1. Нью-Йорк, Нью-Йорк
You're so Art Deco
Out on the floor
Shining like gun metal
"Art Deco" Lana Del Rey
октябрь 1940 г.
Стылая осенняя сырость пробирала до костей. Октябрь только начался, летняя жара едва спала, а ей на смену тут же пришли заморозки и затяжные дожди по всему побережью. Город дышал влагой. Дороги превратились в сверкающие неоном реки. Вывески магазинов и казино, оранжевые глаза фонарей смешивались в их темных водах.
Невзирая на непогоду и поздний час, улицы были заполнены людьми. Мужчины в дорогих туфлях придерживали зонты над локонами своих спутниц. Стучали каблуки. Табачный дым повисал в воздухе, смешиваясь с туманом. Мэттью смотрел в окно такси на проплывающий мимо город и чувствовал себя, словно в кресле кинотеатра. И хотя восхитительная картинка перед ним была цветной, она оставалась далекой и зыбкой.
Он почти не волновался, пусть поводов для этого хватало с избытком. Все происходящее казалось сном, который принимаешь как данность, сколь бы нелогичным и безумным он ни был.
Мэттью привык к мысли, что его реальность проста и понятна. Жизнь не баловала событиями и красками, но по крайней мере у него было более-менее четкое представление, чего можно ожидать, а чего – не стоит, что для него, а что – нет. И вечерние улицы Манхэттена относились ко второй категории. Ему просто нечего было делать здесь. По крайней мере в той, прошлой жизни.
– Приехали, сэр, – окликнул его таксист. Мэттью снова взглянул в окно.
– Вы уверены?
Окружающая реальность оставалась прежней – разодетые прохожие, манящие огни ночных заведений.
Таксист нахмурился и раздраженно повторил адрес. Мэттью ничего не осталось, кроме как рассчитаться и выйти в ночь, прихватив чемодан. Колючая морось чуть крупнее тумана тут же осела на пальто, зашуршала по полям шляпы. Мэттью стоял у огромного белоснежного билдинга, как у подножия снежной горы. Великолепие этого строения скорее давило, чем восхищало Мэттью. Подобные небоскребы он прежде видел лишь на страницах газет. Шпиль высотки упирался в рыхлые облака, окна сияли сотнями маячков. Это было совсем не то, что представляется при слове “дом”. Мэттью пробрал холод. Он поднял потертый воротник пальто и еще раз огляделся.
Людской поток огибал его, изредка касаясь локтями. Такси давно умчалось, но Мэттью все равно не стал бы снова уточнять у водителя, тот ли это адрес. Даже если его обвели вокруг пальца, выяснять это поздновато.
Ему представилось строгое и усталое лицо Хлои: “Ты только клювом не щелкай! В городе полно желающих одурачить такого простофилю, как ты! Сразу же видно, что ты приезжий дурачок, который раньше за пределы штата не выезжал!”.
Стоять на тротуаре и “щелкать клювом” было бессмысленно и холодно, так что Мэттью направился к сверкающим стеклянным дверям высотки. Едва эти двери закрылись за его спиной, отрезая от шума вечерней улицы, как Мэттью снова ощутил себя в ином мире – уже третьем по счету. Гулкий холл с высоченными потолками напоминал языческий храм. Стены из темного мрамора были покрыты причудливыми изображениями из золотых, бордовых и изумрудных треугольников и ломаных линий, множество светильников давали теплый рассеянный свет. Мэттью даже потянул носом, ожидая почувствовать аромат ладана, но ощутил лишь запах камня и сухих цветов.
– Могу вам чем-то помочь, сэр? – окликнул Мэттью голос из дальней части холла. Из-за высокой деревянной стойки поднялся мужчина средних лет в скромной серой форме.
– Добрый вечер, – Мэттью поудобнее перехватил ручку чемодана и подошел к консьержу. Звук каждого шага поднимался вверх, к потолку, и запутывался в сверкающих подвесках люстры. Мэттью выудил из внутреннего кармана аккуратно сложенное письмо и протянул мужчине. – Скажите, как мне найти этот адрес?
Консьерж склонился над покрытой машинописным текстом страницей, сверкнув ранними залысинами.
– Вам на четырнадцатый этаж, сэр. От лифта – налево, первая дверь, – сообщил он, возвращая письмо. Маленькие карие глаза смотрели с живым любопытством. Разумеется, он успел прочесть не только адрес, и Мэттью запоздало пожалел, что показал ему бумагу.
– Спасибо.
Кабина лифта оказалась просторнее и светлее всех, в которых он успел прокатиться прежде, и не напоминала механизированный гроб. Здесь его ждал еще один человек в серой форме, на этот раз парнишка примерно его возраста.
– Какой этаж?
– Четырнадцатый, пожалуйста.
Лифтер закрыл решетку. Загудев, кабина поползла вверх.
– Вы недавно в Нью-Йорке, сэр? – улыбнулся лифтер, без стеснения рассматривая Мэттью. Потертое черное пальто, которым пыталась поживиться моль, и пришлось подлатать его в ателье, чтобы скрыть следы. Мокрая шляпа, видавшие виды коричневые ботинки, так непохожие на стильные туфли прохожих. Костюм был надежно упрятан под пальто, но Мэттью все равно почудилось, что парень видит закрытые заплатками локти на слишком тесном по сегодняшней моде пиджаке и его тонкий галстук, на котором словно выведено: “единственный приличный галстук в гардеробе”. Более-менее новыми были только брюки. Он купил их всего два года назад, когда поступил в колледж.
– Это так заметно? – Мэттью улыбнулся уголком рта фирменной блейковской улыбкой. Каждый в их семье владел такой, немного снисходительной и в то же время извиняющейся. Она шла в комплекте с медно-рыжими волосами и худобой. Даже его сестры, успевшие родить по паре ребятишек каждая, не утратили своей худощавости.
– Немного, сэр, – широко улыбнулся лифтер. – Я приезжих по взгляду отличаю.
– Вот как. И что же у нас за взгляд?
– Как в цирке, – и лифтер подчеркнуто удивленно распахнул свои бледные серые глаза с красными прожилками. И тут же прибавил: – Сэр.
Мэттью фыркнул. Что ж, именно так он себя и ощущал – словно его вывели на арену и зрители со своих мест тычут в него пальцами, покатываясь от хохота. Или вот-вот начнут.
– Четырнадцатый этаж! – сообщил лифтер и открыл решетку. – Хорошего вечера, сэр.
– Хорошего вечера.
Мраморный пол четырнадцатого этажа был прикрыт темным ковром. Мэттью взглянул на потертые носы своих ботинок и с новой силой ощутил неуместность своего появления здесь. Во всем происходящем была явно какая-то ошибка. Может быть, консьерж решил подшутить над ним? Сейчас он позвонит в 51 квартиру, и ему скажут, что никого не ждут, что он попросту ошибся адресом. А до нужной ему улицы – три часа езды.
Отбросив панически мысли, Мэттью поудобнее перехватил чемодан и пошел по коридору влево. Здесь стены тоже покрывали затейливые узоры, абстрактные и завораживающие. Взгляд терялся в сплетениях линий и острых углов. Приглушенный свет, темный зеленоватый мрамор стен. Словно он шел по выдолбленным прямо в скале лабиринтам, ведущим к сердцу храма с языческими алтарями, у которых жрецы совершают свои ритуалы. Ему представились гортанные песнопения, уносящиеся к высокому потолку и запахи сжигаемый благовоний. В сплетениях ароматного дыма проступают зыбкие картины, в которых жрецы угадывают будущее…
Нет, консьерж не тянет на служителя культа. Мэттью потер пальцами веки и остановился под серебряными цифрами “51” на темной резной двери. Он прекрасно помнил адрес, – как и весь текст письма – но едва справился с порывом перечитать его вновь и убедиться, что пришел, куда нужно. Что ж, в крайнем случае ему рассмеются в лицо и захлопнут дверь.
Подбодрив себя таким образом, Мэттью позвонил. Дверь распахнулась почти сразу, он даже вздрогнул. На пороге стояла высокая темноволосая женщина лет сорока с сухим бесстрастным лицом, словно высеченным из камня умелым скульптором. На ней было простое черное платье, волосы собраны в пучок на затылке.
– Эм, – протянул Мэттью и даже сунул руку в карман, за письмом, но тут же себя одернул. – Добрый вечер. Это квартира мистера Палмера?
– Да, – бесстрастно отозвалась женщина. Ничто в ней не дрогнуло. Мэттью снова выудил на свет свою фамильную улыбку:
– Меня зовут Мэттью Блейк! Я…
– Входите, – ее лицо слегка смягчилось. Мэттью переступил порог, снимая отсыревшую шляпу. В просторном холле было темновато. Скорее всего из-за бордовых обоев, отчего длинный коридор напоминал кишку, ведущую куда-то вглубь квартиры. Пахло благовониями, табаком и какими-то травами. В голове на мгновение снова зазвучало гортанное пение жрецов, но Мэттью тут же заставил их умолкнуть.
– Снимайте пальто, проходите…
Чемодан опустился на пол с негромким деревянным стуком. Паркет из темного дерева тускло поблескивал в свете ламп. На стенах в тяжелых серебряных рамах висело несколько картин, столь причудливых, что Мэттью не взялся бы сказать, что на них изображено. В темных полотнах ему виделись бронзовые фигуры людей в прихотливых позах с цветами в руках и волосах.
– Меня зовут Марта. Я горничная, – представилась женщина, пока Мэттью пристраивал на вешалке свое пальто и шляпу. – Мистер Палмер просил встретить вас сегодня, накормить и показать вашу комнату.
– А он…
“…разве не встретит меня сам?”.
Это здорово сбило Мэттью с толку. Он даже замер на пару мгновений, глядя на блестящий от влаги ворот своего пальто. Рядом висело другое, тоже черное, но куда более новое и стильное, чем его собственное. Хотя человеку, живущему в такой квартире, совсем не обязательно иметь всего одно пальто.
– Мистер Палмер отдыхает, – с прежней бесстрастностью сообщила Марта.
Мэттью кивнул. Время приближалось к девяти часам вечера. Он и сам был бы не прочь отдохнуть.
– Идемте. Вы поужинаете в комнате или в столовой?
Мэттью, выискивающий глазами зеркало, растерянно кивнул. Боги, у этого Палмера есть слуги! По крайней мере, горничная. Человек, который может принести тебе ужин в комнату, а затем помыть за тобой посуду. Еще одна деталь, которая должна была существовать на экране кино, но никак не в его жизни.
– Я… я не хочу никого беспокоить, – признался Мэттью с улыбкой, адресованной Марте. Та смерила его внимательным взглядом.
– Это моя работа, не волнуйтесь, мистер Блейк.
– Мэттью. Зовите меня Мэттью, пожалуйста, – он подхватил свой чемодан и тут заметил на стене еще одну серебряную раму в полный человеческий рост. На мгновение Мэттью принял ее за зеркало, но отражения в нем не было. Вместо него – матовая бумажная поверхность. Словно пустая картина. Несколько секунд Мэттью недоуменно ее рассматривал. Он ничего не понимал в декоре, но это было слишком странным даже по его меркам.
Поймав его взгляд, Марта пояснила:
– Мистер Палмер не любит зеркал. Идемте, Мэттью.
Из коридора вело множество дверей. Мэттью насчитал пять, но их было явно больше, потому что коридор на этом не заканчивался. Марта шла вперед, не утруждая себя пояснениями, и Мэттью оставалось только молча шагать следом. Здесь тоже лежал ковер, полностью заглушавший их шаги. Откуда-то доносилась тихая музыка. Запах трав, сладковатый и терпкий, стал сильнее.
Марта открыла одну из дверей, вошла и зажгла свет.
– Ваша комната.
Мэттью шагнул следом и не удержал удивленный вздох. Спальня оказалась больше гостиной в доме его отца. Пожалуй, по размерам она бы сравнилась разве что с торговым залом их магазинчика. Широкая двуспальная кровать, комод, пара тумбочек, письменный стол в небольшой нише, окруженный книжными полками – все было выполнено из темного дерева и стоило явно немалых денег. Обстановку дополнял круглый стеклянный столик у окна, кресло с высокой спинкой и несколько ламп, расставленных по комнате так, что ее заполнял мягкий, приглушенный свет. Окна закрывали тяжелые бархатные портьеры глубокого синего цвета, в тон всей комнате. И, наконец, на стеклянном столике стояла ваза с поздними осенними цветами. Все это наводило на мысли о дорогом отеле, обставленном в соответствии с последними модными тенденциями.
Мэттью обернулся на горничную, но та сохраняла равнодушный вид. Не похоже, чтобы это была шутка.
– Ванная там, – кивнула Марта на еще одну дверь, ведущую из комнаты. – Это ваша собственная, мистер Палмер пользуется другой.
– Просто с ума сойти, – пробормотал Мэттью себе под нос и осторожно опустил свой потертый чемодан на ковер.
– Так, где вам подать ужин?
– Я… как вам будет удобнее, хорошо? – ему хотелось сесть, в теле появилась легкая слабость. Чем дальше, тем сильнее происходящее казалось странным сном. Словно он задремал в поезде и вот-вот проснется.
Марта вздохнула.
– Простите, Марта… Я могу звать вас Марта? Мне ужасно неловко, что вам приходится со мной возиться, и я вообще не представляю, как мне следует себя вести, так что просто сделайте так, как вам будет комфортно, хорошо? – попросил он напрямик. На его губах снова появилась извиняющаяся и насмешливая блейковская улыбка. Он чувствовал себя совершенно нелепо во всей этой роскоши и даже не пытался скрыть, насколько ему не по себе.
И горничная вдруг улыбнулась.
– Отдыхайте, Мэттью. Я принесу вам ужин в комнату. Посуду оставьте здесь, утром я ее уберу, – прежде, чем выйти из комнаты, она обернулась: – Обычно мой день заканчивается в семь, и вечером я ухожу домой, а прихожу сюда к восьми утра, так что если позже вам что-то потребуется, не пытайтесь меня отыскать. Мистер Палмер сказал, что квартира в вашем распоряжении.
– Хорошо, – кивнул Мэттью, прекрасно понимая, что едва ли выйдет из комнаты до утра. Огромная квартира, принадлежащая все еще неизвестному Палмеру, таила в себе больше сюрпризов, чем он мог сегодня на себя взвалить. – Спасибо, Марта.
Еще раз улыбнувшись, она вышла. А Мэттью, наконец, со вздохом опустился в кресло.
Голова гудела, тело наливалось тяжестью, словно его укутали в толстое ватное одеяло.
Здесь тоже пахло какими-то травами и благовониями, но это было лишь эхо ароматов, что он ощутил в коридоре. Было очень тихо. Пару минут Мэттью рассматривал вазу перед ним – простой цилиндр толстого темного стекла, безо всяких изысков – и нежные стебли цветов. Рядом он заметил пепельницу, но сигареты остались в кармане пальто, и он не был готов идти за ними сейчас. И вместо этого продолжил блуждать взглядом по комнате.
Сквозь просвет между шторами был виден ночной Манхэттен – вереница огней и всполохов света под тяжелыми красноватыми тучами. Исполинские колонны небоскребов поддерживали низкое небо, продолжавшее сыпать дождем.
В дверь тихо постучали, и Мэттью вздрогнул.
– В-войдите?..
– Ваш ужин, – Марта опустила поднос на столик и быстро переставила с него блюдо с горячим и чашку кофе.
– Спасибо, – Мэттью выпрямился в кресле и невольно поправил галстук, не зная, куда деть руки.
– Спокойной ночи, Мэттью, – улыбнулась Марта уже в дверях.
– Спокойной ночи!
Дверь вновь закрылась и Мэттью откинулся на кресло, взлохмачивая тщательно приглаженные помадой волосы. Это все просто нелепо. За ним лет с пяти никто так не ухаживал. Он потер лицо и снова взглянул на город за окном. Сколько времени ему потребуется, чтобы привыкнуть к этой новой жизни? Сколько времени он сможет провести здесь прежде, чем придется привыкать к чему-то другому? Он вынул из внутреннего кармана письмо и снова его развернул:
“Мой дорогой мальчик! Ужасно знать, что твой отец нас покинул. Он был прекрасный человек и мой добрый друг, упокой Господь его душу. Разумеется, я исполню обязательства, которые взял на себя по его просьбе. Если ты готов оставить Провиденс, я буду рад видеть тебя в нашей редакции. О колледже не волнуйся, я уверен, ты смышленый парень с образованием или без него. Работа найдется, тем более кое-чему научить тебя наверняка успели. Не могу обещать высокой оплаты с первых же дней, редакция у нас скромная, но достаточно, чтобы понемногу встать на ноги…”.
Денежные подсчеты Мэттью пробежал по диагонали, не вникая. Он уже сделал это прежде, сам и вместе с Хлоей, размышляя, сможет ли он сводить концы с концами в новом городе, где у него ни друзей, ни семьи, ни жилья, только старый друг покойного отца и его обещания.
“… Сын моего доброго друга живет на Манхэттене, у него найдется для тебя свободная комната на первое время. Адрес: Верхний Ист-Сайд, 72-ая улица, ***. О деньгах не волнуйся – мистер Палмер уверил, что в них не нуждается. И, между нами говоря, это чистая правда. А если ты, как отец, не готов влезать в долги, то выбрось эти гордые мысли из головы! Одалживать не стыдно, стыдно забывать о тех, кто тебе помог. Твой отец здорово выручил меня когда-то, и теперь я не могу бросить его сына на произвол судьбы. Так что это не твои долги, а мои. Все вопросы улажены, Мэттью. От тебя лишь жду телеграмму с датой приезда. До встречи.
С уважением, Филипп Уильямс”.
Мэттью положил письмо на столик и сделал глоток кофе. Стало немного спокойнее.
После ужина он разобрал чемодан. Вещей было совсем немного, как ни раскладывай, больше четверти комода ими не займешь. Было еще несколько книг, с которыми Мэттью не решился расстаться, дневник в толстой кожаной обложке, бритвенный прибор, еще пара мелочей. Тонкие томики смотрелись одиноко на просторных полках, зато в ящике стола, куда Мэттью сунул дневник, нашлась пачка отличной писчей бумаги и письменный прибор.
Сунув пустой чемодан под кровать, Мэттью еще раз окинул взглядом комнату. Теперь она казалась немного более его собственной, хотя все еще больше походила на рекламный проспект какого-то мебельного салона. Его взгляд упал на заклеенное бумагой зеркало над тумбочкой. Мэттью погладил матовую поверхность пальцами. Что за нужда развешивать по квартире столько зеркал, а потом их заклеивать? Белое пространство казалось пустым холстом, который повесили на стену по странному капризу художника.
В ванной его ждало еще одно такое зеркало, и это было уже неприятно. Без зеркала побриться, не срезав себе пару лоскутов кожи с подбородка, не удасться. Да и причесаться как следует не получится. Мэттью попытался подцепить ногтем край бумаги, но тут же остановил себя. И дня не провел в квартире, а уже собрался портить чужие вещи. С проблемой бритья он разберется завтра. К середине дня его ждут в редакции, но утром будет достаточно времени, чтобы все решить.
Интересно, как сам мистер Палмер бреется? Мэттью представился заросший по самые глаза сизой косматой бородой пекарь, живший на соседней улице. Каких только причуд не бывает у людей.
Приняв горячую ванну, Мэттью забрался в постель и быстро уснул.
2. Утро
Мэттью проснулся без будильника и почувствовал, что не дома, прежде чем открыл глаза. Слишком мягкий матрас, слишком густая тишина. Непривычный запах. В его прежней комнате пахло книжной пылью, сыростью и табаком, а простыни – кошачьей шерстью. Мэттью вспомнил тепло лохматого серого бока и мерное сопение над ухом. Кот остался за несколько сотен миль, в доме сестры. Не было никакой возможности забрать его с собой. Оставалось надеяться, что племяшки не станут слишком ему докучать.
Утро едва началось, в комнате было сумрачно. Мэттью сел, зажег лампу у постели. Шорох простыней в обволакивающей тишине комнаты казался возмутительно громким. Часы показывали четыре ночи, но небо за окнами было слишком светлым. Мэттью поднес часы к уху. Остановились. Он еще раз взглянул на циферблат.
Разумеется, он забыл завести их вчера вечером. Часам было больше сорока лет, когда-то они принадлежали матери, а до этого – ее отцу. Не удивительно, что они встали. Мэттью привык заводить их перед сном, он повторял этот ритуал последние семь лет и пропустил его лишь дважды. Первый раз – когда умер отец. Но тогда часы продолжали идти даже на следующий день.
Мэттью покрутил колесико и снова поднес часы к уху. Механизм пришел в движение, рождая успокаивающее мерное тиканье.
Оставалось узнать, который на самом деле час. Набросив поверх застиранной пижамы не менее потрепанный халат, Мэттью выглянул в коридор. Напротив входной двери, рядом с заклеенным зеркалом, он накануне приметил большие часы с маятником.
В коридоре было темно. Мэттью несколько раз моргнул, пытаясь привыкнуть. Воздух сладко пах дождем. Где-то открыли окно, и от него по полу тянуло легким сквозняком. Мэттью двинулся в сторону входной двери и едва не столкнулся с идущей навстречу фигурой.
– Простите!
– Дьявол! – голос был мягкий, с легкой хрипотцой. Мужчина пах травами и восточными благовониями и был на пару дюймов выше Мэттью, а тот никогда не числился в коротышках.
– Простите, – повторил Мэттью, отступая на пару шагов. Он уже сообразил, что перед ним мистер Палмер. Неловкое знакомство. Что ж… – Я хотел…
– Вы, должно быть, Блейк? – перебил его Палмер.
– Верно.
– Что ж. Приятно знать, что вы благополучно до нас добрались. Доброе утро, – с этими словами он обогнул замершего в растерянности Мэттью и скрылся за одной из дверей, бесшумно прикрыв ее за собой.
Мэттью еще несколько мгновений стоял, всматриваясь в темноту перед собой. Сердце гулко стучало, и его мерный ритм отдавался в ушах и пересохшем горле. Кажется, ему не слишком здесь рады.
Он добрался до конца коридора и нащупал на стене выключатель. Вспыхнули лампы. Здесь, среди стен цвета свернувшейся крови и искусственного света, было невозможно понять, какая сейчас часть суток. Время будто останавливалось и совсем переставало существовать. Должно же в такой длинный коридор выходить хотя бы одно окно?
Что вообще за безумная идея устраивать такое огромное жилое пространство на одном этаже? Да еще и нанизывать их один за другим, как на шпажку, на шахту лифта, собирая в монструозное здание. Будь это домом… обычным, нормальным домом, с лужайкой и задним двориком, получилось бы куда уютнее. Куда человечнее. Не было бы длинного темного кишкообразного коридора, лишенного окон. Спальни наверху, кухня и гостиная – на первом этаже, там же – магазинчик, в который ведет отдельный вход с высоким деревянным крыльцом. Запах книжной пыли, уютная тишина. Редкие покупатели перебирают томики на полках, а если и говорят, то вполголоса, чтобы не разрушить это ощущение тихого убежища…
Мэттью потер лицо руками и выудил из кармана пальто портсигар. В груди защемило, в носу стало сухо и колко. Вот Хлоя посмеялась бы: разнюнился в первый же день в чужом городе. Бедный потерянный мальчик. Ему не нравится шикарная квартира на Манхэттене, он хочет в свой старый дом в Провиденсе, в убыточный книжный магазин.
Закурив, Мэттью подвел часы. Семь пятнадцать. Рассвет был полчаса назад. Не выключая свет, он поспешно вернулся в спальню. Дверь в нее он узнал лишь потому, что оставил ее слегка приоткрытой.
Он принял душ, оделся, ощупью причесал волосы и попытался рассмотреть себя в отражении оконного стекла. Подбородок был шершавым от щетины. Один день можно потерпеть, но дальше это станет просто неприличным.
Покидать комнату не хотелось. Мэттью выкурил еще сигарету, глядя в окно на просыпающийся город. Небо немного очистилось, меж белых облаков, похожих на клочья взбитой для бритья пены, появились синие просветы. Погода, кажется, налаживалась. Вечером можно прогуляться до Центрального парка и отправить телеграмму Хлое.
С этими мыслями Мэттью еще раз пригладил рукой волосы и вышел в коридор. Свет по-прежнему горел, откуда-то доносилась музыка. Он прислушался и, помедлив, пошел на звук. Одна из дверей была приоткрыта.
“Постучать? Или не стоит?”.
Мэттью заглянул в узкую щель, но ничего не увидел. Вздохнув, как перед прыжков в воду, он все же коротко постучал.
– Блейк, это вы? Входите, входите!
Еще раз вздохнув, Мэттью открыл дверь.
Комната была просторнее его спальни и куда светлее. Дело не только в нескольких окнах, портьеры на которых были полностью открыты, но и в цветах, которые использовались для оформления стен и мебели. Темное дерево здесь дополняли нежные сиреневые оттенки с холодным серебристым подтоном, отчего даже воздух в комнате казался чуть холоднее, чем везде. Следующее, на что обратил внимание Мэттью – черный рояль у окна с закрытой крышкой. Комната была таких размеров, что инструмент не выглядел громоздким и неуместным. Тут еще хватало места для пары диванчиков строгих геометрических форм, кофейных столиков, кресел и ширм. У одной стены стоял большой музыкальный проигрыватель и полка с пластинками, но музыка доносилась не оттуда, а из радио в углу. Рядом, занимая большую часть стены, висело зеркало. То есть – массивная темная рама и большое чистое полотно, которым закрыли отражающую поверхностью.
“Дом пустых картин. Красивый образ”.
Будь Мэттью один, он бы вынул записную книжку и обязательно его записал. Но в кресле у окна сидел мистер Палмер, забросив босые ноги на скамеечку.
Он оказался куда моложе, чем ожидал Мэттью. Лет двадцати пяти, не больше, так ему показалось на первый взгляд. Никакой косматой бороды не было. Гладкое, удивительно красивое лицо, изящное, как у девушки. Высокие острые скулы, тонкий нос, чувственные губы. Мэттью смутился от одного взгляда на эти губы и немедленно ощутил, что краснеет. Прическа его тоже больше подходила женщине – длинные каштановые волосы мягкими кудрями спускались на плечи. На мистере Палмере было причудливое шелковое одеяние, напоминавшее восточный костюм в изумрудных с желтым тонах. Или костюм был самым обычным, и здесь, в Верхнем Ист-Сайде, каждый молодой мужчина надевает дома нечто подобное? Но разве обитателю квартиры на четырнадцатом этаже языческого храма, пропахшему благовониями до самых костей, не следует носить нечто восточное?
– Доброе утро, – произнес Мэттью. Чтобы не рассматривать мистера Палмера слишком пристально, он снова скользнул взглядом по обстановке комнаты. Взгляд путался и метался – хрустальная люстра, атласный блеск диванной обивки, ковер, какие-то безделушки, большая коллекция пластинок. Серебро, дерево, сатин или шелк – комната буквально кричала, что в нее вложены немалые средства. Если бы не благовония, в воздухе бы пахло деньгами.
Мэттью почувствовал себя еще более неуютно. Он нарушал изысканную гармонию комнаты одним своим присутствием.
– Доброе, – мистер Палмер закурил, не без интереса рассматривая Мэттью. – Хочу сразу извиниться за грубость. По утрам я неприветлив. До первого кофе, обычно. Но сегодня присутствие гостя меня смягчило, – он улыбнулся, и Мэттью снова почувствовал, что краснеет. Если бы мистер Уильямс нашел для него скромную комнатушку, которой владеет старая вдова, Мэттью было бы куда спокойнее.
– Ничего. Утра не созданы для радости, – он выдавил из себя свою привычную блейковскую улыбку. – Спасибо за гостеприимство, мистер Палмер, вы…
Мистер Палмер только отмахнулся.
– Ерунда, не стоит разговоров, – он положил сигарету на край пепельницы и выпрямился в кресле. – Давайте познакомимся, как следует. Меня зовут Дэвид. И обойдемся без “мистера”, хорошо?
– Хорошо, – теперь улыбка далась чуть проще. – Мэттью Блейк. И, пожалуйста, зовите меня просто Мэттью, – он пожал протянутую ладонь. Безукоризненно изящную, как и ее владелец.
– Присаживайтесь. Вы не слишком спешите? Найдете время для утреннего кофе?
Мэттью с опаской взглянул на предложенное кресло, но все же сел, надеясь, что одним этим фактом не нанесет роскошной обстановке никакого урона.
– Спасибо, это было бы отлично. У вас очень красивая квартира, м… Дэвид.
Тот снова взял сигарету и затянулся, выпустив в потолок сизое облачко. Придвинул портсигар Мэттью. Тот благодарно кивнул и закурил.
– Это “джазовый модерн”. Слегка устаревшая роскошь. Вам нравится? – внимательный взгляд продолжал ощупывать лицо Мэттью, хотя на губах Дэвида была улыбка.
– Никогда прежде не видел подобного. Может, в кино, – признался Мэттью.
Дэвид беззлобно фыркнул, наморщив нос.
– И каково это – стать героем кинофильма? – полюбопытствовал он, подавшись вперед. Глаза у него были зеленые, очень яркого холодного оттенка.
Мэттью отвел взгляд и выдохнул ароматный дым. К вкусу табака примешивалось что-то еще, какие-то приятные пряные нотки. Или именно таков на вкус хороший табак?
– Пока не разобрался, – отозвался Мэттью, ощутив, что снова улыбается.
– Вам нужно освоиться. Идемте, я сварю кофе и покажу вам квартиру.
Дэвид поднялся на ноги, и Мэттью не осталось ничего, кроме как пойти следом. Они снова вышли в багровый коридор.
– В квартире три спальни. Эта моя. Дальше кабинет. Вы любите читать?
– Очень, – Мэттью вспомнил высокие полки магазинчика и тихий шорох страниц.
– Здесь полно книг, можете брать, что понравится. Есть любимый автор?
– Наверное… пожалуй… – Мэттью смутился и все же сказал: – Лавкрафт, я думаю.
– Хм, – Дэвид остановился у дверей кабинета и задумчиво нахмурился. – Первый раз слышу. И что он пишет?
– Он не очень известный, – Мэттью помолчал, пытаясь подобрать слова. – Писал об ужасах древних богов.
Дэвид вскинул брови. В его глазах появился заинтересованный блеск.
– Значит, вам нравятся истории о богах?
Мэттью стало еще более неловко. Он уже пожалел, что открыл рот. Хлоя бы снова сказала, что он ведет себя, как наивный дурачок. Потому именно так его все и видят. Она бы с легкостью перевела беседу в более комфортное русло.
Но Дэвид не стал выдавливать из него ответ. Развернувшись, он пошел дальше, позволив вопросу остаться висеть в воздухе.
– Можете входить в любую дверь и пользоваться всем, что потребуется, безо всякого стеснения. Вот, здесь столовая. А дальше кухня. Входите.
Кухня оказалась самым скромным из всех помещений в квартире. По крайней мере, из всех, что он видел. Окрашенные белой краской стены, кафельный пол. Простые белые шкафчики и тумбы. Медная посуда над плитой. Стул был всего один, у маленького столика возле окна.
Пока Мэттью осматривался, Дэвид насыпал в кофемолку зерен и заправил в тостер хлеб.
– Я могу помочь? – предложил Мэттью, не зная, куда себя деть. Дэвид, улыбнувшись, поставил перед ним кофемолку.
– Извольте.
Облака над городом почти совсем разошлись. Поглядывая в окно, Мэттью быстро крутил металлическую ручку.
– Чем вы занимались в Провиденсе? – Дэвид высыпал смолотое зерно в маленький кофейник и поставил на плиту.
– Учился в колледже, помогал отцу. Отец держал небольшой магазинчик, когда он заболел, делами занимался я.
– Что за магазинчик? – спросил Дэвид, обращаясь к шкафчику с посудой.
– Книжный.
– Дайте угадаю, в колледже вы изучали литературу? – улыбнулся Дэвид и Мэттью снова почувствовал, как к лицу приливает кровь.
– Верно.
Дэвид хмыкнул. Разлил по маленьким чашечкам густой ароматный напиток и придвинул одну Мэттью.
– Сливки, сахар?
Мэттью отрицательно качнул головой.
– И что с ним сейчас? С магазином.
Звякнула, дрогнув, чашка. Мэттью почувствовал, как на губах снова проступает эта блейковская усмешка.
– Ничего. Новые владельцы не интересуются книгами. Магазин пришлось продать вместе с домом. Долгов он приносил больше, чем доходов.
– Мне жаль, – понять, говорит Дэвид искренне или это – формальность, было невозможно. Зеленые глаза продолжали следить за лицом Мэттью, отчего тот был вынужден то и дело отводить взгляд. И все равно ощущал себя жуком под лупой энтомолога.