000
ОтложитьЧитал
Пролог
– Ружа, что ты копошишься! – недовольно воскликнул Василе, держа младенца на руках. – Может, его в люльку положить?
– Нельзя, – крикнула женщина из другой комнаты.
– Или платок в цуйке смочить и дать пососать? Взгляд у него недобрый. – Он уставился в скрюченное и напряжённое лицо младенца и провёл перед ним двумя пальцами. Тот покраснел и истошно завопил, Василе тяжело вздохнул. – Ишь горластый какой… Всё тебе не нравится. Лишь бы у мамки титьку сосать… Ружа!
– Да иду я, – прикрикнула она. – Ничего нельзя поручить тебе, Василе.
Он тяжело вздохнул, покачивая ребёнка, который всё никак не успокаивался. За что Босора послала это сущее наказание? Вот его старшие братья такими не были – Лучиан и Георге всегда были послушными, смышлёными, тихими и взрослыми.
Василе присмотрелся, ища черты, которые бы напоминали его. Хмурится младенец – прямо вылитый он. Или он просто хочет верить в это?.. Невыносимо…
– Лучиан! – закричал Василе, пытаясь перекричать вопль младенца.
В проёме показался мальчишка семи лет – его карие глаза с опаской и долей тщательно скрываемого любопытства уставились на отца.
– Что стоишь как истукан? Подойди, – рявкнул Василе.
Лучиан робко приблизился.
– На, – протянул Василе свёрток с крикуном, – держи крепко, чтоб не упал. А то окаянная тебя утащит. – Он пригрозил пальцем сыну.
Лучиан прижал свёрток к груди, будто не держал ничего ценнее в своей жизни.
– Чтобы не было, как с Георге, – зачем-то добавил Василе, выпрямляясь и расправляя спину.
Лучиан побледнел, слившись с белыми стенами, его пальцы крепкой хваткой впились в свёрток. Его младший брат пискнул, в звуке смешались негодование и возмущение от такого обращения, и, на удивление, успокоился. «Слава Босоре!» – подумал Василе и вскинул руки к небу. Он отошёл от сыновей и уселся на скамью, стоящую вдоль стены под маленьким квадратным окном, из которого даже в погожий день не дождёшься хоть мало-мальского света. Василе облокотился на стену и осмотрелся: его взгляд упал на стол, застеленный льняной скатертью. Кант был вышит красными шерстяными нитями, повторяя знаменитый залесский мотив – угловатый рисунок, изображающий маки с листьями. Почему к макам добавили листья, Василе никогда не понимал. На столе стояли стакан воды и рюмка цуйки, в миске лежал свежеиспечённый хлеб – дары для урситоареле, которые могли бы умаслить высшие силы. Василе вздохнул и взял край скатерти, провёл по нему рукой, пытаясь разобрать узор. Увидеть что-то в полутьме комнаты, освещённой тремя свечами, было невозможно. Он нахмурился, прощупав изнанку, – нити были убраны без должного усердия и торчали безобразно, обличая свою нерадивую хозяйку. Ружа могла бы и лучше постараться, готовя парадную скатерть, как-никак у неё было почти девять месяцев, чтобы вышить её. Василе запнулся о мысль, вспомнив, как проходила беременность – а ещё важнее, – что ей предшествовало. Рука непроизвольно потянулась к рюмке с цуйкой.
– Да как ты можешь, изверг этакий, – сказала Ружа, ударив его по рукам. – Это дары для урситоареле. Хочешь, чтобы сыну нашему беду накликали? Не желаешь для него лучшей участи?
– Лучшей? – Василе усмехнулся. – А может ли она у него вообще быть после… – Он запнулся и отвёл взгляд, рука упала рядом с рюмкой. – Ружа…
Ружа замерла, но это оказалось мнимым затишьем, которое тут же разразилось бурей.
– Что, Ружа? – Ему пришлось поднять взгляд на неё, в ярко-голубых глазах горел гнев. – Не первый год Ружа, но научить тебя порядкам всё не могу. За что мне, Босора, это наказание! – Она ловко заставила стол плошками с угощениями: от запечённой свинины валил пар, красный лук поблёскивал от уксуса, а солёные огурцы так и просились в рот.
Василе сглотнул, ощущая отвращение. Кусок явно не лез ему в горло, но это и хорошо. Негоже зариться на дары для урситоареле. Беду накличешь. Он бросил взгляд на мясо и усмехнулся. Семья ела его последний раз несколько недель назад, но Ружа для даров всё-таки припасла свинину. Она явно пытается замолить свои грехи перед высшими силами.
– Не слишком ли ты стараешься? – прищурившись, спросил Василе. – Оставила бы мясо для Лучиана и Георге, а то парни исхудали.
– Ой ли. Раньше я не замечала особой заботы о них с твоей стороны. – Ружа бросила быстрый взгляд на стол. Убедившись, что всё именно так, как планировала, она подбоченилась и вздёрнула острый подбородок.
– Побойся Босоры, женщина! – Василе ударил кулаком по столу, так сильно, что посуда задрожала и разразилась протяжным звоном. – Я всегда за своих, – он выделил слово голосом, – детей горой.
– Раз так, то Михей должен получить такую же церемонию, как и у старших братьев. Ты же горой за своих детей.
Василе хмыкнул, отмечая, как она изменилась в лице – натуральная преступница, которая пытается скрыться за напускной заботой о детях.
– Вот именно. За своих, – прошептал он под нос.
– Ты опять? – Ружа схватила полотенце, лежащее на столе, и стала теребить его в руках. – Я покаялась перед тобой и Босорой. Что ещё мне делать прикажешь?
– Принеси жертву Талту.
– Может, ещё и окаянной, чтобы меня в ведьмы записали? Такой судьбы ты мне желаешь?
– Талта у нас почитали наравне с Босорой, как и в Империи. Да и я слышал, что в соседних жудецах его стали вновь почитать.
– Когда их захватил Девлет. – Ружа раскраснелась. – Талт бросил Босору на произвол судьбы и сбежал к окаянной. Это всем известно…
– Так деды наши ещё Талту и Босоре поклонялись. А вот пришли эти бабы из Тори, и понеслась. – Василе хмыкнул. – Лет шестьдесят, как забыли Господина, а госпожа Эржебет только усилила это разделение. Не думала, что ей это выгодно, чтобы власть удержать? – Василе вновь хмыкнул. – Марежуд Седмиградья без семи жудецов. Лучше бы нами правил жуд Залесский, чем эта ведьма бессмертная. Он хотя бы настоящий правитель Залесья…
– Госпожа Эржебет пожертвовала своим мужем, чтобы спасти Залесье от султана и императора. Не думал, чего ей это стоило?
– А Седмиградье не уберегла! Добром это не кончится. Вот увидишь! – Василе скрестил руки на груди. – Продала свою душу, стала одержима. Такого правителя ты бы нам хотела?
– Мне вообще всё равно. Лишь бы не трогали! – Ружа вскинула к небу руки. – Не ты сидел и ждал, пока супруг с войны вернётся. Я сама старших без тебя растила. И что? Дальше бы воевал, пока не убили? Уж лучше такое спасение.
– Хочешь сказать, что это спасение? – Василе скрестил руки на груди. – Каждый год мы платим оброк госпоже, жуду и султану и еле-еле сводим концы с концами. Вот лучше бы ты со мной ушла в Подгорье. Жили бы, как все в Седмиградье.
– Под властью наместника султана? Ты этого хотел бы? – Ружа схватила полотенце с двух концов и вытянула его. – И чтобы мы делали? Бродили бы по Седмиградью и побирались в поисках работы? – Ружа в голос засмеялась.
– Да если и так, хоть платили бы только султану, – пробурчал Василе себе под нос. – И ведьму бы не почитали. Доброе ли дело, что госпожа Эржебет бессмертной стала. Беда Залесью от этого будет!
– Не думала, что ты такой поборник благополучия Залесья…
– В Седмиградье хотя бы на сыновей жудов есть управа, не как у нас.
Ружа застыла и побледнела. Страх быстро появился на её лице. Его слова дошли до неё.
– Где Михей? – выпалила она.
Василе нахмурился – не этого он ожидал от виновной жены. При чём здесь младший отпрыск?
– Он здесь, маменька, – выпалил Лучиан, вскакивая со скамьи.
Он сделал это так резко, что младший брат проснулся и заплакал. Снова.
– Ты что в углу таишься словно мышь? – грозно спросил Василе. – Подслушивал, значит. – Он уставился на сына, тот нервно сглотнул. – Вон брат из-за тебя опять ревёт…
– Из-за него? – Ружа покраснела, ноздри раздулись. Натуральная бестия. – А не ты ли, Василе, должен был сына нянчить, пока я готовила дары?
– Лучиан без дела слонялся, – буркнул он.
– Да что Лучиан, что Георге – всегда без дела. – Она подбежала к сыну, подхватила младенца и начала укачивать, мягко улыбаясь. – Год как вернулся, а слова ни разу им ласкового не сказал.
– Ты слишком нянчишься с ними. Вырастишь сопляков – от юбки не оторвать будет. А если война?
– Ну, поглядим, – Ружа усмехнулась. – Уж душевней тебя будут – и то славно. – Она быстро оглядела комнату, её глаза округлились. – Лучиан, где твой брат? – выпалила она на одном дыхании.
– У тебя в руках, маменька, – смотря в пол, ответил он.
– Не Михей, а Георге! Где он? Василе, – она уставилась на мужа, глаза горели огнём, – где твой средний сын?
– Ну, он… Наверное, – Василе почесал затылок, вспоминая, когда видел Георге. – Да он с Лучианом был. Бьюсь об заклад. – Он ударил себя по лбу.
– Лучиан! – строго сказала Ружа. – Где Георге?
– В саду. – Лучиан продолжал рассматривать носки лаптей из кожи.
– Подними глаза, когда с матерью разговариваешь. – Ружа ловко схватила его за подбородок. – Не отводи взгляда. В сливовом саду? – Лучиан закивал. – И что он там делает?
– Играет в прятки, – выдохнул он, – а я вожу. Маменька, он за мной везде хвостом ходит. Я устал от него. Теперь ещё и с Михеем нянчиться надо…
– И поэтому его надо было перед закатом в саду оставлять? Окаянная вас дери.
Ружа отпустила подбородок сына. Он стал растирать покрасневшую кожу, в глазах стояли слёзы. «Да и поделом ему будет. Нечего мать так изводить», – подумал Василе. Жена повернулась к нему. «Не к добру это», – пронеслось в его голове.
– Что сидишь, Василе? Хватай Лучиана и иди искать Георге. Мне два раза повторять?
– Да понял, я понял, – сказал Василе, вставая со скамьи. – Пошли, дурень. Вечно от тебя одни проблемы.
Он подошёл к сыну и влепил ему подзатыльник. Лучиан подавил всхлип и потёр место удара, скрывая боль. Василе обернулся – Ружа положила Михея в люльку, закреплённую к балке, и, напевая под нос, продолжила накрывать стол для урситоареле. А он, значит, должен его был всё это время держать. Мерзавка! Думала, что так он к нему проникнется? Его так просто не проведёшь.
Василе вышел из белого глинобитного дома, который он вместе с отцом Ружи построил, когда они поженились, и глубоко вздохнул. Сладкий запах цветущей сливы ударил в нос, навевая воспоминания о том, как он с Ружей миловался под деревьями, валяясь на белом покрывале из лепестков, путающихся в её тёмно-каштановых косах. Тогда она была и ласковее, и мягче, и заботливее. Тогда она была только его… Не то что теперь…
Лучиан почти бегом вёл его по тропинке в сторону сада. Движения были дёргаными, а плечи – напряжёнными. Василе даже пришлось прибавить шаг, чтобы не отстать от сына.
– Георге, – нараспев кричал Лучиан, подзывая брата. – Георге, где ты? Я сдаюсь, ты победил.
– Георге, – вторил ему Василе, а по спине бежал холодок.
Когда они добрались до сливового сада, сумерки легли на деревню. Василе выругался про себя, понимая, что лампу второпях не прихватили они. Главное, чтобы Ружа не узнала, а то на смех его поднимет. Ей бы только повод дать. Неужели это случилось после… Он покачал головой – это сейчас дело десятое. Нужно найти мелкого Георге, притаившегося среди деревьев. Но как?
– Где ты оставил его, бестолочь этакая? – спросил Василе, оглядывая сад; запах цветов пьянил не хуже цуйки. – Вспоминай.
Он занёс руку, чтобы отвесить ещё один подзатыльник, но Лучиан отпрыгнул. Василе махнул и подался вперёд, теряя равновесие. Окаянная! Ловкий какой.
– Зараза! Где твой брат?
Лучиан резко заморгал и нахмурился, на лбу залегли морщины. Василе видел, что он хотел возмутиться, как обычно делала его мать, но не стал. Вместо этого он развернулся и побежал вдоль деревьев с криками в поисках Георге.
– Куда ты, дурень? – крикнул ему вслед Василе, Лучиан быстро удалялся от него. – Куда мне теперь идти?
Василе почесал затылок и осмотрелся: сливы цвели буйно, вот бы и плодоносили они так же. Урожай обещал быть большим: они смогут и оброк заплатить, и насушить слив, и повидла наварить, и цуйки нагнать, и даже продать. Год обещал быть хорошим, только бы Георге с Лучианом не напортачили. Да и сын жуда бы держался от них подальше… Тогда к ним вернутся мир и спокойствие.
Василе увидел ящик, стоящий под деревом. Его лицо преобразила довольная улыбка. А он и забыл, что припрятал здесь бутылку выдержанной цуйки по особому рецепту прапрадеда, который передавался из поколения в поколение. Василе подошёл к ящику, стянул крышку – внутри стояла вожделенная бутылка с янтарной жидкостью. Он облизнулся, схватил бутылку и тут же откупорил её.
Голос Лучиана уже звучал где-то далеко, а он мог думать только о жидкости, наполняющей его лёгкостью и радостью, которых ему так не хватало уже несколько лет. С каждым глотком печали уходили – цуйка с лёгкостью уносила тревоги и обиды. Ведь если подумать, то Ружа и не виновата вовсе. Она всё ещё его Ружа. Трепетная и нежная, но в то же время сильная. Василе мечтательно улыбнулся, представляя её. Воображение подкидывало образ молодой Ружи, настоящей, той, какой она была восемь лет назад: мягкая кожа без изъянов, лёгкий и весёлый нрав, прекрасные вьющиеся волосы. Той, которая всецело была только его. Он увидел руки, что ласкали её, но они были не его.
Василе с горя отхлебнул ещё цуйки. Жидкость больше не радовала, а больно обжигала. На глаза навернулись слёзы. Он быстро стёр их и поперхнулся – перед ним стояла великолепная женщина в окружении его сыновей и вооружённых слуг. Свет от факелов освещал её, демонстрируя красоту. У неё была бледная кожа, которая будто светилась изнутри. Чёрные волосы собраны в высокую причёску. Голубые глаза наполнены обещаниями, от которых Василе громко сглотнул. На женщине было алое бархатное платье, подчёркивающее грудь и талию, показывающее слишком многое для зевак, похожих на него. Вот бы уткнуться в ложбинку между грудей и никогда её не покидать. Так бы он мог отомстить Руже за её…
К женщине подошёл Влад Залесский – сын жуда Залесья, первого советника госпожи Эржебет и хозяина Драгоста с Клушарадом. Ненавистный Влад. Мелкий щенок, которому только стукнуло двадцать лет. Василе не смел поднять на него взгляд, но знал, что увидел бы довольное лицо с издевательской ухмылкой, что так сводила с ума всех местных женщин. Интересно, знал ли Влад, кто он такой? А помнил ли он Ружу? Зачем ему вообще была нужна замужняя женщина? Ещё и старше него? Василе крепко сжал кулаки и поднял взгляд: женщина – видимо, госпожа Эржебет, – изучающе смотрела на него. Что они оба забыли в Драгосте?
– Эти мальчики сказали, что ты их отец, – сказала госпожа Эржебет, её голос лился как мелодия флейты. – Это правда?
– Да, госпожа. – Василе закивал и раскрыл объятия детям.
Георге с опаской поглядел на него, Лучиан толкнул его в спину, показывая, что нужно идти к отцу.
– Он толкается, папенька, – хныча и потирая глаза, сказал Георге.
Средний сын весь измазался и выглядел паршиво – Руже это не понравится.
– Спасибо, госпожа, что нашли моих сорванцов. – Василе обнял сыновей. – Я их уже обыскался.
– Так сбился в поисках, что решил отдохнуть с цуйкой? – Госпожа Эржебет скрестила руки на груди.
– Его можно понять, тётушка, – заметил господин, рассматривая внимательно ногти. – Цуйка в Драгосте лучшая во всём Залесье.
– Поэтому можно детей без присмотра оставлять? Я тебя правильно поняла, Влад?
Он поднял на неё взгляд и, самодовольно улыбаясь, сказал:
– Нет, нельзя. Босора не потерпит, чтобы дети и женщины оставались без защиты. Но цуйка у нас лучшая. С этим грех спорить.
– Это речи не Босоры, а окаянной. – Госпожа Эржебет усмехнулась, обнажая оскал. – Но раз так, то угости меня моей лучшей цуйкой, – обратилась она к Василе.
Василе непонимающе переводил взгляд с Влада на госпожу Эржебет, не зная, что делать. Дети крепко вжались в него, не давая пошевелиться. Он неуверенно протянул руку. Влад, явно раздражённый, схватил бутылку и передал госпоже Эржебет. Она взяла её и сделала большой глоток. Василе с жадностью смотрел, как губы прикасаются к горлышку, которое только что было у него во рту. Он сглотнул.
– Правда, неплохо, – сказала она, протягивая бутылку Владу. – Но я предпочла бы вино.
– Вы просто не привыкли, тётушка, – Влад сделал большой глоток и выбросил бутылку в траву.
Василе с грустью наблюдал, как заветная янтарная жидкость растекалась по траве. Сердце защемило.
– Так почему дети без присмотра шатаются в саду в столь поздний час? – спросила госпожа Эржебет. – А если бы на них напали волки?
– Простите, госпожа. – Василе выпутался из объятий сыновей и пал ниц. – Прошу прощения, госпожа и господин. Сын решил подшутить над младшим братом…
– Избавь меня от своих объяснений. Ты жалок. – Она усмехнулась. – Чтобы с тобой сделать?
Василе сжал клочок травы, сетуя, что ему так не повезло с детьми. Госпожа Эржебет славилась суровым нравом. Её боялись. Поговаривали, что из-за окаянного духа, что поселился в ней, она пила кровь и купалась в ней. Что тогда она могла сделать с ним, простым деревенским мужиком, чья вина была в том, что породил двух дурней.
– Поднимись, – рявкнул Влад, пнув его в бок. Василе подавил всхлип. – Лучиан сказал, что вы готовитесь к приходу урситоареле. Госпожа желает посмотреть на это. Веди нас.
– Да, благодетели. – Василе вскочил и схватил сыновей за руки. – Следуйте за мной, милостивые государи.
Путь до дома пролетел незаметно – Василе пытался не представлять, какой крик поднимет Ружа, когда увидит саму госпожу Эржебет. Но хуже было то, что Влад шёл с ними. А может это и к лучшему? Тогда он точно сможет уличить нерадивую жену. Или нет? Лучше не думать об этом, а представить, как он будет хвастать знакомством с госпожой перед другими мужиками. Он усмехнулся, а они припомнят ему, что Влад знаком с Ружей. Как ни крути, дело – дрянь.
– Ждите здесь, – бросила госпожа Эржебет охране, когда они очутились перед домом.
– Милости просим, госпожа, – сказал Василе, кланяясь и пропуская её вперёд. За ней тут же прошёл Влад.
Василе вздохнул, что он мог сделать своему господину? А Ружа могла ли?.. Конечно, могла! Дрянь такая. Оказалась не лучше дворовых девок.
– Здесь налево, но пригнитесь. Дом у нас простенький, но чистый. Прошу, – распинался Василе перед гостями.
Лучиан и Георге безмолвно, как мыши, проскользнули в правую комнату, где стояла печь.
Комната, которую готовили к таинству, погрузилась во мрак, который безуспешно разгоняли три свечи. Ружа сидела на скамье у стола, кормила грудью Михея и напевала под нос. Сердце Василе сжалось, когда он увидел, с какой любовью она покачивала младшего сына. Никогда она так не относилась к старшим мальчишкам. Вот оно доказательство её лживой натуры!
Ружа вскрикнула, увидев гостей.
– Прикройся, женщина! – прикрикнул Василе. Злее, чем ему хотелось бы. – Это жена моя Ружа, а это госпожа Эржебет и господин Влад.
– Госпожа. Господин… – промямлила Ружа, отнимая Михея от груди. Она густо покраснела и опустила взгляд в пол. На мгновение Василе показалось, что она сжалась, но он был уверен, это просто показалось.
Младенец недовольно зашевелил губами и разразился громким плачем. Василе вскинул руки, проклиная окаянную. Какой же он шумный!
– Какой сильный ребёнок, – сказал Влад, подойдя к Руже. От Василе не скрылось, с какой похотью он смотрел на обнажённую грудь его жены, будто она была его собственностью, а не Василе.
– Такая несгибаемая воля, – заметила госпожа Эржебет, не обращая внимания на Влада. – Что же тебе приготовили урситоареле?
Госпожа Эржебет протянула руки, чтобы взять младенца. Ружа покраснела, но отдала его, затем отвернулась и поправила рубаху. Влад разочарованно выдохнул и стал осматриваться, не скрывая презрения к их простому жилищу. Василе стало обидно за их дом.
В руках госпожи Эржебет Михей на удивление успокоился: он перестал плакать и теперь внимательно смотрел на неё. Она мягко улыбнулась ему.
– Как славно вы с ним управляетесь, госпожа, – заметил Василе восхищённо. – Мне бы вашу сноровку.
Госпожа Эржебет хмыкнула, пропуская мимо ушей его слова. Она бросила взгляд на стол и удивлённо сказала:
– Книга для даров? Как необычно. Вы хотите, чтобы урситоареле даровали ему тягу к знаниям?
– Да, госпожа, – сказала Ружа и опустила голову. – Я верю, что ему уготовят лучшую судьбу.
Она подняла взгляд на Влада, а Василе усмехнулся. Бесстыдница!
– А пока она у него плохая? – спросил Влад, не сводя взгляда с Ружи. Он прожигал её насквозь. – Думаешь, что урситоареле смилуются над ним и изменят полотно его судьбы?
– Это возможно, Влад, – заметила госпожа Эржебет. – Они же слуги Босоры, а она восприимчива к просьбам матерей.
– Но защитить их не может. – Он усмехнулся. – Зачем книга для даров?
– Чтобы Михей дураком не был, – ответила Ружа.
– Как его отец? – Влад усмехнулся и отвёл взгляд.
Василе крепко сжал кулаки, пытаясь подавить гнев, который вызывал в нём Влад. Он сможет выбить всю дурь из жены позже, когда они уйдут. Погоди ещё, Ружа.
– Главное, чтобы волчью участь ему не нагадали, – сказал Василе. Все взгляды обратились к нему. Он сглотнул, не зная, что делать с этим вниманием.
– Почему же? – строго спросила госпожа Эржебет. – Волчий отрок – спаситель Седмиградья.
– Иль спасение? Иль гибель? – процитировал Василе пророчество о волчьей участи. – Там же прямыми словами говорят, что ничего хорошего нас не ждёт.
– Это так типично для мужика бояться всего неведомого и непознанного, – Влад усмехнулся и бросил взгляд в проход. – Но тебя понять можно: волчий отрок принадлежит госпоже. А тебе работники нужны для хозяйства.
– Работники? – госпожа Эржебет усмехнулась. – Но отрок мой…
– Почему, госпожа, вы так вцепились в это пророчество? – продолжил Влад. – Вам мало лидерца, живущего в вас? Он помог вам захватить Залесье…
– Твой дед пустил меня в Залесье, как марежуда. Довольствоваться им одним я не буду…
– Так зачем остановили войну два года назад? С вашей силой можно было отбить Седмиградье…
– Влад, ты слишком молод и ничего не понимаешь… С волчьим отроком я буду сильнее.
– Михей точно не волчий отрок, – вмешался Василе. – Вам не придётся его забирать.
– А если бы был, – задумавшись, сказал Влад, – то в дарах бы нашли волчью шерсть, я думаю…
– Кто знает, – госпожа Эржебет пожала плечами. – Возможно, Василе, Босора тебя услышит. – Она усмехнулась, всматриваясь в лицо младенца. – Время позднее. – Она протянула ребёнка Руже. – Нам с Владом уже пора. И так задержались в Драгосте. Поздравляю с младенцем. Он чудесный. – Она повернулась, чтобы уйти.
– Госпожа, – почтительно сказала Ружа; госпожа Эржебет остановилась, Влад внимательно посмотрел на обеих, – вы не оставите какой-нибудь дар? Это был бы оберег для Михея.
– Дар? – Она задумалась. – Почему бы и нет.
Она развязала красную атласную ленту с запястья и протянула ей. Ружа почтительно поклонилась госпоже и положила ленту к книге. Влад внимательно наблюдал за этим, не проронив ни слова.
– Благодарствую, госпожа.
– Да хранит нас Босора. – Госпожа Эржебет дотронулась до левого плеча и наклонила голову.
– Воистину, – вторили ей Влад, Ружа и Василе, повторяя за ней движения.
Василе пошёл вперёд, чтобы показать путь из их дома. В коридоре он увидел, как Лучиан быстро скрылся в комнате, где прятался с братом. Негодник. Опять подслушивал. Надо бы его хорошенько за уши отодрать, чтобы неповадно было так себя вести.
Госпожа Эржебет вместе с Владом покинули дом. Василе ещё несколько раз поклонился им, выражая глубочайшее почтение, а про себя думая, что они ещё легко отделались. Дождавшись, что их фигуры скрылись вдали. Он захлопнул дверь и пошёл к Руже, которая как ни в чём не бывало покачивала на руках Михея, тихо посапывающего.
– Как развязно вела себя с госпожой! Выпросила ленту для ублюдка. Оберег! Не подумала, что беду это принесёт ему? Ты что не слышала, что рассказывают про неё?
– Недалёкие умы всегда болтают о сильных мира сего. Я хотела бы, чтобы Михей был таким. – Ружа положила младенца в люльку.
– Какая забота! – Василе хлопнул в ладоши. – А не потому ли, что он господский выродок? Он явно пялился на тебя, сука.
– Вот как ты заговорил! – Ружа тяжело задышала, борясь с гневом, и схватила полотенце, лежащее на столе. – Иди и в хлеву с овцами ночуй. Пошёл вон, раз сына своего не признаёшь. – Ружа хлестала его.
– Вот нагадают ему волчью участь, – Василе ретировался к выходу, – вот и посмотрим, кто прав был.
– Пошёл вон. Проспись. От тебя цуйкой несёт. – Поток ударов не ослабевал, Ружа вытолкала его на улицу.
– Злюка, – бросил Василе и сплюнул.
В коридоре он снова наткнулся на Лучиана.
– Чего уставился? – прикрикнул он на сына.
– Ничего. А что это за волчья участь? – спросил он.
– Спать иди. – Василе махнул на сына.
– Если её нагадают Михею, то его отдадут?..
– Сказал же – спать иди. – Он толкнул Лучиана в комнату, а сам вылетел на улицу.
Дверь за ним громко захлопнулась – Ружа закрыла её на засов, чтобы он ночью не вернулся. Василе вздохнул, сетуя на свою судьбу. Вот угораздило его так жениться. Он запрокинул голову и посмотрел на небо – сквозь тучи пробивалась кровавая луна. «Не к добру. Не к добру это. Волчья участь заготовлена Михею», – подумал Василе и пошёл в хлев.
На следующее утро среди даров урситоареле они нашли волчью шерсть.