© А. Лисьев, текст, 2023
© Издательство «Четыре», 2023
Часть первая
Богиня Любви
Пролог
«Тысячи лет люди колонизируют космос, а человек по-прежнему слаб».
Две слезинки выкатились из-под темных очков Элизабет Роверто, но она не шелохнулась. Ослепительно белая пустыня второй Салактионы, гладкая как стол, искрилась в лучах Гизы.
А за спиной Элизабет пыхтела и испускала пар нелепая стальная конструкция горнодобывающего комбината. Позвякивая соединениями, роботы чередой шли на погрузку руды, возвращались пустыми.
Шаттл с «Норгекаравана», что доставил сюда туристов два дня назад с первой Салактионы, терялся на фоне громадного транспортного корабля. Пройдет не один месяц, прежде чем его трюмы наполнятся рудой.
Новая слезинка щекотно повисла на левой щеке. Элизабет сняла кепи и расправила узел на затылке. Перед поездкой она обрезала свои черные волосы по плечи, но все равно было жарко. Слеза зашипела на решетке под ногами. Девушка переступила с ноги на ногу, подошвы горных ботинок успели прилипнуть. Роверто посмотрела сквозь решетку и все-таки зажмурилась.
В трехстах метрах внизу огненная река Салактионы-2 медленно гнала круговороты ярко-зеленой лавы.
Исполинская платформа землян с комбинатом, космодромом и городком шахтеров высоким мостом покрывала обугленные берега ущелья, где текла река. А еще выше безупречной синевой давило близкое небо.
Салактиона-2 не признавала полутонов. Все три цвета – река, пустыня и небо – слепили неподготовленного наблюдателя.
И Элизабет устала от этой однозначности, устала от впечатлений.
«Может это возраст притупляет остроту впечатлений? А еще больше я устала от Маргарет, призналась себе она. Хочу на работу! Вот только на которую?»
Роверто почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Оператор роботов в бурой от пота безрукавке и драных шортах засмотрелся на ее затянутую в черный походный костюм фигуру, но смутился, уткнулся в планшет, и зашагал дальше. Элизабет поджала губы и приподняла очки. Проводила шахтера взглядом и…
– Госпожа Роверто! – От топота румяного пухлого пилота решетка под ногами тряслась. – Нам пора!
– Больше никого не ждем? – спросила она и нахмурилась.
«Какая я тебе госпожа? Мне всего 36 лет! Ладно, почти 37», – подумала она.
– Никого! Мадам привезла внука родителям на каникулы, а студенты останутся здесь на практику. Так что обратно летите только вы с матерью.
Роверто суетливо поспешила к шлюзу космопирса так, чтобы пилот не увидел ее гримасы. «Все считают Марго матерью. А она никакая не мать!»
По опущенному на пирс трапу Роверто вошла в трюм шаттла и по лесенке поднялась на второй этаж в пассажирский салон.
Грузная Маргарет неуклюже развалилась в желтом кожаном кресле. Элизабет она встретила победной улыбкой:
– Принеси мне кофе.
Элизабет машинально подчинилась. Женщина-второй пилот протянула ей термос и две пластиковые чашки.
«О! Я – самая стройная на борту!» – обрадовалась Элизабет, скользнув взглядом по пухлым фигурам пилотов.
Она поставила кофе на столик перед сестрой и уселась в кресло напротив. Роскошный салон, светлая кожа и светлое дерево, контрастировал с утилитарным трюмом внизу.
Роверто посмотрела, как сестра, отведя в сторону мизинец, маленькими глотками пьет горячий кофе.
«Надеюсь, шум двигателя заглушит бесполезную болтовню Маргарет», – подумала Элизабет.
Они совершенно не были похожи ни фигурой, ни цветом волос. Марго носила рыжую поредевшую с возрастом копну на голове. Элизабет, клонированная на тридцать лет позже сестры, всю жизнь оставалась жгучей брюнеткой без единого седого волоса. Генетики наделили сестер Роверто одинаковыми глазами, цвета крепкого чая, и все. Собственно, избыточный вес старшей сестры, с которым та безуспешно боролась всю жизнь, как и бездетность, были результатом генетического сбоя.
– Элизабет. Может все-таки вернешься? Подумай еще раз, – начала свою песню Марго, – С чего ты решила, что наши отношения тяготят тебя? А?
– Ты это уже сто раз говорила! – огрызнулась Элизабет.
– Но я не слышу ответа!
– Ты просто не хочешь слышать!
Двигатели взревели. Легкая перегрузка известила, что шаттл стартовал.
Шум двигателей стал ровным, и Маргарет спросила:
– А отношения с психологом тебя не тяготят?
– Что ты о нем знаешь?!
– Достаточно! Проводи меня в туалет!
Маргарет встала на ноги и наклонилась, протягивая руку Элизабет. Та поморщилась, но подчинилась.
– Мы с тобой такую книгу написали! Еще пару лет, и можешь баллотироваться в Академию! Но нет, высунуться решила!
Они поднялись по ступенькам, туалет располагался в проходе между салоном и кабиной пилотов.
– Мне надоело держаться за твою юбку, – рявкнула Элизабет.
– Так ты… – Маргарет проглотила оскорбление и захлопнула за собой дверь.
– Держишься за его юбку, – закончила реплику Элизабет и зло посмотрела на сменившую цвет эмблемку туалета, – Нечего было соглашаться ехать с тобой в отпуск. Всю жизнь только и слышу от тебя «не высовывайся!».
Семейная диктатура Марго повергла Элизабет в депрессию. «Кризис среднего возраста», – заключил психолог и рекомендовал начать новую жизнь. Марго не могла смириться с этим, люто ревновала к психологу, и заводила беседу с младшей Роверто «а может вернешься?» при каждом удобном случае. Совместный отпуск по планетам системы Гизы разрушенные отношения между сестрами не спас.
Гравитация стала слабее, шаттл скоро должен был покинуть атмосферу Салактионы. Поэтому Элизабет дождалась Маргарет, но провожать ее на место не стала, а скрылась в туалете, точно так же хлопнув дверью.
Едва Элизабет Роверто коснулась рычажка слива, снаружи раздался треск, потом хлопок, шаттл вздрогнул. Погас свет, а рев двигателей сменился тонким на грани ультразвука писком. Девушка запаниковала, заметалась по крошечной кабине, ударилась голенью об унитаз, нащупала ручку двери. Надавила. Дверь не открывалась. Элизабет налегла на нее плечом. Тщетно. Заметно похолодало. Она подышала на ладони, согревая их. Села на унитаз, прислушалась. Из салона не издавалось ни звука. Двигатели молчали. «Или это у меня что-то с ушами?» – Элизабет потеребила мочки, помассировала ушные каналы пальцами. Звук появился. За бортом.
Но тяготение сохранялось и даже, кажется, усилилось. «Мы падаем?»
Роверто провела час в абсолютной темноте, замерзая от ужаса. Будучи взрослой и образованной, она понимала бесполезность паники, но мысли путались, скакали с одного на другое. «Если я не умерла мгновенно, значит, шансы еще есть? Даже с выключенными двигателями шаттл мог зависнуть в безвоздушном пространстве на орбите. Если так, меня обязательно найдут!»
Элизабет в сотый раз надавила на ручку, и дверь неожиданно распахнулась. Дыхание перехватило от холода, зубы застучали, а слюна во рту стала вязкой. Роверто прижала руки к лицу и сквозь пальцы выглянула в салон. В дальнем конце салона у самой лестницы в трюм ничком лежала Маргарет. Располагавшаяся дальше створка кормового люка отсутствовала, сквозь нее виднелось розовое небо. «Розовое небо первой Салактионы? Откуда?» – девушка обернулась к кабине.
Оба пилота были мертвы. Они по-прежнему сидели, уставившись стеклянными глазами в погасшую приборную доску, их волосы и кожа на руках, вцепившихся в штурвалы, искрились от льда. Элизабет бросило в жар от страха, интуитивно она ткнула пальцем в радиостанцию, – единственный знакомый ей прибор, светившийся лампой аварийного питания. Раздалось шипение, на дисплее красным высветились цифры аварийной частоты.
– Мэй-дэй, – произнесла Элизабет всепланетный сигнал бедствия и удивилась спокойствию своего голоса, – Мэй-дэй.
Глава первая
На два дня ранее
Воздух на границе тени и света вздрогнул, когда некто невидимый выбрался на пляж Салактионы-1.
– Он! Чтоб мне лопнуть! – Лев Саныч Абуладзе нервно вытер вспотевшие ладони о майку на животе.
Прозрачный краб перебрался на мокрый песок, и по следам, оставленным невидимыми конечностями, геолог оценил его размер: «То, что доктор прописал. Теперь держись!»
Босой ногой Абуладзе обдал добычу песком и прыгнул на ставшего видимым гигантского краба. Прижал к земле коленом, обеими руками перехватил клешню у основания и вырвал ее из панциря.
Через минуту глава и единственный участник геологической экспедиции на планете Салактиона-1, грязный, но счастливый, шагал через пляж к мангалу с метровой невидимой клешней наперевес.
Абуладзе было за пятьдесят и, несмотря на грузинские корни, выглядел он стопроцентным славянином. Русые, уже подернутые сединой и редеющие волосы. Круглое добродушное лицо. Пухлые губы. Чуть синеватый, но правильной формы нос. Лохматые темные брови. Обычные серые глаза, покрытый недельной щетиной подбородок с ямкой. Среднего роста, располневший, передвигался Лев Саныч с неуклюжей грацией вышедшего на покой спортсмена-тяжеловеса.
Сцена охоты не привлекла внимания туристов, они игнорировали чудаковатого ученого, а вот Лев Саныч рассматривал их с любопытством. Поймать краба – только половина дела. А для того, чтобы заработать на добыче, следовало быть предельно внимательным и не попасться, как воробью на мякину…
«Кто из потенциальных клиентов может оказаться налоговым инспектором? Коллектором? Напрягись, Лев Саныч. Мысли аналитически».
Худая смуглая старуха с клоком седых волос, торчащих из подмышки, наблюдала за внуком. Мальчик лет двенадцати неуверенно, по-собачьи загребая, плавал вдоль берега.
«Ревизоры? Санэпидемстанция?»
Супружеская пара, блондин и блондинка, с одинаковыми «пивными животиками» аккуратно, чтобы не испачкаться в песке, поднялись с полотенец, неспешно приблизились к берегу и плюхнулись в теплое озеро. Фыркнули как тюлени, перевернулись на спины и уверенно поплыли к другому берегу, сверкая пупками.
«Итак, кто все-таки может прищучить меня за кафе без лицензии? За наличие, так сказать, отсутствия кассового аппарата? А? Неужели никто? Правда, обошлось? Везунчик ты, Абуладзе».
Полная, монументальная, как сфинкс, пожилая мать с дочуркой лет этак тридцати вполголоса обменялись репликами. Дочь легко и грациозно вскочила на ноги, продемонстрировав окружающим тугую попку, облепленную песком. Лев Саныч шумно сглотнул:
– Пожалуй, я бы ее почистил…
Трехмесячное воздержание сказывалось, и геолог не замечал, что разговаривал вслух сам с собой. К счастью, его никто не слышал.
Девушка с улыбкой обернулась к геологу и помахала рукой. Потом разбежалась, нырнула, и ее темная голова появилась между мальчиком и тюленьей парой. «Неужели услышала? Неудобно получилось» – Абуладзе с опозданием покраснел.
Лев Саныч вздохнул, опустил добычу на решетку гриля, подтянул сползшие шорты, и за цепочку поймал пластиковый лист меню, свисавший с крышки. Еще раз осмотрелся, чтобы окончательно удостовериться в том, что его никто не пасет.
По левую его руку стальная лестница вела вверх на платформу. На нижних ступенях сидели трое подростков, затянутых в темную кожу и обутых в горные ботинки. Подростки напоминали тройняшек. Они не купались, видать, уж очень надоели они друг другу в полете и терпеливо потели на солнце. Девушку среди них Абуладзе определил по сладковатому запаху. Три месяца одиночества обострили обоняние. «Три месяца воздержания! Держи себя в руках, Абуладзе!»
На геолога никто не смотрел.
«Эх! Была-не-была! Где наша не пропадала?»
Лев Саныч плюнул на большой палец и бурым ногтем стер запятую в колонке цен на пластиковом меню. Теперь порция «краба» стоила не 4 хэнкесских фунта, а 40, пиво – не 1,5, а 15, и плоды «хлебного дерева» 10 за 10.
– Шоу не желаете? – обратился геолог к молодежи.
Подростки оживились, старуха тоже откликнулась на предложение Льва Саныча. Вчетвером они окружили гриль. Абуладзе повернул газовый вентиль, добавил жару. Сквозь рябь раскаленного воздуха клешня салактионского краба хрустнула, развернулась на всю длину решетки и стала видимой. Все двенадцать фаланг, с тарелку каждая. Зрители восхищенно ахнули.
Геолог поскреб пятерней щетину, чтобы спрятать лукавую улыбку. Сработало! Теперь единственный обитатель планеты Салактиона-1 был уверен, что путешественники, спустившиеся с орбиты размяться и осмотреть окрестности, не устоят и раскошелятся по полной программе.
Внутри каждой фаланги запекалось почти триста грамм сытного мяса. «Аля-натюрэль». Лев Саныч с видом заправского шеф-повара детской спринцовкой продул каждую фалангу воздухом сквозь крошечные отверстия по бокам. Нежный с пряными нотками аромат растекся над пляжем, озером, устремился вверх. К платформе.
Над скалами за спиной геолога десяток исполинских титановых опор удерживали стальную платформу, на которой умещались одноэтажный домик геостанции и космопирс с пассажирским шлюзом. Сейчас над ними торчал двойной киль посадочного шаттла. Космический лайнер «Норгекараван-74», к которому был приписан шаттл-челнок, оставался на орбите.
В озере болтался пришвартованный к крайней опоре плавающий ангар. Сейчас там ржавел оставшийся без пилота гидроплан – единственное транспортное средство геологической экспедиции. Но даже в те героические времена, когда двухместный самолетик еще летал, нельзя было разглядеть весь остров целиком.
Потухший вулкан высотой три тысячи метров с заполненным водой кратером, к краю которого крепилась платформа землян. Вытянутое неправильным овалом озеро в кратере с пляжами там, где скалы размыло водой. Вот, пожалуй, и все, что мог разглядеть наблюдатель с воздуха.
Океан и заросшие джунглями скалы внизу плотно укутывал ядовитый зеленый туман, опасный для человека, но, к счастью, никогда не поднимавший выше 2700 метров.
До боли знакомый и уже порядком надоевший геологу пейзаж…
– Элизабет! Вылезай! Замерзнешь! – мама-сфинкс позвала брюнетку из воды.
Подростки фыркнули. Абуладзе обменялся понимающей улыбкой со старухой. Остров с геостанцией располагался на экваторе Салактионы и замерзнуть в теплой, как парное молоко, воде было невозможно.
Девушка не ответила, а нырнула поглубже.
– Элизабет! – продолжала вопить мамаша.
Красная от смущения Элизабет направилась к берегу. Демонстративно неспеша. Лев Саныч полюбовался было упругими бедрами красавицы, по которым стекала вода, вздохнул и принялся обертывать готовую клешню в фольгу.
Абуладзе в три ходки перенес наверх печеную клешню, газовый баллон и гриль. Угол подъема составлял 60 градусов и, чтобы пользоваться лестницей, задействовать руки не требовалось.
Абуладзе уложил клешню на разделочный стол и скосил глаза на рюкзак, брошенный у двери в шлюз. Оставались еще два пассажира, чью подноготную Лев Саныч пока не просчитал.
Нескладный худощавый, но жилистый юноша. Рыжеволосый и темноглазый. Возможно, корни африканские, а может латиноамериканские? И необыкновенной красоты девушка-мулатка с кожей кофейного цвета. Ее подернутые поволокой глаза, которые бывают у коров и прекрасных дам на полотнах древних художников, притягивали к себе, как два магнита.
Парочка относилась к классическому разряду отношений «И что она в нем нашла?».
Едва коснувшись ногой платформы, парень сразу отшвырнул рюкзак и за руку увел подругу в противоположную от пляжа сторону, где по второй, уходящей вертикально вниз лестнице, можно было спуститься в рощу. Видимо, сейчас пара уединялась среди деревьев, ошибочно принимаемых ими за кипарисы.
Местное солнце, Гиза, клонилось к закату, пора было загореться звездам, которыми геолог привык любоваться за свою долгую жизнь на разных планетах. Но на небосклоне Салактионы звезд не было, и смириться с этим Лев Саныч никак не мог. «Да ладно звезды! Где планеты-спутники Гизы? Больше десятка планет земного типа, освоенных и не очень! Вон там должна быть крошечная Клиффшен, которую покинувшее Землю человечество колонизировало первой. Голубой серп гигантской Споогги виден по всей системе, но не виден на Салактионе. Почему? Где Дюрма? Где покрытая льдом Эгаро? Почему светится одна Хэнкесса – ближайшая планета, откуда прилетели туристы? И все! Дудки! На Хэнкессе звезды были видны, а на Салактионе – нет!» Прищурившись, Абуладзе всмотрелся в розовое небо и, дождавшись рези в глазах, сплюнул:
– Ну да я тебя разгадаю! И не таких раскусывал!
* * *
Когда из-за окружавших озеро скал появился белый край Салактионы-2, Лев Саныч ударил молотком по куску арматуры, служившей гонгом. Публика на пляже задрала головы, и геолог громогласно объявил:
– Дамы и господа, леди и джентльмены! Прошу подниматься на платформу. Сейчас вы станете свидетелями незабываемого зрелища! Побывать здесь и не увидеть этого, значит, не увидеть ничего!
Рекламная уловка сработала. Подростки заняли крайний стол, толстенький блондинчик опередил жену и занял второй. Усевшись, он старательно терся полотенцем и раздувал ноздри.
Здесь, на небольшой платформе между космопирсом и домиком станции, от аромата печеного краба деться было некуда. Его заказали все. Потные подростки аж по две порции.
Пока публика насыщалась, Лев Саныч с тревогой смотрел то на остатки клешни, то на лесенку в рощу. Последние клиенты задерживались, а диск второй Салактионы вот-вот должен был заслонить полнеба. Темнело. Волнение хозяина передалось гостям, но это не помешало им аккуратно расплатиться.
Каждая планета системы Гизы пользовалась собственной платежной системой, и электронные платежи проходили в режиме реального времени. Но далеко в космосе бал правили наличные, чем и пользовался сейчас Лев Саныч.
Абуладзе обошел столы, запихивая купюры в широкий карман замызганных шорт, и, перегнувшись через перила, посмотрел в рощу. «Ну же, мать вашу!»
Листья «кипарисов», словно повинуясь беззвучной команде геолога, сорвались с ветвей и обернулись тучей микроскопических птиц.
Лев Саныч называл их «колибри», потому что ни одна особь не превышала длиной пары сантиметров. С неуловимой глазу частотой колибри мельтешили крыльями, собираясь провести салактионскую ночь в воздухе.
Влюбленная парочка могла не заметить заслонившую полнеба темную Салактиону-2, что Абуладзе вполне допускал, но обезумевшие пернатые должны были напугать их. Разглядев внизу среди обнаженных деревьев парня и девушку, Лев Саныч с несвойственной ему поспешностью, кряхтя и ругаясь, соскользнул по лестнице вниз и углубился в рощу.
Парень прижимал красотку к себе так плотно, что она буквально утопала в его объятиях. Оба закрыли глаза и слились в страстном поцелуе. Пусть весь мир подождет…
Лев Саныч вздохнул и деликатно покашлял в кулак. Парочка встрепенулась.
– Пора, голуби мои! Сейчас тут будет опасно и… мокро.
Налетевший шквал растворил в себе все остальные звуки. Приходилось работать мимикой и жестами.
Геолог указал туристам в конец аллеи, и девушка первой потянула юношу за руку. На Абуладзе влюбленные не смотрели. Парень спотыкался и норовил отстать. При этом джинсы его топорщились от неизрасходованного любовного пыла.
У лестницы Лев Саныч вклинился между ними и энергично принялся подпихивать девушку за попу снизу. Чуть тщательнее, чем нужно. Девушка упорхнула вверх, опередив мужчин.
И тут началось!
Почерневший в сумерках внизу туман вздохнул, и неподвижная платформа словно подалась навстречу пучине. Но иллюзия падения длилась несколько секунд. Пенистые валы с востока поглотили туман и, величаво переваливаясь, захлестнули остров. Мириады тонн воды, притянутые Салактионой-2, взвились вверх, ворвались в рощу, норовя сломать и унести с собой голые «кипарисы», но те, привычные к ежевечернему приливу, впились в почву цепкими корнями. Волна цунами, уже готовая поглотить замешкавшегося на лестнице туриста, ударила в опоры.
Но Лев Саныч был начеку. Он перегнулся через верхнюю ступень и протянул парню правую руку:
– Ну?!
Парень протянул геологу левую руку, прижимаясь грудью к правой, которой цеплялся за лестницу. Абуладзе мысленно выругался, сменил руку и выдернул-таки юношу на платформу, левой за левую. Тихое «спасибо» утонуло в грохоте волны, ударившей точно в то место, где всего пару секунд назад находился юноша. Ошеломленные парень и девушка присоединились к зрителям.
Прилив поднялся почти до самой платформы, но волны закружились в одном сплошном бескрайнем водовороте, захлестнули кратер, водопадом обрушились со скалы, накрыли пляж. Тонкая водная взвесь, поднятая приливом, висела в воздухе, забивая людям бронхи, проникала под легкую одежду, обволакивала кожу сыростью. На мгновение волны сменили направление так, что платформа оказалась внутри водоворота и, казалось, должна была утонуть. Но иллюзия снова развеялась, вода поглотила скалы и, издав предсмертное шипение, успокоилась. Привязанный стальными тросами ангар всплыл и оказался выше геостанции и космопирса. На его крыше вспыхнули аэронавигационные огни.
Салактиона-2 заслонила собой все, осталась лишь узкая полоска серого неба. Пляж и кратер скрылись под водой, и платформа стала тем, чем проектировалась изначально – океанской платформой.
Туристы зашевелились, загомонили, спеша поделиться впечатлениями. Шаттл подал гудок. Низкий и пронзительный. Створки двери шлюза раздвинулись, и высунувшийся оттуда толстенький блондин в форме космофлота скомандовал туристам собираться. Повинуясь команде, люди построились в шеренгу и друг за другом стали подниматься по ступенькам. Раз, два, три. К двери, которая с шипением раздвигалась, а затем снова закрывалась. Лев Саныч суетливо убирал с пластиковых столов посуду и уговаривал сам себя: «Не смотри!»
Не получалось. Он, то и дело отвлекался и тоскливым взглядом провожал каждого путешественника, исчезавшего за дверью. Впереди было несколько месяцев вахты. «Причем, если центр не пришлет нового пилота – в гордом, мать его так, одиночестве. Как бы «крыша не съехала»».
Юноша крепко держал девушку за руки. Не отрываясь, влюбленные смотрели в глаза друг другу. Когда на платформе никого, кроме них не осталось, Абуладзе кашлянул. Пара не обратила на него ни малейшего внимания. Лампа вспыхнула красным и издала тревожный звуковой сигнал. Юноша, наконец, расцепил пальцы, бессильно уронил руки вдоль бедер. Глубокие грустные тени запали под высокими скулами. Даже рыжий «ежик» на голове торчал не решительно, как наверняка было задумано, а жалостливо. Льву Санычу захотелось погладить его, как щенка, которого отлучили от матери.
Девушка направилась к лесенке в шлюз. На ней были белые спортивные кроссовки и шортики, настолько миниатюрно-узкие, что четко различалась складка под ягодицами.
Лев Саныч мысленно лизнул эту складку, и облизнулся на самом деле. Над шортиками темнела тонкая, как стебелек цветка, талия, а выше был тугой топик, с такой сложной системой защелок-шнуровок, что Абуладзе решил для себя: «Пожалуй, я его расстегнуть не сумею».
Девушка взмахнула тугим хвостиком волос на затылке, но не обернулась и исчезла за дверью.
– Лев Александрович Абуладзе? – официальным, но по-цыплячьи тонким голосом уточнил юноша.
«Вляпался-таки!» – Геолог мысленно, но очень витиевато выругался и, не оборачиваясь к парню, провел ладонью по карману, где мялась «левая» выручка. Ему вдруг стало смешно. Он собственноручно спас того, кто сейчас разделает его под орех.
Направленные вниз двигатели приподняли шаттл над пирсом и обдали оставшихся мужчин теплой волной выхлопных газов. Шаттл завис, гондолы с двигателями повернулись горизонтально, и космический челнок с ревом устремился ввысь «по-самолетному», быстро превратился в яркое пятно на фоне «второй» Салактионы.
– Разрешите представиться! Чарльз Кутельский! Прибыл для дальнейшего несения службы! – затараторил молодой человек. – Ваш новый пилот! Временный…
Юноша вздохнул. А уж как вздохнул Абуладзе! Во всю мощь легких. С неимоверным облегчением. «Пилот… Временный… Не спалился! Пронесло!» Геолог обернулся к новому напарнику:
– Александрович – слишком длинно. Можно просто Саныч.
Пилот кивнул, а Лев Саныч продолжил:
– Поздравляю вас, Чарли.
– С чем?
Геолог указал рукой на шлюз. Дверь тут же открылась, и на ступеньках возникла растерянная девушка, опоздавшая на шаттл. В руках она нервно теребила оставленное кем-то полотенце. Девушка спустилась на платформу, дважды обернулась, как будто не верила, что шаттл улетел. Мужчины глубокомысленно молчали. Девушка приблизилась к своему парню и выразительно посмотрела ему прямо в глаза. С упреком и страданием. Но ничего не сказала. Лишь ее грудь часто вздымалась, словно она пробежала стометровку. Потом она протянула геологу руку.
– Моника. Моника Витовв.
– С двумя «ф» на конце? – поинтересовался Абуладзе.
– Нет. С двумя «в»…
– Но, Моника! Я не мог знать, что ты опоздаешь! – воскликнул Кутельский.
– Знал! Все ты знал! Специально так сделал. И не называй меня милой!
В голосе ее звучали капризные нотки, но она быстро взяла себя в руки и коротко бросила геологу:
– Куда? Мне?
«Опаньки, у меня появились шансы! – вместо того, чтобы ответить Монике, Лев Саныч рассматривал ее в упор, ничуть не стесняясь. – М-да. Спальню ей придется уступить. Тут уж хошь не хошь, а придется погалантничать».
Девушка покраснела и опустила глаза. Лев Саныч почесал босую ногу об икру, с деланным сожалением вздохнул.
– Идите за мной.
Он направился к домику геостанции. Похолодало.
Вонь сгоревшего топлива медленно таяла в сгущавшемся тумане, окончательно стирая воспоминания об улетевшем шаттле. Три человека на планете, на непонятной, лишь поверхностно изученной Салактионе. Три чуждых этому миру существа, которым теперь предстояло выстраивать отношения между собой.
* * *
Здание геостанции было вполне себе стандартным. Такие компания штамповала на всех планетах, которые осваивала.
Однако здесь оно напоминало самого Абуладзе. Нет, ни грузным, ни кривоногим домик геостанции не был. Дело касалось не внешнего вида строения, а его ауры, духа, на которые наложила отпечаток личность хозяина.
Что-то едва уловимое и неосязаемое в стенах и крыше словно бы говорило: «Гляньте-ка на меня! Я тоже – Абуладзе».
Геолог распахнул дверь. За ней находился склад. Два ряда стеллажей с коробками, тюками, приборами образовали коридор. Вторые и третьи ряды стеллажей по обе стороны местами пустовали, а полки были заполнены образцами породы, колбами и пробирками. Освещения не хватало.
Абуладзе провел новых знакомых по этому проходу в жилую зону, где крохотная кухня пахла не едой, а химикатами. Та еще обстановочка. Холостяцкая, можно сказать. Круглые иллюминаторы под потолком. Медицинский сканер у левой стены – кушетка на колесах с томографом в изголовье, а между ним и стальным холодильником приоткрытая дверь, ведущая в темный коридор.
Лев Саныч повернул один из выключателей рядом с дверью и добавил света.
Плита, кофеварка и кухонный комбайн – все подходящие горизонтальные поверхности были заставлены немытой посудой, грязными колбами, усыпаны каменными крошками и песком. Зона рабочего кабинета геолога начиналась прямо посреди кухни: рыжее кожаное кресло уживалось с небрежно сколоченной из поленьев подставкой для ног. Клавиатура мерцала голограммами букв в кресле, на широком рабочем столе ученого ей не хватило места. Открытые справочники, стопки книг, планшет, клубки проводов, вездесущие колбы, соединенные трубками, тиски, россыпь слесарных и столярных инструментов – заваленный всем необходимым для исследований стол был повернут боком к кухне и лицом к правой стене на расстояние, достаточное для прохода. От стола до потолка на правой стене крепился трехметровой ширины монохромный экран, на котором светилось развернутое в плоскость изображение Салактионы-1, испещренное пометками.
– Ниче се! – Моника по-детски наивно распахнула глаза.
Кутельского богатства геолога не зацепили, преданными щенячьими глазами пилот смотрел на девушку и впитывал ее восторг.
Абуладзе отыскал среди сушившихся на крюках тряпок фартук и вручил его Монике. Полотенце отобрал.
– Что это? – Моника повертела фартук в руках.
– Тест на профпригодность! – буркнул геолог. – А я приготовлю вам комнаты.
Нахмурившись для пущей солидности, Лев Саныч отправился к стеллажам искать постельное белье.
Моника задумчиво осмотрела фартук, расправила, отыскала прорезь для головы, надела и беспомощно захлопала себя по бокам в поисках завязок.
– А завязок-то и нету, – геолог прошел мимо молодых людей со стопкой простыней в руках, – На кой они сдались? Ежели на узел завяжутся, кто мне его развязывать-то будет?
Абуладзе прижал простыни подбородком и ухитрился потянуть дверь на себя. За ней был микроскопический холл: прямо – санузел и две спальни по бокам.
Сам Лев Саныч решил ночевать в лаборатории.
Когда он исполнил обязанности горничной и спустя полчаса вышел из душевой, то стал свидетелем душераздирающей сцены. В наполненной чадом кухоньке Моника кормила с рук своего пилота. Слезы стояли в глазах Чарли, но он покорно жевал печенье. Помирившиеся влюбленные перемазались мукой с ног до головы, чему геолог усмехнулся.
– Ну как? – Лев Саныч обратился к юноше. – Наша гостья тест прошла?
– Тест? – бушующие гормоны ударили Чарли Кутельскому в голову и мешали соображать. – Какой тест?
– Меня мама научила печь печенье! – радостно возвестила Моника.
Пилот пришел в себя и бережно кончиком пальца начал счищать муку со смуглой щеки девушки. А так как руки у него были в муке, то личико Моники стало выглядеть совсем по-детски.
– Так точно! Одна сторона чуть-чуть подгорела, но ее можно не есть!
Чарли протянул Льву Санычу блюдо с печеньем, наткнулся на укоризненный взгляд девушки и покраснел.
Геолог откусил печенье, благодарно кивнул. Включил кофейник, осмотрел потолок.
– Пожарка отключена! Энергию экономлю. А в целом да. Отлично, хорошо, даже удовлетворительно. Спасибо. Вы же не будете сейчас спать?
Вопрос был риторическим. Абуладзе плюхнулся в кресло, вытянул босые ноги, пошевелил пальцами. Теперь все, как загипнотизированные, смотрели только на них.
– Так-с. Сутки здесь всего на два часа длиннее земных, распорядок дня стандартный. Когда вторая Салактиона убирается на ту сторону, у нас – день, полеты, полевые исследования и работы на станции. Я спать восемь часов уже не могу, потому по ночам тоже работаю.
Лев Саныч сделал паузу, хозяйским взглядом осмотрел лабораторию.
– Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет!
Никаких стульев в лаборатории не было и в помине. Моника и Кутельский беспомощно огляделись.
Лев Саныч хлопнул себя по лбу и без обиняков перешел с Кутельским на «ты».
– Сгоняй, с улицы притащи.
Пока Чарли ходил за стульями, Лев Саныч маленькими глоточками пил кофе и с удовольствием разглядывал Монику. На девушке по-прежнему был фартук, и геолог фантазировал на тему: «А как она будет смотреться в одном только фартуке?»
Моника медленно ходила по проходу вдоль экрана, изучая изображение Салактионы. Ее кофе остывал.