились они летом, когда детский сад выезжал в летние лагеря. Это было настоящее приволье для наших детских, законсервированных в городе душ. Создание коллекций насекомых, гербариев, походы по грибы и за ягодами, обогащали наше знание о природе, формировали здоровое отношение к ней. Именно в этот период у нас сложилось особенно теплое отношение к тёте Матильде. Это была, в отличие от других сухих и педантичных воспитателей, обаятельная, жизнерадостная женщина. На мой взгляд очень, красивая блондинка с голубыми лучистыми глазами. Она была неразлучна с гитарой и постоянно напевала нам песни о жизни, которую мы совсем не знали. И хотя, с того времени прошло девяносто лет, некоторые из них отпечатались навсегда в моей памяти. Вот и сейчас перед мною возникает картина одного солнечного дня: зеленая поляна, покрытая полевыми цветами, Матильда Яковлевна, сидящая на траве с венком на голове и с гитарой в руках, и мы дети, сидящие вокруг неё, как цыплята около наседки, и её песня:
Чуть свет и под покровом ночи,
Спешит на фабрику рабочий,
Проснулся весь пролетариат,
Гудки гудят, буржуи спят.
На рынок тащится кухарка,
Трамвай спешит уйти из парка,
Курьеры быстрые летят:
Вперед-назад, назад-вперед,
Вот остановка, вожатый ловко
Согласно правил трамвай поставил,
Кондуктор в шубке, в короткой юбке,
Кусает губки, билеты рвет.
Кричит кондукторша Анюта:
«Трамвай из дальнего маршрута».
Пропал у дамы ридикюль
Да еще с площадки чей-то куль.
Доехать надо до Ленинграда,
Терпи, мужайся, с семьей прощайся
И постарайся билет достать!
Практиковался в детском саду и послеобеденный «мертвый» час. И хотя спать не хотелось, приходилось раздеваться и лезть под одеяло. В это время, когда наши тёти уходили на обед и отдых, мы совершали действия, не предусмотренные распорядком дня, то есть хулиганили.
Однажды мой приятель Фридка Курсевич предложил мне не раздеваться и не ложиться в постель, а воспользоваться отсутствием тёток и совершить выход на волю, то есть за пределы территории детского сада. Решили – сделали. Мы вышли во двор, а затем и на улицу, что нам запрещалось. Фридка мне говорит: «Слушай, пойдем бить стекла в церкви, папа мне говорил, что все попы жулики и враги советской власти». «Пошли», – ответил я, ибо мне было все равно, так как слова: церковь, попы, жулики и враги советской власти были для меня пустым звуком. Подошли к церкви, которая была в двухстах метрах от детского садика. Фридка начал собирать камни для рогатки, которую он вытащил из кармана, а я последовал его примеру, набив камнями карманы своих штанов. Фридка выстрелил из рогатки по одному из окон церкви, но не попал, а я свой камень даже не добросил. В это время старушка, которая молилась на паперти, увидев, чем мы занимаемся, заверещала пронзительным голосом: «Нехристи, фулиганы, ироды!!» Услышав её вопли, из дверей церкви выскочил молодой монах, схватил нас за уши и спросил: «Кто вы, христопродавцы, сознавайтесь или уши оторву!» «Мы из садика», – пропищал Фридка. Так, держа нас за уши, монах притащил нас в садик, прямо в кабинет, где восседала тётя Фима – пулеметчица. После того как монах, ругаясь, покинул её покои, она строго спросила нас, кто позволил нам покинуть территорию детского сада и нарушить распорядок дня. Фридка ответил: «Мы не хотим спать, пусть спят малыши, вот мы и вышли погулять».
Не буду подробно рассказывать, сколько шума произвела наша антирелигиозная вылазка среди всех тёть, но надзор за нами усилился, а на калитку, которая вела к выходу на улицу был повешен пудовый замок. Впереди предстояли неприятные встречи с родителями.
Отец на мое участие в террористическом акте против русской православной церкви отреагировал спокойно и прочел мне лекцию о том, что церковь – это произведение архитектурного искусства и витражи, которые мы с Фридкой собрались бить, создавал художник, и что его труд имеет большую ценность и так далее, и тому подобное, и ни слова о том, что попы это плохие люди и что они враги советской власти. Сегодня мне понятно, почему отец оставил без внимание мое отношение к попам и религии, ибо знал, что по всей стране идет процесс разрушения храмов и уничтожения их служителей. Смешно, но наши хулиганские поступки соответствовали политике Партии в отношении к церкви.
Возвращаясь к роли детского сада в моем воспитании, следует честно сказать, что она была благотворной. Я получил урок гуманного отношения к людям. Однако детский сад, к сожалению, не решал очень важную для воспитания детей проблему, проблему их физического воспитания. Дело в том, что в процессе воспитания детей в садике преобладали их нравственное и образовательное развитие, но начисто отсутствовало их физическое совершенствование. Никаких игр, никаких физических упражнений, никаких соревнований в ловкости, в силе, в умении владеть своим телом. Именно поэтому, возвращаясь из садика домой, я отчаянно бросался в объятия своего двора, где детвора «ходила на головах», играла в прятки, в лапту, бегала наперегонки, дралась и плакала, мирилась и снова дралась. В этой боевой обстановке я получал подлинное наслаждение от жизни.
Читая мои словесные излияния, читатель должен представить, что речь идет о стране, в которой всего десять лет назад произошла социальная революция, а Россия оставалась крестьянской страной, что оказывало серьёзное влияние на быт и нравы её обитателей.
В городе Пермь, где проживала моя семья, было всего три легковых автомобиля и несколько пожарных машин. Поэтому в городе господствовал гужевой транспорт: скрип телег и запах лошадей. Лошади были и основным транспортным средством. При отсутствии газа в городе царило печное отопление квартир и учреждений, и вы можете себе представить количество дров, которые было необходимо для отопления города, учитывая уральские морозы. Радиотехническое обслуживание населения ограничивалось установкой в квартирах репродукторов. Радиоприемники были только у нескольких жителей города. Музыкальная культура ограничивалась наличием у граждан патефонов. Первыми пластинками, которые я услышал в грамофонной записи, была речь Сталина на 17-м съезде партии и несколько вальсов и танго.
Забота о собственной гигиене побуждала граждан пользоваться услугами городских бань. Ванные комнаты сохранились только там, где до революции жила буржуазия. Поэтому сознание молодого поколения формировалось под воздействием всех этих бытовых факторов. Что касается факторов политических, то они, до поры, сознания граждан моего дошкольного возраста не касались. Поэтому я расскажу лишь о некоторых эпизодах нашего семейного быта.
В связи с тем, что в нашей семье было двое малолетних детей: я и сестра, а родители работали, то они вынуждены были нанять для присмотра за нами работницу. И такая вскоре объявилась. Звали её Ивановна. Это была простая деревенская женщина, совершенно безграмотная и суеверная. Я считал себя уже взрослым и власть Ивановны распространялась лишь на сестренку, которая в уходе действительно нуждалась. Некоторые эпизоды поведения этой женщины меня поражали. Жила у нас кошка Мурка. Она добросовестно ловила мышей, которых у нас было в изобилии, а остальное время где-то бродила по своим кошачьим делам. Ивановна, внимательно посмотрев на неё, изрекла: «Наша красавица беременна и скоро будет рожать». Меня это удивило, и я стал внимательно наблюдать за кошкой, чтобы не пропустить момент, который я никогда не видел, но в разговорах женщин часто слышал. И как раз на моих глазах началось это таинственное явление – факт рождения новой жизни. Мурка родила пятерых котят, и мы с сестрой внимательно наблюдали, как кошка облизывает их и кормит своею кошачьей грудью. Но кошка, видимо, обеспокоенная нашим присутствием, вдруг начала таскать котят по комнатам: то перенесет их под кровать, то в коридор… Ивановна, увидев это с её точки зрения безобразие, молча пошла на кухню, взяла помойное ведро и на наших глазах утопила всех котят в этом ведре. Я был поражен, а сестренка в истерике. В это время с работы пришла мама, и мы бросились к ней рассказывать про самосуд, который учинила злодейка Ивановна. Мама закрылась с Ивановной на кухне и начала ругать её. Я, как завзятый шпион, подслушал их разговор и четко слышал, как мама ругала Ивановну не за то, что она утопила котят, а за то, что она сделала это при детях. Я был поражен позицией мамы и не раз вспоминал этот случай поддержки ею злодейства Ивановны. Она мне отвечала: «Ты понимаешь сынок, в деревне у них так заведено, избавляться от лишних ртов. Вот ты ешь мясо и не задумываешься над тем, что это мясо коровы или курицы, которых вчера убили для того, чтобы накормить тебя». Это была голая рабоче-крестьянская правда и она поразила меня. И мне, семилетнему городскому мальчишке, пришлось рано прийти к выводу, что человек по природе своей убийца, что он живет потому, что убивает животных. Он их выращивает, кормит и поит для того, чтобы потом сожрать в ресторанах, продать подороже их мясо на рынках или просто выбросить его на помойку, если оно испортилось. Это размышления городского мальчишки. А ведь крестьянские дети с раннего детства наблюдают за убийством животных, учатся их убивать и с удовольствием их убивают. Читатель скажет: «Это проза жизни, о чем тут говорить?» Да, это проза жизни, но семья, общество должны думать над тем, чтобы эта проза как можно позже проникала в сознание подростков и не корежила бы их неокрепшую психику.
Второй поступок Ивановны серьезно ударил по экономике нашего семейства. Приехав в город, она впервые увидела водопровод и естественно не знала о его внезапных «капризах». Случилось так, что в водопроводе вдруг исчезла вода. Видимо, где-то возникла неисправность. Ивановна, столкнувшись с такой трудностью, оставила кран открытым в ожидании того, что вода вскорости пойдет. Случилось это вечером, когда наше семейство уже отошло ко сну. Ночью воду включили, и она, переполнив раковину, вырвалась на волю и, затопив квартиру, прорвалась в первые этажи нашего дома. А на первых этажах дома находился продовольственный магазин и его склады с товарами.
Возникла аварийная ситуация, в которой погибло много продовольственных товаров. Кто виноват? Фактически темная деревенская женщина и городские органы, которые обязаны были предупредить население о прекращении подачи воды, и в конце концов виноват хозяин квартиры, то есть мой отец. Учитывая мой малолетний возраст мне никто не докладывал о ходе следствия, но по нервной обстановке, которая царила в квартире, я понял, что родителям обошлось это дорого.
У Ивановны была дочь Вера, которая приехала с нею из деревни. Это была девица лет двадцати с пышным телом и круглым, курносым, веснушчатым лицом. Она иногда помогала Ивановне в уборке квартиры. Однажды, придя из детсада, я сел за стол и начал читать книжку Корнея Чуковского «Мойдодыр». Неожиданно в комнату со шваброю в руках вошла Вера, бесцеремонно пересадила меня на диван и заявила, что она будет мыть пол и чтобы я ей не мешал. Я удивился, ибо знал, что паркетный пол не моют, а натирают воском, но промолчал. Нужно сказать, что Вера была одета слишком легко. На ней было легкое короткое платьице и калоши на босую ногу. Когда она начала мыть пол около дивана, то вдруг внезапно поскользнулась и упала на спину, сильно ударившись головой об пол. Я увидел, что она даже без трусов, а легкое платье во время её падения откинулось ей на голову. Передо мною оказалось абсолютно обнаженное тело женщины со всеми его прелестями. Я впервые в жизни увидел такое и был ошарашен увиденным. А Вера молча поднялась и стала продолжать свою работу, как будто ничего не произошло и на её голое тело смотрел не будущий мужчина, а ребёнок. На меня это событие произвело неизгладимое впечатление. Я стал присматриваться к женщинам, меня окружающим: обращать внимание на их талию, ноги, шею, грудь, походку… Иными словами, во мне начало просыпаться мужское начало. Между прочим, несмотря на непривлекательность своего лица, Вера удачно вышла замуж за курсанта летного училища, и я видел её, гуляющую с ним под руку по нашей Красноуфимской улице.
Вспоминая свое детство, не могу не упомянуть свой двор, который являлся школой детворы, которая жила в домах, его окружающих.
Этот двор представлял из себя сложное явление. Здесь проходили все наши ребячьи игры, ссоры, примирения. Здесь мы видели жизнь во всей её неприглядности. На дворе зимой и летом собирались десятки груженных разными товарами подвод, которые приезжали и уезжали, разгрузив свой товар в склады окружающих двор магазинов. Здесь мы, дети, наблюдали жизнь животных: их кормление, их распрягание и запрягание, их драки и соития. Здесь мы были свидетелями негативных сторон человеческих отношений: драк, пьянства и воровства. Во дворе жили огромные полчища крыс, которые питались отходами человеческой жизнедеятельности и за которыми мы охотились с камнями и рогатками. До сих пор удивляюсь, почему администрация города не принимала никаких мер для их ликвидации.
В этот период моего детства произошло мое первое знакомство с лошадями, о котором я часто вспоминал, когда служил в артиллерийском полку на конной тяге.
В тридцатых годах прошлого столетия отец мой был директором Пермского государственного химико-технологического института. Для передвижения его и его заместителей при институте была конюшня с тремя лошадями, которых летом запрягали в коляски, а зимой в сани-кошовки. Заведовал этой конюшней некто Иван Булычев, который был одновременно и конюхом, и ветеринаром, и кузнецом, и который был всегда «под мухой», и с которым у меня сложились дружеские отношения. Он мне много рассказывал о жизни лошадей, их характере и привычках. В его распоряжении, как я уже сказал, были три коня: жеребец Май, кобыла Лучинушка и мерин Бурко. Булычев очень любил лошадей и особенно кобылу Лучинушку и уверял меня, что она всю Гражданскую войну провоевала в Первой конной армии товарища Буденного. Врал, конечно, Иван, ибо четырехгодовалая кобыла не могла участвовать в войне, которая закончилась десять лет тому назад, но я воспринимал это вранье в то время как истину. Мне было интересно, как Булычев ухаживает за лошадями, как он их кормит, чистит, купает, запрягает и распрягает. При езде в коляске он иногда давал мне в руки вожжи и разрешал управлять лошадями.
Поскольку жеребец Май был очень резвым и капризным животным, управлять им мне Булычев не позволял. А вот управлять Лучинушкой или Бурко было большим удовольствием. Они чувствовали каждое движение вожжей и плетка им была не нужна.
В период моего дошкольного бытия произошли события, о которых мне даже сегодня неудобно вспоминать. Эти события были связаны с обманом родителей.
Всем известно, что все дети до определенного возраста писаются во время сна под себя, у меня этот процесс затянулся до семи лет. Мне от этого было страшно стыдно и перед родителями, и перед маленькой сестренкой. Читатель будет смеяться, но я пытался скрыть от родителей этот печальный факт. Чтобы обмануть их, я каждое утро, просыпаясь, спешил перевернуть описанную перину на другую сторону и создавал впечатление, что она сухая. Так длилось около месяца, пока перина не стала издавать такую вонь, что к моей кровати нельзя было подойти. Обман раскрылся, но мои интеллигентные родители не стали меня ругать. Отец, подозвал меня и объяснил, что все люди, будучи детьми, писаются ночами под себя, но это проходит, и у тебя сынок пройдет. Но я еще долго переживал случившееся. Слава Богу, что к восьми годам это испытание для меня закончилось.
Второй факт обмана родителей был настоящим преступлением.
Одним из друзей моей дворовой жизни был Ромка Роткин – сын милиционера. Однажды я увидел на его рубахе очень большой и на мой взгляд красивый значок, похожий на орден Красного Знамени. Мне этот значок очень понравился, и я стал уговаривать Ромку обменять его на какую-нибудь вещь, например, на противогаз, который остался у отца еще с Гражданской войны и валялся в кладовке. Ромка сказал, что отдаст значок только за деньги. Я долго решал, как поступить, но желание иметь красивую вещь победило и боязнь, и возможную ответственность за содеянное. Я пришел домой, когда отец отдыхал после работы, залез в карман его пиджака, вытащил десятирублевый червонец и отдал его Ромке. Преступление раскрылось на следующий же день, когда мама обратилась к отцу за деньгами на продукты. Денег не оказалось. Стали думать и гадать, куда они делись. В это время приходит отец Ромки, отдает отцу деньги и объясняет суть случившегося. Я готов был провалиться сквозь землю. Позор был публичный. Я вор! Долго отец объяснял позор моего проступка. В конце концов он сказал мне, что, если мне понравится какая-то вещь или игрушка, я должен обратиться к нему и он всегда мне поможет. Это был для меня урок на всю жизнь.
О том, каким я был в то время беспризорным, свидетельствует факт моего тайного знакомства с боевым оружием. Речь идет о том, что в период борьбы с кулачеством весь партийный актив был вооружен, у отца в этот период был браунинг, и он хранил его в платяном шкафу. Никто не знал, что, оставаясь в доме один, я тайно обследую каждый уголок нашей большой квартиры. Очередь дошла и до платяного шкафа. Однажды, совершая экскурсию в этот шкаф, я обнаружил этот пистолет, повертел его в руках и положил на место. Причем я делал это несколько раз, уж очень меня привлекала эта игрушка. Что было бы, если бы пистолет был заряжен, я сегодня с ужасом представляю. Это было тоже моим детским преступлением в период, о котором я рассказываю. Хорошо, что отец хранил патроны в другом месте. Отобрали у отца пистолет на пленуме Свердловского обкома партии, на котором обсуждался вопрос о бдительности и борьбе с «врагами народа» и на котором отца исключили из партии. На этом пленуме представитель НКВД прямо при входе в здание обкома у всех участников пленума забирал личное оружие. Через двадцать лет я, уже будучи офицером, признался родителям, что трогал пистолет отца. Трудно описать их волнение и разочарование. Они разочаровались в моей порядочности и считали, что только армия сделает меня настоящим человеком. Ивановна как-то дала мне с её точки зрения исчерпывающее определение моей личности: «Пакостник», то есть человек, способный только на пакости. Представляется, что она ошибалась, ибо под пакостями понимала мое любопытство. Действительно, я совал нос туда, куда совать его в моем возрасте было не положено.
Я часто думаю: почему в нашем обществе огромное количество нечестных людей? Я имею в виду не воровское сословие. Я имею в виду порядочных на первый взгляд граждан, которые живут двойной моралью, у которых два лица. Одно лицо для окружающих, другое свое, спрятанное за семью печатями. Известно, что любой человек хочет выглядеть в глазах людей, его окружающих, лучше, чем он есть на самом деле. Это явление, а сущность его скрыта от окружающих. На вид вроде бы хороший порядочный человек, а дома изверг, избивающий жену и детей. На глазах начальства честный, добросовестный работник, а в душе человек, готовый это начальство убрать и сесть на его место. На словах человек, призывающий соблюдать священные принципы коммунистической морали, а в тайной жизни своей развратник и негодяй. И так далее, и тому подобное. В обществе масса людей, живущих двойной моралью. Если поставить вопрос: откуда такая массовая нечестность, то вывод напрашивается один: она формируется семьей и всей нравственной обстановкой, царящей в обществе. Человек вырастает честным, если его родители честные люди, если среда, в которой он растёт, является примером высоконравственного поведения окружающих его людей.
Мне исполнилось восемь лет. Наступила школьная пора моей жизни. Я рвался к этой жизни, я мечтал о ней, а когда окунулся в неё с головой, то разочаровался. Почему? Да потому, что впервые столкнулся с требованиями, которые предъявила школа к моей свободной личности. Она потребовала: быть внимательным, трудолюбивым, исполнительным, то есть таких качеств, которых у меня никогда не было. И моя душа воспротивилась этому требованию школы, и я стал плохим учеником. Был рассеянным и невнимательным, домашние задания выполнял кое-как. На замечания учителя реагировал нервно. Стал злым. Стал постоянно участвовать в драках. Постоянно ходил с ссадинами и синяками на теле. Одежда, по словам мамы, просто горела на мне. Большое отрицательное влияние на становление моей юной личности сыграло знакомство с беспризорниками.
В то время, о котором я повествую, в стране шла активная борьба с беспризорностью. Речь идет о детях, которые в годы Революции и Гражданской войны потеряли родителей. Их было очень много и жили они случайным пропитанием: где украдут, где добрые люди подадут. Ленин поручил Дзержинскому и его ВЧК заняться устройством этих детей в колонии и детские дома. Беспризорники сопротивлялись этому и не хотели расставаться со своею вольницей. Чекисты постоянно прочесывали подвалы, чердаки и другие нежилые строения, где обычно прятались эти вольные казаки, как они себя с гордостью называли. Облюбовали они и чердак нашего дома, где я с ними и познакомился.
Чердак нашего дома был удобен тем, что на него вела старая ветхая полусгнившая лестница. Она выдерживала вес ребенка, взрослые же боялись к ней даже прикоснуться. Эта лестница и спасала колонию беспризорников, которая квартировала на чердаке нашего дома. Я был у них своим человеком и с удовольствием информировал их об окружающей обстановке. Мне нравилась их вольная жизнь, взаимовыручка и готовность делится теми благами, которые им доставались. А доставалось им всё, чем жили взрослые. Во всяком случае у них была такая еда, которую я ранее и не пробовал: всякие колбасы, торты, конфеты, шоколад и так далее. Конечно, я не имел никакого представления о том, как все эти ценности достались, но вкушал их с удовольствием. Ребята мне полностью доверяли, хотя называли пижоном. Это прозвище закрепилось за мной потому, что однажды я явился на чердак в новеньком костюмчике, который моя мама смастерила мне из перелицованного папиного костюма. Я, обиженный таким прозвищем, специально опрокинул на этот костюмчик бутылку с чернилами, чтобы не слыть среди братвы пижоном. Видимо так я, дурачок, ценил мнение своих новых друзей. А они, увидев это пятно, с сожалением и укоризной говорили: «Эх ты, не сберёг такую фартовую штуку!» у беспризорников я научился курить, сквернословить, играть в карты и даже попробовал вино. Они никогда не мылись, не ходили в баню и от них всегда дурно пахло. Я, как обезьяна, попытался им в этом подражать, но моя мама пресекла эти попытки и взяла мою гигиену под свой неусыпный контроль, за что я ей очень благодарен. Но как дрались беспризорники! Это нужно было видеть! Я научился у них различным приемам драки и поэтому по сей день готов в любую минуту защитить свой суверенитет.
Мое знакомство с беспризорниками продолжалось около года, и это была моя тайна, тщательно скрываемая от родителей. Однажды я обнаружил, что чердак пуст. Как в воду канули мои новые друзья. Видимо, достали их чекисты. И я считал это большой потерей для себя.
В мое время у молодежи пользовались популярностью сообщества, которые возникали в масштабе улицы, района, школы и так далее. Я назвал бы их шайками. Они имели своих авторитетов, свои границы господства. Их члены держались друг друга, заступались друг за друга, устраивали драки: улица на улицу, район на район, школа на школу и так далее. В одной такой драке мне пришлось участвовать. Дело было в 1935 году, когда я учился во втором классе. В конце учебного года городской отдел народного образования объявил о результатах учебного года и назвал лучшую школу года. Ею оказалась школа N9 которая носила прозвище «Муравейник», и её почему-то за это первое место невзлюбили. На нелегальном совете старших решили: ребят этой школы бить. Назначили день наказания, но для начала драки нужны были зачинщики, на политическом языке провокаторы. На совете указали на меня, как на заядлого драчуна, и на моего друга Тольку Ретнева, у которого отец был начальником милиции города. Наша задача состояла в том, чтобы после конца занятий этой школы начать драку с ребятами из младших классов, которая будет сигналом для вступления в драку старшеклассников. Мы с Толькой так и сделали. Как только «муравьи» начали выходить из школы, мы начали драку. Толька сорвал с одного малыша ранец, а я как футбольный мяч пнул ранец на дорогу. Парнишка вцепился в меня и мы, как коты начали возится на пыльной дороге. В пылу драки я не заметил, как из дверей школы вышел старшеклассник. Он размахнулся, и гирька на резинке врезалась мне между лопатками. Я взвыл от страшной боли, а он уже крепко держал меня за шиворот. Другой старшеклассник крепко держал за руку Тольку. В это время с криками «наших бьют» в драку вступили наши ребята, а нас, как зачинщиков, увели к директору «Муравейника».
Всего сражения я не видел. Говорят, что директор школы вызвал конную милицию и что многих старшеклассников арестовали. На допросе мы с Толькой молчали, как партизаны. На справедливые требования ответить, как мы оказались на территории школы N9, которая находится в противоположной стороне города и в пяти километрах от школы N2, в которой мы учимся, мы только мычали и бессвязно бормотали, что хотели пойти в кино в «Красном саду», который действительно находится рядом с «Муравейником». Нам, конечно, никто не поверил. Спас отец Тольки, который вывел нас, провокаторов, из-под удара. Это он подробно рассказал моему отцу о моем участии в драке и что я проявил себя не лучшим образом. Родители потребовали объяснить мое активное участие в коллективной драке. Они выслушали мой лепет, сели со мной за стол и начали проводить воспитательную работу. В процессе этой беседы отец сказал, что Михаил Иванович Калинин издал указ о создании спецшкол для обучения трудновоспитуемых детей. Такая школа есть и в нашем городе и придётся меня в эту школу переводить. И сказал он это тоном, нетерпящим возражения. Но мы с мамой, сказал он, даём тебе шанс исправиться, и если ты еще раз выкинешь какой-нибудь «фортель», тебе 25 школы не миновать. Я дал слово, что буду вести себя хорошо. Но слово свое не сдержал.